Текст книги "Витаскоп (СИ)"

Автор книги: Сергей Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Итак, изобретателей было трое. Любой серьёзный проект обычно имеет три точки опоры в организационном плане – это «череп», «кошелёк» и «вождь». От их слаженного взаимодействия зависит общий успех и устойчивость работы «схемы». «Череп» должен думать и планировать, «кошелёк» должен платить и считать деньги, а «вождь» – озвучивать перед обществом грандиозные планы и вести за собой в светлое будущее благодарные массы.

Мозгом проекта в научном плане был Виталий Черепанов. Увлекающийся и честолюбивый человек, он являлся идеологом и вдохновителем всей задумки. Он придумал и сам проект, и разработал его медицинские и технические детали. Его фантазия и дальний расчёт позволили осуществить стратегию планирования. Он был не публичен, хотя два диплома и учёная степень позволяли ему уверенно говорить о своём образовании. Иногда он выступал в СМИ для объяснения сложных программных моментов, логических взаимосвязей, но делал это с каким-то детским стеснением. Как по-детски увлекался, так по-детски и стеснялся на публике.

Александр Кошелев стал держателем финансов. В проекте его деньги использовались как стартовые. Это был прирождённый финансист, профессиональный банковский работник, у которого даже мозговые извилины – можно себе представить и такое – имели форму денежных знаков. Он никогда не стремился обдумывать этические детали проекта. Даже скорее, он считал ниже своего достоинства вникать в мелочи морального плана. Про мелочи же финансового плана говорил, что принцип «копейка рубль бережёт» – это работающий принцип. А с человеческими ценностями пусть разбираются другие. Заработок и выгода его интересовали больше, чем благородные идеи помощи человечеству. Своей миссией в проекте он считал минимизацию затрат и предвидение последствий. Именно он являлся конечным выгодоприобретателем по денежному раскладу, то есть бенефициаром. И ему нравилось это загадочное для большинства людей банковское слово – бенефициар. Главный его принцип – количество собственных денег должно быть увеличено. Это, впрочем, не ново… Он тоже был не публичен по характеру, хотя и достаточно известен в стране. Он тоже иногда выступал в СМИ, но общался, в основном, с представителями «жёлтой» прессы и таблоидов. Это обычно были интервью по поводу своих дач, вилл, яхт и любовниц.

Зато Дмитрий Вожжин (между друзьями Вождь) был самым публичным человеком в основной тройке. Медийное лицо, так сказать. Он любил быть всегда на виду, на трибуне и на телеэкране. Микрофоны и объективы чувствовал как свою родную стихию. Отсутствие внимания к собственной персоне, даже временное, приводило его в уныние. Он умел красиво говорить, мог увлечь за собой последователей, группировать людей вокруг себя. Он был хорошим практическим организатором. Оратор – да! Но фантазия и расчёт не являлись его коньком, да и деньгами не был богат. Специальное образование имелось, но не в актуальном профиле. Его привлекала в проекте возможность покомандовать и покрасоваться на трибунах, власть как таковая.

Изобретатели были знакомы с молодых лет, хотя и не являлись близкими друзьями. Вот эта взаимодополняющая троица и претендовала на своё место в истории человечества.

А перед тем, как занять это самое место в истории, троица изобретателей потратила много времени и нервов на обсуждение планов, деталей проекта и распределение обязанностей. Чаще всего они собирались в банковском кабинете Кошелева, отсылали секретаршу и закрывали дверь. О серьёзности этих разговоров свидетельствовало отсутствие на рабочем столе даже чая и коньяка:

– Можно ли увеличить Предел Хейфлика? Вот главный биологический вопрос эксперимента. И мы ответим на него утвердительно, мы увеличим максимальное количество клеточных делений. – Горячился Черепанов, ходил по кабинету и экспрессивно размахивал руками, не слишком заботясь о том, поймут ли его собеседники. Волосы на его голове топорщились в разные стороны. Увлечённые люди редко следят за своей причёской.

– Ты нам эти свои умные фамилии не говори, мы с ними не знакомы, – вяло реагировали компаньоны, не вставая с кресел. – Мы эти митохондрии клеточные лично считать не будем. Ты лучше скажи, сколько будет стоить аппаратура для анализа крови такого типа и где её можно купить?

Кошелеву и Вождю явно не хотелось вникать в биологические нюансы проекта. Наука для них была, скорее, скучна. Как-то всё это было сложно, с трудно запоминаемыми и трудно выговариваемыми словами. А уж геронтологических теорий сколько! Разбираться во всех – ну, уж нет!

– Вычисляй гормон, по уровню которого можно определять эффект омоложения. Придумай ему название, если такового ещё нет. А мы займёмся закупкой оборудования для его выделения и анализа. Вот так будет лучше. – Распределял обязанности Кошелев.

– Я уже знаю такой гормон. Я назову его Геронтологический маркер Черепанова – «ГМЧ». И оборудование для его выделения мне тоже известно. – Голос Виталия звучал победно, а взгляд мечтательно устремился вдаль. Честолюбие овладело его мыслями. Он в своём воображении уже сделал первый шаг на пьедестал истории.

– Прекрасно. Я согласен, – с улыбкой кивнул Кошелев.

– И давайте назовём наше устройство Витаскоп. Так будет звучно и красиво. А, как думаете? – Не унимался Виталий в творческом порыве. «Не только звучно, но и увековечивает имя автора», – думал он при этом про себя.

– Называй, как тебе нравится. По-моему, это вообще дело десятое. Лишь бы машина работала правильно. – Кошелев оставался тем же непробиваемым скептиком относительно всего лирического и пафосного в проекте.

– Ладно, Витаскоп так Витаскоп. Звучит оптимистично. Пойдёт! Я постараюсь чётко донести до широких масс твоё красивое название. – Согласился Вождь, сознавая, что рекламная работа была по его части.

Глава 8. Необычные явления в обществе.

В связи с этим изобретением начали происходить необычные явления в обществе.

Их, в общем, можно было назвать ажиотажной суетой. Появились люди, которые пытались воссоздать данный прибор в условиях мелких лабораторий с целью получения корыстного заработка.

Но эти псевдоспециалисты сразу же были объявлены шарлатанами, по причине заведомой невозможности концентрации достаточной энергии в «домашних» условиях.

Другие люди стали воровать детей и молодых людей с целью передачи жизненной энергии от них к богатым старикам. Киднеппинг на новом витке. Появились объявления в прессе о продаже своей ЖЭ-«витасилы» богатым клиентам. Раньше это были отдельные органы и их трансплантация с целым шлейфом криминала. А теперь – ЖЭ, «витасила» – новая ступень криминала и забот для полиции.

Появились люди, желающие передать собственную жизненную энергию к своим больным или старым родственникам. А также появились самоотверженные доноры для передачи жизненной энергии для социально ценных людей, гениев науки и искусства.

Вот здесь и проявилась вторая серьёзная проблема. Мало того, что сложным делом оказалось определить людей, достойных омоложения. Но и не менее сложной предстала задача подбора доноров ЖЭ.

Кто эти люди, доноры? Они что, сумасшедшие? Отдать свою жизненную энергию другому человеку – это ведь значит укоротить жизнь самому себе. Кто же согласится на такое добровольно?

Вопрос решился после того, как было объявлено о возможности отдавать ЖЭ небольшими частями от нескольких человек, то есть вскладчину. Несколько доноров на одного реципиента, чтобы не наносить значительного ущерба здоровью. Тогда число самоотверженных жертвователей ЖЭ стало достаточным.

Для записи доноров открыли небольшой кабинет на станции перекачки. Сначала посетителей там было мало. Затем, по мере растекания слухов по городу, стала образовываться небольшая очередь из кандидатов. Небольшая, но ежедневная. Дело пошло на лад. Записывали и анонимно, по Интернету и по телефону, и лично.

Запись добровольцев вела языкатая девица, довольно бойкого характера, с ярким макияжем. Ей приходилось быть бойкой, ибо общаться нужно было с очень разными людьми, не все из которых вызывали полное уважение.

Вот на запись пришёл гражданин с заметными признаками регулярного употребления, с соответствующим цветом лица и в «свежей» одежде:

– Дочка, скажи, почём принимаете энергию? Я бы сдал, сколько надо.

– Гражданин, мы принимаем жизненную энергию, а не пустую стеклотару. Ваша энергия не подойдёт. И не надо на меня так дышать! От вас идёт перегар, а не энергия.

Бабушка строгого вида, похожая на учительницу, поинтересовалась, кому конкретно отдадут её энергию. Очень расстроилась, получив отказ по причине её преклонного возраста. Она хотела внести свой посильный вклад в будущее искусства, но только обязательно в высокую литературу, а не в «какую-то там мазню на холсте» или, не дай Бог, в спорт.

Молодой мужчина спросил о том, хватит ли оплаты за энергию для того, чтобы закрыть ипотеку в банке. Получил ответ, затем долго считал в коридоре на калькуляторе, звонил кому-то по телефону, но так и не принял решения.

Романтический юноша предложил свою энергию для омоложения истинных патриотов, настаивая на том, что согласен сделать это бесплатно. Но не смог предъявить паспорт, так как не достиг самостоятельного возраста.

Успешно записался парень с причёской «ирокез», уточнив всего лишь несколько деталей:

– А что чувствует человек при передаче своей энергии? Можно будет записать видосик из капсулы? Какие там ощущения? Это круто? Можно будет потом сфоткаться с тем, кому вкачают от меня?

Это были несложные вопросы для бойкой девицы. Она ответила на них уверенно, хотя первый массовый опыт перекачки ещё не состоялся.

Вспомнились опыты прошлых лет по продлению жизни для партноменклатуры. Разные люди действовали в разных направлениях. Кто-то в сторону самопожертвования, а кто-то в сторону самообогащения.

И пошли разговоры в народе. Не только непосредственно возле станции, не только в городе, но и по всей стране. Как же не обсудить такую информацию? У каждого человека находилось своё собственное мнение. Что ж его скрывать? Пресса! Что пресса? Учёные? Они что, самые умные? Все люди приняли участие в обсуждении животрепещущих вопросов…

Кому это вообще нужно и зачем? Что является истинной жизненной ценностью? Как это понимают люди разных сословий, возрастов, профессий и образования? Кто в этом обществе более ценен, а кто менее? Можно ли кем-то пожертвовать для блага «нужных и ценных» людей, или это аморально? Кто из должностных лиц и как пользуется своим жизненным ресурсом? Может быть, они потратят свою жизненную энергию впустую, если им её перекачать?

Вопросы, вопросы… Мнения, мнения…

Глава 9. Творческие дискуссии.

Разговоры на спорную тему активно шли и в творческой среде. Литераторы первыми начали упражняться в риторике:

– Послушайте, коллега, неужели вы всерьёз полагаете, что имеет смысл омолаживать вас, поэтов? Неужели вы по-настоящему думаете о своей общечеловеческой ценности? Это ведь нонсенс! Какой-нибудь поэтишка напачкает два-три стишка на бумаге и уже считает себя знаменитостью. Эко вас, однако, распирает от ощущения собственной значимости. Скромнее надо быть, коллега. Скромнее! Какой литературный вес может быть у произведения на двух листиках? – Начал дискуссию прозаик серьёзного вида, в очках и с небольшой аккуратной бородкой, со значком Союза писателей на левом лацкане.

– Да уж нет, уважаемый. Это вам надо быть скромнее. Это точно. Уж чем вы, прозаики, отметились перед человечеством, так это длиннотами своих описаний, многотомностью скуки, нудными нравоучениями. Читать прозу – тоска зелёная! Весома ваша работа как макулатура, в килограммах. Это да! Сборщики макулатуры вас ценят, но не человечество. Сдайте несколько томов своей нетленки в макулатуру, и вам – может быть, при достижении достаточного веса – выдадут талончик на покупку чего-нибудь поистине ценного из литературы. Ну, например, стихов Пушкина. Вот был бы жив Пушкин, так его-то и стоило бы омолодить. Невозможно технически, к сожалению. – Так ответил прозаику человек с тёмными бакенбардами и кудрявыми волосами. Своё внешнее сходство с великим поэтом он осознавал достаточно определённо и частенько пользовался им для подражания.

– Пушкин? Это тот, у которого «краткость – сестра таланта»? Или что там у него? Я бы умер в нищете, если бы писал кратко. Всё короткое – это чепуха и неформат. Не стоит внимания.

– Краткость – сестра таланта, это у Чехова. А он из прозаиков, между прочим. Не надо показывать свою невежественность. Будьте серьёзнее!

– Да уж, мы-то люди серьёзные, стишочков не пишем. Не вздыхаем, глядя на луну, на ямбы-хореи не молимся, за рифмой не гонимся.

– Ох уж, эта ваша нерифмованная дребедень. Ни чувства передать, ни песню сложить. Не то! Не понимаю. – Поэт уже выходил из себя и говорил сердито и громко.

– Да вам, коллега и не надо ничего понимать. Найдутся специалисты и всё поймут без вас. Знаете, что сказал по этому поводу Борис Стругацкий? «Писатель – это не тот, который пишет, а тот, которого читают», – вот на что нужно ориентироваться! Коллега! – Писатель в свою очередь перешёл на хриплый крик.

– Что же вы, коллега, всё пытаетесь меня поразить и удивить своими объёмами и весом произведений? Хоть ценность настоящей литературы в килограммах и не измеряется, но всё же … Мой-то килограмм поэзии поценнее будет вашего килограмма прозы. Уж так-то!

– Вот уж сейчас удивили. Да как же вы, сударь, сможете из своей поэзии набрать целый килограмм? Может, для солидности сложите оба своих исписанных листочка в стопочку? Так не потянет никак... Так ещё и вот что… от вашей, с позволения сказать, литературы отчётливо попахивает плагиатиком… за версту слышно. – Уже ехидно произнёс писатель.

– А вот тут уж не позволю. Я – да будет вам известно, любезный – плагиатом не пользуюсь. Никогда! Как на мой вкус, плагиат – это как доедать с чужой тарелки… Фу! Не моё! Неприлично доедать с чужой тарелки, даже вкусное. Готовьте сами свою еду!

– Еду? Какую еду? Ваши ориентиры мне вообще не понятны.

– Мой ориентир – это поэт, который «памятник себе воздвиг нерукотворный».

– Воздвигайте, воздвигайте…

Стук резко поставленного стула, хлопанье дверьми – вот звуковое сопровождение страстной «творческой дискуссии деликатных интеллигентов».

Споры не утихали и среди работников мольберта. Художники стояли перед картиной в галерее и спорили о своём. На картине было изображено Что-то. Эмоциональность разговора слышалась в каждой фразе:

– О, Боже! Что это? Что это вообще такое? У меня ощущение, что вы вчера впервые взяли в руки кисти. Никакого чувства цвета. И вот эту работу вы считаете ценной? И себя вместе с нею? – Резко высказался импрессионист, сделав эффектный жест правой рукой вокруг картины. Ладонь этой руки, по обыкновению многих художников, была заметно выпачкана синей краской, что свидетельствовало об увлечённости творческой натуры. Ультрамарин так плохо отмывается.

– Позвольте, не согласен с вашей иронией. Именно эта работа и является ценной, как и стиль в целом, как и автор лично. Уверен! – В таком же резком тоне ответил абстракционист, сделав жест левой рукой с ладонью, выпачканной жёлтой краской. Он тоже имел увлечённую творческую натуру и знал об обыкновении многих художников. Кадмий тоже плохо отмывается, как и ультрамарин.

– Коллега, о чём вы говорите? У меня такое ощущение, будто вы хотите меня просто оскорбить. Меня, последователя Ренуара? Всем известно моё тонкое, изысканное чувство колорита. А что вы мне показываете? Это же отвратительное цветовое решение! Так же невозможно.

– Причём здесь вообще цвет? Линии и ассоциации – вот что здесь!

– Ну, ведь всем же известно и моё тонкое, взвешенное чувство композиции. А что у вас? Какой-то круг посредине? Как это пошло! Мне даже трудно находиться рядом! Никакой перспективы, никакой глубины. А где воздух, где воздух? Импрессия – вот основа всего в живописи. Впечатление – вот что надо передавать на полотне.

– Не вам, импрессионистам, рассуждать о композиции. И я бы вообще не советовал вам говорить о композиции с вашим чувством линии. Мой рельеф мазка вам непонятен, как и недоступен весь смысл самой простой абстракции. Вам что чёрный квадрат, что красный круг – всё одно, всё недоступно. А передавать на полотне нужно исключительно высший смысл, не связанный с вещами и предметами, ассоциативный в чистом виде! Только его!

– И вы хотите вот это представить на конкурс? На соискание права на продление жизни? Это самонадеянно, как минимум.

– Да-да, там комиссия разберётся.

– Ну, уж увольте! Вам если добавить несколько лет жизни, так вы всё равно будете продолжать малевать эти свои каракули. Точно! Но это уже без меня. Я вижу, что вам трудно понять даже, чем живописец отличается от маляра! – Импрессионист, энергично выходя из зала, закончил разговор тем же хлопаньем дверью. Иногда люди используют двери для красноречивого окончания светской беседы. Традиция такая? Или привычка?

Обсуждение продолжалось между кинорежиссёром, телеведущим, популярным актёром и оператором видеосъёмки. Они спорили, кто из них чаще бывает в кадре телевидения, или кто из них важнее для съёмки этих самых кадров. Атмосфера в студии кипела. Звучали экспрессивные слова «бездари» и «халтурщики». Режиссёр возбуждённо говорил:

– На съёмочной площадке главный всегда я! При получении дополнительной жизненной энергии я смогу снять ещё много хороших фильмов и войти в историю. А хороший актёр становится известным и популярным только под управлением гениального режиссёра. Актёр – это всего лишь инструмент в искусных руках мастера-режиссёра, даже если он талантлив сам по себе. Вы меня поняли? – Режиссёр в цветастой рубашке держал в руках рупор, без которого он, по всей видимости, не мог обходиться никогда.

– Мы тебя поняли, только возразить никак не можем. Ты же кричишь в свой рупор, как для глухих. И никого не слушаешь.

– А что вас слушать? Вы должны говорить свои слова только по сценарию. Вот скажите, чьи имена стоят первыми в титрах любого фильма? – На этот довод режиссёра собеседникам ответить было нечего. Оператор при этом скромно молчал. Он знал, что его имя поставят в титрах далеко не первым номером, а ближе к окончанию. – Я понимаю, ребята, что вы важны и нужны в кинематографе. Да, вы важны со всеми вашими талантами. Уважаю. Но вы все похожи на алмазы без огранки и оправы. Твёрдые, но не блестящие. А огранщиком-то как раз и является режиссёр.

– Вот и снимай сам себя… огранщик. И про озвучку не забудь. Тоже сам сделаешь. Потом монтаж сделай, само собой, тоже самостоятельно. У тебя получится всё сделать самому, талантище. Только как бы не пришлось самому ещё и билетики на входе в кинотеатр продавать. – На этот выпад не нашлось аргументов уже у режиссёра. Он, молча, тяжело дышал. Актёр говорил, что режиссёр может состояться и сделать себе имя только при наличии хорошей команды талантливых актёров. Громкость спора нарастала, тон дискуссии повышался. Пора было хлопать дверью.

– Ладно, вы тут спорьте, сколько душе угодно. А я пойду готовиться к эфиру. Мне сегодня работать в кадре… независимо от ваших талантов. Мне – новости комментировать… каждый день! – Завершил перепалку телеведущий и вышел без дополнительных шумовых эффектов. К чему нервничать? Он знал, что в соседней студии его уже ждут объективы включенных камер. Он знал, что в историю телеведущие попадают редко, но известности при жизни им вполне хватает.

Включились в общую полемику и представители музыкального цеха. Композитор, автор классической музыки, назвал дирижёра оркестра национальных инструментов деревенским балалаечником. А его кнопочный аккордеон, сиречь баян, бесцеремонно назвал гармошкой. Тот ответил словечком «бахало» по адресу композитора, явно намекая на его сходство с Бахом. И предложил ему «дуть отсюда в трубу», имея в виду орган.

– Да, коллега, я знаю, что у вас идеальный слух. Только почему-то мне кажется, что Боженька поцеловал вас в уши, но не в мозги. Консерваторское образование вас не обогатило. Будьте умнее.

– Вы всю жизнь машете своей дирижёрской палочкой, а ведь она вовсе не волшебная. Ничего порядочного создать вам так и не удалось. «Вечное» – это не про вас. Омолаживать вас не имеет смысла. – Такими словами «угощали» друг друга музыканты.

Произносились убедительные аргументы типа «а нам по цимбалам ваши ноты» и «не лезьте со своими барабанами в чужой оркестр», а также «здесь никто не будет играть по вашей партитуре». При всём разнообразии инструментария, музыканты были настроены на громкую музыку, без всяких камертонов.

Да, все эти «тонко настроенные творческие души» вели между собой исключительно художественные и нравственные беседы о высоком искусстве. Говорили о возвышенном, о смысле жизни. Музыканты «мерялись» кантатами и сонатами. Диспуты были выдержаны в строгом «конструктивном» духе.

Глава 10. Рекорды, звания и капиталы.

Спортсмены обычно бывают немногословны. Но при этих обстоятельствах пошумели и они. Слова «чемпион» и «золотой медалист», обычно вызывающие уважение, в этой ситуации никого не впечатляли. Ибо мнение «серебряных» просто не учитывалось.

Одних «олимпийских» уже было предостаточно, чтобы создать напряжённость среди атлетов. Спортсмены соревновались за общественное признание и место в списке, временами далеко не спортивно.

Бегун спринтер, например, обозвал шахматиста медлительной черепахой без мускулатуры:

– Вы, шахматисты – вообще спортивное недоразумение. Не двигаетесь совсем и поднимаете такие «тяжести», целых «коней» передвигаете. Кавалерия настольная!

– А вы, бегуны, похожи на большую мышцу без мозгов. Быстро двигаетесь, но не успеваете сообразить куда, – ответил на это шахматист. Вполне резонно, что скажешь?

Штангист услышал слова «поднимать тяжести», но не понял, о чём шла речь. И не успел отреагировать. Боксёры в дискуссию не вступали, молча ждали, когда противник «раскроется» для нокаута. Да и какие из боксёров ораторы? Игрокам командных видов спорта тоже пришлось отмалчиваться ввиду многочисленности претендентов. Ведь нельзя же забраться в камеру перекачки всей командой!

– Зачем вам, ребята, перекачка? – Не унимался шахматист. – Вы же можете просто перезапустить свой компьютер. Кнопочку питания нажать два раза и всё! У вас сразу появится ещё несколько жизней. Так устроено во всех виртуальных играх. Вы на своих стадионах бегаете также бестолково, как и компьютерные мультяшки. Сколько вам жизней не дай – всё равно будете бегать по кругу безо всякого смысла.

Штангист опять не понял суть подвоха, но почувствовал издёвку в интонации и начал подниматься со своего стула. Соотношение весовых категорий стало уже очевидно не в пользу шахматиста, он решил не усугублять обстановку. Тем более что другие спортсмены, включая боксёров, смотрели на него явно недружелюбно.

Не отставали от других и учёные разных профилей. Спорили, обзывали друг друга неучами и невеждами. Размахивали монографиями и патентами.

– Хороший профессор всегда ценнее, чем сотня простых доцентов, – говорили некоторые учёные. Скорее всего, эти слова принадлежали именно профессору.

– Наш вклад в мировую науку!… – говорили другие, произнося это с особым пиететом, с поднятием рук вверх в позе «оранты».

Но оценить этот самый вклад оказалось очень сложным делом. Как же их сравнить между собой – всех этих физиков и химиков, математиков и астрономов? Они ведь все такие разные. Гуманитарии никак не хотели сидеть рядом с технократами, «точные науки» не любили «неточных». Биологи и медики презрительно косились в сторону механиков. Да, учёные степени и звания существуют. И они известны относительно каждого. Но в этом ли состоит ценность человека? Тут в затруднении оказался бы даже Нобелевский комитет со всей его многолетней практикой выбора… Кого же вносить в списки?

Богатенькие граждане имели на проблему свой взгляд. Они знали, в чём состоит «смысл жизни».

– Я могу купить всю эту станцию вместе с персоналом и территорией. – Сказал один из олигархов в кабинетном разговоре. Ни дымящейся сигары, ни курительной трубки во рту этого человека не было, но весь его вид, и поза, и одежда, говорили о том, что обращаться к нему лучше всего на английский манер – Босс. Власть накладывает свой отпечаток на внешность.

– Я могу купить вообще весь этот город. – Возразил другой. Сказали, но не купили. Кто же им указ? Надо заметить, что олигархи разобрались в приоритетах между собой быстрее других. Все понимали, что «деньги – это деньги». У кого их больше, тот и первым «заказывает музыку». И деньги при всех амбициях можно посчитать легче всего. Здесь ценность для человечества могла быть измеренной в прямом смысле, в валюте. Ну, там… акции, золотовалютные резервы. Активы, одним словом… Все эти рейтинги уже были давно посчитаны и регулярно публиковались. Лишний раз трясти кошельками не пришлось. Да и хлопать дверями в этих кабинетах было не принято.

Военные, к слову, тоже довольно быстро решили между собой эту проблему первенства. Ордена и должности, победы в баталиях как-то сразу были «вынесены за скобки» в дискуссиях полководцев всех рангов. А вот звания – это именно то древнее изобретение людей в погонах, которое всегда позволяло быстро выяснить «кто есть кто» в трудной ситуации. Военные просто сошлись на том, что самыми ценными являются старшие по званию. И всё тут! Никаких вопросов…

Олигархи «мерялись» капиталами и производственными мощностями заводов. Спортсмены – рекордами. Профессора хвастались своими степенями и диссертациями. Но никак не становилось понятнее, кто же из них ценнее перед человечеством. А между тем, не всё человечество состоит из интеллигентов. В состав человечества входят очень разные люди…

Глава 11. Президент.

В кабинете президента шла обычная напряжённая работа. После совещания по текущим вопросам глава страны попросил остаться начальника особой службы и предложил ему пересесть за специальный чайный столик в углу кабинета. Это было место для доверительных бесед:

– Уважаемый Сергей Петрович, вы знаете, как я вам доверяю. Вот у меня возникла к вам просьба конфиденциального характера. Конфиденциального!

– Я весь внимание, господин президент.

– Хочу попросить вас выяснить некоторые нюансы этой разрекламированной и нашумевшей новинки. Я говорю о станции перекачки жизненной энергии.

– Да, господин президент. Я уже кое-что слышал об этой станции и навёл некоторые предварительные справки. В каком плане вы интересуетесь?

– Ну, для начала неплохо бы выяснить, используя возможности вашей службы, надёжность этого проекта. Что и как, законность, безопасность… Ну, вы меня понимаете?

– Я прекрасно вас понимаю, господин президент. По предварительным данным, там всё неплохо. Нарушений законодательства не обнаружено. Пока всё приемлемо. Следует ли мне понимать ваш интерес как распоряжение провести углубленную проверку?

– Да, пожалуй. Именно углубленную проверку… Я видите ли с некоторого времени стал задумываться о тех проблемах, которые принято называть вечными… Да-да… Смысл жизни… Вечность и мы… И всякие такие грустные мысли приходят в голову, о возрасте и человеческой сущности. Да… Я, вы знаете, уже не молод. Но планы на будущее имеются. И планы большие, одной жизни может и не хватить. Тем более, не хватит моей оставшейся. Вот как-то так…

– Кажется, я начинаю понимать. Вы хотите выяснить возможность омоложения именно для себя? И хотите предварительно оценить степень риска? Это разумно. Что ж? Я вас понял. – Начальник особой службы был корректен и предупредителен, как всегда.

– Да-да. Именно степень риска… Ну, и конфиденциальность, сами понимаете. Никакой прессы, ни в коем случае. У меня уже хватает седых волос из-за их дотошного интереса к моей персоне. Но главное, что меня останавливает, это всё-таки не пресса и не риск. А всё-таки есть сомнения по поводу целесообразности… Знаете ли? Стоит ли вообще…

– Простите мне мою смелость, господин президент, но я не разделяю ваших сомнений по поводу целесообразности. Кого же ещё стоит омолаживать, как не вас? Вы самый главный и, само собой разумеется, самый ценный человек в стране. Это вне всякого сомнения.

– Вы серьёзно так думаете?

– Это вне всякого сомнения, – уверенно повторил начальник особой службы. – Я приложу к решению этого вопроса все возможные усилия. Не беспокойтесь.

– Да-да, прошу вас. Видите ли, я осознаю, что моя личная человеческая ценность может быть и не такой высокой, как необходимо для проекта. Но мои планы… возможность свершения чего-нибудь важного для общества и всей страны… столько задумано на будущее…

– Несомненно, вы правы, – ещё раз повторил начальник особой службы, выходя из кабинета.

Как же трудно удержать язык за зубами, если ты единственный человек, который владеет интересной информацией? Внутреннее давление распирает такого человека, не даёт покоя. Конфиденциальность – это о чём? Как же не сообщить «по секрету» друзьям этот секрет? А друзья у начальника особой службы, конечно, были. Это ведь целая пытка – знать секрет и не проговориться. Что ж за радость пытать самого себя?! Министр внутренних дел и начальник таможни первыми узнали о планах президента на омоложение. Естественно, с обещанием никому не распространяться… Естественно, с юмористическими комментариями… Они, в свою очередь, рассказали этот секрет своим жёнам. Тоже с требованием не болтать на всех углах… Те – подружкам. У жён министров ведь тоже есть свои подруги. Таким образом, слух о намерениях президента быстро стал достоянием всех сплетников из элиты страны. Каждый стремился обсудить и осмеять президента, при этом, не забывая о собственных амбициях по поводу омоложения. Как говорится, «шило в мешке»…

– Да, наш-то – «молодец»! Помолодеть решил… ну, совсем как Иванушка-дурачок в сказке про Сивку-бурку. Только в трёх котлах купаться не хочет, а хочет с помощью станции перекачки. Лихо! Ему бы на покой уже давно пора, на диванчике полежать с кроссвордами. Вот бы страна отдохнула от этого деятеля…

– И не говорите… согласен… кроссворды с его историческими решениями были бы полезнее государству, чем решения по госбюджету. Меньше вреда…

Глава 12. Интриги.

Изобретатели собрались в привычном банковском кабинете на свою обычную встречу, для обсуждения текущих вопросов. Череп говорил в своей характерной манере, энергично жестикулируя.

– Какие интересные возможности открываются перед всем человечеством. Да, мы имеем все шансы войти в историю. – Виталий Черепанов с жаром и увлечением рассказывал товарищам о перспективах проекта в планетарном масштабе, улучшении условий жизни на Земле, о счастье для всех людей.