Текст книги "Опустошитель"

Автор книги: Сэмюел Баркли Беккет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Дно цилиндра можно разбить на три различные зоны, имеющие точные мысленные, или воображаемые, то есть неуловимые физическим зрением, границы. Прежде всего, внешний пояс шириной приблизительно в метр, отведенный верхолазам, в котором, как это ни смешно, держится также большая часть сидячих и побежденных. Затем внутренний пояс, слегка поуже, там медленно шествуют гуськом те, кто, устав от поисков в центре, обратился к периферии. Наконец, собственно арена, представляющая собой поверхность ровным счетом в сто пятьдесят квадратных метров, это излюбленные охотничьи угодья большинства. Если присвоить этим трем зонам порядковые номера, станет ясно, что из третьей во вторую и обратно искатель переходит свободно, тогда как, чтобы проникнуть в первую, как, впрочем, и чтобы из нее выйти, он должен соблюдать некоторые ограничения, налагаемые дисциплиной. Один из тысячи примеров царящей в цилиндре гармонии между порядком и вседозволенностью. Итак, доступ в пространство верхолазов разрешен только, когда один из этих последних оттуда уходит и присоединяется к искателям на арене или в виде исключения к искателям промежуточной зоны. Покушения на это правило происходят редко, но случается тем не менее, что какой-нибудь особо нервный искатель больше не в силах устоять перед призывом ниш и туннелей и пытается затесаться среди верхолазов, не дождавшись, пока кто-либо из этих последних своим уходом узаконит для него эту попытку. В таком случае ему неотвратимо даст отпор ближайшая к месту вторжения очередь, и тем дело кончится. Итак, в обязанности искателя на арене, желающего примкнуть к верхолазам, входит дождаться удобного случая среди промежуточных, или искателей-караульщиков, или просто караульщиков. Это что касается доступа к лестницам. В другую сторону переход тоже не является неограниченным, и, оказавшись среди верхолазов, караульщик некоторое время там находится, пускай как минимум на тот в разных случаях очень разный срок, который нужен каждому, чтобы перейти из хвоста своей очереди в ее голову. Потому что если у каждого тела есть право карабкаться или не карабкаться, согласно своему желанию, то есть у него и неуклонная обязанность отстоять до конца добровольно избранную очередь. Всякая попытка покинуть ее преждевременно решительно пресекается участниками очереди, и нарушителя возвращают на его место в строю. Но едва он доходит до подножия лестницы и ему остается только дождаться возвращения на землю предшественника, чтобы завладеть лестницей самому, тут заинтересованное лицо получает право беспрепятственно присоединиться к искателям на арене или, в виде исключения, к караульщикам из второй зоны. Соответственно именно первые в очереди способны освободить столь страстно желаемое место, которое караулят искатели из второй зоны, снедаемые жаждой перейти в первую. Объекты этого их ожидания перестают быть таковыми только в тот момент, когда реализуют свое право на лестницу, вступив во владение ею. Потому что нередко верхолаз может добраться до головы очереди с твердым намерением подняться и увидеть, как это намерение мало-помалу тает, а вместо него возникает желание уйти, но решиться на это трудно до самого последнего момента, когда его предшественник уже спускается и лестница фактически уже принадлежит ему. Следует отметить также, что верхолаз, имея возможность покинуть очередь сразу по достижении ее головы, не обязан при этом покидать зону. Чтобы остаться, он должен лишь присоединиться к любой другой очереди среди четырнадцати имеющихся в его распоряжении или даже вернуться на последнее место своей собственной. Но редко бывает, во-первых, чтобы тело покидало свою очередь, а во-вторых, чтобы, покинув ее, оно не покидало зону. Итак, в обязанности верхолазов входит оставаться в зоне по меньшей мере на то время, которое требуется для перемещения из хвоста в голову выбранной очереди. Продолжительность пребывания зависит от длины этой последней и от того, как долго лестница остается занята. Некоторые пользователи держат ее до самого конца максимально разрешенного срока. Другим хватает половины или любой другой доли этого времени. Таким образом, короткая очередь не обязательно самая быстрая, и тот, кто занял очередь десятым по счету, может оказаться первым раньше, чем другой, занявший свою очередь пятым, считая, разумеется, что они присоединились к своим очередям одновременно. Неудивительно в таких условиях, что выбор очереди определяется обстоятельствами, не имеющими ничего или почти ничего общего с ее длиной. Нельзя сказать, чтобы все, или хотя бы большинство, выбирали себе очередь. Скорее существует тенденция сразу вставать в ту очередь, которая ближе к пункту проникновения, при непременном условии, что это не повлечет за собой перемещения в запрещенном направлении. Для того, кто вступает в эту зону, ближайшая очередь расположена справа, если стоять вперед лицом, а если она ему не по вкусу и он желает встать в другую, он должен идти на поиски вправо. Существует запрет проходить более одного круга, иначе тела в этих условиях, прежде чем займут место в хвосте какой-нибудь очереди и замрут в ожидании, пробегали бы по арене тысячи градусов. Всякая попытка преступить этот запрет пресекается ближайшей от точки замыкания очередью, а нарушителю вменяется в обязанность присоединиться к этой очереди, потому что вернуться назад он также не имеет права. То, что разрешается совершить один полный круг по арене, достаточно наглядно свидетельствует о духе терпимости, смягчающем дисциплину внутри цилиндра. Но как только место в очереди, выбранной или первой попавшейся, занято, остается все та же обязанность отстоять ее до конца, и только после этого можно перейти к верхолазам. Таким образом, первый переход возможен в любой момент между достижением головы очереди и возвращением на землю предшественника. Остается уточнить в этой связи ситуацию тела, которое, отстояв свою очередь, и пропустив первую возможность перехода, и осуществив свое право на лестницу, возвращается на землю. В этот момент оно опять свободно уйти без каких бы то ни было дополнительных действий, хотя, с другой стороны, ничто его к этому не вынуждает, и, чтобы остаться у верхолазов, ему достаточно повторно простоять на тех же условиях очередь, которую оно только что простояло, и получить повторную возможность уйти, как только оно окажется на первом месте. А если по той или иной причине оно сочтет предпочтительным сменить очередь и лестницу, оно имеет право, с целью зафиксировать свой выбор, совершить полный круг на тех же основаниях, что и только что пришедшее тело, и приблизительно на тех же условиях, с той только разницей, что, поскольку оно уже раньше отстояло до конца одну очередь, теперь на этом новом этапе оно свободно в любой момент покинуть зону. И так далее до бесконечности. Откуда теоретически возможность для тех, кто уже находится среди верхолазов, остаться там постоянно, а для тех, кто еще не там, никогда туда не попасть. Отсутствие какого-либо установления, направленного на предупреждение подобной несправедливости, ясно показывает, что она не грозит воцариться на вечные времена. В самом деле. Ведь страсть искать по природе своей понуждает искать повсюду. Тем не менее падкому на свободное место караульщику ожидание может показаться бесконечным. Подчас, не в силах больше терпеть и вдохновленный долгим отсутствием, он отказывается от лестницы и уходит искать на арену. Вот в общих чертах на какие зоны делится пол и каковы права и обязанности тел при переходе из одной в другую. Сказанное не исчерпывает всего и никогда не исчерпает. Каким принципам очередности должны следовать караульщики, желающие воспользоваться первым же освободившимся местом у верхолазов, учитывая, что их очередь занять позицию готовности не может быть установлена ни в порядке очереди, поскольку саму очередь среди них установить невозможно, ни другим способом? Не следует ли опасаться перенасыщения промежуточной зоны, и каковы будут последствия этого для совокупности тел и особо для тех, что находятся на арене, отрезанные таким образом от лестниц? За более или менее длительный срок не придет ли цилиндр в беспорядок, управляемый исключительно законом ярости и насилия? Ответы на эти и многие другие вопросы еще понятны и дать их нетрудно, но надо ли. Поскольку лишь искушение лестницей может нарушить неподвижность сидячих, их случай не представляет собой ничего особенного. Побежденные, по всей очевидности, в этом отношении в расчет не идут.

Воздействие здешнего климата на душу тоже нельзя недооценивать. Но она страдает от этого безусловно меньше, чем кожа, все защитные механизмы которой, от пота до гусиной кожи, ежесекундно испытывают нагрузку. Тем не менее кожа продолжает защищаться, без особого успеха конечно, но успешнее глаза, которому даже при наилучших на свете намерениях трудно, когда предел его возможностей будет исчерпан, не предречь слепоту. Потому что будучи в своем роде тоже кожей, не считая входящих в его состав жидкостей и век, он имеет только одного противника. Это иссушение оболочки, которое во многом лишает наготу очарования, придавая ей серый цвет, и превращает естественную сочность плоти, прижимающейся к другой плоти, в шуршание крапивы. Это распространяется даже на слизистые, что было бы не так страшно, если бы не затруднения, которые вытекают из этого для любви. Но даже с этой точки зрения зло не столь велико, поскольку эрекция в цилиндре наблюдается редко. Хотя она все же происходит, а за ней и проникновение, более или менее удачное, в ближайший канал. Согласно закону вероятности, таким образом изредка удается совокупиться даже супругам, хотя они и не отдают себе в этом отчета. В подобных случаях любопытно наблюдать мучительные и безнадежные забавы, которые длятся намного дольше, чем у наиболее искусных любовников в спальне. Дело в том, что у каждого и каждой присутствует острое сознание того, какой редкостный случай им выпал и как маловероятно его повторение. Но и здесь наблюдается напряжение и смертельная неподвижность в позах, доходящая подчас до непристойности, когда вибрации останавливаются, и все это на протяжении всего времени, пока длится кризис. Еще более любопытно наблюдать в этот момент, если бы они не были так плохо видны, все эти ищущие глаза, которые застывают по ходу дела и вперяются в пустоту или в вечную мерзость других глаз, и как тогда одни глаза впиваются в другие взглядами, которые должны были избегать друг друга. Нерегулярные перерывы между такими отключками, достаточно длинные для того, чтобы для этих беспамятных все каждый раз оказывалось словно впервые. Откуда всякий раз та же бурная реакция, словно конец света наступил, и то же короткое удивление, когда отшумит двойная гроза и они опять начинают искать, не испытав ни облегчения, ни даже разочарования.

Если смотреть с земли, стена по всей окружности представляет собой сплошную поверхность. Однако ее верхняя часть испещрена нишами. Этот парадокс объясняется природой освещения, вездесущность которого, не говоря о его слабости, смазывает шероховатости. Никогда не видано, чтобы нишу искали глазами снизу. Глаза поднимают редко. А если поднимают, то к потолку. Пол и стены не запятнаны ни единой отметиной, которая могла бы служить опознавательным знаком. Лестницы ставят всегда на одни и те же места, а ноги следов не оставляют. Удары кулаками и головами по стенам тоже. Если бы были отметины, их нельзя было бы разглядеть из-за освещения. Верхолаз, который несет свою лестницу, чтобы поставить ее в другом месте, делает это на глазок. Редко он ошибается больше чем на несколько сантиметров. Ниши расположены таким образом, что максимально возможная ошибка не превышает метра или около того. В силу его страсти проворство его таково, что даже такой зазор не мешает ему ни попасть в выбранную или на худой конец любую другую нишу, ни выбраться из нее, хотя встать на лестницу, чтобы спуститься вниз, труднее. При всем том север существует в форме побежденного, или, вернее, побежденной, или, еще вернее, одной конкретной побежденной. Она сидит у стены, подтянув к себе ноги. Голову она уронила в колени, руками обвила ноги[8]. Левая рука держится за правую ногу, а правая рука за левое предплечье. Рыжие волосы, поблекшие от освещения, падают до земли. Они прячут лицо и всю переднюю часть тела, включая промежность. Ноги скрещены, левая впереди. Она и есть север. Именно она, а не какой-нибудь другой побежденный, потому что она неподвижнее всех. Кто в виде исключения нуждается в точке отсчета, может ее использовать. Такая-то ниша для верхолаза, мало склонного к излишним акробатическим упражнениям, может находиться в стольких-то шагах или метрах к востоку или к западу от этой побежденной, хотя он, естественно, даже мысленно не называет ее ни так, ни как-нибудь еще. Само собой, лица прячут только побежденные. Однако не все. Некоторые сидят или стоят высоко держа голову и довольствуются тем, что больше не открывают глаз. Разумеется, запрещено прятать лицо или любую другую часть тела от искателя, если он попросит посмотреть, а кроме того, искатель может, не опасаясь сопротивления, отвести руки от плоти, которую они прикрывают, и поднять веки, чтобы осмотреть глаза. Есть искатели, которые приходят к верхолазам, не собираясь карабкаться, а с единственным намерением с близкого расстояния осмотреть того или иного побежденного или сидячего. Таким образом, волосы той самой побежденной много раз приподнимали и отводили в сторону, и приподнимали ей голову, и обнажали лицо и всю переднюю часть тела вплоть до промежности. По окончании осмотра принято аккуратно восстановить все в прежнем виде, насколько это удастся. Своего рода мораль требует не делать другому того, что причинило бы страдание, если бы исходило от него по отношению к тебе. Это предписание строго исполняется в цилиндре в той мере, в какой от него не страдают розыски. Эти последние обратились бы в насмешку, не будь возможности в случае сомнения проверить некоторые детали. Прямое вмешательство для их прояснения происходит только применительно к личности побежденных и сидячих. В самом деле, сидя лицом или спиной к стене, эти последние обычно видны только с одной стороны и соответственно подвергаются переворачиванию. Но там, где происходит движение, как то на арене или у караульщиков, и существует возможность обойти кругом объекта, в этих манипуляциях нет никакой необходимости. Случается, конечно, что одно тело вынуждено обездвижить другое тело, чтобы получить возможность заняться им определенным образом, подробно осмотреть отдельный участок, найти, например, шрам или родимое пятно. Наконец, следует отметить неприкосновенность в этом отношении тех, кто стоит в очереди за лестницей. Вынужденные из-за нехватки пространства жаться друг к другу во время длительного периода, они доступны для обзора только частично, отдельными местами, и то вперемешку. Горе отважному, захлестываемому страстью, который посмеет поднять руку на самого ничтожного из них. Вся очередь набросится на него, как единое тело. Эта сцена по жестокости превосходит все в подобном роде, что может произойти в цилиндре.

И так далее до бесконечности, пока ближе к непредставимому концу, коль скоро у нас принято такое понятие, вялые, с перебоями, поиски не будет вести последний оставшийся. На первый взгляд ничто не отличает его от других тел, застывших сидя или стоя в безвозвратном забытьи. Прилечь, вытянуться во весь рост здесь, в цилиндре, есть нечто неслыханное, и в этой утешительной для побежденных позе им здесь навсегда отказано. Лишение, которое частично объясняется недостатком места на полу, на каждое тело от силы один квадратный метр, каковое может быть дополнено только за счет пространства внутри ниш и туннелей. Так или иначе, зажатость этих иссохших тел, вынужденных беспрестанно задевать друг друга и одержимых отвращением к контактам, никогда не доходит до своего естественного предела. Но упорное продолжение двойной вибрации наводит на мысль, что в этом старом месте не все еще пока устроено наилучшим образом[9]. И вот в самом деле медленно выпрямляется последний, если это мужчина, и через какое-то время вновь открывает выжженные глаза. У подножия лестниц, беспорядочно прислоненных к стенам, не ждет больше ни один верхолаз. В темных отблесках потолка по-прежнему хранит свою тайну зенит. Вокруг старика-побежденного из третьей зоны лежат, прижавшись к земле скрюченными торсами, только такие же оцепеневшие, как он сам. Малыш, еще обнимающий седую молодую женщину, уже неотличим от ее колен. Рыжая голова понурилась уже до последнего предела, так что спереди виден затылок. И вот он – если это мужчина – вновь открывает глаза и через какое-то время прокладывает себе дорогу до этой первой побежденной, которую так часто принимали за точку отсчета. Став на колени, он отводит в сторону тяжелую массу волос и приподнимает голову, не оказывающую сопротивления. На изможденном лице, таким образом, становятся видны глаза, которые без труда открываются с помощью больших пальцев. В эти спокойные пустыни он погружает свои[10] на какое-то время, пока и первые, и последние не закрываются, и голова, которую он отпустил, не возвращается на прежнее место. Сам он в свою очередь спустя время, которое невозможно выразить в точных цифрах, находит наконец свое место и опускается на него, вслед за чем наступает темнота и в то же время температура устанавливается около нуля. В тот же момент затихает вышеупомянутое стрекотание, что создает внезапную тишину, которая громче всех этих слабых дуновений вместе взятых. Вот в общих чертах последнее состояние цилиндра и этого маленького народца искателей, первый из которых – если это был мужчина – когда-то в непредставимом прошлом наконец впервые понурил голову, коль скоро, конечно, у нас принято такое понятие.

Примечания

1

…в поисках каждое своего опустошителя. – В английском варианте своего текста Беккет предпочёл употребить не слово «depopulator», которое соответствовало бы употреблённому в оригинале и не существующему во французском языке слову «depeupler», а словосочетание «lost one». Если слово «depopulator» обозначает в первую очередь активного деятеля, того, кто уничтожает других, то «lost one» – деятельность пассивного, того, кто утерян или умер. В то же время было отмечено, что возможным источником появления во французском оригинале слова «depeupler» было стихотворение Альфонса де Ламартина «Одиночество», одна из строчек которого гласит: «Un seul etre vous manque, et tout est depeupler!» («Нет в мире одного – мир весь опустел»; пер. Ф. Тютчева). Получается, что «depeupler» – это не только тот, кто уничтожает другого, но и тот, чьё исчезновение, чья смерть опустошает мир, превращает его в пустыню для того, кто перенёс эту потерю. Введя во французский текст слово «depeupler», Беккет смог добиться поразительного эффекта, когда одно и то же слово несёт в себе два противоположных смысла (в английском варианте этой двусмысленностью пришлось пожертвовать). Теперь становится ясным и смысл первой фразы: «опустошитель» – это тот, кто уже «опустошён» (или, как сказал бы Делез, «изнурён»); сам «опустошитель» никого не ищет, ибо уже не принадлежит миру «искателей». Задача «искателей», напротив, состоит в поисках того, кто ничего не ищет, то есть «неискателя». Найти «опустошителя», или «неискателя», – значит «причаститься» его пассивности, его выключенности из бытия, самому стать «опустошённым опустошителем». В конце текста даётся описание того, кому первому удалось достичь состояния абсолютного опустошения и неподвижности. Это женщина, поза которой заставляет ещё раз вспомнить о дантовском Белакве. Именно она является точкой отсчёта и источником «опустошения» для остальных, количество которых неуклонно уменьшается, «пока ближе к непредставимому концу, коль скоро у нас принято такое понятие, вялые, с перебоями, поиски не будет вести последний оставшийся». В тот момент, когда он погружает свои глаза в «спокойные пустыни» глаз первой опустошённой, он сам превращается в своего собственного «опустошителя».

(обратно)

2

…восьмидесяти тысяч квадратных сантиметров… – То есть 8 м2, в то время как несложные подсчёты показывают, что площадь цилиндра (точнее, его стен), при условии, что его периметр 50 м, а высота 16, должна равняться 8 000 000 см2, или 800 м2. Заметив эту ошибку, редакторы американских изданий «Опустошителя» попытались её исправить, внеся свои коррективы и – ещё больше запутав ситуацию. Кстати, в оригинальном тексте ошибка больше не повторяется, и, когда рассказчик вновь возвращается к подсчёту площади цилиндра, он даёт верную цифру: 1200 м2 общей площади, из которых 800 м2 приходится на долю стены. Чем же тогда вызвана данная ошибка: несёт ли она какую-то смысловую нагрузку или объясняется простой невнимательностью? На этот вопрос определённого ответа не существует. Если предположить, что Беккет сознательно допустил погрешность в расчётах, то, возможно, им двигало желание привлечь внимание читателя к тому, что происходящее в цилиндре является чисто умозрительной проекцией, ментальным конструктом, созданным «мертвым», «опустошённым» воображением (см. Текст «Воображение мертво воображайте»). Возможно и другое объяснение, связанное с тем, что цилиндр даётся как внешний объект фиксации, который осматривается глазом-камерой. Тогда колебания в определении точной площади (8 м2 или 800 м2) могут быть вызваны перемещениями камеры: когда она приближается, срабатывает эффект «зума», объектива с переменным фокусным расстоянием, и цилиндр даётся крупным планом; и наоборот, когда они отъезжает, цилиндр кажется меньше, чем он есть на самом деле.

(обратно)

3

Ниши, или впадины. – Внутренность цилиндра напоминает гробницу семьи Августа, изображённую на гравюре Пиранези.

(обратно)

4

…сидят у стены в позе, которая исторгла у Данте одну из его редких бледных улыбок. – То есть в бозе Белаквы. Как указывает биограф Беккета Джеймс Ноулсон, писатель на отдельном листке отметил все те места в «Божественной комедии», где Данте улыбался.

(обратно)

5

Другие грезят о замаскированном люке в центре потолка, ведущем в трубу, в конце которой могут блистать солнце и другие звёзды. – Ср. в последней песне «Ада»: «Там место есть, вдали от Вельзевула, / Насколько стены склепа вдаль ведут; / Оно приметно только из-за гула / Ручья, который вытекает тут, / Пробившись через камень, им точимый; / Он вьётся сверху, и наклон не крут. / мой вождь и я на этот путь незримый / Ступили, чтоб вернуться в ясный свет, / И двигались всё вверх, неутомимы, / Он – впереди, а я ему вослед, / Пока моих очей не озарила / Краса небес в зияющий просвет; / И здесь мы вышли вновь узреть светила» (Данте Альгьери. Божественная комедия // Данте Альгьери. Новая жизнь. Божественная комедия. М., 1967. С. 224).

В своей статье о Джойсе, написанной в 1929 году, Беккет подробно останавливается на том, чем отличается Чистилище Джойса от Чистилища Данте: «Чистилище Данте имеет конусообразную форму, что подразумевает наличие вершины. Чистилище г. Джойса имеет форму сферическую, что наличие вершины исключает. В первом из них реальная вегетация – Предчистилище – превращается в вегетацию идеальную – Земной Рай. Во втором нет ни превращения, ни идеальной вегетации. В первом – развитие носит абсолютный характер и устремлено к конечной точке, наличие которой гарантировано. Во втором – есть только вечное колебание, между движением вперёд и движением назад нет разницы, а конечная точка оказывается мнимой. В первом – движение не прерывается, и шаг вперёд означает явную прогрессию; во втором – движение не имеет направления, если это только не движение во всех направлениях сразу, и шаг вперёд по определению равносилен шагу назад». Очевидно, что цилиндр, в котором находятся беккетовские персонажи, больше похож на джойсовское Чистилище.

(обратно)

6

…медленной деградации зрения… – такие же невидящие, с расширившимися зрачками глаза у старухи из «Недовидено недосказано» и у господина Эндона из «Мэрфи». См. также в «Как есть».

(обратно)

7

…свет этот исходит со всех сторон сразу… – Свет, подобно взгляду Божества, проникает повсюду, не оставляя ни малейшего укрытия.

(обратно)

8

Голову она уронила на колени, руками обвила ноги. – В такой же позе сидят многие фигуры на рисунках Уильяма Блэйка (см., в частности, «Заснувшее человечество» и «Hyle»)

(обратно)

9

…в этом старом месте не всё ещё пока устроено наилучшим образом. – иронический намёк на «Теодицею» Лейбница, в которой философ доказывал, что наш мир является наилучшим из всех, которые мог бы сотворить Бог.

(обратно)

10

В эти спокойные пустыни он погружает свои… – В романе «Мэрфи» отсутствие контакта между Мэрфи и господином Эндоном также служит «катализатором» внутреннего перерождения героя и в конце концов приводит его к смерти. Эндон не видит ничего вокруг себя, и «общение» с ним делает слепым также и Мэрфи. Ослепление, будь оно реальным или метафорическим, – это залог освобождения из-под власти материального мира, освобождения духовного, за которым неизбежно последует и освобождение физическое – телесная смерть.

(обратно)

Оглавление

Сэмюэль Беккет

Опустошитель