Текст книги "Багровый город"

Автор книги: Сергей Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Сергей Афанасьев

Глава 1. Автобус. (09–10.11.1986)

Как обычно после работы Максим стоял на остановке и размышлял. Ему было скучно. В общежитие идти не хотелось. Что делать еще – он не знал. Какая-то подавленность после этого дурацкого возбуждения.

Вдруг почему-то вспомнил Свету – целовались с ней в институте. Она была уже замужем за одногруппником Яшей. Они жили на левом берегу реки. Как-то сразу в голове промелькнули институтские годы, ее блестящие в темноте глаза… И он вдруг решил съездить, посмотреть на нее – пять лет все-таки не видел.

Давно, очень давно уже он не ездил на левый берег города. Расспросил на остановке, какой ему нужен автобус. Дождался. Сел. Поехал. Автобус какой-то странный – не такой, как все – и двери другие, и окна, и сиденья пластмассовые, без обивки.

Лето, но погода пасмурная, сплошная облачность.

Максим с интересом смотрел в окно – словно ехал в другой незнакомый ему город. Все другое. Странные, непривычные дома – с овальными окнами, шестигранные и пирамидальные. Машин много, а на улице – пустынно. Дома стоят далеко друг от друга. Очень далеко. И народ в автобусе тоже какой-то другой, говорят о чем-то между собой негромко, а о чем – непонятно. Прислушался – каша какая-то – сепульки, хватульки – сплошная белиберда.

Кто-то вдруг дотронулся до его плеча.

– Молодой человек, заквадруйте пожалуйста.

Максим недоуменно обернулся. Мужчина средних лет вежливо улыбался, без намека на какую-либо шутку, и протягивал красную карточку. Вроде как абонемент. Максим взял ее, поискал глазами, нашел что-то похожее на компостер в нормальных автобусах, закомпоссировал.

Проехали под железнодорожным мостом. Дома совсем почти исчезли. Пошли пустыри, одинокие серые кустарники, однообразные заборы.

Потемнело. Заходящее солнце окрасило небо, а заодно и землю, в багрово-красные, пурпурные тона.

Посмотрел на часы – кошмар какой – едет уже второй час! Надо же, как далеко-то.

– Как ваши микропроцессоры?

Максим вздрогнул от неожиданности, оторвавшись от окна. Напротив него сидела высокая красивая девушка. Короткие черные волосы. Холодные глаза смотрели на него с небольшим интересом.

– Да… Это… Нормально все, – замялся Максим, не зная, как себя повести в подобной ситуации, что говорить.

– Контроллер магнитофона заработал? – снова поинтересовалась девушка деловитым тоном.

– Да, – ответил Максим.

– И в чем была неисправность?

– Да вот, микросхема сгорела – триггер ТМ2, – Максим уже как-то не удивлялся ее осведомленности, просто этот разговор шел как бы помимо его, говорил словно кто-то другой, а он как-то все не мог удивиться, забеспокоиться, насторожиться, или еще что-то там, что делают в таких случаях. Стал поразительно инертен. Аморфен.

Девушка усмехнулась, встала и ушла, недослушав, и на ее место, аккуратно придерживая юбку, как-то мягко и плавно села другая девушка, и от ее красоты у Максима сперло дыхание. Он слегка кашлянул, избегая смотреть на соседку. Тихо и как-то странно девушка посмотрела на Максима и сказала грустно:

– Это была моя подруга Даша. Вы извините, я сама как-то не решилась к вам подойти. И вот она сама…

Максим молчал, ничего не понимая от волнения.

– Я живу в этой стороне, – сказала она и, немного помолчав, добавила. – Меня зовут Ольга.

Максим представился сиплым голосом, снова предварительно кашлянув.

– Вы куда едете?

Не в силах ничего сказать он молча показал девушке бумажку с адресом. Она протянула руку и чуть коснулась его руки своими пальцами. Максим вздрогнул.

– О-о… Это далеко, – протянула она. – А на улице уже темно… – Максим посмотрел в окно – чернота и отблески багрового заката на верхушках далекого одинокого строения. – Обратно трудно будет добираться, автобусы не ходят.

– Да доберусь как-нибудь, – наконец-то подал он голос. – А вы не подскажете, где мне выходить? Я впервые тут, плохо ориентируюсь…

– Я покажу, где, – вмешалась вдруг Даша. – Я тоже там выхожу.

Ольга помолчала, мучительно собираясь с какими-то своими мыслями. Потом вдруг сказала, не глядя на Максима:

– А переночевать вы можете у меня. – И добавила еще более тихо, – Я одна живу.

Оля совсем убрала глаза. Щеки ее зарумянились, или это закат дал такой отблеск? Максим тоже покраснел. Даша усмехнулась.

И дальше ехали молча.

– "Потусторонняя", – неожиданно объявил водитель остановку.

Странно, подумал Максим, до этого динамик всю дорогу молчал.

– Наша, – сказала, улыбаясь, черненькая. – Выходим.

А Оля как-то задумчиво-грустно посмотрела на него, но ничего не сказала.

Вышли. Кроме них здесь сошли еще двое.

Девушки обе были в коротком. Темные колготки. Он избегал смотреть на их вызывающе открытые ноги.

В стороне, слева, метрах в трехстах, виднелся дом, обыкновенный, панельный, девятиэтажный. Больше вокруг ничего не было – сплошной пустырь – ни тротуаров, ни тропинок, ни деревьев – только далеко вдали что-то темнело. Фонарей не было тоже. Но неприятный красноватый свет заката еще освещал землю.

Темные пустые глазницы окон создавали ощущение какой-то запущенности и заброшенности. И вообще, от всего этого ландшафта веяло нежилой не уютностью. Максим еще раз более внимательно посмотрел на окна – все они были темны, нигде не было видно занавесок или каких-либо других предметов. Он поежился – было как-то не по себе.

– Пойдем.

Максим почему-то вздрогнул от Дашиного голоса и посмотрел на нее. Ольга странно улыбалась и эта ее улыбка поразила его больше всего – он еще не видел ее улыбки. Глаза ее блестели, как у кошки, и темные волосы казались черными, как смоль, с пурпурным отливом.

Весь мир был окрашен в красное. Все остальное было черное. Черная одежда и красные лица и руки, красные белки глаз и черные смоляные зрачки.

Он шел рядом с девушками. Молчали. Всю дорогу он боролся с желанием взглянуть на Ольгу, чтобы не показаться невоспитанным.

Странный дом. Кругом пустырь. Пусто. Все окна закрыты и отсвечивают красным. Непонятно, есть ли за ними хоть какая-то жизнь.

Они зашли в темный подъезд. Стали подниматься по какой-то узкой винтовой лестнице. Он глупо смотрел на фигуру идущей впереди в полуметре Оли, ее талию, бедра, и ни как не мог понять – сон это или явь. Мысли текли вяло, инертно, словно пурпурно-красным киселем заполнились мозги.

Долго шли какими-то коридорами – одинокие шаги гулко звучали в бесконечной пустоте, – куда-то сворачивали, и снова шли по прямому коридору, конец которого терялся где-то вдали, в красном полумраке.

– Вот мы и пришли.

От неожиданности он вздрогнул и огляделся. Опять коридор, – справа – длинная галерея окон, слева – дверей.

– Спасибо, – замявшись, сказал он молчаливо стоявшим девушкам. – В какую дверь мне стучаться?

Вопрос повис в воздухе. Девушки молчали и не шевелились, словно что-то обдумывали. Даша смотрела в окно, за которым, кстати, было много каменных домов, плотно прижавшихся друг к другу, черепичных крыш, каменных мостовых, – все, правда, было одинакового – красно-черного цвета; – но это его уже не удивляло; а Оля вообще никуда не смотрела.

Потоптавшись и не получив ответа, он неуверенно подошел к ближайшей двери, надеясь на ней хоть что-то увидеть.

– Дело в том, что это моя квартира, – услышал он вдруг за спиной бесцветный голос Оли, – т. е., совсем без каких-либо оттенков.

Обернулся. Девушки поз не сменили.

– Ваша знакомая живет совсем в другом месте, – не шевеля губами произнесла Даша.

– Входите. – Это уже опять Оля.

И она шагнула первой. Но дверь распахнулась раньше ее движения. Даша вошла в другую дверь.

Машинально шагнув за Ольгой Максим очутился в огромном зале, где за колоннами не видно было противоположных стен, а в багровом сумраке терялся и потолок.

В зале было полно народу и удивительно тихо. Ни голосов, ни шороха, хотя на месте никто не стоял, и вроде даже разговаривали друг с другом.

Девушки сразу же растворились в этом странном обществе, и Максим остался один. Обернувшись, он увидел, что за его спиной тоже бесконечность зала, – широкий ряд массивных колонн, теряющийся вдали, те же люди. Он как-то лениво отметил про себя, что вроде бы от дверей не сделал и двух шагов, но это его не взволновало.

От нечего делать стал приглядываться к людям, прислонившись к ближайшей колонне. Хорошо рассмотреть смог только одежду – фраки и галстуки мужчин и очень открытые наряды женщин, но лиц людей рассмотреть не удавалось – царящий в этом мире багровый сумрак скрадывал их очертания.

Эта повисшая в воздухе тишина при общей толкотне такой огромной массы народу, эта напряженность, этот безмолвный шум, сильно утомили его.

Какими-то коридорами вышел в другую комнату. Пол уложен кафелем, целый ряд красных умывальников, сверху – душ, в полу – сливы для воды. И еще, на полу, в самом углу, одиноко стоял телевизор – шел чемпионат мира по футболу. Вроде год не тот, слабо подумалось ему. Однако сел на холодный пол, стал смотреть. В телевизоре тоже почему-то на пурпурном поле неясные игроки отбрасывали черные тени.

– Максим, – тихо раздалось за спиной.

От неожиданности он подскочил и обернулся. Оля, глядя куда-то мимо него остекленевшими глазами, не шевеля губами, опять же бесцветным голосом, словно сомнамбула, произнесла, разделяя каждое слово небольшой паузой:

– Я ошиблась. Вы не тот человек. Вам лучше покинуть квартиру. – И добавила, – Извините.

Глава 2. На улице. (11–12.10.1988)

Максим не помнил, как оказался на улице. Огляделся – он стоял на каменной мостовой; позади – мощный древний замок с кроваво-красными высокими башнями; впереди, метрах в десяти – тоже какое-то крупное сооружение с большими окнами. Мостовая шла куда-то вниз. И там, дальше по холмам – дома, плотно стоящие друг к другу. И деревья…

Он долго шел по пустынным улицам. Красный свет. И все красное – красные окна и стены и крыши и листья деревьев. И всюду черные длинные тени.

Пусто.

Улочка узкая, неровная, изгибами и волнами. Много ответвлений, лазеек. Галереи в несколько ярусов.

Тишина.

Вышел к широкой свежевыкопанной траншее. Неподалеку стояли будки строителей. Два экскаватора. Четверо рабочих сидели на лавочках в тени раскидистого дерева, отдыхали.

Две маленькие девчушки – опять две? – подбежали к нему и, смеясь, подали два листка. Он машинально развернул их. Увидел, что это два последних стихотворения Высоцкого, переписанные им же самим. И тут увидел знакомых на лавках. Вернее – одного – Яшу, мужа Светланы.

Подошел, поздоровался со всеми.

– Вот, записку получил, – сказал он зачем-то.

– Да. Она была здесь. Расспрашивала про тебя. Я ей все рассказал. – Последнюю фразу Яша произнес так многозначительно, словно Максим был многоженцем, или иностранным шпионом. И, хотя это к нему не относилось, но Максим почувствовал себя неуютно и стал дальше рассматривать записки. Стихи были в некоторых местах подправлены чьей-то рукой, кое-где фразы дописаны до конца. Внизу стоял номер телефона, потом аккуратная подпись – "или лучше…" – и – другой номер. А на другом листке под стихотворением – результаты игр чемпионата мира по футболу.

Глава 3. Страх. (07–08.10.1992)

И не заметил как оказался в общежитии на своей койке. Полежал, посмотрел в потолок, поворочался, повздыхал. Не выдержал, встал, пошел за хлебом в магазин и тут вдруг на улице увидел Дашу. Зачем-то пошел за ней. Та шла приятной, твердой походкой и не оборачивалась. Так они и вышли к какому-то зданию. Максим наконец-то огляделся. Вечерело. Красный закат.

Он забежал в одно из многочисленных заброшенных сооружений. То ли недостроенные, то ли наоборот – под снос, непонятно. Но, по крайней мере, в них не было дверей и дверных косяков, хотя окна были со стеклами, и везде – толстый-претолстый слой пыли.

Побежал по темной лестнице, совершенно не думая, куда. Пробегая этаж 4-й или 5-й, он с ужасом услышал внизу тяжелые глухие шаги и от страха рванул еще быстрее, хотя уже устал и еле дышал.

Где-то, совершенно не соображая, свернул с лестницы, углубился в пустые коридоры, заметался там кругами, с ужасом осознавая, что кажется заблудился.

А в пустом здании гулко раздавались неторопливые твердые шаги, и эта неторопливость пугала еще сильнее – до животного страха – своей уверенностью в обреченности жертвы.

Заметался в тупиковой комнате. Шаги уже где-то рядом. Замер, забился в угол, прикрывшись руками и стараясь не дышать – а вдруг мимо пройдет? А дыхание ни как не хотелось задерживаться и воздух с шумом выходил из легких. И на дверной проем страшно было смотреть, и он закрывал лицо и голову руками от этого ужаса.

Вот свет в проеме чуть колыхнулся и сердце упало куда-то вниз живота и замерло там. "Не может быть… Ведь должен же пройти мимо… Так нечестно…" – торопливо, перебивая друг друга неслись в голове громкие мысли. Дышать к этому времени совсем перестал.

Но в дверном проеме совсем потемнело, и кто-то вошел. Максим старался туда не глядеть, – вдруг сердце не выдержит – разорвется. Но какая-то сила тянула его – посмотри… посмотри… И он не удержался, глянул в щелку между скрещенных трясущихся рук.

Посреди комнаты стоял кто-то в темном балахоне, с большим капюшоном, прикрывающим всю голову и лицо.

Замерло все в природе.

Он смотрел, завороженный, на того, кто стоял посреди комнаты, не в силах оторвать взгляда, и все сильнее и сильнее зажимая грудную клетку, чтобы не слышно было биения сердца. А оно, наоборот, стучало все громче и громче.

Тот, в балахоне, постоял немного, как бы прислушиваясь, потом медленно повернулся к Максиму. И он, с холодящим душу ужасом, увидел обращенное к нему, желтое, безжизненное, словно маска, лицо, где вместо глаз была черная пустота.

И эта пустота смотрела, не мигая, на него. Он пошел к Максиму, который еще сильнее вжался в угол комнаты, стараясь раствориться, уменьшиться в ней. Существо протянуло руку с желтыми длинными пальцами и Максим в ужасе закричал…

Глава 4. Внизу. (21–22.01.1990)

Когда Максим наконец смог открыть глаза, он еще не мог соображать, и просто тупо смотрел вперед, не понимая того, что перед ним чья-то спина, и что этот человек идет, а он, соответственно, идет за ним, и идет, кстати, очень долго.

Они шли по пустырю. Вокруг – все тот же багрово-зловещий закат. Темно-красное небо с угольно-черными пятнами туч, темно-красная земля с черными пятнами неровностей почвы и кустарников.

Кроме их двоих были еще люди. Он спиной чувствовал чей-то такой же тупой взгляд, обернуться только не мог, и вообще, не мог оторвать взгляда от спины впереди идущего, словно был привязан чем-то. Одних, что впереди, он видел краем глаза на поворотах – длинная цепочка покорных людей, которая терялась в строении все того же, кроваво-красного цвета.

"Как крематорий" – подумал, то ли он сам, то ли кто-то сказал ему по-дружески прямо в мозг. "Все там будем" – опять помимо его воли возникла очередная мысль. "Разумеется" – это уже, судя по интонациям, мысль первого.

Максима стал раздражать этот разговор внутри его головы, но как заставить их замолчать, он не знал. Посмотрел краем глаза на дом и уже самостоятельно подумал – "Крематорий… Забавно…". "Вот болван то…" – отозвался первый. "Не-а, ты не прав", – с готовностью подхватил второй.

Максим мотнул головой с силой – что за ерунда.

Наверху, на небе, увидел вдруг очертания огромного человеческого глаза. Присмотрелся. Оказалась – голова врача. Она склонилась прямо над ним. Рядом, словно облачная дымка, появилась вторая. – Есть, – раздался далекий голос, словно из под подушки. – Добавь еще пару кубиков.

Подошли к дому и Максим отвлекся от этого небесного явления. Здание оказалось старое и полуразрушенное. Они долго шли по его пустым коридорам, шурша под ногами битым кирпичом. Судя по шуму все они дружно шли в ногу.

Потом стали спускаться в подвал. И тут он подумал, что, наверное, он сильно пьян и идет на автопилоте, иначе как объяснить, как он находит дорогу в этой кромешной темноте.

Наконец вышли в большую комнату, или, точнее, в огромный зал, потолок которого терялся в вышине. То же и со стенами – их тоже видно не было. Но он кожей чувствовал ограниченную замкнутость этого пространства. То и дело гуськом сновали молчаливые толпы людей. Все было заставлено белыми ширмами чуть выше роста человека, огородившими в этом зале отдельные кабинеты и закутки.

Он направился в ближайший закуток к сидящей за столом девушке в строгой униформе темно-серого цвета. Кожа у нее была черная, но черты лица – европейские. Только волосы черные и кучерявые.

Подсел.

– Ду ю спик инглиш? – небрежно выговорил он.

– Но, – и еще что-то добавила по своему.

Переварить это он не смог и спросил просто так:

– А по-русски ты говоришь?

– Русский? – чисто, без акцента, переспросила она. – Ноу. Русский я больше не кушаю.

Внезапно обозлясь, он стукнул кулаком по столу.

– Да как, черт возьми, с тобой изъясняться?

– Вы же видите, – сказала наставительным тоном рядом стоявшая строгая женщина. – Она уже объелась и есть русский больше не будет.

"Дурдом какой-то", – подумал он, стараясь разобраться в этом хаосе беспорядочно наставленных ширм.

Он откинул одну из ширм и сразу же уперся в женские голые тела. Вопреки всему девчонки не закричали и не завизжали.

– Здравствуйте, – очень вежливо сказала самая ближняя девушка и очень очаровательно ему улыбнулась. – Заходите пожалуйста.

– Да нет, что вы, – пробормотал он глупо. – Как-нибудь в другой раз.

В узком проходе между серыми ширмами Максим столкнулся со здоровым мужиком в потной и засаленной фуфайке, над левым карманом которого грязными когда-то белыми нитками было коряво вышито – Люцифер. Вокруг него столпился грустно-покорный народ.

– Палехин, – сказал он радостно, как старому знакомому. – Ты с нами идешь.

– А ты это точно знаешь? – не удивляясь, что его окликнули по фамилии, спросил Максим.

– На все сто, – сказал тот и противно подмигнул.

Они выстроились цепочкой друг за другом и пошли за мужиком.

Навстречу появилась другая цепочка, впереди которой шел забавный толстый мужичонка в белой простыне. Над головой у него, закрепленный на проволочке, покачивался картонный нимб желтого цвета.

Максим шел последним и сам неожиданно для себя пристроился к этой группе.

Прошли мимо длинных рядов умывальников и вышли в другой огромный зал, весь заставленный ровными рядами кроватей, аккуратно застеленными ярко белыми, хорошо наглаженными простынями. Справа на стульчике сидела толстая добродушная нянечка в белом халате.

А где-то высоко в небе огромные расплывчатые головы врачей тихо переговаривались между собой – Пульс? – Нет пульса.

– Ну что, – ласковым тихим голосом сказал толстячек няне. – Принимай, Матреновна, пополнение. – После чего он повернулся и важно удалился.

Нянечка оглядела их добрыми предобрыми глазами, близоруко щурясь.

– Родненькие, – ласково сказала она, – разбирайте свободные кроватки, одевайте пижамки и укладывайтесь поудобнее.

Максим кое-как нашел свободную кровать в этом бесконечном ряду теряющихся вдали одинаково резко белых коек. С отвращением переоделся в тщательно отутюженную и еще теплую полосатую пижаму. Лег хмуро, укрывшись прохладным свежехрустнувшим покрывалом.

Огляделся по сторонам. Слева, чему-то глупо улыбаясь, расположился этакий божий одуванчик, пролежавший на этой койке уже не одну сотню лет. Справа нетерпеливо ерзал и крутился совсем молодой еще паренек, у которого под пижамой проглядывала тельняшка.

– Слушай, новенький, – не выдержав, позвал он хриплым шепотом.

– Это вы мне? – повернулся к нему Максим, зевая.

– К тебе, конечно, к кому же еще? – удивился сосед. – Давай, как толстая уснет, сбегаем к девчонкам, а? Там, внизу, к соседям партия новеньких поступила.

– А может, темноты дождемся? – рассудительно предложил Максим.

Сосед посмотрел на него с плохо скрываемым сожалением.

– Салага, – протянул он. – Это же верх, темнота. Здесь никогда не темнеет.

С этими словами паренек отвернулся и надолго затих.

Максима тоже разморило, глаза сами собой стали слипаться, и он уснул. Разбудили его осторожные толчки в плечо.

– Что? Где? – метнулся Максим. – Который час?

– Тише ты, – прошипел парень, прижимая его к кровати, – разбудишь местных обормотов – достанут своими проповедями. Давай аккуратненько за мной, пока смена караула.

И он, пригибаясь и прячась за кроватями, зачем-то устремился за пареньком.

И вот уже они понуро бредут по коридору из светлых ширм, конвоируемые тремя девушками в легких воздушных покрывалах.

– Что же вы так? – сочувственно произнесла одна из них. – Своих вам что ли мало? Простаиваем же ведь.

– Да скучно с вами, девчонки, – горячась, словно на суде, оправдывался парень.

– Чем же они вас берут? – стыдливо покраснев, спросила вторая.

– Да я вам уже сто раз объяснял… – начал было паренек, но тут коридор кончился и они вошли в просторный светлый зал. девушки вывели пленников на середину и молча и неслышно удалились. Только кто-то из них украдкой вздохнул.

На одиночной лавочке сидели толстячок и нянечка. В сторонке прогуливался серьезный дядечка в белой простыне, на которой где-то сбоку, черными неровными буквами было вышито – Апостол Петр.

– Простим их, батюшка, – увещевала нянечка толстячка. – Ну с кем не бывает. Ну пошалили.

Апостол Петр остановился, достал из складок простыни две папки, раскрыл верхнюю.

– Так, так, так… – протянул он, вчитываясь в одному ему видимые строчки. – Что же ты, морячок? Уже 127 ходок. И это только в этом библейском году.

– Так получилось, – вяло пробормотал тот и потупился раскаянно, осторожно шоркая правой тапочкою по гладкому полу.

– Сколько тебя можно предупреждать?

– Да ладно, Петрович, – устало махнул толстячек с лавки. – Чего строжишься-то? Себя хоть вспомни.

Петр хотел было возразить. Но потом передумал, насупился и молча открыл вторую папку. Глаза его полезли на лоб. Минуты две он не мог вымолвить ни слова, набирая ртом воздух. Потом, наконец, передал папку толстячку и решительно подошел к Максиму.

– Что же это вы, Палехин? – сурово спросил он. – На халяву хотели прокатиться?

Максим ничего не понимал.

Тут заполошились и на скамейке. И он услышал в свой адрес такие слова…

Теперь он шел один, конвоируемый здоровенным молчаливым дядькой. Дошли до шлагбаума.

– О, неужто диверсанта поймали, – радостно закричал с той стороны смугло-загорелый субъект с серьгой в правом ухе. Но тут из-за будки вышли две сурово-неприступные девушки в строгой униформе и холодно кивнули ему – следуйте за нами.

И опять они шли вдоль ширм – только теперь уже темных.

В своих конвоирах он с трудом узнал своих недавних знакомых, только тогда они были более чем легко одеты, глаза их сумасшедше сверкали и они… А как они смеялись!.. Да что теперь вспоминать.

– Привет, девчонки, – прошептал он.

Они промолчали.

– Не узнаете что ли?

– Узнаем, – чуть слышно и как бы нехотя ответила одна из них.

– Так может это… – замялся он, – в сторону отойдем.

Девушки неожиданно засмеялись.

– Все, голубок, отстрелялся, – недобро сказала одна, а вторая серьезно добавила:

– Со своими здесь нельзя.

– Почему это? – удивился он.

Но тут из-за поворота выскочили двое по пояс раздетых мужиков, тащивших тяжелый бидон с надписью – "масло" и девушки замолчали.

– Со своими, – снисходительно принялась объяснять первая, когда шум от бидона стих вдали, – это серьезное производственное нарушение, и карается оно со всей строгостью. А с чужими – это просто пикантная история, к тому же часто поощряемая начальством.

– Да? – произнес он. – А наверху все иначе.

– Ну конечно, – в один голос возмутились девчонки. – Недавно вон от шефа троих в белых простынках вели тайными тропами, чтобы их охрана не засекла.

– Ну и как? – поинтересовался Максим.

– Засекли, сволочи, – обиженно высказала светленькая.

Суровый, толстый, так же по пояс раздетый мужик принял его в темной подсобке.

– Новенький, – неодобрительно сказал он. – Сегодня пойдешь в наряд на уголь. – И он протянул ему пару верхонок.

– Кругом сплошной бардак, – недовольно ворчал напарник. – Пишут – масло, а привозят уголь. А недавно с одним случай произошел – ему на сковороде процедуры принимать предписано было, а он три календарных года в подсобниках ходил, в старшие стал выдвигаться. Случайно разоблачили. – И он махнул рукой. – Бардак – он и в Африке бардак.

А в это время где-то в небе смутно вырисовывалось лицо Оли. И ее протянутая рука. А в ней – стеклянный шарик.

Две черные молчаливые девицы отвели его к Люциферу.

Тот сидел все в той же мятой фуфайке за грязным столом, на котором стояла неполная бутылка водки, один засаленный стакан и на обрывке газеты – вяленая рыба, судя по запаху – протухшая. Напротив сидел этакий элегантный пижон в черном фраке, ослепительно белой рубашке с черным галстуком-бабочкой, ногу небрежно закинул на другую, выставив на обозрение свои ярко-черные лакированные туфли. И сам он был весь прилизанный и лоснился от избытка кремов. (Черная полоска аккуратных усиков).

Шеф обернулся, махнул Палехину рукой.

– Садись, Макся, – и указал на покосившийся табурет.

Максим сел.

Шеф налил в единственный стакан водки и протянул ему.

– На, выпей.

Максим неуверенно взял стакан, посмотрел на соседей по столу.

– Давай быстрее, – поторопил шеф. – Стакан-то один.

– Ну ладно, мужики, – сказал Максим, кашлянув. – Будем здоровы, – и залпом выпил водку.

Зажмурился. Резко поставил стакан на стол и с шумом выдохнул воздух.

– Ну и гадость же вы пьете.

Чернявый тонко улыбнулся.

– Это же спирт, – обиделся Максим. – Что же вы сразу то не сказали? Я его чистым не пью.

– Ничего, – шеф добродушно постучал ему по плечу, снова наливая в стакан, и передавая его чернявому, – научишься…

Чернявый доставал из дипломата уже неизвестно какую по счету бутылку. Незаметно нализались.

Шеф по пьянке обнимал Максима за плечи и говорил прямо в лицо:

– Ты же мужик, Макся. Настоящий мужик. Во… – и он попытался сжать кулак, чтобы показать, какой он, Максим, мужик. Но это у него не получилось и он махнул рукой и продолжал. – А с кем ты связался? С кем, а?

– С кем? – тупо переспросил Максим.

– Вот и я говорю, с кем? – пьяно качаясь, развивал свою мысль шеф. – С этими… – Он с минуту шевелил губами, словно пытался подобрать подходящие слова, потом снова махнул рукой. – Не-е-ет, – замотал он пьяно головой. – Не пара они тебе.

– Не пара, – икнув, подтвердил Максим.

Чернявый нетвердо поманил Максима пальцем, и когда они, пьяно покачиваясь, вышли за ширму, сказал вдруг трезвым голосом:

– А я, собственно, за тобой приехал. Ведь ты то не их. – И он почему-то подмигнул ему.

Они сели в роскошную черную "чайку", где водителем был разбитной парень в "адидасе". И поехали. По дороге Максима укачало, и дальше он уже не помнил, только потом смутно вспоминалось, что он шел по какой-то дороге уже один с твердой целью – прийти домой – включился автопилот.

Проснулся в странной комнате со множеством коек и одинокой тусклой синей лампочкой с сильной тошнотой и головной болью. Замерз. "Надо же так было нажраться" – было его первой мыслью. Встал, не соображая. Сказал ни к кому не обращаясь:

– Мужики, водка есть? А то замерз, зараза.

– Откуда? – раздались голоса из темноты. – А у тебя закурить не найдется?

– Да нет, – Максим провел рукой по голому телу и из нее выпал стеклянный шарик и, тихо звякнув и не разбившись, блеснул в темноте и укатился куда-то. – Где это мы, а? – спросил он.

Но тут прямо из стенки вдруг выглянула знакомая рожа, помахала здоровенным волосатым кулаком и хрипло выдохнула:

– Я вам тут побалую.

И когда это видение исчезло, Максим вдруг остро ощутил, что он находится в морге, а кругом лежат уже давно окоченевшие холодно-неподвижные синие трупы людей.