Текст книги "Высоты"

Автор книги: Савич Владимир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Великие мысли в голове нанизываются на слова, прорастают образами, изначально фантастическими, но реальными в своей основе.

Между тем земля то и дело отзывается, и радиоволны плещутся у высот и низин.

Звенит Земля, гремит Земля, говорит Земля.

Радиограмма номер шесть:

«Стратостат« Комсомол-1 »Красину, Мурзаеву и Шевченко.

Горячо приветствуем бойцов советской науки и техники, смело штурмующих стратосферу. Уверены, что ваш полет обогатит нашу науку новыми открытиями.

Ивагин, Линецкий, Горячев».

1 Экипаж стратостата «Осоавиахим-1», погибший в катастрофе 30 января 1934 г.

( Прим. перев.).

– 22 – Вы, внизу, прикованы к приемнику и слышите высотные звуки радиозвонов. Экран кипит огнями изображений. Вы постоянно в курсе работ всех трех стратонавтов. Вы видите мягкие тени на лице Инны, которая склонилась над камерой. Свет падает на нее сверху от золотого шара и золотит ее синий комбинезон. Вы замечаете небольшой беспорядок в ее костюме и ваша рука тянется поправить пояс комбинезона, зацепившийся в суетливой работе за угол стола, где Красин ведет свой дневник. Даже локон волос, выбившийся из шлема, вы готовы заправить на место.

Мурзаев записывает текст радиограммы, и вы слышите скрип пера под его рукой. Вот он встает, и весь СССР видит лицо с хитроватой улыбкой. Оно позолочено высотными лучами и потому тени на морщинах лица приобретают багровый оттенок. Мурзаев поднимает брови.

– Алло! «Ленин». Я – «Ленин». Слушай, Земля, советская Земля. В 11 часов 18 минут «Комсомол» достиг высоты 27.000 метров. Давление – 13,36 миллиметров атмосферного столба.

Температура начинает повышаться. После низкой температуры минус 57,6 на высоте 19.000 и 54 градуса на высоте 22.000 мы попали в слой потепления. Температура – минус 49,2. Команда чувствует себя прекрасно. Оболочка наполнилась целиком и заметно расширилась. Продолжаем дальнейший подъем. «Ленин».

Последнее слово Мурзаев произносит так подчеркнуто, что вам остается только поверить – сын Казахстана действительно на высоте.

Мурзаев отходит от экрана, и белые стены каюты, пересеченные тенями приборов и аппаратуры, играют золотым отблеском.

Федя упорно смотрит на экран, и вы видите, как часто мигают его позолоченные ресницы. В игре дополнительных цветов курносый нос становится ярко-розовым. В глазах, утопающих в зеленой тени, блестят золотые искорки. Живописный рельеф живой скульптуры радует глаз.

Ничего и спрашивать: золотому отражению оболочки соответствует радужное золочение Фединой души.

– 23 – И гордость за Красина закипает в вашей груди. В атмосферном треске и дальних разрядах молний слышен мощный голос «Ленина».

. .Непрерывное расширение металлической оболочки способствует устойчивому равновесию нашего шара и увеличивает подъемную силу. Я смотрел в перископ и признал, что предвидения Инны Шевченко и ваши вполне оправдались. Предлагаю всей советской земле и нашим друзьям за рубежом глянуть в перископ..

И гибкая спина Красина проплывает по экрану. Он растягивает перископную трубку и присоединяет ее к экрану.

Вы припадаете к своим экранам и сверлите глазами слепую тьму, что вдруг надвинулась на вас. И вот. . Мутная темнота металлического покрова начинает просвечивать. Вы ищете полосы, точки, игольчатые проколы, откуда мог бы дезертировать гелий – и не находите. Вместо этого отовсюду, куда бы ни повернулся перископ, вам светит темно-зеленый туман. Туман проясняется, когда перископ устремляется к верхушке оболочки.

– Золотой слой растягивается в тысячи раз лучше любых каучуконосов и, утончаясь, дает зеленый свет; он тем ярче, чем тоньше пленка золота. Итак, ученые товарищи глубинного СССР, вы согласны, что оболочке можно за поведение поставить пять? Она не шутит и держится отлично! – объясняет Красин, и в научном контроле участвует весь советский мир.

– Объем стратостата сейчас не 64.000 кубометров, а намного больше. Угадайте, насколько мы потолстели?

Вы начинаете гадать, но никак не можете приблизиться к цифре в миллион кубических метров. Она поражает всех слушателей радиопередач. Огромная колба золотой ткани расширилась в шестнадцать раз и, конечно, должна быть заметна теперь на всех высотах.

Какое счастье москвичам!

– Вас разорвет! – хотите крикнуть вы, но никто не слышит

– 24 – вас внизу, на плоской сковороде, именуемой участком земного шара. А Инна, автор проекта металлической оболочки, как нарочно, подходит к экрану. Широкая улыбка расползается на лице, пожалуй, быстрее, чем сам шар.

– Поздравляю наших советских кузнецов, выковавших точную до микрона оболочку! – кричит она с высоты.

Время приближается к двенадцати часам дня. Вскоре солнце поднимется в зенит и обольет жаркими лучами заснеженную землю, а здесь разогреет докрасна металл «Комсомола». Об этом явлении ясно говорит сообщение экипажа:

«Температура внутри гондолы поднялась до 12 тепла. Вне гондолы температура – минус 35. Нагрев металла выше 89 градусов.

«Комсомол-1» А шар летит и летит вверх, в сплошную разреженность высотных газов, и каждая минута добавляет тридцать-сорок метров высоты. В каждой радиограмме вы ощущаете мощную настойчивость командира высотного корабля. Он смело рвет страницы старых детских учебников физики и сверлит густую вертикаль. Вас охватывает нервная лихорадка. Вы следите за каждым метром высоты, который набирают стратонавты, и хотя экран не всегда показывает цифру альтиметра, в вашем мозгу, как электронные бомбы, взрываются слова: Высота 30.000 метров. Давление – 8,35. Гондола нагревается все больше.

Высота – 36.000. Давление уменьшилось еще в три раза. Температура – плюс 0,1 вне гондолы и внутри – плюс двадцать два.

Шаг за шагом идет, точнее – не идет, а высверливает высоты боевой стратостат «Комсомол». Он подчиняется единодушному стремлению команды познать великую тайну «морозных пустот»

– 25 – и завершить грандиозную революцию в физических науках силами Советов. Да и как не почувствовать, что Красин решил протаранить пурпурную стену поднебесья и доказать, что ученые советской страны мыслят правильно, диалектически, по-ленински, когда находят новые качества в проклятом революцией металле и заставляют его нести новую службу стране социализма.

Золото тянется, расширяется, пухнет нарывом в настоящих «пустотах» высот. А эти «пустоты» отступают перед оседланным золотом, что волей и мыслью коммунаров послушно несет все выше летучую лабораторию большевиков, вооруженную 75-ю приборами астрономической стрельбы.

Нервы ваши истрепались там, внизу. И лихорадочные мысли ползут в голове. Долго ли наши красные братья будут штурмовать баррикады фиолетовых небес? Надолго ли хватит им решимости продолжать гонки по вертикали? Ведь надо думать о спуске, о благополучном возвращении вниз, в теплоту атмосферы пристрелянных астрономических орудий. Надо ведь помнить, что 98 процентов воздушного слоя лежит внизу и золотая пленка вряд ли выдержит давление безумных кубометров гелия, расширившихся уже в триста шестьдесят раз.

А радио «Коминтерн» и его объяснения только поддают жару вашей нервной горячке.

«Слушайте, радиослушатели: оболочка раздулась до двадцати миллионов кубометров. Берите телескопы, бинокли и смотрите вверх! Стратостат виден на расстоянии четырехсот километров от Москвы. Алло! Тула, Калуга, Калинин, Горький, видите вы золотой круг на небе? Знайте, что это летит, не прекращая своих наблюдений, «Комсомол».

И в ответ раздаются радиоприветы двадцати миллионов непосредственных зрителей. Круг видимости ширится все больше и в небо то и дело летят поздравления:

– 26 – «Молодцы комсомольцы! Даешь высоту, как раньше землю.

Ждем победного спуска революционеров науки».

Такие поздравления идут в адрес станции «Коминтерн», и в двенадцать часов она просит прекратить передачу радиограмм, адресованных Красину, Шевченко и Мурзаеву. Станция просит прощения у своих слушателей, ударников страны, и заявляет, что все телеграммы будут вручены победителям, как только они спустятся на землю.

Весь советский мир принимает всемирные извинения. А вас тем временем так переполняет жизнь стратонавтов, что вы... превращаетесь в Красина и начинаете жить его жизнью.

Вы в гондоле. Она бела, как никогда. Острые лучи солнца заливают ее сиянием. Сверкает разумный груз аппаратов. Вдохновенно улыбается Инна с камерой Вильсона в руках. И как вам не радоваться, когда молодая стратонавтка отрывает глаза от аппарата и устало говорит:

– Здесь невероятные бомбардировки. Космики (так она для краткости называет лучи) плывут каскадом. Я устанавливаю автоматический счетчик, струна непрерывно дрожит от электронных брызг.

– Ставь, – соглашается Федя, вглядываясь в пурпурную даль, горящую за стеклом иллюминатора. И, пораженный картиной, он зовет товарищей:

– Смотрите! Какой отдых для глаза!

– Кто не умеет отдыхать, тот не умеет работать, – говорит Инна и прячет лицо, окрашенное золотистым пурпуром, подальше от острых уколов неумолимого солнца этих небес.

Гордые возгласы замирают у них на устах.

– Панорама, но какая панорама!

Весь низ заткался голубыми лентами и совсем не похож на прежнее сверкание глубины, когда 90 процентов атмосферы были попраны ногами ученых ударников. И дальше, поблескивая солнечными лучами, океан сменил свои краски. Изменение плот– 27 – ности воздуха и угла отраженного света сказались в феерических наслоениях радужных лучей.

Вот низ. Он пылает голубым слоем дна. Но немного выше в пространстве воздушная голубизна движется и дает легкую прослойку чистого зеленого цвета. Этот цвет, любимый цвет Инны, пьянит девушку. Вот здесь, на высоте, нужно было показать Жюлю Верну зеленый луч.

– Весна цветов, настоящая весна! – восклицает она, совсем забыв об аппаратуре и о том, что эти сияющие голубые дали дышат смертью ветров, туманов и циклонов, рождение которых видел молчаливый Федя.

За зеленой каймой, кстати говоря, изогнутой полукругом (очевидно, она охватывает голубые центры дна), плывут желтые круги, за ними – оранжевые, и у стены бывшего горизонта, абсолютно размытого светом, возникают яркие дуги красных лучей.

Они то пурпурные, то малиновые. И мощным размывом входят в пурпурный полумрак черных высот.

– Да, это – полная, непрерывная радуга, созданная солнцем, блестит в колесоподобных слоях азота и аргона.

– Теперь прощай, кислород! – говорит Федя. – Мы в царстве азота...

– ...Которое встретило нас огнем, – говорит Мурзаев и, чувствуя жару, быстро сбрасывает комбинезон. От него несет паром. Инна следует его примеру. Затем, не теряя ни минуты, берет новую пробу воздуха.

Федя видит в окно гондолы, как маленький грузик падает на острый кончик стеклянной трубочки и разбивает ее, точно и разумно. В трубку втекает разреженный газ. Мурзаев включает ток, и к открытому краю трубочки примыкает легкая плавкая пластинка и запечатывает ее.

– Проба взята удачно, – радуется Инна.

До 12 часов осталась одна минута.

Стрелка мирно постукивает в круглой тишине гондолы. И этот стук заражает Красина странным гневом. Это – гнев нервной

– 28 – деятельности. Он подобен удару плетью. Федя вспоминает, что он обещал точно в 12 отправить свое радиописьмо, а это письмо еще не готово, потому что не достигнута наивысшая высота, откуда можно рапортовать большевистской земле. Гнев струится в глазах, и в красно-фиолетовые лучах взгляд становятся внушительным, полководческим. Эту перемену замечает Инна, видит Али Мурзаев.

– Али, включи микрофон, – строго говорит Федя и садится у экрана передатчика. Али щелкает рычагами и садится на контроль.

И вот с облачных кислородных высот сбегают живые волны.

Они бросаются в эфирный потолок и падают на дно, резко отраженные слоем Хевисайда. Вся земля слышит гордый голос командира «Комсомола»:

«Внимание»! Говорит «Ленин». Слышите? Я – «Ленин», волна 69 сантиметров! Передайте наш горячий привет большому юбилейному съезду комсомола и наш рапорт с берегов голубой республики о том, что его сыновья в полдень достигли высоты в

39.700 метров!

Передайте горячий привет великому полководцу СССР и Коминтерна, любимому вождю пролетариата, нашему родному товарищу Сталину! Да здравствует ЦК ВКП (б) и ЦК ВЛКСМ!»

На последних словах дрожит голос нашего Феди. Но мы, вся земля, разделяем это волнение и, будто настоящие пилоты, ощущаем под ногами тишину воздушного пола, составляющего 39.700 метров. Громкое «ура» рвется из нашего горла. Оно, должно быть, сотрясает стены всех радиофицированных домов и гремит рядом со стартовой комиссией, которая неустанно следит за полетом. Как жаль, что это громкое поздравление не слышит наша любимица Инна Шевченко и ее друзья!

«Внимание, говорит «Ленин»! – слышим мы снова на дне воздушном. – Приняли от вас соответствующее поздравление. Слышимость прекрасная.

– 29 – Сообщаем последние наблюдения: микробарометр – 1,76. Температура вне гондолы – плюс 13, внутри – 29. Нагрев металла оболочки достигает 97 градусов.

В этой разряженной атмосфере золото начинает размягчаться. Однако расширение оболочки идет нормально, прошу взглянуть в перископ…»

Зеленый луч, намного светлее предыдущего, загорается на сотнях тысяч экранов. Золото светится цветом весенней травы. Оно пылает зелено-изумрудным огнем. А мы смотрим и радуемся безумству храбрых, которые летят на вязких пластинках плавящегося золота. Радуемся и тревожимся, а спокойный Красин рычит с поднебесья:

«...Космические лучи перешли на новую ступень, их снова больше, чем внизу. Команда чувствует себя бодро и уверена в благополучном спуске. Переходим к личным приветствиям».

Родные вспыхивают. Ведь это голоса их сыновей, их мужей и отцов гремят на земле. Они не отрывают глаз от экранов, а мы, невольные слушатели, представляем, как скачет от радости маленький сынишка Федора, как сияет его жена.

А как гордятся старик Мурзаев и старуха-казашка, прильнув к экрану.

«Слово предоставляется Мурзаеву, седеющему комсомольцу…»

И покрасневший, как стратосфера, казах появляется перед экраном.

«Говорю я, Мурзаев. Товарищ отец и товарищ мать! Ваш верный сын говорит с настоящего поднебесья. Уведомляю вас, что я честно выполнил вашу просьбу и все подметки ободрал, разыс– 30 – кивая вашего бога, чтобы передать ему старинный привет. Оказывается, бог дезертировал и даже адрес оставить позабыл…»

Мы хохочем от выдумки Мурзаева. И снова включаются емкие антенны небес, и снова шипит поджаренный мороз в высотных аппаратах «Комсомола».

На экране мелькает точечной электропылью женское лицо.

Это – Инна, наша энтузиастка. Улыбка смывает выражение глубокой усталости и красит ее прозрачные глаза. В глазах ураган магнитной заразительной радости.

Она коротка, как никто:

– Товарищи! Прилюдно и всемирно голубая невеста передает высотный привет своему голубому жениху.

На землю течет мягкий интимный свет. Он движется, как огромная радиоволна, и радует молодых.

«. . Товарищи, думаю, вы нам позволите прерваться на десять минут, чтобы пообедать. Ждем сообщений о приеме нашего радио в 12 часов 10 минут...»

Но советская земля, влюбленная в ударников неба, не хочет расстаться со своими любимцами даже на десять минут. И выражением коллективных желаний гремит титаническая труба станции «Коминтерн»:

«Желаем вам приятного аппетита».

Пусть обедают на высоте сорока километров, пусть похлебают суп с электрическими макаронами и поломают зубы о поджаренные облака! А мы внизу поднимем дружеский тост и провозгласим за обедом громкое «ура».

4 В послеобеденное время страна вновь включает свои приемники. И в треске атмосферников, в шуме моторов и трамвайных электроискр вновь слышит страна бодрый голос неутомимого Горячева.

Он сообщает данные атмосферы. Он говорит о том, что со стороны Варшавы идет циклон, воздушные массы несутся со скоростью 20 метров в секунду на земле и на высоте 40 метров – и о том, что стратостат заметно сносит на восток..

Перисто-слоистые «цирро-стратусы» высоко заносят свою снежную ладонь над красной столицей. И золотая точка, до сих пор видимая в окуляре, исчезает в облаках. Воздух начинает жить собственной жизнью и напоминает людям о своих неприятных качествах. На земле, в Москве, флаг треплет слабенький ветерок, а в Варшаве он гудит смерчем и грохочуще ревет в свою черную трубу. В Стокгольме он срывает пену и швыряет волны Балтики на ледяной берег. В Ленинграде закипает морозным туманом.

Система ветров делает новый разворот. Ветер швыряется вихрями и широкой фрезой ползет по земле. Это – настоящий циклон и потому прежняя обдувка земли сменяется игрой воздушных масс. Это – холодный фронт идет войной на теплый. Это – температурные волны, что ползут друг на друга, наступают и бьются между собой, завихряясь на высоте и рождая дикие скорости воздушных масс. На высоте они опасны для аэропланов и аэростатов. Они захватывают машины в мощные течения заоблачных пространств и ломают их. Мощные ветропады, воздушные Ниагары таят в себе тысячи сюрпризов.

Могучий верхний пассат убегает от холодного фронта и бросается в высоты. Его называют ветром Кракатау по имени вулкана, который выбросил газовые массы на высоту 83.000 метров.

Этот ветер пронизывает сеть температурных швов земли и порождает прозрачное волнение высот.

– 32 – А тем временем со стороны Варшавы новости все хуже и хуже.

Давление падает катастрофически быстро, и хотя мы знаем, что наши герои защищены броней температурных фронтов, – беспокойство за спуск охватывает миллионы. А станция «Коминтерн» подливает масла в огонь.

«Товарищи коротковолновики, следите за радиограммами «Ленина».

Магнитные волны выползают из всех щелей земли и перекашивают привычные углы радиоприема. Циклон еще издали заносит свой магнитный кулак и, как всегда, дробит овалы радиоволн, рассыпая вокруг треск атмосферных разрядов. А радиоприемник молчит, как немой. По голубому экрану телевизора ползут белые барашки московских облаков. Шипит электрофоном репродуктор и редкие трески нарушают однообразный гул. Вся страна сидит за приемниками, прильнула к громкоговорителям, ждет, а «Комсомол» молчит.

Напрасно Москва зовет его на все голоса. Зовет настойчиво и терпеливо. Напрасно она задерживает передачу слов и трижды повторяет вызов; воздушный шар молчит. Москва делает перерывы на две-три минуты и вновь призывает морозную даль откликнуться хотя бы словом.

Голубое безмолвие убивает нас. Мы не верим в возможность катастрофы, гоним даже тень подозрения, но тревога стучит если не в мозг, то в сердце. Что произошло? Почему молчит Мурзаев?

А эфир свистит, хрипит, мяукает от дальнобойных настроек заядлых коротковолновиков. В эфире слышится рев двойного зверинца. Циклон сам по себе, а радиосвиньи – тоже сами по себе.

Репродуктор шипит от двойного натиска.

И вдруг...

В эфир вторгается чужая волна и начинает говорить. Но передача так далека, так искажена, что вы разбираете только отдельные слова. Кто-то, захлебываясь от собственного рычания, подает

– 33 – голос, и только отдельные слоги всплывают более-менее разборчиво из мощных тисков магнитного плена.

...Ле ...гово ...омо ...Ниомо ...Ава ...анод ... – Вью... Свью... лью... гррр... кррр, – твердят свое атмосферники. – Что такое, что такое? – вскидывается вопросом страна, великая страна.

Но рупора «Коминтерна» отвечают гудением сумасшедших волн. Неужели это хриплое бормотание надо понимать как сигнал того, что:

– О снижении говорить нельзя.

Никто не понимает, в чем дело. Авария в гондоле? Удушье или просто ужасные шутки магнитных циклонов и ветров Кракатау, что прерывают связь с высотой?

Бормотание внезапно смолкает, как и началось. Кажется, ктото тонул, боролся с волнами, затыкавшими рот. Теперь волны победили неудачника, и мертвое молчание воцарилось в великом океане.

Слышен лишь «Коминтерн»:

– Я Земля, приняли вашу телеграмму, просим повторить. .

Но повторения не слышно, и черное колыхание эфирных точек, замкнутых на экран «Комсомола», несется на вас.

Проходит минут двадцать с хвостиком.

В адрес «Коминтерна» со всех сторон летят молнии. Московский телеграф гудит от натиска принятых телеграмм. Тревога принимает разнообразные формы. Общество французских стратонавтов ругает нас за задержку и:

– Во имя человеческой гуманности просим приказать «Комсомолу» пойти на снижение.

А немецкая частная станция (вероятно, какого-то фашиста) передает:

– Поздравляем с мыльным пузырем, который лопнул!

Вы закипаете. Наглые издевки радиобандита выворачивают вас наизнанку. Каков шантаж! Их смешит сама мысль о том, что наши смелые товарищи погибли на недосягаемой высоте, разбив себе лбы. Едва вы успокаиваетесь, как вас снова смущает стран– 34 – ная телеграмма какого-то ученого норвежца:

– Напоминаю коллегам из Москвы, что по теории моего земляка Вегарда верхние слои атмосферы состоят из замороженных кристаллов азота и поэтому дальнейший подъем грозит ударом о стеклянный колпак нашей планеты.

. .Как жаль, что этого геморроида не слышит Мурзаев! Он нашел бы, что ответить, если бы услышал такое. Вероятно, он слышит, только не желает тратить драгоценную энергию на радиоперебранку. Он наверняка хохочет и радует этим Инну и Федю.

Он – жив, черт побери, старый воздушный наездник.

– А если жив, то почему молчит?

Вы задумываетесь и перед глазами встает картина. Раздутый до крайних пределов золотой шар диаметром в полкилометра подхвачен диким ветром Кракатау и унесен в восточном направлении, где он ударяется о стеклянные кристаллы азота. Кристаллы вспарывают брюхо стратостата и гондола со скоростью метеорита падает в пятидесятикилометровую бездну. Она нагревается от тепловых ударов. Где-то за Волгой рушится на землю сплошной слиток из алюминия, золота и остатков обгоревшей гондолы с людьми, угодившими ненароком в этот небесный крематорий.

Дикая картина погрома! Для науки ничего не осталось! Ваше сердце истекает кровью!..

Вы уверены в обратном, но двухчасовое молчание уничтожает весь ваш природный оптимизм.

Эфир молчит. Молчит радист Мурзаев. И как ни гонится «Коминтерн» за обрывками высотных волн, его огромная антенна остается пуста. Звенящая тишина в приемнике..

Часы отбивают ровно два...

«Коминтерн» еще раз просит коротковолновиков следить за волной в 69 сантиметров и прекращает трансляцию переговоров Земли с «Лениным». Экран потухает и тяжелая тоска овладевает вами...

Незнание!

– 35 – Это – самая позорная форма пассивного бытия, что сейчас никак не может быть преобразовано в активное. Как бы ни были вы сильны внизу – «Комсомолу» вам не помочь.

5 Высота!

Дикая высота лежит под ногами «Комсомола». На этой высоте весь свет – внизу. 99,9 процентов отблесков ушли на синее дно газового океана. А остаток еле окрашивает темно-красный фиолет неба с убийственным палящим солнцем. Оглядимся вокруг сквозь закопченное стекло и застынем...

Звезды горят тревожно и строго. Они утратили свою интимность и даже патетичная Инна не может придать им в воображении что-либо напоминающее знакомый нежный облик. Это сухая ночь – с солнцем в центре угольной черноты.

Колючие звезды, черт возьми! А как искрятся, бушуют миллиарды песчинок, кристаллов. Млечный путь ловко выгнул шею и добрался до самого солнца, грозя сейчас отважным пилотам.

Созвездие Орла распахнуло над солнцем широкие крылья. Возле вьется гадюка, задушенная Офиухом*. А над солнцем пылает, замахивается палицей титанический Геркулес.

Инна стоит и, глядя в высокий купол звездного неба, слушает объяснения. Федя раскрывает перед ней тайны астрономии.

Мурзаев дожевывает шоколад и убирает электрокухню. А перед Инной развернулась панорама звездного мира. Вот внизу под солнцем, недалеко от его края, натягивает свой огромный лук южный Стрелец. Он целится не столько в Скорпиона, сколько в само светило, что стоит у него на пути. Инна вздрагивает, думая о страшной высоте, и закрывает глаза.

* Иначе созвездие Змееносца ( Прим. перев.).

– 36 – Но красный мрак фиолетовых глубин все стоит в глазах, пересыпается точечками... Высота! Необычайная высота! Больше пятидесяти тысяч метров.

Высота – неостановима, ибо воздушный шар «Комсомола» летит все вверх и вверх, вплоть до той точки равновесия, где сам газ встретит сопротивление золотой ткани и перестанет расширять оболочку. Экипаж высотного корабля заметно волнуется.

На такие высоты никто не залетал, таких прыжков к ним никто не совершал. Больше всех волнуется Мурзаев. Побледнев, он возится с аппаратурой и раз за разом убеждается, что она действует исправно, что батареи не иссякли и дают искры. Но почему ничего не слышно снизу, с земли? Почему ни одна их телеграмма не доходит до адресатов, не сообщает им о новостях и тайнах, отвоеванных упорным кораблем у мертвой заоблачной природы?

Али советуется с Федей, но оба они не понимают, по какой причине прервалась двусторонняя радиосвязь.

В гондоле царит тишина. Эта тишина нервирует Инну и она готова вмешаться, сама разобрать аппаратуру и покарать какойнибудь провинившийся контакт. Но страшное любопытство удерживает ее у научных приборов – в голове уже вполне сложилось решение проблемы космических лучей. Она только проверяет собственные выводы и пишет, без конца пишет в широком блокноте. А в голове парит радостная, захватывающая мысль. Она будоражит, волнует Инну; беспокойство Али и Феди кажется ей лишь временным поражением, которое легко исправить, чтобы снова идти на штурм небес и, достигнув максимальной высоты, начать победоносный спуск на Землю, что пылает сейчас, как чужая неизученная планета.

Инна пишет и пишет.. В ее записях столько мысли, столько поэзии.. Подтверждаются ее смелые гипотезы: их она защищала в аудиториях УФТИ, а после они разлетелись фейерверком дискуссионных статей по всей мировой научной прессе, и в первую очередь советской. Ей всегда казалось, что привычное вращение земного шара создает электромагнитный эффект, порождает по– 37 – токи электрических бурь на всем меридианах и параллелях; излишки энергии, скапливаясь на полюсах, превращаются в живописное полярное сияние.

Турбинное вращение Земли, считает она, всегда рождает слои космических лучей, находящихся во взаимосвязи с электромаг-

нитной панорамой всей Солнечной системы. Мало того, высота слоя «космика» всегда влияет на состав атомного распада и синтеза и говорит о возрасте планеты. .

У Инны множество плодотворных мыслей, предположений, подтвержденных теперь научными данными. Ей хочется поскорее известить Линецкого о том, как она собирается использовать силу космических слоев – огромный аккумуляторный запас энергии – для расщепления атома тяжелого элемента.

Это великие мысли, они открывают перспективу будущего.

Девушка охвачена небывалой радостью и даже опасности, грозящие стратонавтам на каждом шагу, не пугают ее. Она готова отстаивать свое мнение:

– Земля является своеобразным типом турбогенератора. Планета, как и другие небесные тела, порождает токи магнитных энергий..

Как хорошо жить с этой мыслью, впитывать ее всеми клетками юного мозга и предвидеть крупные победы новейшей советской физики. Ведь вертикальная гонка их «Комсомола» открывает титанические высоты, утверждает идейную высоту новых октябрьских поколений. Здесь последние достижения и перспективный план будущих работ. .

Инна делает заметки, стремясь вместить в простые человеческие слова малейшие оттенки мысли. Не прекращая наблюдений и забывшись от восторга, она смотрит в иллюминатор без защитного стекла. Она раскрывает глаза и нагромождение звезд, лишенное мерцаний и лирических глубин, впивается сотней жал в тонкий зрительный нерв.

Инна ослеплена. Игольчатые капли звездных уколов стоят в глазах. С тихим стоном отходит она от иллюминатора и на протя– 38 – жении нескольких минут ничего не видит.

– Что с тобой?.. – тревожно спрашивает Федя.

– Там столько звезд, там полярное сияние... – говорит молодая девушка-ученый и опускается на сиденье, растирая глаза.

Предупрежденные товарищи вооружают глаза специальными стеклами и смотрят на широкий черный мир, который загорается перед ними густой россыпью колючих звезд и полосами удивительного сияния в дальних овалах северного края. Свет колышется, играет, перемежаясь желтыми резкими тенями. Прекрасная корона радует Али и Федю. Они некоторое время любуются зрелищем и, пожелав Инне побыстрее привести глаза в порядок, хватают карандаши и вписывают наблюдения в блокноты. Девушка слышит скрип карандашей. Жмуря свои ослепленные глаза, она диктует то, что видела чистым невооруженным глазом.

«По моему мнению, космические лучи и полярное сияние, что мы изучаем сейчас, имеют между собой связь, которую можно выразить пятой формулой Линецкого.. » – пишет Федя.

Закончив записывать факты, Федя сверяет свои пилотские таблицы. После видит, как внизу бушует месиво облаков, как яростно текут ветры Кракатау, как звучит атмосфера, и решает уйти от ударов циклона вверх.

Вверх! Вот настоящее спасение от ветропадов, от пушистых кулаков морозных или теплых воздушных течений. А тем временем атмосфера вернет себе равновесие и это значительно облегчит нормальный спуск.

И он не препятствует шару сверлить высоты…

И шар неудержимо несется вверх к сыпучим полосам полярного сияния...

Новая мысль тревожит Мурзаева. Он еще раз пытается включить аппарат и снова убеждается, что связь прервана далеким северным сиянием, которое протянуло свои магнитные стрелы из дальних краев Арктики и парализовало телевизоры. Великое сожаление щемит его сердце. В эту незабываемую минуту они наблюдают игру полярного сияния, а внизу его никто не видит: эк– 39 – раны большой земли молчат лишь потому, что полярное сияние прервало связь, между тем как золотая оболочка (на это определенно указывают замеры потенциала оболочки!) зарядилась огромным запасом атмосферного электричества.

Какая удача – ток достиг 43 миллионов вольт при небольшом ампераже. Удача состоит в том, что Инна может использовать ток для расщепления тяжелого элемента, до сих пор, не распадаясь, выдерживавшего на земле бомбардировки током в 15 миллионов вольт. Это огромное напряжение стратостат аккумулировал, прошивая своим лётом температурные и электромагнитные швы советской земли.

Порывистое нетерпение мучает старого комсомольца. Али готов уничтожить препятствие, приковавшее их дорогую Инну к сиденью, лишившее ее на время зрения. Он спрашивает, стоит ли использовать высотный ток для расщепления тяжелых атомов или лучше попытаться воспользоваться им для радиосвязи, тем более, что аппаратура рассчитана на большие напряжения, предусмотренные еще на земле, когда товарищи конструировали гондолу. Инна открывает глаза и шепчет нетерпеливо и страстно:

– Подожди немного, глаза... А пока подключи к передатчику. Может, ток пробьет магнитную броню, созданную короной полярного сияния, если твои 750 вольт не справились с задачей.