Текст книги "Крестовый отец"

Автор книги: Семен Майданный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

5

– Кто звонит?

Уф! Сейчас бы коньяку стакан, да не хватало только потом, объясняясь со всеми мордами, что нагрянут, дышать на них коньячным выхлопом.

Зеки начали шантажировать заложниками. Водки им на халяву! Как мелко. Стоило ли ради этого бунтовать.

– Передайте, что мы обсудим их предложение.

Холмогоров повесил трубку. Нет, дольше тянуть нельзя, надо докладывать наверх – и будь что будет…

6

Толстые арматурные прутья не пущали. О них билась, как волна о дамбу, женская плоть. Любому шторму свойственно когда-нибудь улечься – затухала и ярость бабьего бунта.

По эту стороны решетчатой дамбы вертухай шептал в рацию:

– Нормально, перекрыто. Держим. Хотяткого-то из начальства для переговоров.

По ту сторону преграды закончились угрозы расправы над заложниками. Убедившись, что не отопрут, бабы согласились дождаться прихода ответственных лиц. В ожидании прихода настроение женской гущи менялось на игривое.

– Эй, мальчик, иди сюда, пощупай, разрешаю!

– Просовывай, красавчик, я ухвачу! Или у тебя из палок только дубинка резиновая?

– Так пусть хоть ее кинет!

Нежный пол одет кое-как. Блузы расстегнуты, юбки завязаны спереди узлом. Кто-то в одних трусиках. Кто-то в одних тапочках, только на голове полотенце под чалму.

– Пускай на меня посмотрит! Ты таких не видел! А не лапал точно! – К решетке пробилась гренадерского роста бабища, распахнула кофту и наружу радостно выскочили две розовые груди, похожие на регбийные мячи. Баба сжала свои буфера, приподняла, отпустила, повела плечами, бурно всколыхнув урожайные нивы.

Вертухаев на стреме было двое. Оба переживали странную мешанину чувств: и смешно, и зло, и нервно, и пикантно, и не до того, и даже кого-то или чего-то жалко.

Задорная молодка выбралась в первый ряд:

– Покажи, красавчик, а? Забыла, как выглядит!

– Он переживает, что не понравится.

– А мне любой годится. Я любой обработаю. Ну-ка, разойдись, девки, я наклонюсь. Не устоит. – Молодка распихала сеструх, высвобождая место. Как и обещала, наклонилась, задрала юбку.

– Поверти задницей, Люська! Глубже прогнись.

– Гляди, бабы, у него встает! Не отворачивайся! Ну, миленький, пожалуйста, расстегни штанишки…

Один вертухай повернулся и прошептал второму:

– Может, показать им? Отвлечь, так сказать.

– Ты чего, рехнулся? Им только покажи, прутья перегрызут!..

7

Сердца молотились, как от чифиря. Они не только просочились на лестницу, но и сгрузились на первый этаж. Трюк с «Помоги! Открой! Догоняют!» срабатывал безотказно. Баланюк нес «угловую» службу давно, его все свои знали и оставлять на растерзание не решались.

«Уголки» оказались на распутье. Отсюда можно или выкатываться во двор, или пробираться в административный корпус.

Двадцать три человека, исключая Баланюка, гадали, как им кочевать. Во двор крантово – он простреливается с вышек. Вышкари, верняк, приведены в боеготовность, шмалять начнут без раздумий и сожалений, только покажись. В административный – поди прорвись.

– Ваша оружейка при начальниках?

Выдра встряхнул Баланюка за ремень.

– Да. – Сержант не нашел в себе бодрости на вранье.

– Как туда вписаться? К буграм?

– Со второго этажа. Но там дверь бронированная, за ней постоянный вооруженный пост. А сейчас охрану, конечно, усилили. Нас изрешетят. Не откроют. Туда нельзя.

– А куда можно? – Выдра не отводил колючего, холодного взгляда-буравчика от пытающихся скрыться вертухайских бельм.

– Я не знаю.

– А ты темя сморщи, мусор.

– Может, во двор, Выдра? – вмешался сокамерник Выдры, которому тот передал свой хлебобулочный «Макаров». – И к воротам на рывок.

– Вышкари положат.

– Не всех. Кто-то проскочит. Или подо ждем, когда остатняя братва подоспеет – и толпой, а?

– Погоди коптить. Я не договорил с нашим огрызком.

Выдра слазил в карман за выкидухой, нажатием кнопочки выщелкнул узкое студеное жало. Молниеносно и деловито произвел некое действие, смысл которого сержанту Баланюку стал ясен, только тогда, когда ему под нос поднесли раскрытую ладонь.

Быстрее, чем защипала боль и по шее потекло теплое и липкое, коридорный надзиратель сообразил, что ему показывают мочку его собственного уха.

– Если ты, дубачина, не начнешь мозгой метаться, отсажу ухо под корень. Думай, мудак!

Выдра знал, ссыкалистых слабаков ничто не впечатляет так сильно, как вид собственной крови и отсеченной плоти.

«Какой у него острый нож. Почему мы его не нашмонали?» – совсем не те забились мысли у Баланюка.

– Я думаю, думаю, – опомнившись, зашептал надзиратель и действительно начал думать, о чем так убедительно попросили. – На крышу выбраться будет тяжело, и через крышу попасть не дадут. Вышки, колючка, решетки.

– Подвал? – подсказал Выдра.

– Подвал, подвал… Нет… Зачем подвал?..

Под репой дубака явно зашевелилась идея.

– Ну, телись! – не выдержал Выдра.

Баланюк расплылся в улыбке счастливой, какая, не иначе, наползла на фармазона Ньютона, озаренного новым законом физики.

– Есть способ! На втором этаже имеется переход в хозяйственный корпус, проход свободный, без решеток и дверей. Под лестницей хозкорпуса есть каптерка. С двумя дверьми. Вторая выводит ну не совсем в административный, а в пристройку между санчастью и административным, понятно?

– Да, да, говори. – Выдра смиренно, как откровение Иоанна Богослова выслушивал внезапное словоблудие дубака. Такое грех не послушать подольше.

– Понастроили, понапридумывали. Каптерку задумали уборщикам для удобства. Чтоб далеко не обходить. А потом про нее забыли. Про нее никто и не знает. Я случайно наткнулся. Крыс не давно морили, нас тож подписали. Я и набрел.

Баланюк чувствовал себя спасенным и счастливым. За такую помощь его пощадят.

– Молодец, – не подхватив улыбчивость дубака, похвалил Выдра. – Так, глядишь, скоро тебя и отпустим. Ты! – Выдра ткнул пальцем в грудь одного из сокамерников. – Остаешься здесь, ждешь наших, мы пробьемся – откроем вам входную дверь, запустим к начальничкам…

8

Начальник караула едва поспевал за широко шагающим замом по воспитательной части Родионовым Олегом Федоровичем.

– …Форменная буза. Мы задействовали отдыхающую и бодроствующие смены, все посты усилены. Такого никогда не было, – лейтенант на ходу заканчивал доклад. – Только не через двор. Не исключен прорыв на улицу. По коридорам идите, товарищ полковник.

Родионов вернулся с брифинга, проходившего в Большом доме. Вроде бы удалось заинтересовать предложениями. А также заручиться поддержкой Черкизова. Полномочный представитель президента – лицо влиятельное, Олег видел, как к словам Черкизова прислушивались генералы. После мероприятия президентский наместник отвел Олега в сторону. Разговор у них состоялся дружелюбный, Черкизов обедая поддержку.

Но вот его намеки Олег не вполне понял. Кажется, наместник давал понять, что наверху зреет намерение поставить Родионова начальником следственного изолятора, отправив нынешнего на пенсию. Или Олегу показалось? Почему бы Черкизову не высказаться напрямую, зачем темнить? Или уж договаривать и ставить точки, или вообще не заводить преждевременный разговор. Олег так думал.

Не успел зам по воспитательной пройти второй пост, как коридоры донесли до него отголосок крика. Полковник ускорил и без того быстрый шаг. Он направлялся к Холмогорову, от которого надеялся получить разъяснения.

Но дойти было не суждено. Коридоры административного корпуса взбаламутились тревожными звуками.

Ну ладно бы крики и визги. За миг, как где-то раздалась автоматная трескотня, на зама навалилось острое ощущение опасности, будто он снова там, среди обветренных камней, выгоревшей травы и мертвых русских ребят. Инстинкт включился. Стреляли короткими очередями. Стрельба шла на втором, где находится дверь, отделяющая административный корпус от остального тюремного мира.

Олег перешел на бег. Из-за поворота ему навстречу' выплеснула толпа в форменных юбках, галдя, будто у них эрогенные зоны скипидаром намазаны:

– Олег Федорович! Мама! Олег Федорович! Ворвались! Господи! Овчарок голыми руками передушили!!!

Позади женского взвода ковылял тучный начальник отдела кадров.

– Куда?! – Пропустив женщин, Родионов отловил кадровика и прижал к стене. – Назад! У них есть оружие? Я спрашиваю, уголовники захватили оружие? Оружейная комната? Охраняется?

– Не знаю. Не знаю, – трясся и бормотал кадровик.

– За мной! К оружейной комнате! – Полковник взял за плечо и толкнул начкадра в сторону, откуда тот прибыл. – Не отставать! За трусость будете отвечать!

Полковник Родионов не оглядывался, отстает не отстает кадровик. Конечно, отстанет, с таким животом он может только от женщин не отставать и то тогда, когда не бежит с поля боя. А куда потерялся нач караула? И собак-то за что убивать, разве они виноваты? Замполит на бегу расстегнул кобуру, вытащил «макарова», снял с предохранителя…

9

За последние два часа ни один попкарь ни разу не прильнул к «глазку», не прогромыхал сапожищами по коридору. Что у них там стряслось? Война с Америкой, что ли, началась?

Сергей уже не сомневался, что сегодняшний день выкинул фортель размером с изолятор «Вторые Кресты». Каким-то восьмым нюхом улавливал токи напруги, пронизывающие все бетоны и кирпичи. А тут припухай на краю доски, пока спина не заноет. Заноет – отжиматься на загребалках. Лежать на бетоне – упаси Господи. Лучше помучиться несколько часов или даже дней, чем всю жизнь маяться застуженными почками.

Даже стуки таинственного происхождения, пробегавшие откуда-то куда-то по холодной трубе, заткнулись. Все зашухарилось и вымерло. Триллер какой-то…

Сергей, как приходу весны, обрадовался скромненькому шуму, наконец-то проявившемуся поблизости. Сначала какое-то буханье где-то на дальнем меридиане коридора, потом реальный топот.

Не сапогами грохочут. Несколько человек. Трое-четверо. Опа, сюда! С замком ковырялись долго, будто подбирая ключи. Все-таки дверь сдулась.

– Шрам! – Кто-то робко покликал в темноту сволочильника. – Ты здесь?

– Где ж мне быть? – Сергей выбрался в коридор.

Зажмурившись от лампового света, потянулся, распрямляя утомленный костяк, отмахал несколько прогибов назад. Потом приоткрыл веки. Джеки, Боксер и Китай – тот парень, за которого, выходит, не зря Сергей в буру отыгрался. И никаких дубаков. В руках у Боксера попкарская резиновая дубинка.

– Ну и что вы там отчебучили, гуси-лебеди?

– Шрам, а мне еще две подружки письма прислали, – поспешил поделиться радостью Джеки, – одна – Тонька, а вторая – Иринка…

10

– Уходи!

– А вы? – Верочкины ресницы хлопали быстро-быстро.

– Уходи! – страшно рявкнул на нее Холмогоров, и девушка сорвалась из приемной.

Начальник остался один. Он этого и хотел. Сначала вытер потную ладонь о штаны и, будто заразную, швырнул в мусорное ведро брошюру «Как уберечься от сглаза». Потом достал «Макаров».

Чего ему терять, спрашивается, кроме жизни? Все и так потеряно.

Сдвинул предохранитель. Открыл рот. Дуло – как ночной кошмар. Из него и вылетит со зверской силой тот свинцовый кусочек.

Надо закрыть глаза. Иначе решимости не хватит.

Ну как же на это идут? Как заставляют себя? Как управляются с одеревеневшим пальцем?

Всего-то одно крохотное движение одного из пальцев. И все. Неужели все?..

11

– На пол!

Очередь в потолок, дырявящая, осыпающая побелку и заставляющая рухнуть на линолеум майора и сержанта. Рухнуть возле оружейной комнаты, которую так и не успели запереть. Рухнуть и накрыть голову руками.

По галерее накатывалась кодла зеков, гнавшая перед собой энергетическую волну разрушения и злости. У некоторых в мослах блестели стволы «калашей».

Замполит, взлетев по лестнице, выскочил в коридорную прямую и мгновенно оценил ситуацию.

– Стоять! – Он вытянул руку с «Макаровым». – Стоять, духи! На месте!

– На пол! На пол, начальник! – Зеки и не думали подламываться.

– Стоять! – Замполит предупредительно выстрелил в потолок, не замедляя шаг.

Толпа и полковник сближались.

– Не дури, начальник! У нас круче! – Новая автоматная заявка в потолок, осыпающая на звезды полковника белую штукатурную плесень.

– Буду стрелять!

Никто – ни толпа, ни полковник – не спотыкался на пути к оружейке. Но зеки были к оружейной комнате ближе. Им докатиться пять метров, полковнику – вдвое больше.

– Стоять, или стреляю! – Полковник не опускал пистолет.

Майор и сержант на полу крутили шеями, глядя то в один конец коридора, то в другой. «Уголков» от оружейной затарки отделяло два шага. Полковник выстрелил, метя в гребущего чуть впереди, державшего АКМ у живота и кричавшего «На пол!». По всем понтам – их главарь. Глупые голуби за окнами шарахнулись, теряя перья.

Толпа рассыпалась, брызнула по углам ртутным горохом. Падали, вжимались в пол, прячась друг за другом. Приложив руки к пузу, один из уголовников попятился и брыкнулся на спину. Главарь пули избежал. И начал садить из «калаша».

Со второго выстрела полковник Родионов угадал-таки атамана. Сам до того получив свинцовый шприц в плечо. Но остался на ногах, будто кожа у него из кевлара.

– Стрелять! Стрелять, бойцы! – Олег хотел поднять этих трусов у оружейки. Вооружены же…

Прошившая колени очередь подрубила замполита, он повалился на стену. Вжарил второй автомат, кто-то чирканул с колена. Чуть позже подключился третий.

Мозаикой отлетала штукатурка, секла лицо. Полковник сползал по стене, давил на курок, стреляя наугад, давил до пустых щелчков.

Пистолет продолжал стрелять, когда полковник уже вытер лбом пол и потом, словно нехотя, растянулся у стены, придавив табельное оружие животом.

Никто не мог слышать заложенными ушами в этом грохоте, а если б услышал, то вряд ли понял, что шепчет зам, сотрясаемый градом автоматных пуль: «Конов, держись, „вертушка»». И смешивались в гаснущем сознании вертолеты и голуби, конвойные овчарки и овчарки, разведывавшие мины. И тут и там за людские грехи расплачивавшиеся своими жизнями бессловесные друзья человека.

Наконец автоматные рожки опустели. Из порохового кумара выбрался невысокий и худощавый человек, на ходу отстегивая магазин. Отбросил его и вставил новый. Он морщился от боли и волочил ногу. У него было прострелено левое бедро, брюки пропитывались кровью. За шаг до полковника он наклонил ствол перезаряженного автомата и вжал до упора спусковой крючок. Маслины выстригли на спине замполита две параллельные дорожки. Недостреляв рожок, раненый встал возле полковника на колени, положил АКМ на пол, достал выкидуху.

– На, сука! Мусор! Ментяра! Легаш! Тварь!

Он всаживал финкарь в спину, в шею мертвеца, всаживал, куда придется, облепив рукоять обеими ладонями, всаживал, пока его не стали трясти за плечо.

– Хорэ, Выдра, он дохлый уже…

12

Сквозь окошко запертой оружейки они увидели внутри на полу двух связанных вертухаев. Картина ясна.

– Прикинь, если они выгребли все оружие, – сказал Боксер, – чего хочешь тогда требовать можно. Хоть самолет до Пакистана.

– Хана полковника нам всем с рук не сойдет. – Китай старался не смотреть на трупешник.

Шрам присел возле расстрелянного и исколотого замполита. Рядом встал Джеки.

– Хороший был мужик, крепкий. Редкой породы. Не пофартило ему с раскладом – кинули его не на тот фронт. Отсюда и получилась какая-то херня с кровавой финитой, бля, комедией. Ему было бы правильнее скопытиться на войне. Не своей смертью умер. Его смерть – чеченская пуля в сердце во время штурма какой-нибудь высотки. Ладно, дернули дальше по местам боевой славы.

Шрам не стал вспоминать, что с замом уперлись друг в друга рогом. И что такой затык все равно для одного кончился бы плохо. Потому что оба не умели отступать. Не стал вспоминать, потому что при покойниках полагалось лечить воздух только сладкими речугами.

13

– Бросай волыну, убьем!

Начальник СИЗО встретил их на пороге приемной. Пистолет держал в опущенной руке. Когда они ввалились, взвинченные, оскалившиеся автоматными стволами, Игорь Борисович просто разжал пальцы.

Сбылись худшие опасения – захвачена оружейка. Что теперь начнет твориться, лучше об этом и не думать.

Его впихнули в приемную, дотолкали до стола секретарши, мимо к кабинету проскользнули пропахшие потом и табаком люди.

– И что дальше? – спросил Холмогоров скорее себя самого.

– Дальше?! – заорал тип, опасно водивший «пээмом» перед носом начальника СИЗО.

Удар в пах согнул хозяина «Углов» пополам,

– Подлюга! Мусор гребаный! Валяйся подшконками! Жри свой суп! Хочешь на прогулку, хочешь? Не твоя очередь массу давить, моя, встать, встать!

Барабанная дробь ударов. Множество рук и ног. На него набросились яростно, голодно, долгожданно. Холмогоров близко увидел до закручивания нити, до крошек и пылинок истертый ворс такого знакомого ковра. Он лег лицом вниз, не пытаясь сопротивляться.

– Сволочильника понюхай! Поспи на бетончике!

«Забьют», – но страшно Игорю Борисовичу не сделалось.

– Так, так, центрового заложника мочим, – услышал он сильный, с хрипотцой голос. – А ну остыли!

– Ты кто?

Битье взяло передышку.

– Шрам. Слыхали?

– Ты и есть?

И вокруг по толпе поплыло лестное:

– Этот, этот, этот адвокатов троим подогнал… Этот, этот пайками в Лазарете всех одарил… Этот забашлял поставить во все камеры телеки, только их вертухаи растырили…

– Наслыханы.

– У нас, Шрам, заложников полный короб. Одним меньше – не страшно.

Холмогоров оторвал себя от пола, сел, прислонившись к дереву секретарского стола. Задрал голову, останавливая кровь, хлещущую из разбитого носа. Мир перед глазами плыл, будто в чаду ароматических палочек.

– Кто отвечает? Я спрашиваю, кто отвечает за кипеж?

Назвавшийся Шрамом обводил взглядом обступивших его людей. Руки Шрам держал в карманах, оружия при нем не наблюдалось.

– Ты о чем? – высказал общее недоумение бритый под нуль крепкий парень, державший автомат на плече.

– Перед людьми кто ответку держать будет за все дела?

В ответ промолчали.

– Джеки, веди этого в кабинет. Ни к чему ему наше толковище слушать. И выгони, кто там шурует. Пусть сюда идут. Сходняк, скажи.

Из-за спины Шрама выступил человек с азиатскими глазами, рукой, как крюком, подхватил Холмогорова под мышку, поднял на ноги, поволок за собой к кабинету.

– Кто атаманствует, разбойнички?

– Выдра, – ответили Сергею.

– Да, Выдра. Он нас привел.

– Где он? – Сергей увидел на столе пачку «Кэмела», дотянулся. – Дайте прикурить.

– А Выдру подстрелили, Шрам. Там он, в комнате с бабами, дальше по коридору, с ним еще пара ребят. Там бабы его ногу обрабатывают. Только он крови много потерял, не до главарения ему сейчас.

После долгого карцерного воздержания курилось всласть.

– Вооружились, канцелярок шуганули, кума захватили, дальше чего?

– С губернатором трындеть будем, с прессой, – жарко затараторил, наверное, самый пожилой из захвативших административный корпус, человек лет шестидесяти. – Правду расскажем, заставим навести человеческие условия жизни. Потребуем международного посредничества!

– А замоченный замполит? А захват оружия и заложников? Да и какой губернатор, вы чего?..

– Ни хрена! Требуем бабки и самолет! Война! – завопил молодой баклан с оттопыренными ушами, вскинул автомат и заулюлюкал.

– Заглохни! – Сергей скривился, как от зубного нытья.

– А чего ты мне указываешь?! – в заводе выпалил баклан.

Не выпуская «кэмелину» из зубов, Шрам вмазал полудурку ладонями по ушам. Вырвал «калаш», бросил Боксеру и кулаком в челюсть отправил взвывшего недоноска укатывать ковер.

– На кого хавалку раскрыл, сявка! – К стонущему баклану подскочил и принялся добавлять ногами человек, зататуированный почти до полной синевы.

– Короче, – продолжил Сергей, – вляпались по самый ништяк. Рано или поздно начнут штурмовать. Хоть двадцать самолетов требуй. Никто никого из крытки не выпустит. И положат вас, нас, левых людей, заложников. Вы положите ихнего брата. Потом не расхлебаешь.

– Уже поздно отступать, Шрам. – Самый возрастной опустил голову. – Придется идти до конца.

– Где остальные люди?

– В лазарет поперли, марафет и спиртягу добывать.

Сейчас в приемной теснилось пятнадцать «уголков», у десяти имелись «Макаровы» или «калаши».

– Понятно. Значит, так, братва. Слава про то, как вы ментов укатали, не протухнет. На любой зоне поможет устроиться по-людски. А сейчас выкручиваться надо. Иначе хана.

– Да как выкрутишься?!

– Ты знаешь способ, Шрам?

– Кто ж отмажет?

– До конца теперь жарить.

– Ну, вы тут перетрите, как и чего, а у меня к куму вопросы накопились. Обернусь, договорим.

И Шрам свалил в кабинет. Малость пошуровала в кабинете братва. Повыкинула на пол из ящиков стола канцелярскую херотень и паскудные бумаги. Располосовала газетки «Третий глаз», «Аномалия» и «Асток», Раскурочила шкаф. Успела разбить цветочные горшки с алоэ, которое внутрь с медом полезно, и банки с сухим и жидким снадобьем.

Джеки дефилировал от стены к стене, хрустя плавающими в желтых лужах облепихового масла сушеными буйками шиповника.

– Джеки, у меня к нему тайный базар. Личные предъявы вертеть будем, – морща нос на витающий ароматец, прохрипел Сергей.

Джеки пожал плечами. Мол, мне по фонарям. И вышел.

Начальник СИЗО сидел за столом на привычном его заднице стуле, мозолил глазами заоконный пейзаж.

Шрам сел напротив. Начальник смотрелся пустым. Будто мост без опор, ступи – и рухнет. И это человек, который вертел маленькой золотоносной империей, этаким Монако в черте города? Который держал в руках нити хитрой, сложной паутины и успевал дергать за все? У которого хрустов, должно быть, нарублено на три завершения жизни. Как быстро он сдулся! Сейчас он выглядел не паханом, а утомленным болячками пенсионером. Да и вообще, как легко он выпустил контроль над хозяйством! Как легко дал до себя добраться! Что-то странно это…

– Ты въезжаешь, начальник, что между тобой и пацанами, которые глотают слюну от нетерпения разорвать тебя, стою только я?

Кум оторвался от любования окном, перевел взгляд на сидящего напротив человека. Кажется, он мыслями развалился по частям и никак не мог вновь собраться в целое. Еще раз подивился Сергей тому, насколько сломанного пахана он перед собой видит.

– Начальник, давай говорить, или я пошел. И отдаю тебя ребятам и зверятам.

Холмогоров разлепил губы:

– Какая теперь разница?

Заколоколил городской телефон. Шрам дернул шнур, ведущей к розетке. Аппарат заткнулся.

– Разница есть. Ты хочешь и дальше кумовать? – Помаленьку Сергей стал классифицировать букет свербящей в носу вони. Ну облепиха – раз. Два – разбита банка с барсучьим салом. А три – какой-то бедуин пытался курить сушеный липовый цвет. Вон и козья ножка из листовки с упражнениями йогов валяется.

Начальник криво ухмыльнулся, мол, какое кумовство, труба всему так или иначе.

– Мы, начальник, еще не уперлись в тупик. – Шрам, чтоб не першило в глотке, закурил кумовской «Кэмел», бросил пачку на стол.

К сигаретам потянулся и Холмогоров.

– Куда уж тупиковее, Шрамов, – промолвил хозяин СИЗО голосом остывающего трупа.

– Ладно, некогда шайбу гонять. Короче, я прорубаю твою роль в процессе. Ворочаешь, как выстроена схема? Будешь делать то же самое, но только подо мной и без прежней беспредельщины. Будем жить по понятиям, но систему ломать не будем.

Холмогорова, похоже, ничего сейчас уже пронять не могло бы. Завались в дверь Ясир Арафат с Маргарет Тэтчер, и то, наверное, не охренел бы.

– Если меня не зарежут твои прихлебаи, то выкинут со свистом мои командиры и, в лучшем случае, на пенсию. К гадалке не ходи.

– Не гони пустыху. Это будут мои заботы. Ты, начальник, выбираешь сейчас между смертью и продолжением жизни.

– Мне все едино, – пожатие плечами. – Под тобой, не под тобой. Ты, наверное, захочешь повязать меня? Чтоб я собственноручное признание накатал или на пленку наговорил, только твои кореша все авторучки растырили.

– А ты и так, начальник, повязан крепче крепкого. Я в курсе, сколько ты в общак не докладывал. И то, что Клима Сибирского по твоей указке завалили, тоже втыкаюсь и смогу перед людьми доказать. Тогда ты нигде не спрячешься.

И снова Холмогоров тоскливо уставился в окно.

– Я не договорил, Шрамов. Повязывай ты меня, не повязывай – все тебе без толку.

– Почему?

– Потому что меня вот так, – кум положил ручищи себе на горло, – держат. И та хватка посильнее любой твоей. Из нее мне ни как не выскочить.

– Кто держит? – Шрам наклонился вперед.

– Человек. – Холмогоров прижмурил гляделки. Казалось, за последние пять минут у него на роже заметно прибавилось морщин. Может, и в самом деле прибавилось. – Всего один человек.

– Кто он?

– Логачев Александр Станиславович.

Имя-отчество отчего-то знакомые. Стоп-стоп, ну как же!

– Лепила?! – Шрам не скрыл обалдения.

– Доктор, – подтвердил кум.

Сергей подумал, что начальник свихнулся и бредит. Вон и вешдоки по полу в облепиховом растворе киснут – газетки с астральной туфтой.

– Именно доктор. – Холмогоров давно уже забыл про сигарету, она у него бесцельно дымилась в руке. Дымок выписывал кренделя и параграфы. – Никто другой не смог бы… Обломался бы…

– Но как, на чем держит? Наркота?

– Ха! Если бы наркотики! Плевал я на наркотики. Плевая я на все, с чем можно справиться своими, этими вот, – кум показал раскрытые ладони, – руками. Поверь, что я управился бы со всем, что в человеческой власти.

– Что? Что? Не тормози, начальник!

– СПИД. Слышал про такую болячку? У меня СПИД, Шрамов. И знает про то лишь доктор, у которого я прохожу каждый год медосмотры. Представь, если узнают все. От меня даже соседи по дому побегут, как от чумного. Представь, дети мои узнают. Только пулю в висок…

– А жена? – спросил ошарашенный Сергей.

– Я уже давно в разводе. Сразу, как узнал, развелся. От каких-то шлюшек и подцепил. Я инфицирован, но не болен, понимаешь? Все как бы нормально, но где-то, – начальник ткнул себя пальцем в область сердца, – сидит зараза. Сколько по знахарям да по магистрам черной и белой матери не валандался – анализы безнадежны. Потому и пляшу под докторскую дудку. Думаешь, это я устроил из СИЗО казино, бордель и деньговыжималку? Думаешь, мне это надо было?

– Ясно. – Сергею, в натуре, все стало наконец конкретно ясно и предельно понятно. Раз попутался начальник, второй, и дальше поволокло по кочкам. Коготок увяз – всей птичке веники, и без СПИДа запутываются и не такие селезни. – Сниму я тебя с докторской удавки, как спелый ананас с груши.

– И перекинешь себе в руку.

– Перекину. У тебя есть другие идеи? – Шрам поднялся. – Судьба твоя такая, начальник, на кого-то пахать. Где мобильник?

Должна быть мобила, куда без нее.

Холмогоров повернулся, снял с этажерки бюстик Горького на толстой подставке, что-то там сделал, подставка раскрылась, как шкатулка, и начальник извлек из нее «моторолу».

– Будем выправлять ситуацию, – сунув «трубу» в карман, Шрам двинулся к выходу. – Включай обратно городской и лечи всех подряд, что ты ведешь переговоры, держишь под контролем и вот-вот все уладишь. Чтоб никаких штурмов, атак и снайперской подлости. Пока я не возвернусь. И кстати, снять тебя с докторской пики для меня раз плюнуть. У меня такие сыскари горбатятся, им отыскать закладку «В случае моей смерти…» проще, чем два пальца обоссать.

За дверью кабинета Сергей обнаружил прежнюю компанию.

– Что нафишкали?

– Ты знаешь, что нам делать? – взялся говорить за всех тот самый, лет шестидесяти.

– Знаю.

– Тогда, может, возьмешься банк держать?

– Возьмусь. С одним условием. Подчиняться без базара и своевольства. Никаких «почему» и «зачем». Кто вякнет против – сразу вне закона.

– Заметано! Идет! Да век воли не видать! – обступило со всех сторон.

– Тогда так. Обзовись. – Шрам кивнул ветерану.

– Мотор.

– Ты, Мотор, отвечаешь за начальнический корпус. Чтоб с заложниками не беспредельничать. Вертухайское оружие на место, в оружейку. Чтоб ни ствола не пропало. И ждать меня. Джеки, Боксер, Китай и ты, – Шрам показал на человека, зататуированного почти до полной синевы, – со мной.