Текст книги "Эхо"

Автор книги: Сергей Матвеев

Соавторы: Ирма Денисова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Может, и нам по примеру горного племени делить людей на элиту и париев?! – обернувшись, зло перебил Ив. – Элите – Земля, а всех инаковидящих – кораблями на другие планеты! Не пробросаемся ли? Помнишь отца? Тоже абсолютно доброе виденье. Но без маминой защиты – а ты маму черствой, заземленной считал! – он не выжил. Да-да, знаю! Отец окрылял людей! Верно. Но при этом сам был беспомощным, беззащитным… Твое племя не зря пряталось в горах. Оно нежизнеспособно. И наверняка давно стерто с лица Земли!

– Все не так, – Гертэн печально покачал головой. – Один действительно в поле не воин. Но группа, особенно в изоляции, все-таки может существовать. Тем более, избавляясь от опасных для себя особей. «Закон предков» справедлив. В малом коллективе главное – уживчивость. Без нее гибель. А отбор по уживчивости может привести к генетическим сдвигам. Недавно читал: в двадцатом веке академик Беляев отбирал в питомнике лис по признаку добродушного характера. Через несколько поколений лисы стали крупнее, увеличилась плодовитость…

– Лисы не люди!

– Рерих писал, что у жителей Шамбалы, веками обособленной, были, по слухам, какие-то необычайные способности, И у горного племени они есть. Умиротворяет созерцание даже их портретов. Ты сам, Ив, на миг поддался очарованию русокосой. И кочевники смягчились, а ведь встретили изгоев! И это лишь маленькая, изолированная группа людей! А если – целая планета? Они наверняка обладали бы сверхспособностями. Были бы добры и мудры… Кстати, нечто подобное могло бы быть и на планете, отказавшей вам в контакте.

– Чушь! – возмутился Ив. – Они мудры? Да там еще телевиденья нет! Добры?! А братьев по разуму не впустили! Они лишены чувства юмора. Параллель нелепая! Ну, а в отношении горного племени, каюсь, я погорячился, сгустил краски.

– И с Тархом ошибся, – Гертэн вложил в прибор портрет старика. – Сейчас убедишься.

– Опять угостишь чужими ощущениями? Я не против. Валяй! Кем стану на этот раз?

– Усыней.

– Отлично! Парень с юморком…

Скверный запах. И горло жжет. Но зато потом даже рябая Люта кажется красоткой. Ишь, хмурый Тарх, глотнув, заулыбался. И Урт уже не смотрит волком, сейчас по обыкновению начнет хвастать.

– Мы могучи! – сказал Урт и погладил черную бороду. – Нас много. Нам покоряются народы. Живем весело. Быстрые кони, длинные копья, острые кинжалы. Скоро в путь. Великий возвысит меня. Буду собирать ему дань. Богаче Великого нет никого под небом!

– А зачем ему, Урт, столько еды и вещей? Зачем отнимать их? У нас в горах каждому всего хватает. А если чего нет, попросишь у соседа – он даст.

– Верю, Усыня, – кивнул Урт. – И хочу посмотреть на добрый горный народ. – Глаза его хитро прищурились. – Покажешь путь?

Что делать?! Язык не повернется вымолвить, что племя отвергло их и дорога обратно неведома. Взглянул на Тарха. У него глаза-щелки, как у меднолицых. Хитер. Помощи не жди. А Люта сидит рядом с Уртом и моргает – молчи, мол.

– Покажешь путь, Усыня? – повторил Урт. Голос мягкий – точь-в-точь ножны кинжала. – Мы привезем Великому нежную, как Люта, жену. Он будет смотреть на нее, сердце его смягчится, и он возвысит нас…

Люта положила руку на плечо Урту и, глядя ему в глаза, запела «Песнь нежности». О, великая богиня гор, спасибо, что одарила наших женщин лукавой, змеиной мудростью…

…Красивый кинжал. Острый. Хорошо строгает палку. Тонкие стружки пенятся… как горная река. Испить бы ледяной водицы!..

– Усыня! – окликнула Люта, заглянув в шатер. – Иди скорей! Тарх вернулся с воинами.

Странно, только десять воинов снимают вьюки с коней. А где остальные? Лицо Урта каменное – не поймешь, что думает.

– Развяжи! – Урт указал на ближайший тюк.

О, богиня гор! Только Зорин чеканил на таких серебряных ковшах твой облик в виде мудрой змеи, дарящей миру дождь…

– Они были у нас, в горах, – с ужасом шепнула Люта. – Ковш Зорина. Значит, Тарх провел. Помнишь, оставил мешок?

– Все десять ко мне! С поклажей! – крикнул Урт, махнув прибывшим воинам, и приказал стражам: – В шатер никого не впускать!

– Идем, Усыня, – снова шепнула Люта. – Знаю, где видно и слышно, и никто не заметит. Неужели все наши?.. – Она испуганно зажала себе рот обеими руками.

Распластавшись в траве, заглянули в шатер, Урт отошел от раскрытых тюков, сел и тихо спросил воинов:

– Где остальные? Погибли?

– Живы, – ответили воины хором.

– А где же они?! – громко удивился Урт.

– Остались там.

– В плену? – Урт снова перешел на шепот.

– Нет. Не захотели уезжать.

– А это как добыли? – Урт указал на тюки.

– Подарки.

Урт закрыл глаза, погладил черную бороду.

– Нас выгнали, а чужаков оставили, – с обидой шепнула Люта.

– Мы по своей воле подчинились закону предков, Люта. Воины Урта остались насильно. Что могли наши сделать против? – В голове мелькнуло: «А может, воины научат наших защищаться?..»

– Там хорошо? – прервал молчание Урт.

– Очень! – ответили двое.

– Почему же вы не остались? – Урт хитро прищурился.

– Из-за детей, – ответил один.

– Я тоже. Пятеро, Кто накормит? – объяснил второй.

– А вы? – Урт кивнул остальным.

– Мы там не были. Мы охраняли выход.

Урт опять помолчал, потом спросил:

– Какие там люди?

– Как жители неба! Не расскажешь, надо видеть, – отец пятерых детей шумно вздохнул.

– Да-а-а, – задумчиво протянул Урт. – Верю. И наши такие. Смотрю на Люту, сердце греется.

– Там все такие! Есть и лучше!

Урт молчит. И воины молчат, ждут. Люта вцепилась в руку ледяными пальцами. Лицо белое. Погладил ее по дрожавшим в ознобе плечам. Снова заглянул в шатер. Урт провел руками по лицу, наморщил лоб и спросил:

– Что я скажу Великому? Что потерял большую часть воинов живыми? Что не смог покорить безоружных? – Он тяжелым, подозрительным взглядом обвел воинов и резко выкрикнул: – Слушайте! Я доложу… – Урт по-волчьи оскалил зубы и заговорил – каждое слово, как рывок, как укус: – Я скажу!.. Великому!.. что мы покорили!.. людей гор. Скажу: раненые остались там… собирать дань! Остальные!.. Погибли во славу Великого! И он, Великий, наградит вас! – Он снова подозрительно оглядел каждого. – Запомнили?!

Ответом ему был единодушный громкий вздох.

– А трое чужаков? – тихо спросил кто-то.

– За жену ручаюсь, – сказал Урт и запальчиво добавил, будто споря с кем-то: – И пусть он увидит Люту! Великому всю добычу, себе – только Люту. Моя доля!

– А те двое? – робко напомнил кто-то.

– В Усыне уверен, – твердо произнес Урт. – А другой… Думаю, Тарх не выдержит длинных переходов – он слаб телом.

– Не опасайся, Урт! – с готовностью откликнулись двое, побывавшие в горном кольце. – Мы поможем Тарху в пути! Арканы у нас крепкие!

– Урт самый мудрый, хитрый, – радостно шепнула Люта. – Правильно решил. Пойду к нему. Но молчи, Усыня, что мы слышали. А Тарх теперь нам чужой. Так, Усыня?

– Так, Люта.

Убежала. Любит Урта. Ей не будет одиноко на чужбине… Но ход через гору, кроме Тарха, знают еще десять1 Воинов! Ради Люты Урт обманет Великого! А воины? Особенно, если напьются вонючей воды! Пойду, предупрежу Урта. Надо спасать своих…

…Ковер мягкий, Даже лицо не ушиб. Но неужто Урт меня, как раба?.. Нет. Сам лег рядом. Какому смешному старику поклоняются! Лицо рысье, а бородка козлиная…

– О, Великий! – громко сказал Урт. – По твоему приказу мы выгуливали коней перед походом, и я узнал, что рядом в горах затаились люди. Послал воинов. Они победили. Но многие полегли в бою. Часть воинов я оставил собирать дань. А это, Великий, все, что привезли с гор! – Урт указал на груду вещей.

– Введите воинов! – высокий, ломкий, как у отрока, голос. – Пусть расскажут о горных людях.

Какая недобрая, рысья улыбка! Неужели догадался?..

– О, Великий! – скорбно выкрикнул Урт. – Раненые не вынесли длинных переходов. Но перед тобой человек с гор. Спроси его.

– Он не ранен. Он – трус? Где взяли его?

– Усыня певец. Его нашли спящим. Узнав о твоем могуществе, Великий, он сам захотел петь тебе лучшие песни. – Урт лбом боднул ковер и, не разжимая губ, прошипел: – Пой. Как Люта. Смягчи его.

Горло пересохло. Как цепко смотрят рысьи глаза. Щупают взглядом. И опять резкий, ломкий голос:

– Подойди, Усыня. Твое лицо мне нравится, оно веселит…

…Конина вязнет в зубах. Но Люта права: чужие обычаи надо уважать. Пора свыкнуться, притерпеться – давно тут живем.

– Ешь больше, Усыня! – Голос у Великого громкий, а сам он еще состарился – желтый сморщенный стручок с рысьими глазами. Но осторожней с ним – коварен. – Много еды – много здоровья, Ешь, Усыня. У меня есть певцы лучше тебя, но твое лицо смягчает сердце и продлевает годы. Я приказал умелому рабу нарисовать тебя, Твое лицо будет висеть в моем шатре, Люди смертны. – Чуть не подавился! На что намекает?! – У картины век дольше. Пусть успокоит меня в дни скорби. Ешь, Усыня, ешь больше.

Щелчок. Свет. Какой смущенный вид у Ива.

– Тебе пора отдохнуть, – заботливо сказал Гертэн.

– Уже все исправил. Сейчас пойду на посадку. Спасибо, Гер, Ты помог мне. Есть ассоциация! Надо проверить. На днях заеду.

– На днях я вылетаю на раскопки.

– Постараюсь успеть. Гер! Ты сипишь, совсем как отец! Давно не ремонтировался? Беру слово, что до отъезда подлечишься. Пока! – Он лукаво улыбнулся и исчез.

«У малыша такая же мягкость в лице, как у взрослых, – думал Гертэн, вглядываясь в портрет. – Тоже успокаивает, бодрит. За день пришлось побегать: лекции, сборы в экспедицию. Но все позади… Одышка проклятая замучила. Жаль, не успел к врачу…»

Ив пришел необычайно озабоченный. Повесил плащ и сразу спросил:

– Прибор, считывающий прошлое, еще у тебя?

Гертэн кивнул.

– Тогда держи! – Ив протянул брату небольшой прямоугольник, обернутый бумагой. – Выпросил до утра. Подлинник. Вдруг тоже – из нерукотворных?

Гертэн развернул картину. Ветка какого-то растения, кожица сморщенная, серо-коричневая. Вставил картину в прибор, выключил свет, нажал кнопку. Ни-че-го!

– Возможно, у них иные частоты биотоков мозга, – предположил он, желая утешить Ива. – Но я не физиолог. Нужно с ними посоветоваться. Прибор в полном порядке. Сейчас включу свет.

– Не нужно, Гер. Посидим, как в детстве. Помнишь, ты всегда в темноте сочинял и рассказывал сладкие сказки?

– А ты – горькие.

– Никогда не сочинял сказок! Я реалист. А правда редко бывает сладкой, Она кислая, соленая, горькая! Но приперчишь ее юмором – можно проглотить. А ты все обильно сахаришь, Гер. И все больше становишься похожим на отца, Ведь он…

– Ив, не говори плохо об отце.

– Вот-вот! Опять в кусты! – в сердцах бросил Ив. – Кстати, я не собирался чернить его. Хотел лишь сказать, что отец помогал тем, кто шел к нему за утешением. А ты…

– Тебе очень плохо, Ив?

– Думаешь, горюю, что не смог побывать а шкуре гуманоида? – воинственно перебил Ив, – Занялся этим между прочим! Скажи, Гер, почему ты до сих пор холост? – вдруг по обыкновению он перескочил на другое. – Ведь ты такой уживчивый!

По тону брата Гертэн понял: это сейчас главное для Ива.

– Наверное, я не умею любить, – тихо ответил он, – Я внимателен, заботлив, но этого мало…

– Можно, Гер, я сегодня переночую у тебя?

– Конечно, оставайся! Сейчас поужинаем…

– Не надо! Давай поговорим. Знаешь, мне кажется, что не только отцу с мамой, но и ей с ним тоже повезло, При ее вспыльчивости ужиться с нею мог лишь отец. Забавно, – уже насмешливо произнес Ив, – каждому сварливому надо искать себе в пару уживчивого, иначе все сварливые вымрут, не дав потомства.

– Верно, Ив. Многие ученые считают, что отбор по уживчивости, начавшийся среди наших предков миллионы лет назад, идет и сейчас. Мнительность, подозрения калечат, разрушают согласие. Убежден: хранители доброго виденья в горах боролись за уживчивость.

– Но ведь я оказался прав, Гер! Ты нашел остатки поселения. Люди-то вымерли! Излишняя доброта нежизнеспособна!

– Шлиман тоже нашел остатки Трои. Но никто не считает, что троянцы вымерли. Их увели, они растворились в других народах. Возможно, и в нас с тобой есть ген какого-нибудь троянца. Так и с горным племенем. Поэты сложили о нем такие прекрасные легенды, что их заслушивались даже люди практического ума. Практики не умеют, как поэты, жить одновременно в двух реальностях. Они отправились искать обетованную землю. И нашли ее! Дальше в моей легенде говорится: пришло так много людей, что зеленый пятачок за каменными стенами не смог вместить всех. И тогда кто-то увел жену из этого племени, кто-то мужа. Молодых увели, старики умерли, дома заросли травой. Даже нетленные картины, висевшие у ворот каждого дома, и картины-надгробья тоже унесли. Но это не такой уж печальный конец, Ив! Гены доброго виденья продолжают странствовать в нас…

Утром Гертэн проснулся рано. Лежал, и тревожные мысли одолевали его. Судя по ночному разговору, брату плохо, он мечется, в разладе с самим собой, к тому же неладно в семье… Как помочь? Чем?

Гертэн встал, распахнул окно. Потом, сдвинув занавесь, открыл любимый холст – портрет русокосой девушки. Сел в кресло. Яркое солнце озаряло портрет. Синие глаза смотрели на Гертэна. Ни одна женщина не смотрела так на него. Взгляд светлокосой вмещал и заботу матери – чем бы тебя еще порадовать, сынок? – и самозабвенную страсть возлюбленной, и восторженное обожание дочери… В эти глаза можно смотреть вечность. Но… Ив. Ив! Пока спит, надо заняться его холстом.

Он встал, вынул картину из прибора, повесил на стену и, бережно укрыв занавесью синеглазую, снова сел в кресло. В душе, после встречи с любимицей, скопилось столько нежности, что ему вдруг стало жаль сухую ветку. Когда-то на ней были листья, распускались цветы. Ее покачивал ветер, грело солнышко. Теперь тоже яркое солнце озаряет ее, но она мертва. Мертва ли? Гертэна, словно током, пронзило острое желание увидеть ветку живой, в полном цвету. Почудилось, что в ответ на доброе пожелание на ветке под серо-коричневой кожей вздувается бугорок, похожий на почку. Вгляделся пристальней и уже не мог отвести взгляда: бугорок рос на глазах! Набух, Лопнул. Бледно-желтые листья расправились, будто крылья бабочек. Вытянулся сочный зеленый стебелек. Листья зазеленели гуще. В пазухе одного из них появился бутон. Лопнул! Медленно раскрылся. Нежно-голубые лепестки фарфорово засветились в солнечных лучах. Повеяло свежестью, неизъяснимым ароматом…

Гертэн вскочил, не веря себе, подбежал к картине. Протянул руку и осторожно обвел пальцем контуры рисунка. Да, в ярком солнечном свете старая, высохшая ветка дала росток. Он зацвел1 Но голубой цветок ничем не пахнет…

Дышал Гертэн хрипло, натужно. В голове кружились обрывки мыслей. Наверное, так все и происходило в колодце света. Тоже много солнца. Значит, и в этом холсте есть жидкие кристаллы? А что, если?..

Гертэн снова провел пальцем по зеленому побегу с голубым цветком – поверхность гладкая, словно все так и было. Он задернул окно темными шторами, вложил картину в прибор и нажал кнопку…

Какое благоухание! Вокруг густые деревья! Ветви усыпаны нежно-голубыми цветами. Сквозь них струятся солнечные лучи… Что это? Птицы? Музыка? Нет, голос человека. Поет? Говорит? Звуки такие ласковые… Кажется, они гладят тебя, проникают внутрь, наполняют тело солнцем… Какое незнакомое, живительное, прекрасное ощущение…

– Гер! – голос брата. – Почему в темноте?

Нажал кнопку, выключил прибор.

Ив вошел в комнату, отдернул штору и испуганно вскрикнул:

– Гер, что с тобой? Как ты похудел за ночь! – Страх на лице Ива сменился изумлением: – Гер, да ты помолодел лет на двадцать!

– А как легко дышать, Ив!