Текст книги "Волга-мачеха"

Автор книги: Сергей Колбасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Рабинович, – неожиданно отрекомендовался судовой артиллерист.

– Это очень старый анекдот, – улыбнулся представитель штаба. – Горбов моя партийная кличка, но вам рано менять фамилию. Вы, кажется, Головачев?

– Он, несомненно, Головачев. Хороший артиллерист, но, к сожалению, глуп, не поднимая глаз от предписания, ответил Сейберт.

Когда снялись, представитель штаба попросил разрешения подняться на мостик. На мостике стал в сторонке, чтобы не мешать. Молча курил махорку.

Артиллерист, стоявший на вахте, искоса на него поглядывал. Странное начальство: сильно штатское и невзрачное, однако внушает уважение. Заранее знал, что зовут Головачевым. Обстоятельный мужчина.

Новый лоцман тоже оказался неожиданного типа. Седой и неразговорчивый. Он медленно проводил рукой по воздуху, точно ощупывая невидимые глубины, и острой ладонью назначал курс. Потом делал стойку, внюхиваясь в воздух и топорщась.

– Десять четвертей, – вдруг сказал он. – Стоп машина.

По камням на берегу и буруну посреди реки он прочел глубину на перекате. Она была недостаточна.

Сейберт застопорил машину и повернулся к лоцману:

– На самом глубоком месте?

– На иных вовсе сухо.

Миноносцу нужно семь с половиной футов, и никак не меньше. Это около тринадцати четвертей. Но возвращаться в Симбирск не следует. Сейберт два раза мелкими шагами обошел мостик и остановился перед артиллеристом. – Возьми шлюпку, Вавася пойдет на второй. Промерьте, что к чему. – И дал "малый назад", чтобы удержаться на течении.

На заднем ходу гремели тентовые стойки, и над ними черным тентом разворачивался тяжелый дым. Сверху летела дождевая пыль, а снизу горячим перегаром дышали передние вентиляторы. На мостике было скверно.

Наконец шлюпка вернулась. План промера – кусок расползшейся бумаги оказался неутешительным. Лоцман не ошибся.

– Го-го... – начал штурман.

– Допускаю, – перебил Сейберт. – Но на всякий сличай пройди к перекату и обставь вешками это самое узкое место. Здесь, где песок. Три вешки: начало, середина, конец – по прямой. Понятно?,

– Есть, – ответил штурман и, поскользнувшись, съехал по трапу на палубу.

Черти бы драли Шурку Сейберта! Капитанствует! Молоко в голову ударило!

Сполз в шлюпку, сел на мокрую банку и приказал отваливать.

Комиссар нахмурился. Чего этому Сейберту нужно? Впрочем, лучше не спрашивать, потому он ядовитый, И вмешиваться пока не стоит. Смотреть да смотреть.., Комиссар хотел обтереть лицо и потянулся за носовым платком, но в кармане кожаной тужурки стояла лужа.

– Холодно, – сказал комиссар.

– Вахтенный! – крикнул Сейберт. – Чайник на мостик!

Комиссар покосился: не старый режим, чтобы прислуживать на мостик. Однако если чай потребность? Тут нужно подумать. Перегнувшись через поручни, комиссар взглянул на вахтенного. Вахтенный, видимо, тоже думал, Тогда комиссар не выдержал:

– Прирос, может, к палубе? Гони сюда чаю!

И вахтенный принес чаю. Без сахару, но с жестью. Сквозь тонкую кружку он обжигал руки, а попав в горло, палил изнутри. От него слезились глаза, обильно выделялась слюна и судорогой хватал кашель.

Но лучшего напитка никогда не было и не будет. Этот ржавый жестяной чай был героическим вином гражданской войны на море. В нем было кипение молодой крови и высокая трезвость Октября. Ему я сложил бы оду, если бы посмел.

15

– Что будешь делать? – негромко спросил Сейберта комиссар.

– Прыгать с полного хода. – И обе ручки телеграфа переложил вперед.

– Куда прыгать?

– Через перекат.

От этого захватило дух. Разве можно так прыгать? А может, нарочно разбить хочет? Черт разберет, однако комиссару разобрать нужно.

– Ставь на "стоп"! Напороться хочешь?

– Не хочу.

А миноносец уже забирает ход.

– Стоп, говорю! Продавать собираешься?

– Кто тебя такого купит? Брось! Вода, разгоняясь, летит по борту, а впереди в нитку вытянулись три вешки.

– Стоп! Ошалел! Миноносец зарежешь! Видал дураков!

– Я тоже видал дураков... На руле: чуть лево. Так держать.

Комиссар рванулся вперед и схватился за кобуру.

– Застегни кобуру, комиссар! Револьвер промочишь – народное достояние. Сейберт говорит равнодушно и не оборачиваясь. – Стреляй, когда посажу. Сделай одолжение.

По борту буруны, а с носа бежит навстречу первая вешка. "Заговорил, стервец. Теперь поздно. Однако если посадит – сделаю одолжение: будет пуля в затылке",– комиссар стиснул зубы и наклонился вперед.

Телеграф вдруг взбесился: "стоп", "полный назад", "стоп", "полный вперед". От заднего хода миноносец не успел остановиться, но сел кормой. С полного вперед прыгнул, как на трамплине подскочив на мягком грунте. Вешка уже по корме. Третья вешка – барьер взят.

– Ловко, – сказал представитель штаба. – Как лошадь.

Это были первые его слова за весь поход.

Комиссар шумно выдохнул воздух и ушел на другое крыло мостика. Потом вернулся и, остановившись позади Сейберта, резко за плечо повернул его лицом к себе:

– Думаешь, стрелял бы тебя?

– Определенно. Ты из прытких. – Сейберт отвечал весело и звонко. Он имел все основания веселиться. Комиссар усмехнулся:

– Не прытче тебя, пожалуй. Это верно, что пристрелил бы. Наверняка шел или на бога?

– На бога.

– Вот сволочь! – И комиссар протянул руку.

16

Берег был низкий, открытый и совершенно пустой.

– Товарищ Горбов, куда ваши белые девались? – Сейберт, с фуражкой на затылке, широко раздвинутыми локтями и биноклем вплотную к глазам, стоял на перекрытии ходовой рубки.

– Куда-то девались!– задрав бородку, крикнул представитель штаба. Позавчера были здесь. Их видела наша кавалерия.

Сейберт присел и легко соскочил на мостик.

– Какая такая кавалерия?

– Всякая, – улыбнулся Горбов. – Собрали разных лошадей и сели на них верхом. Я тоже попробовал, но мне не нравится. Эти лошади сверху ужасно узкие.

– Знаю, – вмешался комиссар. – Сам ездил.

– Правильно, – поддержал Сейберт. – Все мы ездили и мечтаем ездить. У моряков это обязательная страсть.

– Конные матросы прекрасны, как памятники, – серьезно заметил Горбов.

Сейберт хотел рассмеяться, но вдруг насторожился.

Рев, все время казавшийся ему ревом вентилятора, на самом деле был чем-то другим. Звук был выше и шел* со стороны.

– Аэроплан! – крикнул комиссар. Аэроплан летел с носа. Серый сквозь серый дождь, он летел прямо навстречу и очень низко.

– Своих аэропланов у нас нет, – прищурившись, сказал Горбов. – Белые много летают, но сбрасывают только прокламации. Дурачье... Сейчас, наверное, то же будет.

Первая же "прокламация" легла в нескольких саженях от борта, глухо рванула и огромным всплеском захлестнула мостик. Две следующие разорвались с другого борта. На корме один раз глухо выстрелила винтовка, но аэроплан уже скрылся в мутном небе.

– Скотина, – сконфуженно отряхиваясь, пробормотал Горбов.

– Неплохая пропаганда, – отозвался Сейберт. – Артиллерист! Наладь взвод с винтовками. Все же лучше, чем ничего.

Но звук, постепенно сужаясь, ушел в высоту, и аэроплан не вернулся.

17

Если донки забьет песком, их непременно нужно чистить. Когда они разобраны – нечем питать котлы. Приходится прекращать пары.

Не найдя белых и засорив донки, "Достойный" стал у пристани с правого берега. Неприятель на правом берегу маловероятен, – можно несколько часов отстояться.

Все вместе обедали в кают-компании, и обед был налаженный.

Только Шаховской все время катал хлебные шарики и косился на артиллериста. Слишком раскормлен был артиллерист.

Подавал минер Красиков. За временной ненадобностью торпедных аппаратов команда назначила его вестовым в кают-компанию.

Со второй порцией супа он принес новость:

– Товарищ командир, кавалерия какая-то по берегу едет.

– Наверное, наши, – вставая, сказал Горбов и коркой хлеба обтер губы. Пойдем полюбуемся.

Все встали и пошли на мостик, потому что с мостика виднее.

Кавалерия двигалась развернутым строем по открытой поляне. Сперва не торопилась, но, приближаясь, прибавила ходу. Шла нестройно, но весело.

– Кустарные гусары, – улыбнулся Сейберт. – Фасон давят.

– Погоны! – не своим голосом крикнул Головачев и, огромным телом перебросившись через поручень, прыгнул вперед.

– Пулемет! – скомандовал Сейберт, но на третьем выстреле пулемет захлебнулся.

"Пулеметы на судах – украшение. О них не думают. А теперь нужно наладить...".

– Головачев! – крикнул Сейберт, но ответила носовая семидесятипяти.

Снаряд заревел и разорвался в лесу. Второй пришелся прямо по лаве. Били беглым огнем, и разрывов нельзя было отличить от выстрелов. Черным дымом и черными клочьями земли рвали летящую дугу всадников.

– Фугасными на сто сажен! С ума сойти! Сейберт вдруг расхохотался и закричал в ухо комиссару:

– Не состоится!

Кавалерия летела вперед и, кажется, кричала "ура", Орудие замолчало немыслимо бить в упор. С палубы нестройно хлопали винтовки, и комиссар, выпустив все пули из нагана, медленно его перезаряжал.

– Почему не состоится? – неожиданно тонким голосом крикнул Горбов. Он привстал на цыпочки и с любопытством рассматривал толпившуюся над откосом конницу. Студенческие фуражки, шинели, погоны, – одно слово – красавцы.

– Негде! – И Сейберт рукой обвел палубу миноносца.

Горбов кивнул головой и улыбнулся. В.самом деле – конь на миноносце еще смешней, чем матрос на коне.

Наверху сплошной массой набухла конная толпа, и вдруг всадники один за другим посыпали вниз. Кони скользили, падали в грязь и, дергая ногами, перекаты" вались через всадников.

На сходню пристани громом влетел офицер на вороном коне, но справа плеснул зеленый огонь, и половина пристани внезапно исчезла. Вороной конь разлетелся дымом и пламенем. В воздухе взметнулись рваные бревна сходни и зазвенели осколки.

– Носовая! – вскрикнул Сейберт и чихнул. Его обдало пороховым газом.

Передние всадники бросились назад на откос, но сверху падали новые кони и новые люди.

И тогда заработал пулемет. Он медленно вел слева направо, ровно укладывая ряды на землю. Они складывались, как карточные домики, но страшно кричали.

Волна наверху отхлынула.

– Здорово работаешь, – сказал комендор Матвеев и шлепнул ладонью по широкой спине первого наводчика носовой семидесятипяти.

Этим первым наводчиком был артиллерист Головачев. Он поморщился и попробовал потереть ушибленное место, не дотянулся.

Тем не менее он ощутил прилив гордости.

18

Шли брать Сенгилей, но от встречного буксира узнали, что он уже взят. Пришли и мирно стали под уголь. Горбов с председателем коллектива отправились на берег за новостями и продовольствием.

– Вот что, командир, – сказал комиссар, – ты не сердись, я тебя все за сволочь считал.

Комиссар был в хорошем расположении духа.

– Не может быть, – удивился Сейберт. – А ты мне с самого начала очень понравился.

– Вот гад, – ласково произнес комиссар.

– Слушай, – голос Сейберта вдруг стал серьезным. – Ссориться нам с тобой, конечно, нечего. Но скажи мне начистоту: за что расстреляли Сташковича?

– Скажу начистоту: никто твоего Сташковича не расстреливал. Удрал он к белым, только я говорить не хотел. Вот что.

– Ошибаетесь, товарищ комиссар. – Позади комиссара, расставив ноги и защемив пальцами бородку, стоял Горбов.

– Как так ошибаюсь?

– Я был в штабе бригады. Он здесь в первом доме от берега. Там, между прочим, узнал и про вашего Сташковича. К белым он не бегал.

– А куда бегал? – недоверчиво спросил комиссар.

– Никуда не бегал. Лежал.

– Лежал? – удивился Сейберт.

– В гинекологическом отделении городской больницы. Врач какой-то оказал дружескую услугу. Ну, а теперь обоих забрали и посадили.

– Не следует моряку становиться роженицей, – сказал Сейберт. – Получается конфуз вроде смерти генерала Скобелева... Идем обедать, граждане.