Текст книги "Кровавая купель"

Автор книги: Саймон Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Глава седьмая
Оставайтесь на этой волне, сейчас будет передано важное сообщение

Отрезать себя от Донкастера – это было как перерезать пуповину, связывающую меня с этим городом уже семнадцать лет.

Это было больно. Но надо было сделать, иначе город меня убил бы.

Грузовик был медленным и шумным, как танк, но сама его величина успокаивала.

Я поехал по боковым дорогам, которые вывели меня на плоские поля, окружавшие Донкастер широким кольцом.

Движения не было. Ни одной машины я не видел. Действительно никто никуда не ехал. Я газовал мимо деревенек, иногда только мелькала какая-нибудь фигура на обочине. Чаще всего это выглядело как большая кукла или просто груда детской одежды. Я уже знал, что это.

В саду дома священника, где входную дверь обвивали розы, я увидел остатки костра. Обугленные силуэты с протянутыми руками, твердыми, как ветви, лежащие в пепле.

Сельская гостиница. Из окна карнавальными декорациями висят головой вниз трое молодых людей. Мелькнула какая-то вывихнутая мысль: интересно, как это было сделано? Наверное, их вывесили из окна и кто-то прибил их гвоздями за ноги к деревянной раме. От каждого трупа по стене ползли вниз кровавые потеки.

Сейчас ко мне приходят воспоминания об этом пути. Яркие и трудные, но отрывистые. Мили по дорогам среди полей и лесов. Пригвожденные мальчики. Синее небо.

Сгоревшие тела, покрытые коркой, как пригорелые тосты. Стаи птиц. Горящий гигантским фейерверком посреди дороги спортивный автомобиль, выбрасывающий искры и дым. Я его объезжаю, грузовик ломится сквозь кусты.

Часа два я ехал бесцельно, кружа все по тем же милям сельских дорог. И то и дело проезжал гостиницу, где висели вниз головой трое прибитых гвоздями. В какой-то момент я чуть не поймал себя на том, что еду обратно в Донкастер.

Потом я миновал школьную игровую площадку, где сотни три взрослых рвали на куски фигуры, похожие на огородные пугала. Развернув машину, я сбил какой-то дорожный знак и вновь направился прочь от города.

Через десять минут я остановился в поле под группой деревьев.

В грузовике оказалось примерно десять тысяч бутылок минеральной воды. Что ж, мне хотя бы не грозила смерть от жажды. В кабине нашлась коробка с завтраком для водителя.

Помню неразумное сожаление, что то, что случилось с водителем грузовика, не случилось раньше. Потому что бутербродов уже не было, а остались только два яблока и большой кусок пирога со свининой. На нем не хватало куска в форме полумесяца, где водитель откусил крупно и жадно.

Этот взрыв злости из-за такой мелочи, как пирог со свининой, несколько восстановил мое ментальное равновесие. Появилось что-то, на чем можно было сорваться. Десять тысяч бутылок дурацкой воды и полуобгрызенный пирог. Плевать на мертвых детей, украшавших ландшафт, – вот здесь что-то, с чем я могу справиться. Даже видны были следы зубов этого типа на розоватом мясе. И я ходил вокруг машины, пиная ногами баллоны и ругаясь.

Потом сел на траву, обхватил руками колени и минут десять трясся.

После этого я уже не был таким психованным. Оторвал куски, которые соприкасались с губами и зубами водителя, съел пирог, выпил воды – много воды. Страх обезвоживает человека.

Не знаю, почему раньше мне не пришло это в голову, но я попробовал включить в кабине радио. Обычно, когда вертишь ручку, слышишь все время треск и возникают десятки станций. На ЧМ диапазонах я услышал только шипение. На AM поймал три станции. Одна крутила классическую музыку без перерыва. Вторая давала подряд старые песни диско без ди-джея. Потом музыка вдруг кончилась и сменилась жужжанием, как от электрической бритвы.

Третья станция оказалась более многообещающей. Я успел настроиться и услышать слово “сообщение”. Потом пошли оркестровые версии популярных гимнов. Еще пять минут я сидел в кабине, болтая свешенной наружу ногой и слушая “Радость северных холмов”, потом вдруг она кончилась и раздался голос:

– Оставайтесь на этой волне, сейчас будет передано важное сообщение.

За этим последовала мелодия “Все яркое и красивое”. Я ждал, вцепившись в баранку так, что пальцы побелели. Вот оно. Сейчас я узнаю, что случилось. И что делать дальше. И снова музыка резко оборвалась.

– Оставайтесь на этой волне, сейчас будет передано важное сообщение.

Я ждал. Снова музыка. И то же сообщение. Я стукнул кулаком по баранке, матюкнулся и стал ждать.

Так я сидел целый час, слушая ту же говеннейшую музыку и автоматический голос, повторявший одни и те же слова. Наконец я вырубил радио и отошел под дерево поссать.

Солнце уже клонилось к горизонту, когда до меня дошло, что надо найти себе место для сна. Было искушение лечь в кабине, но трехтонный кусок железа с флюоресцирующей окраской посреди полей сияет, как полная луна на ночном небе. А я не хотел, проснувшись, увидеть прижатые к окнам лица.

Прихватив две бутылки минералки и два яблока водителя, я сквозь рощу пошел туда, где местность падала в долину. Я отлично знал это место. Мы сюда ездили, когда были детьми. Через долину был перекинут виадук, по которому шла автомобильная дорога. Сейчас по ней никто не ехал. За ним, у дальнего конца долины, была небольшая деревня, и ее церковь проглядывала сквозь деревья.

Я все это вспомнил, пока шел по тропам, вьющимся среди деревьев. Мы сюда приезжали с пневматическими пистолетами и часами охотились в этих лесах, никогда не подстрелив даже самой мелкой мелочи, но радуясь каждой минуте этой охоты.

Возле скального выхода была пара песчаных пещерок. Там было всегда сухо, и там мы устраивали себе привал на час-другой. И они были хорошо укрыты. Добраться до них можно было только по почти отвесному травянистому склону.

И в одну из них я заполз.

И ничего мне больше не оставалось делать, как лечь и закрыть глаза.

Глава восьмая
В душе мне одиноко, будто мир не настоящий

Где-то после полуночи я проснулся. Полностью бодрый, и в ушах звенела тишина. Подползя по песчаному полу к выходу, я выглянул.

Ночь была тиха и прохладна. Ни звезд, ни луны. А подо мной неясные очертания деревьев леса.

Пока я смотрел, через долину метнулась полоса света. Она пришла со стороны деревни, отраженный ее свет выхватил из темноты виадук с дорогой.

Насколько я мог судить, она появилась из церкви на склоне холма.

И сейчас, сидя у входа в пещеру, я мог бы поверить, что вся внутренность церкви, от паперти до купола, – это один кусок ослепительного света. И тут кто-то распахнул дверь церкви.

Спущенный с цепи свет прыгнул через всю долину твердым и прямым, как второй мост, лучом, таким твердым, что грузовик мог бы по нему проехать.

Один, два, три... Оказалось, что я считаю секунды. На счете “пять” свет резко погас, и тьма навалилась так тяжело, что трудно стало дышать.

Я вернулся ползком в угол пещеры. Что это был за свет? Кто его сделал? Зачем? Как?

Я не знал. Знал я только одно: что мир сегодня ночью совсем не тот, в котором я проснулся утром.

И каково мне в тот момент было?

Есть такая песня Сида Баррета. Называется “Поздняя ночь”. Описывается, как это бывает – скатываться в душевную болезнь. И в этой песне есть такая строчка: “В душе мне одиноко, будто мир не настоящий”. Если вы ее слышали, то знаете, что это самая грустная песня в мире.

Я лежал, свернувшись в углу пещеры, и в голове ходила и ходила по кругу эта строчка: “В душе мне одиноко, будто мир не настоящий”.

Боже ж ты мой... Бедный Ник хрен-с-ним Атен. Был бы я хоть университетский профессор или какое другое такое же умное говно, вы бы сейчас держали в руках слова, ясно и логично объясняющие, что случилось. Было бы ясное, как стекло, описание взорванной и всплывшей брюхом кверху цивилизации.

Да только у меня это не получилось бы. В душе мне было одиноко, будто мир не настоящий. И песенка эта торчала в голове, как призрак в старом замке. Я был одинок. Я был испуган. И не знал, буду ли я жив завтра в это время.

А потом я услышал чей-то поющий голос. Это была моя мать. Тысячи раз я слышал, просыпаясь, ее голос, когда она готовила завтрак.

И потом она позвала тем самым – “какое-прекрасное-утро” – голосом:

– Ник, пора вставать! Если не спустишься через пять минут, ничего есть не будешь!

Наваливалась тяжелая ночь, и мой разум одиноко блуждал во тьме. И слова матери складывались по-другому:

– Если не спустишься через пять минут, я поднимусь наверх и тебя съем.

И призрачный голос матери не смолкал:

– Ник, завтрак готов. Ник, твой брат мертв. Ник, ты следующий... следующий...

Стены пещеры сдвинулись теснее. В душе мне было одиноко, будто мир не настоящий.

Глава девятая
Еда, питье и надежда

ДЕНЬ ТРЕТИЙ, ГОД ПЕРВЫЙ

Я проснулся от глубокого сна уже после шести. Сел у входа в пещеру и съел последнее яблоко водителя грузовика, запив минеральной водой. Сон – лучшее лекарство от психологических потрясений. Я пришел в норму и овладел собой.

Дожевывая яблоко до сердцевины, я состряпал себе теорию того, что случилось. Военные всю дорогу разрабатывают новое оружие. И стараются, чтобы оно убивало или выводило из строя людей, но сохраняло землю и сооружения. Отсюда нервные газы, биологическое оружие и нейтронные бомбы, которые должны уничтожать армии, но дома оставлять в таком виде, чтобы ваша тетушка Фло могла въехать туда на другой день.

Я ел яблоко и сам себе вдумчиво кивал, прокручивая эту теорию.

Наши военные или иностранные придумали оружие, действующее только на сознание. То ли газ, то ли какой-то электромагнитный прерыватель – не знаю. Но это оружие, взрывающее сознание. Его использовали против Донкастера. Наверное, в ночь с субботы на воскресенье, когда я был у Стива.

Ясно, что оно действует только на взрослых. И под его воздействием они убивают своих детей. Намеренно это сделано или нет – Бог один знает, но это так. По крайней мере так утверждала моя теория.

Уму от тайны неудобно, как устрице, когда ей внутрь попадает песчинка. Тайну приходится оборачивать перламутром ответов – не важно, правильных или совсем дурацких. От ответов становится лучше, а это и все, что нужно.

Я вылез из пещеры и пошел через долину. По дороге возникли три цели, быстро расставленные по номерам.

1. Надо поесть.

2. Нужны новые колеса. Грузовик примерно так же незаметен, как трехдюймовая бородавка на носу.

3. Надо убираться из этих мест.

По моим предположениям, электромагнитный прерыватель должен был захватить не больше нескольких квадратных миль. Я представлял себе, как приеду в нормальный мир, где стоят на дорогах армейские блокпосты, возвращающие свихнутых выживших к норме. Наверное, там даже ждут ребята из Си-эн-эн с камерами, записывающие рассказы уцелевших.

Эти мысли утешали. Они давали надежду.

Я знал, куда я еду. Дальше по долине было несколько больших домов, и некоторые из них стояли совсем отдельно.

Первый из них, к которому я подъехал, выглядел как обгорелый скелет с черными стенами и еще дымящимися бревнами. На дорожке стоял сгоревший “роллс-ройс”.

Второй был перестроенный фермерский дом с плавательным бассейном в бывшем амбаре.

Я стукнул в дверь и спрятался в кустах. Никто не вышел. Тогда я обогнул дом, и хруст гравия под моими подошвами отдавался в ушах. Дверь конюшни была открыта. Вместо лошадей там стояли три автомобиля. Две спортивные машины и “сегун” 44. Отлично. Так эта сволочь оказалась заперта! Во внутреннем дворике я нашел детскую коляску. Ее кто-то тщательно распилил на куски. С подножки, куда должен был забираться ребенок, висели, раскачиваясь в воздухе, два мусорных мешка. Может, в них были обрезки от живой изгороди, только мне в это не верилось. Я уже был готов бежать от этого дома. Атен, твою мать, заставь голову работать! Тебе нужен этот “сегун”!

В декоративном садике я нашел кусок известняка размером с футбольный мяч и запустил его в окно дворика. Он отскочил от бронированного стекла.

Вот, блин! Вандализм тоже требует квалификации. Потом я запустил камень в окно кухни. Оно разлетелось с таким грохотом, что мертвый бы проснулся. Я застыл, ожидая, что сейчас кто-то вылетит из дома рвать меня пополам. Никого.

Тогда я забрался в окно. Это было проникновение со взломом, но я даже тени вины не чувствовал. Цивилизованная часть Ника Атена усыхала быстро.

Проверив, что в доме никого нет (в детской меня замутило), я вышел и сел на диван минут на десять. Пара глотков виски из бара привела меня в чувство.

На столе стояла семейная фотография. Красивые люди, сказала бы моя мама, подмигнув чуть хитровато и чуть завистливо. У отца был гладкий вид молодого руководителя, у матери – холеный и с хорошими украшениями.

А между ними сидели две девочки с косичками. Которые сейчас были в пластиковых мешках, повешенных на коляске.

Положив портрет счастливого семейства лицом вниз, я пошел искать еду.

Ее было навалом. Электричества не было, но в холодильнике еще было прохладно. Газовая плита работала, и я состряпал завтрак достаточно обильный, чтобы сам Гомер Симпсон лопнул. Яйца, ветчина, стейк, грибы, кофе – и еще виски.

Вот теперь я был заправлен и стоял на передаче.

Ключи от “сегуна” висели в кухне на крюке.

Подбирая методом проб и ошибок, я загрузил багажник машины. Еда, виски, пиво в банках, безалкогольные напитки, лопата, ящик с инструментами, топор на длинной рукояти, зловещего вида нож ныряльщика. В гардеробе я взял кожаную куртку. Новую и так пахнущую кожей, что почти на вкус ощущалось. Ее я надел.

У меня была машина, были припасы. Теперь я найду, где начинается нормальный мир.

Глава десятая
Такой реки вы никогда не видели

Найти, где начинается нормальный мир, оказалось не так просто, как я думал.

Автострада не была блокирована. Она просто была забита.

Остановив машину посреди моста через автостраду, я вылез, не выключая мотора, и поглядел вниз.

Подо мной длинным S-образньм извивом пролегало шестиполосное шоссе, окруженное с обеих сторон кукурузными полями. На знаке, выложенном в ограждении, было написано просто:

НА ЮГ

Я собирался выехать на шоссе и пустить “сегуна” на юг. Через час с небольшим, представлял себе я, начнется нормальный мир с армейскими постами, где мне скажут, куда ехать дальше. Может, даже не понадобится еда, которую я запихал себе в багажник.

Но по этой автостраде мне не ехать. От края до края, сколько хватал взгляд, тянулась река. Широкая, вязкая река, текущая в травяных берегах. Река из людей.

Как течет река, так текли и они в одну сторону, с севера на юг, в том же медленном темпе. Тысячи людей – ни сантиметра асфальта не было видно.

Торчащий в сотне ярдов к югу сгоревший грузовик заставлял их разделиться, как обтекающую камень реку, потом они снова сливались в этот направленный к неизвестной цели поток.

В этом потоке было что-то, отчего тупел разум. Я представил себе, как перелезаю через перила и прыгаю на них с высоты тридцати футов.

Как вы, наверное, видали на рок-концертах, когда певцы бросаются на публику, стоящую так тесно, что перекатываются по ним, как по кровати. И я мог это сделать. Мог пойти с ними. Там, в конце шоссе, было что-то, что им нужно. И хрен их возьми, настолько нужно, что они были готовы идти по этой дороге часами, без еды, без питья, без отдыха. Они были как паломники, идущие навстречу пришествию Господа.

На меня никто не смотрел. Десятки тысяч горящих глаз глядели на юг.

Отлепив руки от перил, я отступил назад и затрясся.

Потом обошел вокруг “сегуна”, дыша так глубоко, что легкие заболели. Приведя себя в чувство, я снова вгляделся вниз, в людскую реку, заставляя себя видеть отдельных людей, а не массу голов.

Я искал ребенка. Или хотя бы кого-то, кому меньше двадцати.

Подо мной шли и шли тысячи. Ни одного ребенка я не увидел. Зато заметил следы крови на руках идущих. Эти тоже убили своих детей.

Вернувшись в машину, я так дал по газам, что шины взвизгнули, унося меня от этой реки обезумевших.

Мой план не изменился. Я знал, что если вернуться в Донкастер, можно выехать на другую дорогу, ведущую на юг.

Когда показались пригороды Донкастера, я притормозил. На пути были разбитые машины, сожженные автобусы. Ярко горела школа – так ярко, будто земля треснула, выпустив наружу кусок ада.

На одном перекрестке я посмотрел направо. Ко мне шла группа пожилых мужчин и женщин. Некоторые несли на десятифутовых шестах предметы, от которых мне, хоть я и не разглядел их толком, стало холодно в теплой машине.

Я собирался проехать прямо, но вдруг увидел слева оранжевый “фольксваген-жук”, припаркованный под неудобным углом. Две девчонки, восемнадцати и примерно одиннадцати лет, меняли спустившее колесо.

Они работали отлично. Машина была высоко подвешена, и младшая подкатывала старшей запаску. Они уже были трупами.

Группа взрослых наверняка видела меня, и их тоже, возможно. Они целенаправленно шли в нашу сторону.

Резко вывернув влево, я остановился возле “фольксвагена”.

Восемнадцатилетняя, с длинными светлыми волосами, одетая в джинсы и свитер, не обращая на меня внимания, надевала колесо на ось.

Девчонка помоложе, одетая в штаны для верховой езды, со светлыми волосами, увязанными в конский хвост, глазела на меня так, будто я вылез из космолета с золотыми крыльями.

В зеркале заднего вида я видел, что группа с шестами уже почти дошла до перекрестка. Я нагнулся к окну:

– По моим подсчетам, у вас девяносто секунд, чтобы бросить это дело и сесть в машину.

Девушка постарше, игнорируя меня, стала затягивать гайки.

– Восемьдесят секунд. – Я слегка прогазовал на холостом ходу. – Бросьте это, залезайте в мою машину.

Младшая посмотрела на старшую:

– Сара!

Сара бросила ключ. Она не испугалась, она разозлилась.

– Ладно, ладно...

И она всмотрелась в меня, пытаясь понять, кто я. А вдруг я заеду за угол и приставлю им к горлу финку?

– Залазьте!

Я открыл изнутри задние дверцы, не отпуская одной руки с руля и поглядывая в зеркало заднего вида. Люди с шестами были в ста ярдах от нас и приближались.

Старшая, Сара, открыла дверцу “фольксвагена”.

– Вики, выходи. Мы едем с этим... джентльменом. Еще одна девочка, лет десяти, с очками в розоватой оправе и конским хвостом волос того же цвета, выскочила из машины, подбежала к задней дверце “сегуна” – и остановилась:

– Подождите минутку!

И она бросилась обратно к “фольксвагену”. Девочка, сидевшая за мной, взвизгнула так, что у меня в черепе закололо:

– Вики, быстрее! Эти люди идут сюда! Они нас поймают!

– Вики!

Сара побежала к машине с таким видом, будто сейчас вытащит это отродье за волосы. Вики прыгнула на сиденье “фольксвагена”, вытащила пушистого игрушечного кролика, метнулась обратно к “сегуну” и села рядом с другой девочкой. Сара впрыгнула за ней и так захлопнула дверь, что воздушной волной мне слегка стукнуло в затылок.

Когда я оглянулся на толпу, она была уже так близко, что можно было увидеть выражения лиц. Некоторые переходили на бег.

Младшие девочки легли на сиденье, охватив руками уши и зажмурив глаза. Сара глядела назад, и в лице ее читалась собранность и даже любопытство.

Я не стал медлить, давя на газ, – и мы понеслись ракетой, предоставив оранжевый “фольксваген” его судьбе. СПАСИБО... Этого слова я от нее ждал. Она его не сказала.

– Меня зовут Ник Атен.

Целую секунду я думал, что она так и будет молчать. Потом она подняла руки, показав их мне в зеркале заднего вида. Они были черны от грязи.

– У тебя есть чем вытереть?

Владелец машины предусмотрительно запасся полным барабаном влажных салфеток, и я передал их назад.

Сара вытерла руки, потом лицо. На левой щеке у нее наливался синевой кровоподтек. По ее глазам я понял, что она приняла решение. Она решила мне поверить.

– Я Сара Хейес. Это мои сестры, Вики и Энн.

– Куда вы ехали?

– В Донкастер. Нам по дороге пришлось много проехать по битому стеклу. Наверное, там и прокололись.

– У вас есть родственники в Донкастере?

– Нет.

– Мы ехали в полицию! – высунулась одна из девчонок. – Мы попали в беду!

– Вики! – Сара метнула на нее взгляд, призывающий к молчанию.

– Сара, а почему ему не сказать? – Казалось, она сейчас заплачет. – Он первый хороший человек, которого мы встретили! Он может нам помочь.

– Мы его не знаем. Может быть... может быть, он едет на работу или по делам.

Я чуть не рассмеялся. Старшая сестра все еще притворялась, что мир нормален.

– Я тоже в беде, – сказал я им. Две младшие сестрицы сунулись вперед, глядя круглыми глазами:

– А что ты такого сделал?

– На самом деле ничего, но я думаю, что я в той же беде, что и вы. Знаете, по-моему, в Донкастер нет смысла ехать. Там полно... в общем, там сейчас небезопасно.

Вики прижала к себе кролика:

– Нам надо ехать в полицию. Надо рассказать им, что случилось.

– А что случилось?

– Это не важно.

Это уже старшая сестра, Сара.

Парень семнадцати лет не может посмотреть на девушку, не пробежав обычный список.

Красивая? Грудь хороша? Фигура ничего? И так далее. Если вы мужчина старше четырнадцати лет, вы меня поняли. И к этому списку я бы добавил: умна ли она?И тут ответ будет твердое “да”. Сара умела видеть и была уж никак не дурой.

– Тогда куда ты нас везешь, Ник Атен?

– Вы сегодня ели?

– Нет.

А младшие девчонки хором заныли:

– Умираем от голода!

– Тогда куда-нибудь отъедем и устроим пикник. У меня багажник забит едой.

Я вез их прочь от города. Время от времени я кидал взгляд на Сару. В ее глазах было что-то металлическое – и из этого я мог заключить, что она за последние сорок восемь часов тоже видела срез ада.

Я думал, что она какое-то время будет молчать. Шок запирает память стальным замком и глубоко закапывает. Но наши глаза встретились в зеркале, и она мне рассказала, что с ней случилось.