Текст книги "Орел и Волки"

Автор книги: Саймон Скэрроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

ГЛАВА 6

Солнце еще не повисло над частоколом, венчавшим вал, обегающий базу, а из штабного здания уже вышел в полном строевом облачении – от подбитых гвоздями сапог, посеребренных поножей и кольчуги без рукавов, пересеченной украшенными наградными знаками портупеями, до тускло отсвечивавшего в рассветных тенях шлема с высоким султаном – центурион Макрон. В правой руке он держал жезл – символ предоставленного ему императором, сенатом и народом Рима права на телесное наказание даже неприкосновенного римского гражданина, вздумай тот воспротивиться его воле. Покручивая жезл пальцами, он твердым шагом направился к молчаливой толпе местных жителей, собравшихся на гарнизонном плацу. Когда по стране атребатов разлетелось известие о формировании когорт, сюда стеклись тысячи добровольцев, причем не только из Каллевы, но и со всей округи. Провалявшись после ранения почти пару месяцев на больничной койке, Макрон ощущал подъем духа уже от того, что снова входил в колею нормального армейского распорядка. Да и вообще, если не считать приступов головной боли, порой просто раскалывавших ему череп, он, можно сказать, был теперь в полной силе и сейчас чувствовал себя замечательно. Во всяком случае, к новобранцам Макрон шагал, посвистывая и выпятив грудь.

Катон стоял в стороне от толпы, разговаривая с Тинкоммием, и Макрону подумалось, что его юный дружок в своей впервые надетой и соответствующей теперешнему его званию форме выглядит ничуть не лучше, чем в прежней, какую носил оптионом. Кольчуга на тощем жердяе висела, а не облегала, как надо бы, торс, да и жезл этот дуралей держал так неловко, что трудно было представить себе, как он охаживает им по спине не то что строптивца-легионера, но даже кого-то из провинившихся атребатов.

Пребывание в госпитале тоже не добавило ему стати: мышцы костлявых ног так усохли, что поножи на них просто болтались.

А вот Тинкоммий, наоборот, по сравнению с ним являл собой воплощение пышущего здоровья. Превосходя Катона и в росте, и в ширине плеч, этот местный принц производил впечатление как сильного, так и весьма ловкого человека. Царь Верика поручил своему молодому племяннику вести с римлянами все дела. Тот был у него и за переводчика, и за советника, а сейчас, судя по всему, захотел освоить и римскую воинскую науку. Впрочем, выглядел этот ловкач лишь на год-другой старше своего собеседника, и Макрон, направляясь к ним, с удовольствием отметил, что они оба чему-то смеются. Ежели эта парочка сдружится, у него просто гора рухнет с плеч. Умом понимая необходимость поддерживать добрые отношения с лояльными к римской политике бриттами, он внутренне их все равно недолюбливал, а уж доверия к ним не питал вообще. Славненько будет, если малыш возьмет дипломатию на себя, а у Макрона есть заботы важнее.

– Эй, девочки, мы здесь сошлись не для шуток. Это плац, а не рыночный балаган.

Катон повернулся лицом к боевому товарищу и вытянулся в струнку. Хотя они оба и были сейчас в одном чине, но Макрон превосходил юнца выслугой лет и потому имел над ним преимущество, которое, согласно армейской традиции, не утрачивалось с годами. Положение могло измениться только в том случае, если бы Катон раньше приятеля вдруг получил под руку крупное вспомогательное подразделение или каким-то чудом попал в командный состав Первой когорты легиона. Однако обозримое будущее не обещало чудес.

– Готов, парень? – подмигнул Макрон Катону.

– Так точно, командир.

– Вот и ладно!

Макрон засунул свой жезл под мышку и потер широкие ладони.

– Начнем с того, что попробуем их построить. Тинкоммий, сколько человек из собравшихся имеют какой-то военный опыт?

Тинкоммий повернулся к толпе и кивком указал на стоявшую особняком группу крепких атребатов. Их было десятка три, и держались они одновременно и заносчиво, и настороженно.

– Они из воинов. Владеют оружием с детства. Умеют ездить верхом.

– Хорошо. С них и начнем. Тинкоммий?

– Да?

Макрон придвинулся ближе к племянничку местного царька.

– Одно словцо для порядка. Отныне ты должен называть меня командиром.

Брови атребатского принца удивленно взметнулись. К крайнему недовольству Макрона, Тинкоммий в недоумении поглядел на Катона.

– Смотри на меня, когда я говорю с тобой! Понял?

– Да.

– Да что? – произнес Макрон с угрожающей ноткой в голосе. – Да что?

– Да, командир.

– Так-то лучше. И смотри, больше не забывайся.

– Да… командир.

– Совсем хорошо. Ну а что с остальными? Какие навыки есть у них?

– Никаких, командир. Почти все они земледельцы. Малые сильные и нам пригодные, но воевали они только с лисами, когда те забирались в курятник. Большего боевого опыта у них нет.

– Что ж, посмотрим, насколько они пригодны на деле. Добровольцев у нас хватает, так что можем позволить себе отобрать самых лучших и отбраковать недотеп. С помощью твоих воинов мы построим всех прочих. Начнем. Катон, колышки при тебе?

– Так точно, командир. – Катон встряхнул торбой.

– Тогда почему они до сих пор не расставлены?

– Виноват, командир. Сейчас займусь.

Макрон с суровым видом кивнул, и Катон, прихватив мешок, взялся за дело. Отойдя на короткое расстояние от толпы, он остановился, пошарил в мешке и вытащил из него пронумерованный колышек, который воткнул в землю. Через десять шагов он воткнул еще один колышек и, действуя в той же манере, обозначил две линии по десять колышков в каждой, чего хватало для построения пары сотен атребатов. За прошедшие несколько дней оба центуриона сумели к первому пробному испытанию составить двенадцать условных центурий общим числом в девятьсот шестьдесят человек из гораздо большего числа откликнувшихся на зов Верики добровольцев. Одного лишь обещания хорошей кормежки оказалось достаточно, чтобы привлечь людей со всего царства.

– Тинкоммий!

– Да, командир.

– Поставь по одному из своих воинов возле каждого колышка. Скажи им, что они будут командирами отделений. Когда это произойдет, отбери по десять человек из толпы. Пусть они строятся возле каждого командира. Ты меня понял?

– Да, командир.

– Очень хорошо. Действуй.

Макрон терпеливо ждал, пока Тинкоммий подводил людей к колышкам, а Катон рассовывал их по местам. К тому времени, когда возня закончилась, солнце уже поднялось выше стен, и его лучи ярко сверкали на отполированном шлеме нового коменданта римского гарнизона. По правую руку от бравого центуриона стоял Тинкоммий, готовый переводить соплеменникам его слова, слева – по стойке «смирно» – замер Катон.

– Первое! – рявкнул Макрон и помедлил, давая возможность Тинкоммию сказать то же по-кельтски. – Отдавая вам приказ «Строиться!», я хочу, чтобы вы все мигом сбегались туда, где стоите сейчас. Запомните это! Второе! У вас сейчас получился не строй, а долбаное дерьмовое стадо. Вам нужно выровняться.

Тинкоммий в сомнении поджал губы:

– Командир, ты хочешь, чтобы я перевел это в точности?

– Конечно хочу! Давай, на хрен, переводи!

– Хорошо.

Видимо, перевод Тинкоммия действительно был очень точным, возможно даже в избытке. Потому что, когда он умолк, добровольцы покатились со смеху.

– ЗАТКНИТЕСЬ! – рявкнул Макрон.

Новобранцы мгновенно притихли, перевода тут не потребовалось.

– Так вот, пусть каждый поднимет правую руку, как я, а потом вытянет, чтобы она легла на плечо ближнего человека. Если плеча не достать, двигайтесь, пока не достанете.

Как только Тинкоммий закончил переводить, в строю началось шевеление, люди тихо загомонили по-кельтски.

– МОЛЧАТЬ!

Прикусив языки, волонтеры продолжали подравниваться. Кто-то справлялся с этим скорей, кто-то мешкал, но атребаты явно старались. Все, за исключением одного бедолаги, что тут же бросилось Макрону в глаза.

– Ты, там! Ты что, меня держишь за дурня? Правая рука, я сказал! ПРАВАЯ, А НЕ ДОЛБАНАЯ ЛЕВАЯ! Катон! Втолкуй это тупице!!!

Младший центурион трусцой подбежал к навлекшему на себя гнев Макрона коренастому бритту с туповатой, но добродушной физиономией. Катон еле удержался от искушения ответно ему улыбнуться, потом взял малого за левую руку, опустил ее и, хлопнув его ладонью по другому плечу, сказал по-кельтски:

– Эта рука, понятно? Правая… правая рука. Понял? Правую руку вверх!

Катон для наглядности поднял свою правую руку, и туземец послушно кивнул. Катон просиял и шагнул назад, перед тем как скомандовать:

– Подравняться! Нет, правая рука, я сказал! Сделай это, как все!

– Что ты творишь там, Катон? – крикнул вконец выведенный из себя Макрон. – А ну, прочь с дороги! Есть только один способ научить чему-то этих глупых выродков!

Макрон встал перед туземцем, который все еще ухмылялся, хотя теперь уже несколько беспокойно.

– Чего это ты так радуешься? Решил надо мной посмеяться? – осклабился в свою очередь Макрон. – Тебе, значит, весело? Что ж, давай поглядим, как оно пойдет у нас дальше.

Старший центурион вскинул свой жезл и обрушил его на левую руку изумленного атребата.

– ЛЕВАЯ РУКА!

Новобранец вскрикнул от боли, но не успел он даже двинуться, как Макрон снова огрел его жезлом по другому плечу.

– ПРАВАЯ РУКА!.. Ну-ка, посмотрим, что мы усвоили… Левая рука!

Туземец мгновенно взметнул над собой нужную руку.

– Правая рука!

Вниз опустилась одна рука, вверх взлетела другая.

– Браво, приятель! Ты не безнадежен. Мы сделаем из тебя солдата. Продолжай, центурион Катон.

– Есть, командир.

Когда добровольцы научились более-менее удовлетворительно строиться, пришло время проверить их физическое состояние. Разбитые на отделения атребаты принялись наматывать круг за кругом по внутреннему периметру базы. Катон с Макроном, расположившись в противоположных углах лагерной территории, следили, чтобы никто из них не схитрил, пытаясь как-нибудь срезать дистанцию или где-нибудь отсидеться. Добежав до очередного угла, каждое отделение поворачивало, чтобы преодолеть новый отрезок пути. Весьма скоро все испытуемые слились в единый неравномерный поток усердно пыхтевших людей. Как и ожидал Макрон, воины вкупе с несколькими наиболее проворными земледельцами быстро опередили всех остальных и бежали отдельной небольшой группой.

– Это не гонки! – взревел Макрон, приложив ладони ко рту. – Катон! Объясни им, что я хочу проверить их на выносливость, а не на прыткость. Пусть не носятся взапуски и сбавят темп.

Он гонял их все утро. Спустя некоторое время самые слабые, неспособные выдержать столь длительный бег атребаты стали сдавать. Таких тут же отводили к воротам и отправляли восвояси. Отсеянные неудачники реагировали по-разному: в целом спокойно, но некоторые из них, похоже стыдясь проявленной на виду у всех немощи, оглядывались через плечо и бранились. Оставшиеся с угрюмой решимостью продолжали бежать.

Лишь в полдень Макрон неспешно пересек плац и заявил, обращаясь к Катону:

– Думаю, с этих хватит. Пусть отдохнут и подкрепятся, а мы тем временем посмотрим на прочих. Да, сверься со списками и доложи, скольких мы оставляем.

Новобранцы, покончив с бегом, выстроились перед младшим центурионом. Каждый называл свое имя, Катон отмечал его на табличке и отсылал счастливчика к зданию штаба, где дежурные по гарнизону выдавали ему лепешку и кружку с разбавленным водой вином. Когда удалился, шатаясь, последний из выдержавших испытание бегунов, Катон доложил:

– Осталось восемьдесят четыре человека.

– Выбыл ли кто-нибудь из воинов?

– Ни один.

– Впечатляет. Интересно, как они будут справляться в полном вооружении? А сейчас давай строй других.

Процесс отбора и отсева продолжался три дня, пока Макрон не набрал две полновесные когорты. К сумеркам третьего дня прибыла когорта Второго легиона с задачей сопроводить на передовую припасы, и Макрон, как начальник базы снабжения, позаботился, чтобы каждая отправляемая подвода была как следует подготовлена к перегону и нагружена до отказа. Этого провианта Веспасиану должно было хватить на добрый месяц, а то и на полтора, но вот склады почти опустели, и все теперь зависело от того, доберется ли благополучно до лагеря обоз из Рутупия, чье прибытие ожидалось через двадцать дней. Форт, расположенный на Тамесис, мог выделить для охраны его совсем малый отряд, и если на последнем этапе пути этот эскорт не будет поддержан силами, высланными из Каллевы, то, несомненно, лазутчики дуротригов дадут своим о том знать. Легкой добыче разбойники всегда рады, наверняка они ринутся к ней. А раз уж на базе завелась тысяча лишних ртов, надо же их обладателям отрабатывать свое содержание.

– Мы не успеем подготовиться к сроку, – изрек за ужином хмурый Катон, угощаясь холодной курятиной.

Макрон с Тинкоммием подняли головы от своих тарелок. Ветеран, обгладывавший куриное бедрышко, энергично прожевал пищу и тыльной стороной ладони вытер жир с губ.

– Не успеем, если не получим приказ выдать этим малым оружие. Мы не можем послать в бой людей, вооруженных только палками с косами. Это было бы все равно что отправить их на верную смерть.

– Так что же нам делать? – спросил Тинкоммий.

– В любом случае мы займемся муштрой. Пока с деревяшками. Я велю плотникам порезать шесты на куски. Это позволит начать осваивать технику боя.

Тинкоммий кивнул и, подчистив тарелку последним кусочком хлеба, отодвинул ее от себя.

– А теперь, командир, если ты не против, мне пора ко двору.

– Зачем?

– Царь собирает ближнюю знать на пирушку.

– Пирушку?

– Ну да. Там намечаются собачьи бои, борьба, то да се. Но главным образом все будут пить.

– Обязательно вернись к рассвету. Мы начнем тренировки с первыми солнечными лучами.

– Я буду на месте, командир.

– Уж постарайся.

Макрон многозначительно покосился на стоявший возле него в углу жезл.

– Ты это серьезно? – спросил Тинкоммий. – Ты действительно решишься ударить члена царской семьи?

– Лучше тебе поверить в это, сынок. В легионах такой порядок: дисциплина обязательна для всех, из какого бы ты ни был рода. Вот как обстоят дела… или должны обстоять, если мы вправду хотим отделать этих долбаных дуротригов.

Некоторое время Тинкоммий молча смотрел на центуриона, потом медленно кивнул:

– Я вернусь до рассвета.

Когда оба римлянина остались одни, Макрон отвалился от стола, погладил себя по животу и громко рыгнул. Катон скорчил гримасу.

– Что ты кривишься?

– Ничего, командир. Прошу прощения.

– Опять старая песня? – вздохнул Макрон. – Мы не в строю, какой я тебе командир?

– Привычка, – улыбнулся Катон. – Никак не изжить ее.

– Давай изживай. Сейчас самое время.

– Да? Почему же?

– Да потому, что лишнюю дурь надо вытрясти из башки, если ты всерьез собираешься помогать мне. Атребатов следует вышколить так, чтобы они могли бить дуротригов. Ты должен стать для них настоящим наставником.

– Я буду стараться.

– Одних стараний недостаточно, парень. Обучение бойцов для войны – очень серьезное дело. Чтобы добиться успеха, надобно прямо с первого дня взять их в ежовые рукавицы и без снисхождения наказывать каждого новичка за любую допущенную оплошность. Не бойся прослыть жестоким, придирчивым, отвратительным, гадким – это все лучше, чем мягкотелость, потому что она уже в первом сражении может им всем слишком дорого обойтись. – Макрон устремил на Катона внимательный взгляд, чтобы убедиться, что тот его понял, а потом улыбнулся: – Кроме того, ты ведь не хочешь, чтобы они называли тебя за спиной слабаком, верно?

– Скорей всего, нет.

– Рад это слышать. Решимости и духу тебе не занимать, остальное как-нибудь приложится. Так вот, муштра с дубинками начинается завтра, и займешься ей именно ты, потому что на меня навалилась куча долбаной писанины. Быть комендантом хренова гарнизона – это, сынок, почище, чем заноза в заднице. Например, ведь не кому-то, а мне нужно ломать голову над тем, где размещать и чем кормить этих рекрутов Верики. Надо также выделить им палатки… Их можно, кстати, расположить под стеной. Да еще следует завести инвентарную ведомость на целую прорву сапог и туник. И не приведи боги тут ошибиться: какой-нибудь поганый писец, обнаружив несоответствие, мигом предъявит мне счет. Хреновы счетоводы!

У Катона загорелись глаза от внезапно пришедшей ему в голову мысли.

– Слушай, а хочешь, я займусь канцелярщиной, мне это проще? А ты возьмешься за обучение этих вояк?

– Нет! Разрази тебя гром, Катон! Теперь ты центурион, ну и веди себя соответственно. Кроме того, ты кумекаешь в их языке. Так что прямо с завтрашнего утра начинай гонять эту ораву. Можешь взять себе в помощь несколько гарнизонных солдат, но все равно действуй самостоятельно, понял?.. Ну хорошо, я потопал к бумажкам. А вот тебе сейчас лучше бы отдохнуть.

– Да, разумеется. Как только поем.

Оставшись за столом в одиночестве, Катон уставился в тарелку, напрочь потеряв аппетит. Наутро ему надлежало предстать перед тысячей человек и попробовать втолковать всем этим людям, как правильно драться коротким римским мечом, состоящим на вооружении легионов. Тысяча мужчин, в большинстве своем зрелых, а частью и повоевавших, – это не шутка. Вряд ли кому-то из них понравится выслушивать поучения от юнца, который и чин-то свой получил только-только, да и гражданского совершеннолетия достиг лишь чуть раньше. Но главная беда была в том, что Катон сам совершенно не чувствовал себя настоящим центурионом и страшно боялся, что на плацу это мигом раскусят.

Существовал и еще один момент, угнетавший его, не дававший покоя. За два проведенных под присмотром лекарей месяца он так и не восстановил свои силы. Чувствовал слабость, боли в боку не отпускали, и ему начинало казаться, что никакими упражнениями дела уже не поправить.

ГЛАВА 7

Катон откашлялся и повернулся к волонтерам. Сто атребатов молча замерли перед ним, построившись, как им было велено, на краю плаца. Держать равнение худо-бедно они уже научились. Неподалеку от строя стояли десять легионеров из гарнизона, отобранных Катоном себе в подручные за умение виртуозно вести ближний бой. Когда рекруты первой сотни получат какие-то навыки обращения с римским мечом, их разведут по прочим подразделениям, чтобы они передали свой опыт другим. Однако чтобы хоть что-то втолковать этой партии новичков, требовалось знать кельтский язык много лучше, чем владел им Катон, и помочь ему тут мог один лишь Тинкоммий.

– Ты готов? – спросил принца центурион.

Тинкоммий кивнул. Что-что, а латынь он знал хорошо, как и все тонкости языка атребатов.

– Сегодня вы познакомитесь с гладиусом: так именуется римский короткий меч, – заговорил Катон с расстановкой. – Некоторые приписывают ему невесть какие чудесные свойства и даже считают, что в нем есть нечто волшебное, но все это вздор. Гладиус – лишь инструмент для ведения боя, а грозным оружием его делает человек. Короткий меч сам по себе не более и не менее смертоносен, чем любой другой меч. И преимущество перед длинным мечом, какие предпочитаете вы, а у нас только конники, он дает лишь тому, кто умеет им верно работать. Да, для схватки один на один у него слишком маленький радиус поражения, но зато в тесноте большой битвы, где невозможно как следует размахнуться, ему нет равных.

Катон попытался было взяться за собственный меч, но вовремя вспомнил, что носит его уже не справа, как все оптионы, а слева. С легкой улыбкой он перенес руку в нужную сторону, обхватил пальцами рукоять из слоновой кости, затем извлек из ножен клинок и выставил перед собой на всеобщее обозрение.

– Самая примечательная часть гладиуса – его заостренный конец. Он позволяет наносить колющие удары. Для начала постарайтесь усвоить одно: несколько дюймов этого острия куда смертоносней любого длинного лезвия. Я недавно имел удовольствие убедиться в том лично. Пару месяцев тому назад кое-кто имел глупость попробовать зарубить меня. Результат очевиден: он мертв, а я с вами.

Катон сделал паузу и, пока Тинкоммий доводил до слушателей содержание его слов, вдруг припомнил во всех подробностях схватку с друидами и ту дикую боль, которую он испытал, когда ритуальный серп рассек ему бок, задев ребра. Разве тут есть чем хвалиться? Зачем же дурить новичков? Если бы только эти олухи знали, как он тогда перетрусил.

Впрочем, молодой римлянин тут же сжал зубы и заставил себя выбросить из головы эти вредные мысли. В конце концов, друиды отправились к своим мрачным богам, а Катон уцелел, вот что важно. А додумайся, например, их вожак вогнать ему кончик серпа под ребро, все бы могло обернуться совсем по-другому.

Тинкоммий умолк и почтительно ждал, когда наставник соизволит продолжить.

– С виду наш меч не больно-то примечателен, но в гуще схватки, вбив свой щит в стену врагов и сойдясь с ними нос к носу, ты начинаешь ценить его по-настоящему. Внимательно слушайте своих инструкторов, учитесь владеть коротким мечом столь же мастерски, и в скором времени выродки-дуротриги станут для вас лишь кошмарным воспоминанием.

За этим высказыванием последовали одобрительные восклицания, и Катону достало ума не мешать людям выражать свои чувства. Потом он поднял руки, призывая к молчанию.

– Я вижу, что вам не терпится приступить к делу, но во всех легионах неопытных новобранцев перед тем, как вручить им мечи, тренируют без них. Так обучают римлян, так будет и с вами. В бою думать и вспоминать уроки некогда: вы должны действовать быстро, уверенно и не размышляя. Поэтому первое время вам придется упражняться вот с этим…

Катон подошел к тележке и, наклонившись, откинул кожаную покрышку. Под ней лежали связки дубинок. Все они были примерно той же длины, что и римские боевые мечи, но поувесистей и потолще. Это делалось намеренно: все учебное снаряжение легионов служило не только отработке приемов, но и развитию физических сил. Чем тяжелее приходится рекруту в обучении, тем больший восторг он испытывает, взяв в руки легкий удобный клинок.

Катон выбрал одну из дубинок и высоко поднял ее, чтобы показать атребатам. Как он и предвидел, по рядам рябью пробежал стон разочарования, и центурион улыбнулся. Когда-то, не так уж, кстати, давно, нечто подобное довелось пережить и ему. Всплеск огорчения был очень сильным.

– Смотреть особо тут не на что, но могу вас заверить: тому, кого ткнут этой штуковиной, мало не покажется. Выровнять строй!

Он повернулся к группе легионеров, подпиравших угол ближайшей казармы:

– Фигул! Давай сюда инструкторов.

Подбежавшие легионеры расхватали верхний слой связок. В каждой было по десять дубинок – достаточно, чтобы составить пять пар «противников» для учебных боев. Фигул, здоровенный детина из Нарбоненсиса, был у Катона за оптиона.

– Сегодня отрабатываем основные приемы, – напомнил подручным Катон. – Блок, отражение, выпад, удар.

Легионеры спешно направились к уже разбитым на отделения атребатам и быстро «вооружили» своих подопечных. Когда они, и Фигул в том числе, принялись расставлять новичков, Катон пошел в обход по рядам, а с ним и Тинкоммий, помогая центуриону, где это требовалось, с переводом. Рассредоточенные небольшими группами бритты старательно пытались копировать движения легионеров.

Как и всегда на учебном плацу, инструктора не скупились на брань. Кое-где в ход шли затрещины, а то и пинки, но Катон, памятуя о советах Макрона, ни во что не вмешивался и держался сурово, хотя и надеялся, что его присутствие будет удерживать грубых вояк хотя бы от неоправданного рукоприкладства.

Неожиданно прозвучавшие крики привлекли его внимание к одной из групп обучающихся. Легионер-инструктор склонился над сбитым с ног человеком и продолжал дубасить того по спине, даже когда центурион, прорвав линию атребатов, подошел взглянуть, что происходит.

– Что за хрень у тебя в башке вместо мозгов? – орал инструктор. – Как я могу показать это проще, ты, долбаная дубина! Блок, отражение, выпад, удар. Каким нужно быть олухом, чтобы этого не запомнить?

– Что здесь творится?

Инструктор вытянулся в струну.

– Этот болван не учится, а дурью мается, командир. Четыре очень несложных движения и то не перенимает.

– Понятно, – кивнул Катон, глядя на съежившуюся фигуру.

Атребат, тот самый крепыш брит, что не мог отличить правую руку от левой, медленно повернул голову и ухмыльнулся, глядя на центуриона.

– Как тебя зовут? – спросил Катон по-кельтски.

– Бедриак.

– Вот что, Бедриак. Называй меня командиром.

Показав неровные зубы, атребат снова ухмыльнулся, кивнул и указал на себя пальцем:

– Бедриак, командир! Бедриак, командир!

– Да, это я уже понял, – ободряюще улыбнулся Катон и повернулся к Тинкоммию: – Ты что-нибудь о нем знаешь?

– Да. Он охотник. Лишился семьи во время вражеского набега. Был ранен, его нашли полумертвым.

– Скорее уж полоумным, – пробормотал инструктор.

– Хватит! – отрезал Катон и слегка ткнул локтем Тинкоммия. – Не уверен, что он нам годится.

– Почему? Крепкий малый и хорош в драке. Вчера он отделал пару наших бойцов. Я сам это видел.

– Физическая сила – это еще не все.

– Нет, не все. Но этот человек хочет отомстить дуротригам. И у него есть на то право.

Катон понимающе кивнул. Жажда мщения помогает в бою. Это сильное чувство, не стоит пренебрегать им. Кроме того, насмотревшись на кровавые злодеяния дуротригов, подстрекаемых кастой жестоких жрецов, он и сам внутренне глубоко сострадал обездоленным ими несчастным.

– Справедливо. Мы оставим его, но только если он сможет постигать воинскую науку. Марий!

– Да, командир?!

– Продолжай.

Тут краем глаза Катон заметил какую-то суету у ворот и обернулся, чтобы рассмотреть все получше. К плацу рысцой приближалась кавалькада. Одного из всадников Катон знал в лицо. Это был Верика.

– Царь?! Что ему-то здесь надо?

– Он едет взглянуть, как продвигается обучение, – ответил Тинкоммий.

Катон холодно покосился на принца:

– Что ж, спасибо за своевременное предупреждение.

– Прости, римлянин. Дядя говорил что-то такое вчера вечером. Но я о том запамятовал и только что вспомнил.

– Ладно, замнем. – Катон ущипнул Тинкоммия за плечо. – Пошли приветствовать твоего дядю.

Они покинули строй обучающихся и поспешили навстречу царю атребатов. Верика остановил коня и, неуклюже спешившись, помахал им. Тинкоммий с явной озабоченностью оглядел старика.

– Все в порядке, сынок. Просто мышцы немножко затекли, в моем возрасте это не диво, – улыбнулся царь. – Ну, центурион Катон, как дела у моего войска? И почему в руках у воинов какие-то палки? Где их мечи?

Катон предвидел этот вопрос и заготовил ответ.

– Твои воины тренируются, царь. Настоящее оружие они получат, как только будут готовы.

– О? – Старик был явно разочарован. – И когда это ожидается?

– В скором времени, царь. Твои подданные учатся быстро.

– Можно мне посмотреть?

– Разумеется. Для нас это честь. Мы ничего не скрываем.

Верика дал знак своей свите, все всадники послушно спешились и медленно двинулись вслед за вождем.

Катон наклонился к Тинкоммию и прошептал:

– Постарайся не подпускать его к Бедриаку.

– Хорошо.

Верика принялся неторопливо обходить плац, с очевидным интересом наблюдая за отработкой приемов. Порой он останавливался, чтобы отпустить замечание или задать какой-либо вопрос. Катон почтительно давал пояснения. Они уже возвращались к оставленным лошадям, когда один из приближенных царя, темноволосый бритт с прикрытым лишь дорожным плащом голым торсом, выхватил у ближайшего из легионеров дубинку. Тот хотел было воспрепятствовать наглецу, но Катон мотнул головой. Темноволосый бритт воззрился на короткую деревяшку, выражая всем своим видом презрение, и рассмеялся.

– Кто это? – шепотом спросил Катон у Тинкоммия.

– Артакс. Еще один племянник царя. Не такой, правда, близкий, как я.

– Значит, у вас большая семья?

– Если бы ты только знал насколько, – вздохнул Тинкоммий, но тут Артакс поглядел на Катона.

– Почему наших воинов заставляют забавляться с игрушками, тогда как их следует обучать бить врагов? – с вызовом спросил он, бросая дубинку к ногам римского центуриона. Катон не повел и бровью. Артакс между тем, меряя его взглядом, изрек: – Впрочем, это не удивительно, раз уж римские командиры и сами еще совершенные дети.

Сердце Катона учащенно забилось, однако вместо гримасы гнева на лице его появилась улыбка.

– Что ж, может, это и справедливо, но я лично не прочь полюбоваться, как ты, такой взрослый и опытный человек, сумеешь справиться с этой игрушкой.

Артакс расхохотался и, подавшись вперед, попытался покровительственно потрепать по плечу молокососа, показавшего зубки, но молодой центурион оказался проворней. Он легко отступил назад, отстегнул застежку и вручил свой алый плащ Тинкоммию. Потом юноша наклонился, поднял с земли тренировочный меч и прикинул в руке его вес. На лице Артакса вновь появилась презрительная усмешка, он тоже сбросил с себя плащ и отобрал дубинку у топтавшегося рядом с ним ротозея. Люди, стоявшие вокруг спорщиков, расступились, освобождая достаточное пространство для схватки, и Катон чуть присел, приготовившись отразить первый натиск.

Артакс ринулся в бой с диким душераздирающим криком, осыпая противника градом ударов. Когда он начал теснить римлянина, атребаты поддержали соплеменника одобрительным гомоном, тогда как Катон, стиснув зубы и морщась от боли, волнами проходившей по всей руке его до плеча, невозмутимо отбивал все наскоки. Потом, примерно оценив боевую сноровку бритта, он дождался, когда тот еще раз замахнется, и сделал ложный выпад, направленный в бурно прыгающий кадык. Как и следовало ожидать, Артакс отдернул голову, открыв при этом свой торс, и Катон с силой ткнул туда концом дубинки. Он угодил прямо в солнечное сплетение. Под волосатой кожей вздувались крепкие мускулы, хорошо защищая живот, однако бритт все же ахнул от боли и, шатаясь, попятился от Катона.

Центурион опустил руку, полагая, что цель достигнута. Однако бритт думал иначе. С яростным ревом он снова бросился на врага, гневно размахивая своим оружием. Катон понял, что на сей раз родовитый атребат хочет всерьез его покалечить. И это поняли все. Атребаты ревом поддержали Артакса, римские инструкторы стали подбадривать своего командира. Верика и Тинкоммий молчали.

Резкий стук дерева о дерево наполнил уши Катона, потом в груди его неожиданно вспыхнула жгучая боль. Воспользовавшись оплошностью чужеземца, Артакс нанес ему удар в раненый бок. Катон охнул, отступив ровно настолько, чтобы отбить следующую атаку. Артакс, весьма собою довольный, ослабил напор и полуобернулся к своим соплеменникам, чтобы разделить их восторг. Юноша силился набрать воздуха в легкие, но из-за мучительной боли в боку он не мог дышать полной грудью. Только сейчас, обводя взглядом гогочущих атребатов, он осознал, какого свалял дурака, позволив всплеску своего самолюбия поставить под угрозу весь план создания местного войска. Ведь если сейчас он уступит, все эти люди утратят веру в римское боевое умение, а не освоив хотя бы азы его, им нечего и пытаться обуздать дуротригов. Боль в боку усиливалась, прогоняя все мысли, кроме одной: необходимо рискнуть.