Текст книги "Гость"

Автор книги: Сергей Снегов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Сергей Снегов
Гость

Юра не заметил, как в комнату вошел незнакомец, а когда спохватился, бежать в спальню было поздно.

Мама ушла в магазин и наказала Юре не выходить из дому и вести себя смирно. Не выходить Юра мог, но вести себя смирно было выше его сил. Еще вчера он начал увлекательную игру со щенком Барсиком, но не насытился игрой и сразу после ухода мамы возобновил ее.

Возня со щенком была шумная и беспокойная, Барсик метался по комнате, натыкался на все предметы и свирепо лаял. Собственно, сам он не двигался, он был плюшевый – смешное, добродушное, лопоухое существо, – но если его подталкивали, высоко прыгал, а лаял за него Юра: получалось не хуже, как если бы Барсик лаял сам за себя.

Во время одного из прыжков Барсик вскочил на стул, но не удержался на стуле и свалился под диван. Юра полез доставать щенка, а когда вылез из-под дивана, с испугом обнаружил, что в дверях стоит незнакомый мужчина с портфелем и коробкой в руках. Юра побаивался мужчин, даже соседей. В детсадике были одни женщины, среди гостей, иногда приходивших к маме, мужчин тоже не было. К тому же незнакомец был страшен – высок, плотен, широкополая шляпа, низко надвинутая, затеняла лицо – из темноты под шляпой нехорошо светили одни глаза. Они-то всего больше ужаснули Юру. Незнакомец всматривался в Юру так пристально, с такой беспощадной настойчивостью, что у Юры отказали ноги – надо было стремглав спасаться, а он не мог сдвинуться с места.

– Вот ты теперь каков, Юра! – сказал незнакомец глухим, как бы сдавленным голосом – и нехороший голос еще усилил испуг Юры.

Он стоял и смотрел на незнакомца и хотел громко заплакать, но от страха и слезы отказали.

Незнакомец вошел в комнату и сел на стул у стола. Теперь, если бы Юра и нашел силы бежать в спальню, это было бы невозможно, дорогу туда закрыл пришелец. Можно было, правда, выскочить на лестницу, но Юра помнил, что мама строго запретила выходить наружу. Юра повернулся и, держа Барсика за ухо, молча, округлив глаза, смотрел на страшного гостя.

– Где твоя мама, Юра? – спросил незнакомец.

Юра ничего не ответил.

– Испугался, – незнакомец криво усмехнулся, снял шляпу и положил ее на стол, а картонную коробку и портфель оставил у ног. Без шляпы он уже не казался страшным. Правда, у него обнаружились очень густые, темные волосы, волос было слишком много, но зато уже не так блестели глаза. И голос у незнакомца изменился, теперь он говорил свободней. – А почему ты так испугался? – сказал он. – Ты, наверно, думаешь, что я кусаюсь? Нет, Юра, я уже давно не кусаюсь, отучили. Я, если хочешь знать, беззуб и беззащитен, как твой лохматый урод.

И, раскрыв вдруг рот, незнакомец показал два ряда очень белых и очень крупных зубов, а потом так засмеялся, словно сказал что-то смешное.

Если бы он не оскорбил Барсика, Юра продолжал бы молчать, но этого он не сумел стерпеть.

– Барсик кусается, – сказал Юра и, отступив на шаг к дивану, вложил в раскрытый рот щенку палец свободной руки.

Если бы разговор шел не с незнакомцем, а с кем-то из своих, Юра даже охнул бы, показывая как сильно кусается Барсик.

Незнакомец усмехнулся все той же пугающей кривой улыбкой:

– Да, конечно, он же бравый пес, он должен кусаться. Все в вещах обязано соответствовать своему назначению, ведь правда?

– Барсик не урод, Барсик красивый, – опроверг Юра злую клевету на щенка.

– Красивый? Правильно, красивый, раз ты находишь в нем красоту, – поспешно согласился гость. – Ты не сердись, что я назвал его уродом, Юра. Скажи, что не сердишься!

Он так умильно заглянул в лицо Юры, ему так нужно было, чтобы его простили, что Юра, засопев, сказал нехотя:

– Не сержусь.

– Вот и отлично! – весело воскликнул гость. – Все у нас с тобой по-человечески: попросил прощения, получил прощение. Думаю, мы с тобой найдем общий язык. Так куда, ты сказал, ушла мама?

– В магазин за молоком, – ответил Юра, подумав, но не вспомнил, говорил ли он, где мама.

– А ты остался дома? Разве ты не в садике?

– В садике карантин, – Юра постарался отчетливей выговорить трудное слово «карантин», – Мишка заболел, нас распустили по домам.

– Трудно тогда твоей маме, Юра, она ведь работает.

– По воскресеньям не работают, – солидно сказал Юра. Сегодня как раз было воскресенье. Он помолчал и без уверенности добавил: – Я веду себя хорошо. И на улицу без мамы не бегаю.

– Ты отличный мальчик, – установил гость. – Маму надо слушаться. А папу ты слушаешься?

– У нас нет папы, – сообщил Юра.

– Нет палы? – как-то слишком уж громко удивился незнакомец. – Это странно, Юра. У всех хороших детей есть папы.

– У Гешки тоже нет. Гешка самый лучший в нашей группе.

– Гешка? Фамилии Гешки ты не помнишь?

– Миронов. У него папа утонул.

Лицо незнакомца так помрачнело, что Юра, уже отходивший от страха, снова стал пугаться.

– Знаю, Юра. Василий Кондратьевич Миронов, Вася Миронов, милый добряк Вася, только так мы его и звали. Утонул, говоришь? Не просто утонул, не просто… Спасал дурака, забулдыгу, которого смыла за борт волна… Вася кинулся за ним, вытащил, успел подтянуть его к фальшборту, тут его самого ударило головой о железо… Впрочем, зачем, я это тебе говорю?

– Гешкин папа – герой, – сообщил Юра.

– Да, герой… А такой был в жизни тихий и скромный. Правду говорят, что лишь в трудных обстоятельствах раскрывается человек. Так что ты сказал, где твой папа?

На этот раз Юра точно знал, что не говорил, где папа.

Он не мог говорить того, чего сам не знал.

– Нет у нас папы, – повторил он. – Когда-то был, а теперь нету.

– Был, все-таки? А теперь нету? Интересная ситуация! Куда же подевался папа?

– Мама его прогнала. Он плохой. Плохих пап нам не надо.

– А ты помнишь своего папу?

– Не помню. Мама сказала: плохих не надо помнить, сам будешь плохой.

– Какая умная у тебя мама, Юра! И очень хорошо тебя воспитывает, только так и нужно! Хвалю. И должен тебя наградить за то, что ты слушаешься маму и сам хороший.

Гость стал развязывать коробку. У него дрожали руки, он не сумел распутать узла и стал дергать за веревку. Веревка не поддавалась. Юра с интересом следил за действиями незнакомца. Ему стало жалко, что ничего у гостя не получается. Юра сказал:

– Возьмите ножик, – и показал на буфет, где лежали в коробке ножи.

– Молодец, нож как раз то, что нужно, – одобрил гость и полез в карман. – Совсем забыл, что у самого имеется нож.

Он вытащил складной нож и резанул по веревке. У Юры перехватило дыхание. В коробке лежал большой самосвал с прицепом. Даже среди игрушек детского сада не было такого сокровища.

– Это тебе, Юра, – сказал гость. – Здесь имеются и детали, вот видишь – подъемный кран, пожарная лестница, цистерна, которую можно наполнить водой. Машина – универсал. Отличная игрушка, в твои годы я такой не имел. Бери, не бойся. Или она тебе не нравится?

Но Юра не осмеливался взять роскошную игрушку, только зачарованно смотрел на нее. Игрушка была слишком хороша. Мама часто говорила, когда он останавливался перед витринами магазинов: «Это не для нас, у нас нет денег на такие забавы!» – и властно тянула за руку.

– Бери, ну, прошу тебя, Юрочка, возьми! – уговаривал гость и совал Юре в руки самосвал.

Он с таким волнением и обидой в голосе просил, что Юра уже хотел поддаться на уговоры, но услышал, как мама открыла дверь. Мама вошла и тихонько охнула. Гость вскочил. Юра испугался, так вдруг побледнела мама. Он подбежал к ней, она положила руку ему на голову, словно защищая. Ладонь ее была горячая.

– Ты? – сказала мама звенящим голосом. – Я тебя не звала, Николай.

– Я пришел с моря, – растерянно бормотал гость. – Мы были в Атлантике, целых четыре месяца.

Мама зло улыбнулась.

– Я местные газеты читаю, они регулярно сообщают о приходах и уходах судов. Твой приход в порт еще не дает основания для прихода в мою квартиру.

Она очень резко подчеркнула голосом слова «мою квартиру». Юре стало жалко растерянного гостя. Когда мама разговаривала так сердито, нужно было беспрекословно исполнять ее требования. Но гость, к удивлению Юры, и не подумал идти к двери. Он вдруг успокоился, даже улыбнулся.

– Ты уверена, что в присутствии Юры надо так со мной разговаривать, Вера? – опросил он и хладнокровно сел на стул.

Мама посмотрела на Юру.

Юра несмело сказал:

– Дядя принес мне подарок, – и показал на самосвал.

– О подарках не может быть и речи! – возмущенно сказала мама. – Какие могут быть подарки от тебя!

– Может быть, купишь? – с насмешкой предложил гость. – Купить можно у всякого.

Мама так смотрела на него, словно хотела ударить.

– Не куплю, – сказала она после молчания. – Такие покупки мне не по карману. Тебя устраивает мое объяснение? Может быть, ты теперь уйдешь?

– Нет, – оказал гость и заложил ногу на ногу. – Я пришел поговорить серьезно, а не бежать от твоего хмурого взгляда. Я слишком много видел твоих хмурых взглядов, они перестали действовать.

– Тебе нужны нежные взгляды? – тихо опросила мама. Она тяжело дышала. – Бедный, тебе так немного нужно! Хочешь, укажу адресок, по которому ты встретишь не только нежные взгляды? Впрочем, ты его и без меня знаешь.

– Здесь Юра, – предупреждающе сказал гость.

Мама погладила Юру по голове. Рука мамы дрожала. После некоторого молчания мама сказала:

– Погуляй во дворе, Юрочка. На улицу не выходи.

– Я возьму с собой Барсика? – попросил Юра.

– Можешь взять.

Юра мигом выскользнул за дверь. Разрешение идти одному во двор с Барсиком было таким редким подарком, что надо было торопиться, пока мама не передумала.

Она подошла к окну. Юра выскочил наружу, поднял вверх голову и махнул маме рукой. Она улыбнулась и повернулась к гостю. Николай сидел в той же позе – нога на ногу. Вера с презрением сказала:

– Ты все-таки не у случайных своих подруг. Может быть, сядешь приличней?

Он улыбнулся и опустил ногу. Она продолжала:

– Итак, я слушаю твои объяснения. О вашем удачном рейсе, о перевыполнении плана я читала в газете. Надеюсь, ты пришел не только для того, чтобы хвастаться своими трудовыми успехами?

– Ты угадала: не для того, – сказал он спокойно. – Я узнал вчера в бухгалтерии, что ты отказалась от аттестата, который я оставил, и не взяла ни копейки. Полтора года брала, а эти полгода не захотела. Хочу узнать – почему?

– Тебе непонятно?

– Непонятно.

– Что-то новое в тебе – непонятливость! – сказала она с насмешкой. – Много было недостатков, но недогадливым ты не был.

Он сказал спокойно:

– И сейчас нет недогадливости.

– Зачем же спрашивать, если сам знаешь?

– Хочу услышать подтверждение догадок. Только это.

– Ах, только это? Больше ничего не надо? Пожалуйста, слушай. Деньги твои – грязные. Грязных денег мне не надо. Подтвердила твои догадки? Не так ли?

Он кивнул головой.

– Подтвердила. Сказала не то, что реально думаешь, как я и ожидал.

– Иначе говоря, лгу? Ты смеешь мне это говорить?

– Смею, конечно. Отчего бы мне и не сметь? Отлично знаешь, что заработок мой – чистейший и честнейший…

Она прервала его:

– Трудовые подвиги, штормы, многомесячные рейсы… Ты об этом? Не надо! В те бессонные ночи, когда я еще думала о тебе, я все это видела так ярко, так близко, так больно, что одного хотелось – испытаний бы поменьше, разлуки покороче, а без больших денег можно обойтись.

– Корысти в тебе не было, – согласился он. – Но замечу, между прочим, что своими словами ты полностью опровергаешь свое объяснение счет грязных денег.

– Деньги – из твоих рук, – сказала она глухо. – Руки, обнимавшие других женщин, не могут быть чистыми. Брать такие деньги я не могу.

– Я их даю не для тебя, а для Юры.

– Ему не нужно того, что не нужно мне.

– Ты уверена, что они так уж ему не нужны? Сколько знаю, твой заработок не велик.

– Хватает на еду и одежду. А если от иного приходится отказываться, что ж – сама виновата, расплачиваюсь за дурость, что когда-то тебя полюбила.

– Вот, вот! – сказал он жестко. – Теперь ты сказала правду: от многого приходится отказываться. И делаешь ты это для одного – помучить меня. Чтобы всегда я думал об одном – вам плохо, вы от всего отказываетесь, только самое необходимое, никаких удовольствий и излишеств! Мороженое-то хоть Юрочке изредка покупаешь?

– О Юрочке не беспокойся. Все, что ему полезно, он имеет. В том числе и мороженое, если день жаркий. В холодные дни мороженого не дам, хоть расплачься.

– Характер твой я знаю, – он хмуро улыбнулся. – И не удивлюсь, если в скорости будешь демонстрировать мне новую одежду Юры, как только износится та, что мы когда-то покупали вместе про запас.

– Грязным и оборванным он ходить не будет.

– О, конечно, конечно! Чистенький, аккуратненький. Заплата на заплате, перешитое, но чисто до умопомрачения! Бедность, что поделаешь, не твоя вина, виноват отец, этот всем известный негодяй и распутник Суровцев, а сама я, вот глядите, вылизываю, вычищаю, каждую пушинку сдуваю.

– Боишься, что пойдет о тебе скверный слух? Может быть, опасаешься, что плохого отца на партком вызовут? Не пугайся. Заявления в твою партийную организацию не подавала и не подам. Разошлись два года назад тихо и мирно, никого не спросились, никому не доложились-так и впредь будет, пока не вытравим из памяти, что были когда-то вместе.

– Не вытравим, не надейся. Я эти два года старался – не получается. А впоследствии Юра не даст. Он еще спросит тебя – где мой отец?

– Не раз спрашивал. Я отвечала: нет отца, не думай об отце, хватит с тебя мамы.

– Всегда ли будет хватать? Ты, вероятно, еще добавишь, если уже не говорила, что отец плохой, что ты его выгнала, что он недостоин любви и уважения…

Она сказала с вызовом:

– Уже говорила и ты это мог услышать от самого Юры. Не бойся, я его не накажу за то, что он тебе проболтался. Да, именно так о тебе говорила, не собираюсь скрывать. Имеешь возражения?

Он пожал плечами.

– Мои возражения тебе – пустяк! Юра будет иметь возражения, когда подрастет. Ты об этом подумала? Когда-нибудь он захочет узнать не только от тебя, кто я. И услышит обо мне от других. И составит обо мне собственное мнение. Тебя это не страшит?

– Чего ты хочешь? – спросила она, бледнея. – Я запретила тебе приходить к нам! Зачем ты пришел?

– Уже докладывал тебе. Раньше ты брала деньги для Юры, теперь отказалась. Хочу выяснить – что еще случилось? Почему надо так усиливать месть мне? Какие свалились новые напасти?

– Что называть напастями? – она с усилием улыбнулась. – Для меня это скорей приятное. Была техником, перевели на новую должность. Двадцать рублей прибавки.

– И по случаю двадцатирублевой прибавки ты отказываешься от моих восьмидесяти? У тебя не только своя логика, но и. своя особая математика.

– Какая уже есть. Буду жить по своей логике и по своей математике. Тебе помешать не удастся.

– Я имею право хоть при помощи денег участвовать в воспитании своего сына.

– Я отказываю тебе в этом праве!

Он долго смотрел на нее.

– Вряд ли это тебе удастся.

– Не брать денег? А чему здесь удаваться? Не возьму – и все дела.

– Нет, Вера. Ты преувеличиваешь свои возможности. Дело-то ведь не в деньгах, а в страхе твоем. В мести мне и в страхе за себя.

– О мести ты уже говорил. А страх – что-то, признаться, новое.

– Да, страх. Ты боишься, что Юра, когда подрастет, не поймет, не примет, не разделит твоей жажды мести. И ты ему тогда окажешь: «Вот он, твой отец, нам было трудно, нам было очень трудно, а он прекрасно зарабатывал, но не помогал, ему было не до нас». А сама ли ты отказывалась или я не давал, кто об этом через десять лет будет знать? Что, не так?

Она положила руку на грудь, смиряя бурно рвущееся дыхание.

– Хотя бы и так. Все равно ты мне не помешаешь.

– Уже сказал – не выйдет это у тебя! – Он вынул из кармана и положил на стол сберегательную книжку. – с Открыл сегодня на твое имя. Первый взнос – все деньги за все месяцы, которые ты не брала. Каждый месяц будет добавляться по восьмидесяти рублей.

– Ни одной копейки с этой книжки я не возьму!

– Можешь даже порвать ее! Твое дело. Лицевой счет останется. И когда Юра подрастет, счет этот будет грозным обвинением против тебя. Он скажет неопровержимей любых слов – отец не отстранился, отца насильно отстранили от помощи семье…

Она порывисто шагнула к нему.

– Семье, ты сказал? Какой семье? Не той ли, где хозяйкой будет рыжеволосая Лина, которую ты так горячо обнимал, так страстно целовал на моих глазах? Не молчи! Отвечай!

Он сдержанно сказал:

– С того несчастного вечера я не видел Лины.

– Не видел? Ах, какое горе для тебя! Такую очаровательную женщину – и не видеть! Душевную подругу своей жены, такую нежную, такую добрую, такую доступную… На твоем месте я бы пошла. Если прогнала жена, хоть любовница…

У нее сорвался голос. Она отвернулась и подошла к окну. Юра играл во дворе. Она ласково помахала ему и повернулась. Николай с грустной иронией спросил:

– Кто тебя больше возмущает – я или Лина?

Она презрительно махнула рукой.

– Я уже давно не сержусь на нее. Дружить с ней никогда уже не буду, а простить – простила. Даже понимаю, хотя тебе это покажется удивительным. Выпили, танцевали, ты вдруг облапил ее, такой сильный, такой красивый, могла потеряться, глупая баба; я сама была не умней и потеряла голову в ту несчастную минуту, когда ты, провожая, вдруг схватил и на руках понес меня на пятый этаж. Все женщины, в общем, одинаковы.

– А меня не прощаешь? Мужчины тоже, в общем, одинаковые.

– Тебя не прощаю. И не прощу. Ты никогда не был для меня одинаковым с другими. Ты был единственный среди всех. Только таким я всегда видела тебя.

– А оказалось – обыкновенный. Пришел с моря, выпил на вечеринке, на всех женщин с нежностью смотрю, подвернулась одна – схватил в объятья…

– Николай Антонович, – с холодной злостью сказала Вера, – ваши оправдания и извинения я уже слышала, меня они не убедили. Не будем возвращаться к этому.

– На «вы» мы перешли перед разводом, – напомнил он. – Но «вы» между нами не привилось. Давай без кривляний – «ты»!

– Могу и без кривляний. Что еще от меня надо? Какие вопросы еще задашь?

– Несколько, если разрешить. Первый: почему не выходишь замуж?

Она не скрыла замешательства.

– Вопрос удивительный. Зачем тебе нужно знать?

– Раньше ответь, потом объясню.

Она сказала с вынужденным смешком:

– Наша женская доля. Кто меня возьмет с довеском, когда есть свободные красивые девушки!

– Врешь, – спокойно установил он. – Юрка очаровательный мальчик. Не довесок, а приобретение. И ты еще молода, красива, умна. Правда, зла, но ты ведь зла сразу не покажешь, а припрячешь до поры до времени…

Она гневно прервала его:

– Ты что – сватом пришел? Есть жених на примете? Кто-нибудь из холостых приятелей? Собираешься спихнуть меня на шею друга? Напрасное старание, уверяю тебя!

Он согласился:

– И мне кажется, что напрасное. Поэтому и не стараюсь. Просто интересуюсь.

– Ах, интересуешься? Тогда разреши и мне поинтересоваться. Сам-то почему не женишься? Довесков нет. Возраст для мужчины отличный – тридцать один. А какая добрая репутация – капитан дальнего плавания, почет, заработки, стихи в компании читает. Чего медлишь? Невест нет? У нас в отделе четыре девушки, одна другой краше! Хочешь, брошу клич в твою пользу, побегут, а не понравится, отбей какую-нибудь замужнюю, эти тоже, подбери лишь ключи, потеряют голову!..

– Нет, – сказал он, засмеявшись. Было видно, что вспышка гнева у Веры не рассердила, а порадовала его. – Не по мне. У меня задумка другая.

– Объясни на милость – какая?

– Испортить твою игру, – сказал он холодно. – У нас теперь с тобой война. Даже две войны. Обе я хочу выиграть.

– Две войны?

– Две войны. Первая за Юру.

– Уж не задумал ли ты украсть его у меня?

– Ни в коем случае! Закон на твоей стороне. Я чту законы. И лучшей матери, чем ты, ему не желаю. Мы будем с тобой бороться за душу Юры. И в этой борьбе победителем буду я.

Она с презрением кивнула на сберегательную книжку.

– Ежемесячными взносами намерен завоевать его душу?

– Разве я давал тебе основание считать меня глупцом? Сберкнижка – моя защита от твоих обвинений. Нет, душу его другим поверну. Знаешь, что я ему скажу через десять-пятнадцать лет? «Сынок, скажу я, мама твоя ушла от меня и я остался одиноким, потому что любил ее одну. Иногда бывали у меня подруги, скажу я, но жены не было, мама твоя не хотела меня, а другой жены мне не надо было. Она меня наказала, уйдя, я покорно принял наказание!» Как ты думаешь, Вера, не покажется ли ему, что кара была не по вине?

– И этим ты завоюешь его душу?

– Я просто раскрою ему свою душу. Он поверит мне. Он не сможет мне не поверить. Ибо все, что я ему скажу, будет правдой. Такова моя первая война, которую я обязательно выиграю. Хочешь знать вторую?

– Говори.

– Вторая – против тебя, за тебя. За меня, за нас с тобой. И ее я тоже выиграю. Нет, Вера, не обольщайся. Ты не выйдешь замуж, пока я хожу одиноким, ты не забыла меня! И то, что ты придумываешь каждый раз все новые наказания мне, доказывает одно: ты непрерывно думаешь обо мне, я с тобой, всегда в твоих мыслях. А это и есть любовь.

– Я ненавижу тебя! – простонала она. Слезы полились из ее глаз. – Ты так оскорбил меня!

– А разве ты не слыхала, что от ненависти до любви – один шаг? Мне кажется, ты этот шаг уже сделала, Вера! А если не сделала, сделаешь. Я буду ждать. Я буду терпеливо ждать. И если понадобится всю жизнь ждать – значит, всю жизнь. Слышишь, Вера, всю жизнь! Два года разлуки я проверял себя. Лежал в каюте, думал о себе, думал о тебе. Ты была далеко – и всегда со мной. У нас нет дорог друг от друга. Я это уже понял, ты тоже поймешь. Я буду ждать, слышишь, Вера!

Она закрыла лицо ладонями. Он ласково провел рукой по ее волосам. Она оттолкнула его руку.

– Уходи, Николай! – прошептала она. – Дай мне прийти в себя! Прошу тебя, дай успокоиться.

– Неделю, Вера! – оказал он. – В следующее воскресенье я опять приду. Не сумеешь принять, как мужа, прими как доброго знакомого. А через десять дней ухожу в новый рейс – будет у тебя время разобраться в себе.

Он пошел к выходу и остановился в дверях.

– Скажешь Юре, что купила у меня игрушку, если тебе претит слово «подарок». И можешь не говорить, что я отец. Мне нужно от тебя не скорое согласие, а долгое. На всю остальную нашу жизнь!

Она ничего не ответила.

На дворе Николай подошел к Юре, возившемуся с Барсиком.

– Уже уходите? – с сожалением сказал Юра. – Я хотел с вами поиграть.

– Мы еще поиграем, – пообещал гость, – Твой. Барсик мне страшно нравится. Так легко ни ты, ни он от меня не отделаетесь.

– Я и не хочу отделываться, – возразил Юра, – Барсик тоже не хочет.

Он сделал несколько шагов к улице. На улицу выходить было нельзя. Юра вдруг протянул гостю Барсика.

– Возьмите себе, – сказал он. – Поиграете и принесете. У нас в детском саду много игрушек.

Гость засмеялся и сунул плюшевого щенка в портфель.

– Спасибо, – сказал он, наклонился и поцеловал Юру. – Поиграю и принесу обратно.