Текст книги "Место покоя Моего"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Артем Абрамов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 38 страниц)

ДЕЙСТВИЕ – 1. ЭПИЗОД – 1
ИУДЕЯ, ИЕРУСАЛИМ, 6 год от Р.Х., месяц Нисан

Петр шел по улице, по единственной, имеющей название – Терапийонская, шел от Северных ворот – вниз, мимо Храма, в Нижний город, а вернее, протискивался сквозь предпасхальную толпу, сквозь бело-черно-золото-красно-голубую, шумную и жаркую людскую мешанину, он наступал на чьи-то ноги, ему наступали на ноги, несильно били локтями в живот и грудь, подталкивали в спину, да и он вел себя столь же бесцеремонно, легко и походя распускал руки, вполголоса огрызаясь на древнееврейском, на арамейском, на греческом, слышал в ответ тоже ласковые пожелания на разных языках, однако все было вполне безобидно, просто уличная дневная толпа жила давно привычным ритуалом движения, которое вполне возможно было бы описать красивым математическим уравнением. Впрочем, Петр был далек от математики, в частности, и от прочих точных наук вообще. Он назывался Мастером, а эта фантастически редкая профессия – или все-таки образ жизни? – позволяла ему быть чистым эклектиком, знать всего понемногу, все быстро схватывать и запоминать, обо всем обязательно иметь представление, поскольку людей много и все они – разные, и знания у них – разные, и интересы, и желания, и мечты, и мысли. Да, истина куда как банальна, но мир-то как раз и держится на банальных истинах, небанальные его то и дело норовят сковырнуть. Но пока, к счастью для мира, не выходит.

Петр, повторим, протискивался сквозь толпу, которая ближе к Храму, к лестнице и мосту, ведущим на торговую галерею, становилась максимально непроходимой, вязкой, и привычно блокировал в мозгу оглушительный фон из множества знаний, интересов, желаний и мыслей, в избытке копившихся в головах встречных и попутных прохожих, тем более что знания эти – по определению! – были невелики и зачастую неверны, интересы примитивны, желания наивны, а мысли…

Но прорвалась сквозь барьер одна опасная – вдруг прорвалась: какая у мужика, то есть у него, у Петра, красивая золотая пряжка с золотой же цепочкой на поясе… То ли восхищение, то ли все-таки жадная зависть с подспудным желанием срезать означенную пряжку, когда Петр зазевается: в такой толпе это сделать несложно. Прислушался: да, желание срезать все отчетливее, сильнее…

Петр невольно поднял глаза и встретился с юным и по-юношески длинноволосым парнем, с едва проросшей темной бородкой, одетым в одну нижнюю рубаху бедняка, сделанную из грубой толстой ткани, в довольно-таки грязную прямую рубаху, малость тронутую – скользяще отметил Петр – серой плесенью, так называемой платяной проказой, частой болезнью одежды нищих.

Парень двигался чуть слева и сзади Петра, поспевая за ним в тесноте. Скорее всего поначалу он продирался навстречу, заметил богатую пряжку на богатом и праздном прохожем, вот и развернулся мгновенно – в надежде на поживу. А Петр, сражаясь с фоном, упустил маневр. А может, и славно, что упустил?..

– Что тебе понравилось? – Петр быстро, наотмашь, огорошил парня коротким и неожиданным для того вопросом, так же быстро, предупреждая паническое бегство, ухватил его за руку, поддернул к себе. – Пряжка? Зачем она тебе?

– Откуда… – Парень не сдержал изумления, но – честь ему и хвала! – сумел собраться и с максимально возможным достоинством спросить: – Мне она не нужна, досточтимый. Разве я не вправе восхититься прекрасным?.. Но я поражен вашей проницательностью.

Говорили на арамейском. Скорее всего парень пришел в город с севера.

Петр по-прежнему крепко держал его руку, хотя это казалось странным и не слишком приличным: что нужно богатому господину от нищего прощелыги? Но в данном случае Петру плевать было на все местные правила приличий: впервые за двое суток своего бытия в Иерусалиме Петр услышал паранорма, пусть слабенького, пусть неумелого, не знающего о своей паранормальности, но все же, все же. Даже если этот парень в итоге окажется пустышкой, Петр радовался: есть начало.

Он не просто умел, говоря по-бытовому, как, кстати, любили говорить его коллеги по Службе, слышать мысли. Он умел выискивать людей с паранормальными способностями, с пси-полем, а отыскав подобного, умел развить в нем эти способности – естественно, до того максимального предела, который допускает конкретный человеческий мозг. У всех известных Петру паранормов, у всех, лично обученных им, этот предел различен: у кого – ближе, у кого – дальше. Вероятно, и у самого Петра тоже был – где-то, когда-то, как-то! – такой предел, но Петр не знал его. Не дошел. Не уперся.

Пока? Может быть – пока. Но именно потому, что Петр не ведал предела своим паранормальным способностям, он и звался Мастером. Их всего – пятнадцать. На целую планету Земля о ее двенадцатимиллиардным населением. Всего пятнадцать человек!

В самом деле, Петр имел право не любить точные науки и считать себя эклектиком.

Тем более что все пятнадцать работали на Службу Времени, а у Службы имелись лучшие математики, лучшие технари, лучшие историки, лучшие лингвисты, лучшие все-кто-бы-то-там-ни-был, плюс в любом желаемом количестве, а Мастеров всего пятнадцать. Можно бы сказать: каждый – на вес золота, да только не придумали, еще столько золота, чтобы уравновесить ценность этих пятнадцати для Службы. Да что там – для Службы! Для Земли! Так, во всяком случае, любил говорить Первый – главный инспектор Майкл Дэнис, и Петру нравилось, как он говорил.

– Как тебя зовут? – спросил, стараясь высокомерно, Петр, не ответив на толковый вопрос парня.

– Шауль, – сказал парень, хотя и упираясь, но все же идя за Петром: ах, любопытство, любопытство, которое сгубило какую-то английскую кошку, еще неизвестную в местных палестинах. Кстати, буквально: в Палестинах…

– Щауль, сын Закарии из рода Хавакука. Я из Галили.

– Из Галили – это хорошо, – проговорил Петр, опять поражаясь, как ему славно везет сегодня. Паранорм, да еще и из Галилеи!.. – А что ты делаешь в Иершалаиме, сын Закарии? Только не говори, что ты пришел сюда на Хаг Песах, на праздник опресноков. Я все равно не поверю.

– Почему? – к месту удивился Шауль.

– А где же твой отец Закария? А где твоя мать… Как, кстати, имя твоей уважаемой матери?

– Ее имя Элишева, она из рода Агарона… Она и все родственники здесь, в городе. Мы остановились неподалеку от Храма. А отец – дома, он – священник в нашей синагоге, служит сейчас. Он не мог пойти с нами… А я просто пошел погулять. Сам. Один. Я же недалеко…

Петр отчетливо слышал, как в голове Шауля – или Саула, Савла, по-современному, – живут, сосуществуя, не смешиваясь, несколько пластов. Пласт явный – проговариваемый, пустой, заболтанный. Пласт иной – скрыть истинное, тайное, но такое по-детски смешное; ну сбежал он от родственников, ну не сказал им о том, захотелось и впрямь пошляться по великому городу, может, даже и спереть чего подороже. Вот пряжку, например… И третий пласт – интерес, интерес жадный: кто он – незнакомец, богач, что хочет? И ведь ни малейшего страха – только желание знать.

Хороший мальчик, очень перспективный.

Только почему сын священника так бедно одет? Что, этот Закария экономит на сыне?..

Впрочем, это пустое любопытство.

– Помнишь слова из книги Шмот нашего Учителя Моше:

«Пройду мимо вас, и не будет между вами язвы губительной»? А ты прошел и что? Пряжка тебе моя понравилась, украсть решился… – Петр смухлевал, передернул истинный смысл слов Моисея, справедливо полагая, что мальчик, даже сын священника, не слишком силен в знании Торы. – Я подарю тебе ее, если ты пойдешь со мной.

– Куда? – Умен, пронырлив, а ведь испугался. Петр явственно почувствовал липкое. С этим чувством у него ассоциировался страх.

– Не бойся. Я не имею дела с мальчиками. Я люблю женщин. Я просто хочу говорить с тобой.

– О чем? – Липкое мгновенно ушло.

Поверил? Или почувствовал, что Петр говорит правду? Скорее второе…

– О жизни, мальчик. О твоей жизни. О жизни других людей, которые умеют видеть и слышать. Ты понимаешь, что это редкое свойство – умение видеть и слышать? Умеющий видеть – увидит многое, о чем не подозревают другие. Умеющий слышать – услышит… – И быстро, опять наотмашь, не давая расслабиться:– Скажи – что?

– Не знаю… – Парень явно задумался. Шел, уже не сопротивляясь, и Петр отпустил его руку. – Может быть, других людей? Может быть, ветер? Воду? Деревья? Траву? Я прав?

– Ты прав. Но мне кажется, что главное – слышать то, о чем люди не хотят говорить. Боятся, что их услышат.

– Но если они боятся, зачем их слышать?

– Чтобы знать, чего не надо бояться. И чтоб не боялись.

– Чужих? Врагов?

– Не бояться врагов – это очень просто, мальчик. Куда труднее – не бояться самого себя.

– Я не боюсь, – жестко сказал Саул.

– Я надеюсь, – ответил Петр.

И вдруг – как крепки мы задним умом, мы все, даже Мастера, великие из великих! – осенило: Закария и Элишева, Елисавета из Галили, то есть Галилеи! Совпадение? Мало ли людей с такими именами в Галилее? Но Закария – священник, а его жена – из рода Ааронова…

– У тебя есть братья?

– Есть. Один. Только он младше меня – Йешайагу. А еще – сестра…

Сестра Петра не интересовала.

– Сколько тебе лет? – перебил он Шауля.

– Четырнадцать исполнилось зимой. В прошлом году. Я прошел бармицву, я уже взрослый.

Петр замолчал, вспоминал намертво вдолбленное в него Биг-Брэйном. Если Иисусу сейчас – двенадцать, то два года разницы – это многовато. Но многовато – если опираться только на канонические тексты, а они – неточны, это уже ясно. По канону разница между мальчиками – едва полгода, год. Ну и что? И полгода или два года – не разница на дистанции в два тысячелетия, права Клэр. А мальчик-то, Саул, – перспективен, с ним можно работать, из него может получиться неплохой проводник.

– Почему же тебя назвали Шаулем?

Дурацкий, конечно, вопрос. Мальчик с недоумением смотрел на Петра:

– Я не знаю. Просто назвали…

Дурацкий вопрос – для Саула. Для Петра – вполне закономерный. Как отцу-священнику по имени Закария назвать первенца, если некто, известный в надмирных пространствах как Архангел Гавриил, явил себя Закарии во время службы в храме и возвестил тому о грядущем рождении в семье сына Иоанна, то есть Йоханана, который станет предтечей Мессии. Или – в позднейшей транскрипции Предтечей, с большой буквы.

Однако назвали Саулом.

Не явился Архангел, не объявил пророчества? Или евангелист Лука выдал желаемое за действительное?

Петр предпочел второе. Это объяснение в путанице имен куда надежнее коррелировалось с причиной броска…

– Знаешь, я буду звать тебя Йохананом, – мягко сказал Петр вторгся в податливый мозг парня, закрепил там этот нехитрый трюк со сменой имен, сделал это для Саула естественным и, главное, легко принимаемым. – И отцу с матерью скажи: ты теперь Йоханан.

И все-таки парень сопротивлялся. Сильным он мог оказаться, понимал Петр, его паранормальность очевидна. А разве Петру нужно что-то иное? Психо-матрица готова только для Иисуса. Саул-Иоанн изменит себя сам – с помощью Петра, естественно.

– Как я им объясню? Они не поймут. Я для них – Шауль.

– Поймут. Придется понять. Скажешь: так решил Учитель. И если будут у них еще сыновья, пусть знают: Йоханан уже есть.

– Вряд ли еще будут. Родители немолоды…

Что ж, с возрастом Закарии и Елисавета Лука не напутал. А с именами… Значит, он, Петр, и вправду станет для Саула-Иоанна Учителем. Петр был абсолютно уверен: он нашел – неожиданно, случайно, странно, словно ниспослано свыше! – человека, который может быть предельно необходим проекту «Мессия». Другое дело: необходимо ли сие самому мальчику…

Впрочем, Петр – Мастер, для него главное – Цель, а все остальное – вспомогательные средства. В том числе и люди.

Хотя парня жаль, жаль…

И все же, несмотря на лишние высокие чувства, первый урок/ следовало закрепить. Да и проверить – закрепленное…

Петр остановился, хотя в плывущей толпе это было и нелегко, положил руки на голову парня. Помыслил:

– Ты запомнил – как тебя зовут?

И услышал в ответ еле различимое, далекое-далекое, тоже по-мысленное:

– Запомнил, Учитель. Йохананом…

А между тем они пришли.

Пора познакомить Иоанна – именно так, забыли Саула! – со спутниками. Да и, кстати, следует сообщить в Службу о нежданной вариации Пути.

Они свернули в узкий отросток, убегающий круто вверх от шумной торговой улицы, и остановились перед двухэтажным грязно-белым каменным домом, выглядящим весьма богато для Нижнего города, как, впрочем, и должно быть в районе богатой улицы и практически на границе с действительно парадным районом – Верхним городом. Как, добавим, и должно соответствовать социальному уровню того, кем Петр существовал в Иерусалиме.

– Входи. – Петр толкнул дверь перед Иоанном.

– Вы здесь живете?

– Когда я в Иершалаиме, то здесь. Заходи. Я познакомлю тебя с моими друзьями. Они тоже станут тебя учить.

– Чему? – Петр чувствовал робость, вдруг возникшую в Иоанне. Если страх у него ассоциировался с липкостью, то чувство робости вызывало вкус лимонной кислоты. Это очень индивидуальные ощущения, присущие только Петру. У каждого Мастера они были свои.

В большой комнате за круглым низким столом возлежали на кушетках двое. Первый – молодой еврей в голубом хитоне без пояса, босой, короткобородый, лицо холеное, жесткое, с маленькими черными глазами. Второй – пожилой, толстый, длиннобородый, явно мерзнущий в каменном зале, поэтому кутающийся в шерстяной плащ, гиматий, не снявший с ног высокие закрытые сандалии. Это были помощники Петра, пришедшие в бросок вместе с ним: Жан-Пьер Мерсье, Старший Техник Службы, и Кевин Бакстер, тоже Техник, но еще психолог и историк. Они тянули легкое галилейское вино из серебряных кубков и о чем-то лихо беседовали друг с другом.

– Знакомься, – сказал Петр Иоанну, нерешительно остановившемуся на пороге. – Доктор Давид бен Матари… – толстый улыбнулся Иоанну, – и доктор Асаф бен Кайаффа, – молодой чуть кивнул, глядя на гостя поверх кубка.

– Кого ты привел к нам, Петр? – надменно Спросил доктор Асаф. – Надеюсь, он достоин знакомства с нами…

– Несомненно, – ответил Петр, улыбаясь. – Он – хороший мальчик и будет нам полезен. Его зовут Йоханан. Он из Галили, сын Закарии и Элишевы. Он способен учиться, у него хорошее поле. Мы станем учить его, пока сможем, пока хватит времени. А когда придет пора покинуть Иершалаим, мы покажем ему, куда надо идти и куда должен привести его Путь, назначенный нами, и назовем его Предтечей…

Молодой, Асаф или Жан-Пьер, резко поднялся, подошел к Иоанну, взял того двумя пальцами за подбородок, пристально всмотрелся в глаза.

Иоанн терпеливо ждал.

– Ты уверен? – спросил Асаф у Петра.

– Я редко ошибаюсь.

– Матрица у нас одна.

– Вторая не понадобится.

Асаф отпустил Иоанна, быстро пошел по залу – от стены к стене, как привык у себя в лаборатории.

Давид-Кевин, продолжая возлежать на кушетке, лениво сказал:

– Пусть мальчик подождет в другой комнате. – И к Иоанну: – Не обижайся, друг. Все будет хорошо, Петр никогда никого не обманывал.

Иоанн взглянул на Петра. Тот кивнул:

– Я позову…

Иоанн вышел, и Давид-Кевин, отхлебнув кислого галилейско-го, столь же лениво спросил:

– Сколько тебе понадобится времени, чтобы сделать из него Крестителя?

– Говори: Предтечу, Нет пока такого слова – Креститель, время не пришло… А сроку?.. Неделя, – сказал Петр. – Или две. Или месяц. Я не знаю пока.

– Это сейчас, – усмехнулся Давид-Кевин. – а через двадцать лет?

– Вряд ли больше. Я заложу в него спящую программу. А в следующий бросок – разбужу. Он – не Мессия, он – только проводник, паранорм одной функции.

– А с чего ты взял, что этот малый – тот самый Иоанн? Закария, Елисавета сколько таких пар в Галилее? Две, пять, десять?.. Сейчас ты заложишь в него монопрограмму на проповедь Крещения или Очищения, так и вправду точнее, на проповедь явления Мессии, а где-то рядом растет настоящий Иоанн, который к этой проповеди придет сам. Что будем делать тогда?

– Ты паникер, Давид. Будет только один Иоанн Креститель. Второй Галилее не явится. Я так решил, и это моя проблема. Оставь ее мне.

Асаф прекратил пустое хождение по залу, затормозил перед Петром – только за подбородок его не взял, как Иоанна.

– У нас есть Цель, – яростно проговорил. – Мы не можем отвлекаться. Ты не имеешь права!..

И тут Петр закаменел лицом. Сказал жестко:

– Вы не можете отвлекаться – вы и не станете. А я имею право на все. Ты забыл, Асаф, кто я…

И Асаф будто сдулся, как воздушный шарик, будто даже ростом стал меньше.

Сказал виновато:

– Извини, Мастер. Не держи на меня зла.

– И в самом деле, – засмеялся Давид, – это ж его операция, ты чего, Жан-Пьер?.. Кончайте спорить, зовите парня, нальем ему вина и начнем разговоры. Неделя, две, месяц – Мастер определяет… Да, кстати, Петр, ему бы надо рубашку постирать: совсем заплесневела…

– Мы ему сегодня новую купим. – засмеялся Петр.

ОТСТУПЛЕНИЕ
Из бесед Мастера-3 Петра Анохина (далее – М.) с экспертом-историком Службы Соответствия Клэр Роджерс (далее – Э.)

М. У меня времени – кот наплакал, а вопросов к вам – миллион.

Э. Попробуйте успеть.

М. Я уже помню наизусть весь Новый Завет, сейчас работаю с Ветхим…

Э. По логике, надо было наоборот. Начинают сначала.

М. Да знаю я! Торопился. Исправлять затруднительно, сами понимаете… Я читал стенограмму совещания Большого Совета плюс – знание всех канонических евангелий плюс добротное, в свое время, изучение истории…

Э. И ваш миллион вопросов – о хронологических нестыковках, так?

М. Угадали. У вас есть ответы?

Э. Точных – нет ни у кого. Существуют варианты. Среди них есть для меня предпочтительные.

М. Предпочтительные – по каким принципам?

Э. Предпочтительные – по исторической логике. Я же не только историк, я же еще и психолог… Не тратьте время зря, задавайте свои вопросы. Начнем с первой сотни, если ваш миллион – не фигура речи. Первый – дата рождения Христа, угадала?

М. Естественно. Когда же он все-таки родился?

Э. Точно скажу одно: не в ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое декабря нулевого года по христианскому летосчислению.

М. Это-то я понял, это даже Церковь давно признает. Но когда: в четвертом году до, извините, Рождества Христова? В пятом? В седьмом? И как быть с ежегодно празднуемой датой Рождества?

Э. Начнем с жизни и смерти Ирода Великого, поскольку евангелистские тексты однозначно утверждают, что Мессия родился в период его правления. Он и впрямь был великим правителем – со знаком «минус» или со знаком «плюс», это на абсолютную величину не влияет. Иудейскую провинцию Римской империи при Ироде можно назвать процветающей. Расцвет – по сравнению с предшествующими периодами – строительства, торговли; великолепные отношения с Римом; спокойствие внутри страны, правда, выстроенное на хорошо отлаженной системе тотального сыска и немедленных наказаний за неповиновение, очень часто – массовых наказаний. Да, он был диктатор, тиран, деспот, самодур, параноик, везде и всюду видевший заговоры, даже в собственной семье. Он повелел казнить истинно любимую им жену Мариамну – абсолютно параноидальный поступок, который, по свидетельству историков, еще более повлиял на психику Ирода. Позже он казнил своих сыновей Александра и Аристобула, это восьмой год до Р.Х., извините за аббревиатуру…

М. Я слушаю, слушаю…

Э. Незадолго до смерти, а именно – в пятом году, у Ирода возникают подозрения в отношении третьего сына – Антипатра. Кстати, вот слова императора Августа, с которым у Ирода при жизни сложились прекрасные отношения, но сказанные после смерти царя: «Лучше быть свиньей Ирода, чем его сыном»… Годом раньше наместником Рима в Сирийской провинции, куда входила Иудея, стал Публий Квинтилий Вар…

М. В Евангелии от Луки – Квириний…

Э. Либо ошибка евангелиста, либо результат последующих правок. Ну и похожесть имен: Квинтилий – Квириний… Так вот, Квинтилий судил Антипатра по просьбе Ирода, Антипатр не смог доказать свою невиновность, был заточен в темницу и за несколько дней до смерти отца предан казни. Еще раз извините за архаичность терминологии: это влияние стиля Иосифа Флавия… Кстати, вы его не успели прочесть? Я имею в виду «Иудейские древности»?

М. Когда?

Э. Найдите время, это необходимо. Я подготовлю вам максимально краткий список книг, который вы просто обязаны усвоить. Вы же – Мастер, у вас – свои методы во всем, в том числе – в чтении… Но – дальше. Ироду было уже за семьдесят, он был тяжело болен. В начале марта четвертого года он умер. Когда же он успел отдать приказ об «избиении младенцев» в Вифлееме?.. Напрягите память, выдайте соответствующую цитату из Матфея.

М. И напрягать не надо… «тогда Ирод, увидев себяосмеянным волхвами, весьма разгневался и послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже, по времени, которое выведал от волхвов».

Э. Спасибо. Потрясена, как всегда… Полагаю, приказ «об избиении» был отдан в дни максимального психического надлома – практически доказанное предательство третьего сына, обострившаяся смертельная болезнь… Я думала об этом с точки зрения психологии. Здесь возможны частые моменты эпилептиформного выпадения сознания – не только неуправляемые реакции… Но – вопрос: зачем уничтожать всех младенцев «от двух лет и ниже», если Мессия родился только что? Например, в декабре пятого года… Не проще ли уничтожить только новорожденных? Куда меньше шуму! Рим боялся всех Израильских земель вообще и Иудеи, в частности. Рим считал провинцию котлом страстей и внимательно следил за поступками Ирода. Казнь жены, сыновей, несомненное раскаяние: он – по Флавию сам занялся воспитанием детей казненных Александра и Аристобула, пятерых мальчиков и двух девочек, он гордился внуками, вероятно, даже любил их… Но тиран есть тиран, даже физически угасающий. В стране продолжаются массовые казни – легитимные, по мнению Ирода, поскольку он казнил лишь тех, кто выступал против власти Рима: оттуда внимательно следили за ситуацией в Иудее, лишние немотивированные массовые смерти Риму не были нужны. А тут – младенцы. Вифлеем – городок крохотный, амфитеатром расположенный на горе, одноэтажный, точнее полупещерный. Сколько могло быть в нем жителей тогда? Две тысячи? Три? Вряд ли больше. Сколько новорожденных? Едва ли два десятка. Никто бы из римлян и не узнал… Но слово сказано: «от двух лет и ниже». Это уже под сотню детей. Тоже, конечно, можно скрыть. Вот вам первый аргумент в пользу того, что младенец Иисус родился не позже декабря седьмого года… Следующий аргумент – перепись населения…