Текст книги "Охотник за смертью: Война"

Автор книги: Саймон Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Оуэна заманили в капкан, и он это знал. После всех уже затраченных усилий ему пришлось напрячь свои новые ментальные способности до предела, чтобы произвести три удара молнии, и больше в нем этих сил не осталось. У него был трудный день; меч оттягивал руку; он смертельно устал, и все кости болели. И все это ни черта не значило. Он был Оуэн Дезсталкер, и обуянный адским безумием, и это безумие надо было на ком-то сорвать.

Ему вспомнилось пророчество юного эспера, что он встретит смерть на улицах Мистпорта один, без друзей, в битве без малейшего шанса на успех. Оуэн рассмеялся, и некоторые из стоявших перед ним вздрогнули от этих зловещих звуков. Это был смех человека, которому нечего терять. Оуэн Дезсталкер поднял меч, улыбнулся своей улыбкой мертвой головы и перешел на форсаж. С боевым кличем Семьи «Шандракор!» он бросился на врагов, напиравших со всех сторон, и остался только лязг стали о сталь.

Резня и бойня бушевали в узкой улочке, кровь текла ручьями по булыжнику мостовой, а потом Оуэн стоял триумфатором посреди кучи мертвых и умирающих, истекая кровью из бесчисленных ран, но не сломленный, смеясь при виде бегущих от него сломя голову уцелевших наемников.

Вот тебе и дурацкое пророчество.

Оуэн остановил форсаж и снова оказался до последней степени измотан. Шок защищал его от боли многочисленных ран, но он знал, что должен лечь и отдохнуть, чтобы его смогло исцелить наследие Безумного Лабиринта. Нельзя терять сознание посреди улицы – это может подпортить репутацию.

Достаточно твердой рукой он вложил меч в ножны и развернулся, чтобы вернуться в «Терновник», в свою комнату, но остановился, вспомнив Хэйзел и Сильвера. Снова встречаться с ними ему не хотелось. Не хотелось даже быть поблизости. Но он все же вошел в гостиницу и прошел в свою комнату. Потому что больше ему некуда было идти.

Имперский крейсер «Дерзкий» вышел из гиперпространства и лег на околопланетную орбиту возле Миста. В своей каюте капитан Барток, известный также под именем Барток Мясник, напряженно ждал какой-либо реакции от лежащей внизу планеты. Даже после Мэри Горячки выжившие эсперы планеты должны были атаковать любой имперский корабль в момент его появления. Но мгновения текли, и ничего не происходило, и Барток наконец позволил себе немного расслабиться. Новые экраны действовали. Теоретически ни один эспер или группа эсперов не могли обнаружить присутствие «Дерзкого», однако не было способа испытать экраны заранее.

Капитан Барток поднялся из своего широкого кресла и неторопливо двинулся по каюте – крупный, похожий на медведя, с медленными, неспешными движениями. Безупречный мундир, без пятнышка или пушинки, каждая складочка на своем месте. Хладнокровный и спокойный, Барток не доверял эмоциям, тем более своим. Они бывали всего лишь препятствием на пути эффективного выполнения служебных обязанностей. В большой и комфортабельной каюте царили растения, покрывавшие все стены и даже потолок. Лозы и цветы, колючие кусты и лианы переплетались друг с другом в борьбе за жизненное пространство. Стремились затмить друг друга огромные соцветия на причудливой растительности из сотни разных миров, живущие благодаря сложной гидропонной системе. Они наполняли воздух густым, тяжелым запахом, который казался терпимым только Бартоку. Он предпочитал растения людям. С цветами ему было проще, не в последнюю очередь потому, что они были предсказуемы и никогда не огрызались. На службе, где он никогда не мог расслабиться и никому не мог доверять, ему казалось, что яркие цвета и богатые запахи успокаивают, и он покидал уединение своей каюты только в случае абсолютной необходимости.

Бартоку было приказано вернуть Мист в лоно Империи. Честь, конечно, но честь чрезвычайно опасная. Разумеется, кроме него, никто не вызвался бы на это задание добровольно. Его предыдущее задание состояло в охране Склепов Спящих на планете Грендел. Шесть его звездолетов без всяких происшествий годами поддерживали карантин этой планеты, пока капитан Сайленс на «Неустрашимом» по приказу императрицы не спустился на планету и не обнаружил, что дикие ИРы с Шаба каким-то образом проскользнули через блокаду и ограбили Склепы. Даже теперь Барток понятия не имел, как это могло случиться. Его корабельные приборы и записи твердо свидетельствовали, что мимо них ничто не могло проскочить. И никто ни на одном из кораблей ничего не заметил.

Барток и его корабли были отозваны с позором, и по прибытии на Голгофу все, от Бартока до последних нижних чинов, были тщательно проверены эсперами и мнемотехниками, решительно настроенными обнаружить разгадку этой мистической истории. Крайности их методов довели некоторых испытуемых до смерти, а других до безумия, но найти не удалось ничего. Барток до сих пор с дрожью просыпается по ночам от страшных снов о том, что с ним проделывали. В конце концов он и выжившие члены экипажей были официально очищены от обвинений – только для того чтобы обнаружить, что им больше никто не доверяет. Барток не мог поставить им это в вину. Он сам втайне опасался, что Шаб мог запрограммировать его разум, вставить секретные пароли и инструкции, закопанные так глубоко, что никто не смог их обнаружить. Он не сомневался, что другим тоже приходила на ум эта мысль, и не удивился, когда получил назначение вернуться в Академию Флота инструктором. Это положило конец его карьере и дало возможность службе безопасности держать его под плотным наблюдением. А затем последовал призыв добровольцев для выполнения задания на Мист. Туда нужно было посылать только добровольцев – каждый понимал, что это почти верное самоубийство. Барток ухватился за эту возможность, как утопающий за соломинку. Шансы на успех его не волновали. Если его императрица говорит, что задание выполнимо, этого ему достаточно. И он отчаянно рвался доказать свою преданность, вернуть доверие и восстановить свое прежнее положение. Хотя он сам точно не знал, кого он хочет убедить: императрицу или себя самого. Лайонстон немедленно утвердила его начальником экспедиции. Отчасти потому, что его послужной список указывал, что он может выполнить задание, не считаясь с потерями, а еще – потому что в случае провала он и его команда не будут чрезмерной потерей. Барток это знал и был с этим согласен. Он и сам так считал.

Дверь вежливо дзинькнула и открылась, когда он рявкнул команду. Пригибая голову, чтобы не задеть свисающие с двери лианы, в каюту шагнул лейтенант Ффолкс в сопровождении репортера Тобиаса Шрека и его оператора Флинна. Тобиас, известный также под именем Тоби Трубадур, был улыбчивым, невысоким, полным, потеющим человечком с прямыми светлыми волосами, с цепким, как стальной капкан, умом и без каких бы то ни было моральных принципов, о которых стоило бы говорить. Такое сочетание делало его первоклассным репортером. Флинн являл собой тип человека долговязого и неуклюжего, с обманчиво честным лицом. Камера сидела у него на плече, как одноглазая сова.

Тоби и Флинн были персонально выбраны самой императрицей для освещения взятия Мистпорта в средствах массовой информации. На нее произвели сильное впечатление их материалы о Восстании на Техносе III, и она дала ясно понять обоим, что от данного назначения им благоразумнее было бы не отказываться. Если, конечно, их устраивает нынешнее местоположение их жизненно важных органов. Оба они не понимали, является это задание наградой или наказанием, но у них хватило здравого смысла не спрашивать. И потому Тоби и Флинн сказали: «Конечно, Ваше Величество. Спасибо, Ваше Величество», – и подумали, как же им, черт подери, там выжить.

Не было сомнений, что взятие Мистпорта предоставит первоклассные возможности для съемок того, как творится История, с изобилием крови и разрушений, которые так любит публика; также не было сомнений, что им предоставляется дьявольски верный шанс потерять головы. Защищающие свои дома и жизни повстанцы не будут разбираться, где там имперский солдат, а где честный журналист, выполняющий свою работу. Но, как сказал когда-то Тоби, войны и битвы дают самый классный материал, так что если ты хочешь сделать хороший репортаж со всеми вытекающими премиями и наградами, езжай туда, где разворачиваются события. Флинн в ответ на это дипломатично промолчал, как и в большинстве случаев.

Конечно, всегда существовала проблема имперской цензуры. Лайонстон нужен будет материал, где ее войска будут выглядеть хорошими, а мятежники – очень, очень плохими, и она не брезговала лично приказывать цензорам резать любой фильм, где показано иное. Дурные предчувствия Тоби и Флинна полностью подтвердились назначением официального куратора, приставленного к ним, чтобы наблюдать за их работой и охранять от опасностей. Лейтенант Ффолкс был военная косточка с головы до ног – высокий, худой, исполняющий приказы с точностью до буквы и никогда не упускающий случая угодить вышестоящему офицеру. Наверное, он даже спал по стойке «смирно», а за грязные мысли давал себе наряды вне очереди. Он ясно дал понять Тоби и Флинну и всем, кто его слышит, что журналисты и операторы, хоть без них и нельзя обойтись, – это мерзкие червяки, которые будут следовать его личным инструкциям до последней детали, если они хоть сколько-нибудь осознают, в чем для них благо. Их отказ воспринимать его всерьез, и то, что они за глаза называли его Глэдис, глубоко его расстраивали. Так же, как и их привычка быстро исчезать в противоположном направлении, увидев его приближение.

Тоби и Флинн с интересом изучали каюту капитана, пока Барток, не обращая на них внимания, неторопливо подрезал что-то маленькое и беззащитное. Ффолкс нервно ерзал, сомневаясь, не стоит ли ему вежливо кашлянуть, чтобы обозначить свой приход. Тоби и Флинна еще ни разу не приглашали во внутреннее святилище. В основном они были ограничены пространством своих гробов-кают, выделенных им Ффолксом подальше от остальной команды. Братание корреспондентов с экипажем было нужно меньше всего – отчасти чтобы до них не дошла не предназначенная для них информация, и от очень большой части – чтобы команда сама не научилась от них задавать неудобные вопросы. По отношению к команде офицеры Империи свято держались правила: меньше знаешь – крепче спишь.

Почти все свое время Тоби проводил, разрываясь между яростью из-за того, что его удалили от славы и наград, заработанных репортажами о Восстании на Техносе III, и растущей уверенностью, что вторжение на Мист будет одним из величайших событий современности и потому даст еще более лакомые возможности еще большей славы и больших наград. Если только удастся протащить стоящий материал мимо цензуры, как он сделал это на Техносе III. Ффолкса перехитрить можно без проблем. Это мог бы проделать заторможенный хомяк в свой несчастливый день и наверняка проделывал. Другое дело – капитан Барток. Тоби тщательно рассматривал миниатюрные джунгли капитанской каюты в поисках ключей к характеру капитана, которые можно было бы против него использовать.

Флинну, как и можно было предвидеть, было глубоко плевать. Он ненавидел все военное, от флота вообще до «Дерзкого» в частности, и его не волновало, кому это известно. Он был не из тех, кто радостно переносит тяготы дисциплины и придирки дураков – не в последнюю очередь из-за того, что самим фактом своего существования он противоречил всем видам правил и прекрасно об этом знал. Его вполне устраивала его личная жизнь гомосексуалиста и трансвестита, хотя любая из этих склонностей обеспечила бы ему арестантскую каюту, узнай об этом Ффолкс. Хотя Флинн утверждал, что может указать несколько родственных душ из числа младших офицеров. Сложившаяся ситуация мешала ему даже в предполагаемом уединении каюты надевать свои прелестные платья из страха, что это будет обнаружено вездесущими системами корабельной безопасности. Он ограничивался тем, что надевал кружевное нижнее белье и лишь слегка использовал незаметную косметику. Тоби жил в постоянном ужасе, что его оператор попадет в историю и его потащат в медицинскую лабораторию на экспертизу. Он отлично знал, что Барток этого не одобрит.

Словно ухватив последнюю мысль, Барток наконец отложил в сторону свои миниатюрные садовые ножницы и повернулся к посетителям. С холодным и беспощадным лицом он направился к Тоби и Флинну, которые, несмотря на отчаянный шепот Ффолкса, не сделали ни малейшей попытки встать по стойке «смирно». Барток остановился прямо перед ними, наклонившись так, что его лицо оказалось от них в неприятной близости, и когда он заговорил, голос его тоже был холоден, расчетлив и мог запугать каменную статую.

– Я ознакомился с вашими репортажами о бунте на Техносе III. Несмотря на техническую адекватность, ваш выбор сюжетов отстоит на полшага от государственной измены. Под моим командованием подобная чепуха не повторится. Мятежники – это враги и никогда не должны быть представлены в каком-либо ином свете. Вы ограничите свои репортажи записью побед моих войск и не будете снимать ничего, кроме явно указанного лейтенантом Ффолксом. Прямого эфира не будет, кроме как по моему особому приказу. Вся ваша работа будет записываться для последующей передачи, и мы с лейтенантом лично просмотрим каждый метр пленки до выпуска в эфир. Нарушение этих или любых других инструкций повлечет за собой ваш немедленный арест и замену, за которыми по возвращении на Голгофу последует обвинение в государственной измене. Это ясно?

– Каждое слово, капитан, – быстро ответил Тоби. Он улыбнулся и кивнул, показывая, что всей душой готов работать в команде, а про себя решил всегда снимать Бартока так, чтобы на экране он выглядел толстым и тупым. Угрозы и ограничения Бартока его ничуть не волновали. На Техносе III ему говорили почти то же самое, и там это его тоже не остановило. Каждый хороший репортер знает, что важно сначала протащить заснятое на возможно большее количество экранов, а потом уже спорить, когда властям слишком поздно что-либо предпринимать, не выглядя при этом мелочными. Конечно, до сих пор он не имел дела с Бартоком Мясником. Человеком, определенно предпочитавшим решать проблемы как можно более насильственным путем.

– Следуйте за мной, – неожиданно приказал Барток. – Я хочу, чтобы вы кое – что увидели.

Он прошествовал мимо них и покинул свою каюту, едва дав двери время убраться с его дороги. Тоби и Флинн обменялись удивленными взглядами и поспешили за ним. Ффолкс, как обычно, одиноко трясся в тылу. Барток проходил коридор за коридором, не обращая внимания на тех, кто отдавал ему честь, когда он проходил мимо, пока наконец не вступил на территорию, которая обычно была закрыта для двух журналистов. Тоби чувствовал нарастающее возбуждение. С момента, когда он впервые ступил на борт, он пытался обманывать, клянчить и угрожать, чтобы сюда проникнуть. Безуспешно. Каждый знал, что там заперто Нечто Большое, секретное оружие вторжения, но никто не знал, что именно. Те же, кто знал, занимали слишком высокое положение или были слишком напуганы, чтобы сказать. Все это довело интерес Тоби до точки кипения. А теперь он получит наконец возможность на это глянуть. Он исподтишка дал Флинну сигнал начать съемку. Выключатель камеры был имплантирован в организм Флинна и мог срабатывать без всяких внешних проявлений – удобный фокус, не раз уже использованный.

Наконец Барток подошел к массивной двери в судовой переборке, которую можно было открыть только после эсперного сканирования, и Тоби только старался не задымиться от нетерпения, пока эспер по другую сторону двери устанавливал их личности. Беглый взгляд на бледное лицо нервничающего Ффолкса позволял предположить, что тот никогда не видел ожидавшего их за дверью, но знал достаточно, чтобы не гореть желанием немедленно это увидеть. Наконец дверь распахнулась, и Барток проследовал внутрь с чуть не наступающим ему на пятки Тоби.

Перед ними лежал громадный зал, окруженный ребристыми стальными стенами. Большую его часть занимал огромный стеклянный бак. Его края достигали по крайней мере тридцати футов в высоту и уходили дальше, чем можно было разглядеть. В баке была густая бледно-желтая жидкость, постоянно ходившая медленными волнами, на манер сиропа. И плавала в этой жидкости огромная, темная, внушающая ужас масса, переплетенная с какими-то хитрыми устройствами, связанная с баком и окружающим миром бесчисленными проводами и кабелями. Масса эта бесформенно колыхалась – нездоровый конгломерат растворенных живых тканей, словно огромная раковая опухоль, погруженная в море гноя. Она ужасно воняла, и Тоби скривился, когда, зачарованный, медленно двинулся вперед. Он расслышал, как позади давится кашлем Ффолкс.

– Великолепно, правда? – спросил Барток. – Вот секрет нашего будущего успеха, единственное, что делает возможным вторжение на Мист. Эта штука все время проецирует экран, не дающий эсперам Миста и их технике обнаружить наше присутствие. У нее есть и другие способности, которые раскроются, когда начнется вторжение.

– Что это за штука, черт ее подери? – спросил Тоби. – Она живая?

– О, да, – заявил Барток. – Вы смотрите на самое последнее достижение биоинженерии. Ученые Империи забрали всех эсперов, заключенных на Девятом Уровне – тех, что остались после прерванного побега, и казнили их. Затем они извлекли тысячи мозгов и сплавили их ткани, чтобы создать единую конструкцию, которую вы видите. Тысячи живых мозгов, сплавленных вместе в один гигантский компьютер-эспер. Единый огромный эсп-глушитель, и более того. Им управляют мыслечерви, которые в прошлом контролировали заключенных – наследие Червемастера. Они вплавлены в мозговую ткань через правильные интервалы, чтобы следить за мыслительным процессом и управлять им. Черви формируют сырую сущность – гештальт, обладающую способностями, превосходящими прямую сумму способностей входящих в нее мозгов, и дают нам возможность сноситься с этой конструкцией посредством телепатии. Она называет себя Легионом.

– Разумы эсперов, – медленно произнес Тоби. – А они… живы там, внутри? Понимают, во что превратились? Барток пожал плечами.

– Никто точно не знает. Теперь они часть чего-то большего.

Тоби медленно приблизился, пока его лицо чуть не коснулось стекла. Он чувствовал, как неподалеку сзади Флинн спокойно снимает все на пленку. Ужас, который почувствовал Тоби от того, что было проделано с тысячами беззащитных людей, заставил его на минуту замолчать, но у него в мозгу уже бешено крутились мысли, как лучше представить все это зрителям. Они захотят узнать все про эту… эту мерзость, а он – единственный, кто может им рассказать. Он собрался с мыслями, взял их под жесткий контроль. Если хочешь сделать хороший репортаж, забудь о собственных переживаниях. Азбука репортера.

– Почему это зовется Легионом? – спросил он в конце концов.

Я Легион, потому что я – многие.

Псионический голос звенел внутри головы Тоби, будто разложившиеся голосовые связки трупа месячной давности. Голос кружился в его мозгу подобно ядовитой змее, корчась, извиваясь и оставляя за собой гнусный след. Это было безжалостное, жестокое вторжение, насилие над мозгом, и Тоби чуть не стошнило. От одного только присутствия этого голоса ему казалось, что он вывозился в грязи. Он изо всех сил старался сохранить над собой контроль, а голос продолжал.

Я все, чем был раньше, и больше, намного величественнее, чем сумма моих частей. Нет эспера, способного устоять передо мной. Их экраны падут, и я буду пировать на их разумах. Я возьму их в себя и высосу досуха. А Мист утонет в крови и страданиях.

Легион говорил одновременно многими голосами – ужасный хор противоречивых акцентов. Они были громкими и тихими, грубыми и пронзительными, все в одном. Неестественная смесь, невыносимо нечеловеческая. А фоном, как далекое море, накатывал и уходил голос тысяч проклятых душ, кричащих в Аду.

– Кто… кто именно сейчас со мной говорит? – спросил Тоби, пытаясь вернуть профессиональное спокойствие. – Мозги эсперов, мыслечерви, гештальт? Кто?

Но Легион не ответил и внезапно покинул сознание Тоби. Облегчение было ошеломляющим. Тоби попятился назад, отчаянно стремясь оставить побольше места между собой и ужасом в баке. Флинн быстро подскочил и поддержал его под локоть. А потом, как это ни удивительно, на вопрос Тоби сдавленным, тихим голосом ответил Ффолкс.

– Мы не знаем, кто с нами разговаривает. Нам представляется, что Легион все еще вырабатывает свою природу. Все, что мы знаем точно – это что у него есть самосознание и он ориентируется в обстановке, и что сила его растет. При теперешней силе он может без проблем уничтожить любой пси-щит, которым эсперы Миста могут от нас отгородиться, а без него они будут беспомощны.

– А какой же силы он достигнет? – спросил Тоби чуть успокоившимся голосом, когда эта тварь убралась из его головы.

– Мы не знаем, – ответил Барток. – Но вам не о чем беспокоиться. Физически Легион абсолютно беспомощен. Он не проживет и секунды вне своего бака. Без нашей технической поддержки и синтетической плазмы, в которой он плавает, Легион вообще не может существовать. Он абсолютно от нас зависим и знает это.

– Но вы до сих пор не знаете, что он собой представляет, – спокойно заметил Флинн. – И на что он способен.

– Что он такое – я вам сейчас скажу, – произнес Барток, впервые улыбнувшись. – Он – оружие. Оружие, которым я сокрушу Мист раз и навсегда.

Спустя некоторое время лейтенант Ффолкс, благополучно проводив Тоби и Флинна в отведенные им каюты, спешно направился в другую часть корабля и тихо постучал в одну из дверей сообщенным ему условным стуком. Дверь открылась почти мгновенно, и он вошел внутрь. Он вспотел, руки его дрожали. Предполагалось, что работает специальное компьютерное подавление следящих систем, но не было способа проверить, работает ли оно на самом деле. Когда дверь за ним осторожно закрылась, Ффолкс вздохнул чуть свободнее. Он кивнул единственному обитателю комнаты, и инвестигатор Разор ответил таким же кивком.

Разор был высоким и грузным, с толстыми пластами мышц и мрачным терпеливым лицом. У него была темная кожа, коротко подстриженные белесые волосы, а узкие глаза были на удивление зелеными. Инвестигатор выглядел вполне спокойно, но Ффолкс не обманывался на этот счет. Он знал, что Разор не хотел сюда попадать. Он вел более чем удобную жизнь в качестве шефа службы безопасности клана Ходзира, пока императрица не решила, что инвестигаторам, в отставке они или нет, более не разрешается работать на Семьи. Вместо этого всех инвестигаторов любого возраста и статуса вернули в прямое подчинение Империи. Работая на клан Ходзира, Разор был богат и влиятелен; теперь он стал всего лишь одним из инвестигаторов, причем старше и, возможно, чуть медлительнее остальных. Но императрица пожелала назначить его в экспедицию на Мист, и он оказался здесь. Хотя сам он никак не рвался на самоубийственные задания. Вот почему пришел сюда Ффолкс.

Разора откомандировали на «Дерзкий», поскольку он когда-то работал вместе с инвестигатором Топаз. Он был ее наставником и инструктором в те дни, когда Империя еще не решила, хорошо это или нет – эспер-инвестигатор. Ответ на тот вопрос дала измена Топаз и ее бегство на Мист. Разор был очищен от всех подозрений, но, когда он подал рапорт о преждевременной отставке, никто не возразил. Предполагалось, что это будет для него второй шанс, шанс доказать свою ценность и верность, а именно: используя личное знакомство, подобраться к Топаз настолько близко, как никто другой не сможет, а тогда – убить. Каковы его чувства по этому поводу – никто не спрашивал. Считалось, что у инвестигаторов чувств нет.

– У тебя есть для меня инструкции? – спокойно спросил Разор.

– Да, – ответил Ффолкс, обегая глазами простую, спартанскую каюту инвестигатора, чтобы не встречать прямой взгляд холодных непреклонных глаз. – Я буду твоим связным с кланом Ходзира. Я с ними в родстве через брак. Мне поручено сообщить, что тебя не забыли и что Семья щедро наградит тебя за работу, выполненную здесь в ее интересах. Я пришел дать тебе информацию о том, что собирается делать капитан Барток, когда Легион снимет щиты эсперов.

Мы могли бы просто сжечь планету с орбиты, но Ее Императорское Величество решила, что желает взятия планеты, а не ее уничтожения. Частично потому, что все еще видит в эсперах потенциальное оружие в грядущей войне с пришельцами, частично чтобы показать, что никто не может бросить ей вызов безнаказанно. Она желает, чтобы вождей бунтовщиков бросили в цепях к подножию трона, дабы каждый видел их позор и поражение.

Таким образом, приказ Бартока состоит в систематическом, но не тотальном разрушении Мистпорта. Допустимы потери до пятидесяти процентов гражданского населения. Город надлежит брать улица за улицей, в рукопашном бою, если потребуется. Все это означает ввержение города в полный хаос и замешательство, что мы сможем использовать к своей выгоде. Когда ты покончишь с инвестигатором Топаз и Мэри Горячкой, ты свяжешься с некоторыми влиятельными людьми, чьи имена и адреса находятся у меня вот в этом списке. Запомни их, а потом уничтожь список. Эти люди были когда-то частью шпионской сети в городе, поставлявшей информацию предыдущему лорду Дезсталкеру. После его смерти некоторые из них обратились к клану Ходзира за защитой и финансовой поддержкой. При поддержке Семьи эти люди после вторжения составят новый правящий Городской Совет. Твоей работой будет сохранять им жизнь до окончания вторжения.

Разор спокойно кивнул.

– Выглядит достаточно просто. А зачем клану Ходзира нужна власть над этой ублюдочной планетой?

– Я не задаю вопросов, – ответил Ффолкс. – Это продлевает жизнь. Но если бы мне пришлось рискнуть и угадать, то я бы сказал, что уцелевшие эсперы – это отличный денежный и людской ресурс. Клан Ходзира смотрит далеко. До свидания, инвестигатор. Надеюсь, больше нам не придется встречаться.

– Ты боишься, – заметил Разор. – Я чувствую в тебе запах страха. Чего ты так боишься, лейтенант?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – сказал Ффолкс. – Мне действительно надо идти. Меня хватятся.

Вдруг он оказался прижат к переборке, и в его горло уперся меч Разора. Ффолкс ловил ртом воздух, и по его лицу стекали крупные капли пота. Он никогда еще не видел, чтобы человек так быстро двигался. Разор приблизил свое лицо к лицу Ффолкса, и тот не смел отвести глаз.

– Ты боишься меня, лейтенант? Это хорошо. Ты должен бояться. Если ты шепнешь хоть словечко кому бы то ни было о том, что я продолжаю поддерживать связь с кланом Ходзира, я тебя убью. Ты веришь мне, лейтенант?

Острие клинка чуть кольнуло шею Ффолкса, и вниз медленно поползла капля крови. Он не осмелился кивнуть, но как-то ухитрился сделать утвердительный жест. Разор улыбнулся, убрал свой меч и отступил назад.

– Значит, мы друг друга поняли. А теперь убирайся отсюда, шпион. Если мне понадобится с тобой переговорить, я тебя найду. А если ты заставишь меня себя искать, я буду последним, кого ты в своей жизни увидишь.

Он открыл дверь, и Ффолкс стрелой бросился мимо него в коридор, несясь во весь опор и плюя на то, что его могут увидеть. Нет платы, которая стоила бы такого. Ничто такого не стоит.

Десантные модули «Дерзкого» отчалили ранним вечером. Подобно серебряным хищным птицам на фоне кровавого неба, они несли воинов Империи вниз, на поверхность мятежной планеты. Эсперы Мистпорта ничего не видели и не слышали, никто не знал, что враг уже здесь. Легион испытывал и раскрывал свои возможности. Теоретически считалось достоверным, что он может прикрывать модули на расстоянии, но, как и многое другое, Легион осваивал это умение в действии. На широком снежно-ледяном плато в отрогах гор Мертвой Головы приземлялись сотни серебряных кораблей; на некотором расстоянии от Мистпорта, но очень близко к небольшому поселению под названием ХардкастлРок. Здесь была вторая и последняя густонаселенная местность на Мисте – все остальное население было рассеяно по мелким фермерским хозяйствам. Небольшой городок, не имеющий особого значения, с населением две тысячи тридцать один человек, согласно данным Империи. Никаких оборонительных систем, весьма низкая технология. Прекрасное место для пробы сил перед главным нападением.

Люди выбегали из квадратных каменных домов, глядя на появляющиеся в небе баржи. Легион мог обмануть эсперов и датчики, но даже он не был в состоянии скрыть от людей внизу грохот такого большого количества летящих машин. По крайней мере на этой стадии своего развития. Горожане собирались за высокими каменными стенами, окружавшими город, глазея и возбужденно переговариваясь, а корабли продолжали прибывать. Люди недолго гадали, что происходит. Большую часть своей жизни они провели, ожидая вторжения и готовясь к нему. К дню, когда Империя придет снова предъявить свои права на Мист как на свою собственность. Люди бросились вооружаться и прятать детей.

Войска выходили из длинных узких кораблей, сгибаясь под тяжестью брони, изолированной от свирепого холода, нагруженные мечами, лучевым оружием и силовыми щитами. На баржах стояли пушки дезинтеграторов, но их берегли для Мистпорта. Десантники быстро окружили место высадки, не обращая пока внимания на город. Имперские войска стояли рядами, ожидая приказа. Закаленные, дисциплинированные убийцы с холодными глазами, нетерпеливо ждущие начала. Сержанты выкрикивали команды, офицеры занимали позиции вдоль строя. А корабли продолжали прибывать, и все больше людей выходили на снег и лед.

Облаченные в тяжелые шубы Тоби Шрек и его оператор Флинн неуклюже выгрузились на холод, коротко выругались и начали снимать. Им приказали снимать все, и лейтенант Ффолкс тоже присутствовал, чтобы не спускать с них глаз. Он смотрел, как строится армия, и раздувался от гордости. Вот в такие минуты радуешься, что ты служишь во Флоте Империи.

И наконец из последнего приземлившегося корабля вышел командующий Имперскими Силами инвестигатор Разор. Он не озаботился надеванием теплоизолирующей брони или мехов, а был облачен только в серебристо-голубой официальный мундир инвестигатора. Холода он не чувствовал, но ведь каждый знал, что инвестигаторы – не совсем люди. Императрица лично назначила Разора командующим всеми силами высадки – потому что до отставки он уже командовал силами вторжения, и еще для того, чтобы показать: невзирая на возраст и связи с Ходзира, императрица доверяет ему полностью.

Штабные офицеры столпились вокруг него, докладывая последние сведения, стараясь продемонстрировать, что все идет как должно. Разор коротко кивал. Он и не думал, что может быть иначе. Сначала всегда все бывает по плану. Адъютант вручил ему бинокль, и он осмотрел городок и прилегающую местность. В обычных обстоятельствах он мог бы связаться через имплантированный передатчик с бортовыми компьютерами и подключиться к их датчикам, но Легион блокировал все частоты, и приходилось пользоваться примитивной техникой. До самого горизонта, кроме города, не было ничего, только снег и лед, и лишь вдалеке поднималась к небу длинная гряда гор Мертвой Головы, холодных и равнодушных, будто все, происходящее у их подножия, не могло иметь никакого значения. Разор слегка улыбнулся. Он это изменит.