Текст книги "Четвёртый"
Автор книги: Сергей Калашников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– А ребята Кирмасова?
– Они не из нашей школы. Да и командир у них – старый вояка. Так ты говоришь, нужны взрыватели с большими замедлениями? Чтобы становились на боевой взвод через многие сутки после установки?
– Да. Порядка десяти. А, может и больше – война-то ещё нескоро закончится.
– А как ты полагаешь, что дальше будет? – в этот раз она обращалась не к нам двоим, а посмотрела именно на меня.
– Мне-то откуда знать?
– А про бои под Смоленском откуда? – взгляд её снова сделался колючим. – Вы же тут радио не слушаете и газет не читаете. Даже с людьми не общаетесь словно затворники.
– Ну, если чисто умозрительно посмотреть на карту, прикинуть расстояния и качество наших дорог с поправкой на сопротивление, оказываемое Вермахту Красной Армией, то в сентябре немцы блокируют Ленинград, а в октябре попрут на Москву. С запада наши их будут ждать, поэтому сунутся с юга в район Тулы. А потом и с севера попытаются зайти через Клин и Дмитров. Да и с Волоколамского направления окажут давление – они ведь ищут слабые места вдоль дорог, а не ломятся через леса и болота.
Потом их обескровленные наступлением войска наши и турнут как следует. Думаю, уже в декабре, по снегу.
Не знаю почему, но она не пыталась спорить. То есть не набросилась с упрёками насчёт неверия в силы непобедимой и легендарной, которая от тайги до британских морей – сильно умственная женщина и не чересчур политизированная. Хотя очень молодая – если и за двадцать, то не много. Только по нынешним временам худосочная – бицепсы тонкие, как у нерожавших.
– Тамара Михайловна у нас преподавала минно-подрывное дело, – вдруг ни с того, ни с сего доложил Миша. – И вообще она про взрыватели намного больше тебя знает.
– Знаю, что знает. И она знает, что я знаю, что она знает, – поспешил я остудить слегка разгорячившегося товарища. Он ценит подобное словесное кружево и чуточку расслабляется, если слышит закрученные выражения. – Вечерком прогуляй её к той закладке с электроподрывом, что мы так и не отпалили, и взрывмашинку не забудь. Немцы, как восстановят движение через заминированный давеча перегон, сразу начнут торопиться скорее протащить накопившиеся на разъездах поезда – вот и подловите быстрый состав. Место там красивое, с высокой насыпью.
– Я идиот, Ваня. – Вдруг огорчился Михаил. – Олька с Ефимкой пошли движение наблюдать, когда сама-то ветка порвана, пусть и на другом перегоне. Почему ты меня не остановил, когда я их посылал?
– Кстати, – заинтересовалась Тамара Михайловна. – А кто в вашей группе командует?
– Когда как, – развёл я руками. – Мы пока не определились.
– Знаем, что непорядок, – кивнул Миша. – Но спорить-то нам не о чем, поэтому единоначальник без надобности.
Глава 4. В темечко
К концу недели у меня горло пересыхало каждый раз, как Тамара Михайловна начинала свои расспросы. Вроде всё уже выложил, а ей нужно обсудить то тактику, то технику, то методологию – она исписала большой трофейный блокнот, которых у нас было несколько. А потом улетела – Миша сразу сделался грустным. Видать, зацепила она его крепко.
– А говорил, что для чувств не время, потому, как война, – напомнил я ему внушение, которое он мне сделал как-то раз, когда я чуточку подчёркивал хорошее отношение к Ольге.
– И сейчас скажу. Не время, – кивнул мой товарищ и вздохнул.
Самолёт прилетал без пассажира, привёз около центнера тола, взрыватели, каких просили, продукты и письмо для Ольги, которое она после прочтения сожгла. Думаю, от родителей, потому что выглядела довольной.
Из стандартных шашек мы наловчились складывать параллелограмм на тридцать шесть кирпичиков весом семь двести – он ладно укладывался под шпалу. Всего у нас получилось четырнадцать зарядов, каковые закапывали пять ночей на пяти же перегонах с замедлением взведения взрывателя на разные сроки. Хотя два из них сделали на электроподрыв – больше не вышло, потому что израсходовали весь имевшийся в запасе провод.
Мине, если ей не управлять, без разницы от веса какой цели срабатывать. Поэтому чаще всего страдают платформы со щебнем, которые немцы частенько пускают перед проводкой поезда. А мы хотим пускать под откос тяжеловесные составы, устраивая крупные крушения – тут сразу удачно сочетаются значительный материальный ущерб и длительный промежуток, на который перегон выводится из работы. Поэтому заявочку на телефонный провод Тамара на большую землю прихватила.
Утром после одной из трудовых ночей за нами случилась погоня с собаками – уж не знаю, в каком месте эти твари что унюхали, но лай их слышался всё ближе и ближе. Пришлось Фимке снимать с плеча эмгач и устанавливать его на сошки с расчетом встретить преследователей из укрытия на открытом месте. Проводников и их сопровождение он частью посёк, частью прижал к земле, а спущенных с поводков собак – двух Оля застрелила из парабеллума, а одну зарубил сапёрной лопаткой Миша.
Немцы быстро отошли, а мы убежали. В этом скоротечном огневом контакте закончились наши последние патроны, если не считать по паре обойм на каждую из двух винтовок, что носили мы с Мишей.
– Помните, как мы неудачно ходили наблюдать движение, когда сами же его и прервали? – напомнила Ольга, когда мы выбрали место для днёвки и глодали сухари, запивая водой из фляжек. – Так мы на странную композицию наткнулись совсем рядом со станцией – машина с будкой, на крыше антенны, три палатки и деревянная вышка с пулемётчиком. И всё это обнесено колючкой.
– Место возвышенное? – уточнил я.
– Да. Станционные пути как на ладони. И линия связи на новеньких столбах.
– Печка железная квадратная и навес со столом, на глаз, не больше, чем на пару десятков человек.
– До станции от этого места сколько?
– С километр.
– Предлагаете перерезать личный состав и забрать патроны? – задумался я. – От леса далеко?
– Метров четыреста. Но трава высокая. Днём двое часовых – у ворот и на вышке.
Признаться, у нас уже израсходовалось или подошло к концу многое из немецких удобств, к которым мы успели привыкнуть. Особенно недоставало сухого горючего, при использовании которого получалось не выдать себя дымом, и не оставить следа костра на земле. Да и патронный голод сильно беспокоил – пока нам не приходилось серьёзно отстреливаться, но всё когда-нибудь кончается. Вот собаки у противника появились. Недолго и до прибытия какой-нибудь охранной части – это сейчас в разгар наступления фашистам трудно выделить силы для обеспечения спокойствия на недавно захваченных территориях, но перебои в работе транспортной магистрали, на которую они рассчитывали, заставят их напрячься.
А просить у своих немецкие патроны... не уверен, что их быстро отыщут. Да и заказать можно будет только очередным рейсом через несколько дней, а потом ещё неделю ждать.
Встретились взглядами с Мишкой, одновременно кивнули и принялись собираться – сегодня нам предстоит идти в светлое время, чтобы успеть добраться до темноты.
***
Аккуратное такое подворье пятьдесят на пятьдесят метров обнесено колючей проволокой и снабжено дощатой будочкой в уголке – всё совпадает с описанием. Одна из палаток жилая, вторая, похоже, склад – туда заходят ненадолго и всегда что-нибудь приносят или уносят. Третья – просто проходной двор. Похоже, там и происходит основная деятельность.
Цель заманчивая, но уж очень подходы к ней хорошо просматриваются. Трава не укроет от взгляда часового на вышке.
Уже стемнело, а шевеление в этом небольшом лагере всё не утихает – то бумажку принесут из автомобильной будки в деловую палатку, то мотоциклист умчится. А вот и пара отдельно взятых служивых в том месте, которое прикрыто складской палаткой, преодолела изгородь и потопала в сторону станционного посёлка.
– По бабам пошли, – шепнул Фимка.
– Или за самогонкой. Часовой-то их, каким внимательным взглядом проводил и никому ничего не сообщил! – высказался Миша.
– Тропинка тут протоптана не к путям, а на задворки домов ведёт, где огороды, – добавила Ольга.
– Поползли, – согласился я.
Заложив широкую петлю из соображений, чтобы от взгляда с вышки нас укрывала трава, мы добрались до той самой тропинки – еле успели перехватить добытчиков – они уже возвращались не только с бутылкой, но и с закуской. Для нападения положение оказалось удобным – мы взяли их в ножи. Да, был вскрик, но ни до чьих ушей он не донёсся, потому что короткий, сдавленный и никого поблизости нет. Я успел перехватить выпавшую бутылку на полпути к земле – она оказалась очень большой, литра на три. В кино такие видел – четверть называется. Подозреваю, что четверть ведра – то есть выпивка на всю команду.
Хотя я и не озвучивал свои выводы, Оля с ними согласилась – вытащила пробку и принялась всыпать в содержимое порошки из аптечки. В лагерь пошёл Мишка – он по жизни белесый и жидковолосый, больше всего немецкого именно в его облике. Мы видели – как только он пролез через просвет в проволоке, из-за палатки тут же вывернулся немец, в руки которого наш товарищ тут же сунул и выпивку, и закуску, и срочно бросился к сортиру, нечленораздельно мыча и хватаясь за живот.
К счастью, было темно, а отхожее место оказалось свободно. Мы терпеливо ждали, пока немцы обильно выпьют и обстоятельно закусят, а потом смотрели, как один за другим они уходят в жилую палатку.
К застолью присоединялись и обитатели автомобильной будки, и работники деловой палатки, один из которых носил фуражку – демократичненько тут, где-то по стакану на рыло досталось всем. Мы подождали часок, пока немцы захмелеют и угомонятся, потом я открыто пролез через ту же щель между проволоками в изгороди и из арбалета снял часового на вышке – тот, что у ворот уже спал, прислонившись к стенке своей будки изнутри – то есть со стороны даже не просматривался.
С тех, кто уснул не раздеваясь, перед умерщвлением стаскивали мундир – кровь трудно отстирывается, а вражеское обмундирование мы используем интенсивно. То есть, да, нанесли противнику урон в живой силе. Одурманенные, считай, и не сопротивлялись – вялые они были и беспомощные.
Все добытое унести было немыслимо, зато завёлся мотор автомобиля, а в кузове нашлось достаточно места, куда поместились и продукты, и запасы кабеля, и патроны, нашедшиеся в складской палатке в значительных количествах. Ранцы личного состава мы тоже взяли с собой, как и оружие вместе с остальной амуницией – да, пожадничали. Даже железную печку погрузили вместе с трубой. И ещё несколько канистр, не разбирая – полные они или пустые и не выясняя состава содержимого. Уехали перед рассветом, свернули на первую же лесную дорогу и принялись от всей души углубляться в лесную чащу.
***
Картина маслом – перед строем облачённых в советские маскхалаты выпускников диверсионной школы старший лейтенант в форме солдата Вермахта трясёт за грудки нашего Мишу и гневно шипит:
– За зипунами сходили, недоноски! Не успели вырасти, а уже решили жизнями рисковать из-за еды и патронов!
Сама эта старший лейтенант маленькая, а Миша рослый и плечистый тихонько, чтобы не было заметно уставившимся на эту сцену многочисленным сочувствующим, держит руки так, чтобы подхватить своего командира, если та ненароком упадёт – в соответствии с распределением масс наибольшие перемещения в системе из двух эластично связанных тел испытывает то, которое легче. То есть, товарищ старший лейтенант совершает возвратно-поступательные движения значительной амплитуды, а Миша – незначительной.
Если кто-то чего-то не понял – перед нами классическая военно-уставная сцена признания в любви старшего по званию своему подчинённому. То есть, Мишины чувства не остались безответными. Как по мне, так совет да любовь – война войной, а дело молодое должно вершиться.
Оля тоже правильно поняла – увела прибывших к добытому нами автомобилю, где Фимка уже выбрасывает из задней двери мундиры, выдаёт солдатские ранцы и винтовки со всякими ремнями и лопатками – удачно мы амуницией прибарахлились. А то вместо У-2 на нашу поляну сел целый "Дуглас", из которого высыпало двенадцать стажёров под руководством товарища инструктора. Самолёт сразу улетел, а товарищ инструктор потребовала доклада, после получения которого, изволила прогневаться.
Почему мы пригнали автомобиль сюда? Так место тут глухое, а лесные грунтовки сухие – привязали сзади несколько веток, чтобы не оставлять в пыли отпечатков протектора, и прикатили, привычно объехав немногочисленные в этих краях деревни. И вот сейчас, пока на пустующей стоянке для днёвки маленького биплана идёт выяснение самых главных отношений, заняли личный состав подгонкой обмундирования и освоением содержимого солдатских ранцев Вермахта.
У нас, кстати, опять трагедия – взрывчатки доставили мало, потому что, хоть самолёт и большой, но перегружать его не стоит. Мы с Ольгой и Фимкой присматриваемся к новичкам, выбирая каждый для себя по три человека – Мише достанется остальное – скорее всего, девочки. Их как раз три. Есть и хорошие моменты – нам доставили карты территории вдоль железной дороги на значительном протяжении, а то у нас был только один кусок, который мы уже исходили вдоль и поперёк. И взрыватели с большими замедлениями взведения. Не знаю, были они разработаны раньше, или только после моей подсказки промышленность подсуетилась, но сделаны аккуратно и снабжены инструкцией. Обычно дата изготовления присутствует и в маркировке, и в документации, но тут как-то ничего не находится. Бардак. Или я чего-то не дочитал?
Можно было бы спросить у инструктора, но её нигде не видно. Наверно, расплакалась и теперь принимает утешения, потому что Миши тоже нет. Эх! Только бы у них всё получилось!
Как всегда во время днёвки я занял руки и голову работой – взял самый обычный патрон, извлёк пулю и высыпал порох, часть которого вернул обратно. Поверх бумажной набивкой прижал порох к дну, чтобы он обязательно воспламенился от капсюля, и вернул пулю на место. Таких ослабленных патронов сделал несколько с разными навесками и отстрелял. Да, я добивался дозвуковой скорости, при которой выстрел сильно теряет в громкости, а вспышка почти не заметна. После десятка опытов всё у меня получилось пусть и не идеально, но приемлемо. Метров до пятидесяти убойная сила сохранялась, да и баллистика, хоть и изменилась, позволяла попадать. Не то, чтобы бесшумное оружие, но негромкое – для поражения отдельно взятого часового вполне годится. Извёл, конечно, две пачки патронов, чего ещё недавно не мог себе позволить, зато результатом остался доволен.
И не я один. Когда мы притаранили к железке очередной фугас, обнаружили на путях часовых через каждые двести метров. При расчёте на трёхсменные дежурства выходит примерно пехотный полк на сотню километров дистанции – просто сердце радуется от осознания своих достижений. Всё получилось, как по заказу – часового я снял выстрелом метров с двадцати – подкрался по кювету в темноте и застрелил из винтовки ослабленным патроном. Сам же занял его место и дождался прохождения очередного состава, после чего из укрытия выбрались мои новые подчинённые и принялись копать в точности, как мы их научили. Заложили фугас, размотали провода и даже собрались их слегка прикопать, как снова поезд.
Мы его и рванули – ничего выдающегося, но первая треть состава с рельсов сошла и, частично, опрокинулась. Мы вытянули катушкой остаток провода и смылись поскорее – ребята хотели пострелять по фашистам, что несли службу на тормозных площадках, но я их от этого удержал – азарт нам ни к чему, а в потёмках всё уйдёт мимо. Главное – ноги унести. Ну и перегон на десяток часов затих – пока не растащат вагоны, рельсы в порядок не привести, а ведь и груз спасти попытаются, и подвижный состав сохранить по максимуму – так что дел у немцев впереди много.
Пока движения не было, другие группы провели аналогичное минирование, но, поскольку подрывать составы не спешили, да те и не особо-то ездили, то проводку замаскировали тщательно, а сами отошли. Они, чтобы не дать немцам чёткой наводки на место, где установлены мины, снимали не одного часового, а несколько – то подряд, то через километр или два. Эту работу, а она считается лёгкой, выполнили только что прибывшие девочки, которых заботливо приняла под своё крыло товарищ старший лейтенант. Чтобы отыскать наши сюрпризы нужно всю насыпь перерывать, а это очень большая канитель. Проще погонять платформу со щебнем.
От прочёсывания местности, которое фашисты провели быстро и решительно, все наши минёры уклонились, отойдя от железки примерно на десяток километров, а потом вернулись к припрятанным концам проводов любоваться прогоном туда-сюда груженных малоценными тяжестями платформ. Которые, разумеется, не подрывались. А потом появились поезда, идущие на высокой скорости – первый из них пропустили до самого восточного из заминированных участков, где и отправили под откос. И ещё два последовательно с востока на запад – да, мы старались уничтожать то, что идёт к фронту, подозревая, что обратно гонят, преимущественно, порожняк.
Так мы провели первую масштабную операцию, растянутую в пространстве чуть не на сотню километров.
– Так вы что, ведёте с немцами что-то вроде шахматной партии? – спросил один из стажёров, когда мы снова собрались всей группой в окрестностях нашего аэродрома – стажировка считалась завершённой.
– Приходится соображать, – размыслительно ответствовал Фимка. – Немцы – нация вдумчивая. Вот, полагаю, они теперь не на насыпь дуриком часовых расставят, а разместят тех в засадах и секретах, да с пулемётами. По всей строгости военного искусства. А нам придётся изобретать другой способ, как с этим совладать.
Оля рассказывала девочкам какие-то девочковые секретики, я осматривал окрестности, неся охрану объекта, а Миша с Тамарой пропали из виду. Прощаются, наверное.
Мы ждали очередного самолёта с большой земли.
***
Опять прибыл «Дуглас» и привёз пятьдесят полных канистр авиационного бензина и четыре стокилограммовые бомбы. Всё это мы торопливо выгрузили с помощью отъезжающих и проводили глазами улетевший самолёт – он быстро скрылся в темноте ночного неба.
Канистры советского образца нынче сильно отличаются от немецких. Они не прямоугольные, а цилиндрические, словно ведро постоянного сечения. Сверху плоская скоба в качестве ручки и короткий патрубок-горловина. Моя бабушка в таком держала керосин. Только у неё пробка была деревянная, а на этих навинчены колпачки. Нарочно внимательно рассмотрел, пока мы их расставляли плотнее.
А тут и У-2 прилетел со знакомым бородатым пилотом и вторым – штурманом в задней кабине. Под брюхом фюзеляжа виден был бомбодержатель как раз под соточку. Так что ещё один из моих коварных замыслов получил одобрение руководства и путёвку в жизнь.
На следующую ночь этот смешной с виду самолётик точно по расчёту времени взлетел с полной заправкой и бомбой – у немцев всегда на всё есть расписание, в том числе и на движение поездов, потому оказалось легко подкараулить состав в момент прохождения по всё тому же мосту, который мы один раз уже взрывали. А тут натренированный экипаж мастерски положил соточку прямиком то ли в паровоз, то ли перед ним – авария получилась сокрушительная. Пилот, правда, не делал облёта с осмотром – сразу ушел на бреющем, не дожидаясь, когда заговорят зенитки. Но штурман прекрасно всё разглядел и охарактеризовал состояние моста выразительным словом "Кирдык"
Потом ребята улетели, оставив нам триста литров горючего и триста килограммов авиабомб. Мы специально для них оборудовали добротную землянку, чтобы всё это имущество сохранилось до времени, пока фашисты справятся с ремонтом моста.
Носиться по оккупированной территории смысла не было, как и отираться вокруг бездействующей пока железной дороги, поэтому мы соорудили ещё одну землянку, но в другом месте – пока есть время нужно приготовить себе убежище на зиму. Печку туда установили, взятую у связистов, сделали запас крупы и консервов, патроны и разное подрывное имущество прихранили. Ребята давно поняли, что война не на один год – место базирования неподалеку от операционной зоны будет кстати.
Выяснилось, что немцы разгружают свои составы на станции, перевозят груз на ближайший разъезд и там снова грузят. Хотя, кое-что и по шоссе отправляют дальше, потому что войскам некогда ждать. С шоссе мы связываться не стали – мало у нас сил на хорошую диверсию. Зато беспрепятственно наставили мин с большим замедлением взведения взрывателя по нескольким перегонам – охрану железки фашисты ослабили, поскольку нужно было прикрыть обычную дорогу. Натаскались, конечно, и накопались от всей души, но, что делать?
Через неделю к нам снова прилетел тот же У-2. Взял соточку и наведался к мосту. А тот всё ещё ремонтируется. Тогда довернул к запасной цели – станции, где скопилось довольно много эшелонов. Удачно заглянул – на путях сильно рвануло и ярко горело.
Поскольку летел он к нам налегке, то взрывчатки привёз не чуточку, а как следует. Мы даже хотели её на грузовике подбросить поближе к железной дороге, но передумали – уж очень непредсказуемыми сделались патрули, да и группы, прочёсывающие лес, стали часто попадаться. Если прохождение патруля можно пересидеть, спрятавшись, то с цепью это не получится – приходилось убегать до того, как нас обнаруживали. И это с грузом. А если ехать, то раньше обнаружат нас. Нет уж, лучше не быстро, но всё время.
Глава 5. С перепугу
– Ну вот, накаркал вещий Иван, – пробурчал Фимка, разглядывая вырубку по нашу сторону путей. – Метров двести пеньков да угольков, – да, фашисты очистили от леса широкую полосу вокруг железной дорги, по которой прямо на наших глазах протаскивали очередную платформу с бетонными обломками.
– Щебень у них, что-ли, закончился? – фыркнул Миша. – И не пересчитать, сколько они его потеряли со взорванных платформ. Оль! Что там?
– Пассажирский ползёт следом, – ответила подруга с ветки дерева. – Ой, нет, там платформы дальше.
– Какую-то технику тащат к фронту, а экипажи везут с комфортом, как белых людей, – предположил я. – Фим! Ты тоже накаркал. Не нам, правда, а им. Зачем тайком к каждому в ранец по две ленты к своему ЭмГэ под фугас запрятал?
Да, мы несли к этому перегону четыре семикилограммовых фугаса, рассчитывая дождаться темноты и аккуратно поставить их на пристойном расстоянии друг от друга с соответствующими задержками, однако открытое пространство перед железной дорогой нас сильно смутило – тут, если что, быстро в лес не спрячешься.
Ефим хмыкнул и начал стремительно готовить себе окопчик, а мы с Мишей помчались к оставленным неподалеку ранцам за боеприпасами.
– Не так уж медленно этот поезд тащится, – уточнила Ольга и слезла на землю. Она успела разложить приготовленную для вынутого грунта плащ-палатку, на которой мы устроили сцепку из почти всех, что у нас были, пятидесятипатронных лент.
– Целься ниже окон примерно на полштыка, – подсказал я. – Тогда достанется и сидячим, и лежачим.
– Установку прицела проверь, – не удержался от совета Миша.
Фимка, кажется, нас не слышал. Он устраивал локти и ждал прихода цели в выбранную им точку. Очередь.
– Низковато пошла. Так ты им только пятки поотстреливаешь, – я даже не оторвался от бинокля. – А вот эта легла хорошо.
Ствол пулемёта практически не шевелился, а очереди были патронов по пять-семь. Вагоны следовали один за другим – пулемёт, словно взял некий рабочий ритм, деловито проделывая рядочки отверстий в крашеных боках. Мы с Мишкой расстреляли по паре обойм из винтовок по маячившим на тормозных площадках фигурам, но попали или нет, не поняли. А потом пошли платформы с техникой и в пулемёте закончились патроны. Мы отползли, пятясь задом наперёд, скатились в ложок, где нас ждала поклажа – вдали стреляли, изредка свистели пули. Но так, чтобы ветки сыпались на голову – этого не было.
Навьючили ранцы и заторопились прочь – вряд ли фашисты оставят нашу выходку безнаказанной. Так что бежать нужно быстро.
***
– Как вы думаете, кабина у паровоза бронирована? – ни с того, ни с сего спросил Миша, когда мы отдышались после десякилометрового кросса по пересечённой местности.
– Перед станцией с запада дорога идет под уклон, – сообразила Ольга.
– Там того уклона кот наплакал, – возразил Ефим.
– Всё равно, если уничтожить паровозную бригаду, состав будет разгоняться, – рассудил я.
– Кондукторы на тормозных площадках закрутят тормоза и остановят состав, – так и не согласился с нами Фимка.
– Они должны получить команду от своего старшего, который с дудкой, – вспомнила Ольга.
– Как узнать, который из них старше? – озадачился Миша.
– Если по логике, команды на торможение должен подавать машинист гудками, – предположил я.
– Как же трудно без правильного железнодорожного образования! – воскликнул Ефим. – Да ладно, я затем спорю, чтобы вышло у нас не сгоряча, а подумавши. В начале спуска, то есть в верхней его части, когда тормозить ещё преждевременно, мы в три пулемётных ствола нашпигуем паровозную кабину свинцом и посмотрим, что получится.
– Не посмотрим. Сразу надо смываться – до станции всего три с половиной километра. И надо, чтобы паровоз не успел свистнуть, потому что это и может быть команда к торможению, – добавил Миша.
– А, если уже свистнул, а мы ещё не стреляли, то молчать и ждать следующего, – пояснила Оля.
– Вот только ночью это устроить, или днём?
– Попытаемся ночью. В темноте можно ближе подобраться через открытое пространство. А то целиться трудно. У нас ведь нет трассирующих.
– Днем стрелять удобней и не нужно никаких трассирующих.
– На месте посмотрим.
***
Так вышло, что замысел наш с обстрелом паровозной кабины быстро проверить не удалось. Сначала пришлось дойти до ближней базы, чтобы оставить фугасы и забрать второй пулемёт, а потом тащиться в район «аэродрома» за третьим эмгачём и патронами – мы ведь накануне много сожгли. А тут как раз долгожданная ночь с четверга на пятницу, которую наша команда традиционно проводит, вслушиваясь в небо. Фимка со своим тонким слухом легко отличает звуки моторов «Дугласа» и У-2. Он и чужие моторы слышит иногда, если не тащит вместе с нами очередной заряд к железке или ветер не слишком шумит в кронах.
В этот раз приземлился "Дуглас", из которого вышли три тройки в маскхалатах с тяжелым грузом за спинами и, даже не поздоровавшись, разбежались каждая своей дорогой. Кто-то из членов экипажа выдал нам мешки с продуктами и взрывчаткой и сказал, что надо ожидать ещё и У-2. А потом крылатая машина улетела. Мы пробежались вдоль линии огоньков, захлопывая крышки, но собирать светильники не стали.
Звук мотора биплана появился с заметной задержкой – даже подремать успели. Но гостя приняли обычным порядком, закатив в укромное место и, как всегда, замаскировав.
– Самалёта калосо-о, – выбравшийся из пассажирской кабины Лючикин восторженно высказал своё отношение к проделанному путешествию.
– Кажется, я у вас в последний раз, – вздохнул знакомый бородатый капитан. – Фронт отодвигается, мне просто не хватает дальности. Если бы не знал, что смогу у вас заправиться, вернулся бы с полдороги или вообще не полетел.
– Тавалиса сталсына Лючикина стажировка посылай. Смотри, гаварита, как железка рви, – прекрасно владеющий русским ефрейтор коверкал слова неумело. – Тавалиса капитана спласывай: а ты по-лусски-то лазговаливать умеешь? (Одно только правильное спряжение глагола "уметь" выдавало его с головой). А Лючикина гавали – умей.
– Вот ведь чукча нерусский, – вздохнул капитан. – Всю дорогу спрашивал у меня на своём ломаном про падежи, и талдычил, что олени лучше.
Оля прыснула, Фимка захохотал, а я попытался сделать строгое лицо:
– Лючикин. Кончай прикалываться. Доложи-ка с чувством, с толком, с расстановкой.
– Прислан на стажировку, товарищ сержант, – козырнул мне ефрейтор. – А на самолёте я ночью ни разу не летал. Вверху красиво, а садиться страшно.
– Светает уже, – напомнил Миша. – Уходим с открытого места. И, пожалуйста, Лючикин, не делай из нас идиотов. Какая стажировка?
– Майор попросил меня, если что, увести вас. А то, говорит, немцы обязательно какую-нибудь пакость придумают. Им постоянные перебои на железной дороге, как кость в горле. Это подтверждено сведениями из независимых источников. Вы что? Фашистского кладбища рядом со станцией не видели? По динамике его роста ваши достижения отслеживаются легко.
– Пока мы остаёмся невидимками, – заметил Миша, – им трудно спланировать против нас хоть что-нибудь эффективное.
– Разве что пехотную дивизию отправить на прочёсывание сотен квадратных километров, – вслух подумала Оля.
– От трёх до шести тысяч квадратных километров, – прикинул я. – Так, товарищ капитан, вы, кажется, собираетесь истратить две последние бомбы?
– Нужно уничтожить мост. Таково задание.
– Немцы ещё одну зенитную батарею подтянули. Малокалиберную. Это после того, как вы сбросили бомбу на станцию. Думаю, обнаружили вас тогда.
– А в первый раз, получается, нет? – удивился лётчик.
– Могли и не приметить, – я развернул карту. – Если вы, как и предполагалось, зашли по дуге отсюда, когда концевой вагон миновал выходную стрелку станции, то шум поезда должен был прикрыть вас от артиллеристов – видите, как близко к путям они свои пушки поставили! Прожектора же тогда не включались?
– Нет. И вообще темень была кромешная, я на искры из паровозной трубы целился и ориентировался по прожекторам, которыми охрана моста шарила по земле.
– А от второй батареи шумом поезда не прикрыться.
– Вообще-то артиллерийские наблюдатели не рядом с орудиями сидят, – заметил капитан. – Поэтому ваши рассуждения не кажутся мне верными.
– Да! – разочарованно протянул Фимка.
– Первую батарею я видел, когда вы мост взрывали, – вмешался Лючикин. – С точки зрения подходов с воздуха обзор у них отличный. Имею в виду наблюдательный пункт батареи, но огневые позиции открыты для обстрела с противоположного берега. Дистанция – метров четыреста. Вполне доступно из ручного пулемёта... – мы склонились над картой в шесть голов.
Недолго длился наш совет – Фимка вдруг поднял голову и сказал:
– Кто-то летит.
Мы схватились за оружие и подтянулись к опушке. Звук сделался более чётким, но на звучание У-2 или "Дугласа" похож не был. И вообще он шёл с большой высоты. Не знаю, в скольки километрах над нами почти висел на одном месте самолёт с тонким и длинным фюзеляжем.
– Костыль, разведчик. Аэрофотосъёмкой занимается. Срисуют нашу площадку, – как о неизбежном высказался летчик. – Разбомбят.
– Ага, кивнул я. – И группу зачистки подтянут сюда на грузовиках. Одного батальона нам хватит с головой.
– А чего это обязательно срисуют? – возмутился Фимка. – Пусто же – нет никого и ничего.
