Текст книги "Вороньи игры"

Автор книги: Саша Канес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Но в папиной квартире жила Эда! Сама не знаю почему, но я сразу влюбилась в этого ребенка. Эде было почти три года, и она все время смеялась или, по крайней мере, улыбалась, когда уставала смеяться. Я не могла даже представить себе, что это моя родная сестра. Сводная сестра, конечно, но все равно родная.

Мы осторожно вошли и тихо затворили входную дверь. Эда спала. Рядом с ее кроваткой дремала в кресле толстая уютная нянька – в американской терминологии бебиситтер. Няньку звали Анжелиной, и была она родом из-под древнего армянского города Эчмиадзина. Анжелина, бездетная вдова, приехала в Америку лет десять назад по приглашению дальней родственницы. Той потребовалась для внучки недорогая бесправная сиделка, говорящая по-армянски. Внучка подросла, и родственники, проживающие в пригороде Лос-Анджелеса – Глендейле, отказали армянской няньке и в доме, и в содержании. Виза у женщины оказалась давным-давно просрочена, и денег на билет в Армению взять было неоткуда. Но помогли «добрые люди», и Анжелина «пошла по рукам» – стала профессиональным бебиситтером в семьях, где не могли много платить, но в дополнение к паре долларов в час обеспечивали пожилую женщину едой и койко-местом. Так по чьей-то рекомендации Анжелина попала в дом к моему отцу. Неудивительно, что первые слова сестричка сказала по-армянски и уже только потом залепетала на русском, английском и арабском.

Войдя в квартиру, я поставила сумку с вещами на пол и сразу прошла к кроватке девочки. Почему-то я очень волновалась. Мажда с отцом волновались еще сильнее. Они молча замерли у меня за спиной. Я ступала, как могла, осторожно, но Анжелина была прекрасной няней и чувствовала приближение любого постороннего объекта. Она мощно всхрапнула и открыла большие карие глаза в тот момент, когда я подошла к кроватке. Я кивнула пожилой женщине и наклонилась над Эдой. Я хотела не разбудить ребенка, а только лишь посмотреть, но девочка проснулась. Она не заплакала, не заканючила. Она улыбнулась, потом громко засмеялась и потянулась ко мне своими ручонками! Мы стали друзьями… стали сестрами…

Несмотря на мое сопротивление, отец с Маждой вытащили меня обедать в ресторан на набережную. Они аргументировали это тем, что Эдочке пора гулять и она может побегать по открытой деревянной набережной возле океана. А Анжелина, наоборот, нуждается в отдыхе, и, пока мы гуляем, она сможет пару часов подремать в кровати.

Мажда одела дочку и предусмотрительно собрала в сумку несколько пластмассовых игрушек, пакетик с йогуртом и мюсли. Понятно, что меню ресторана «Якорь» не идеально для двухлетнего ребенка. Впрочем, как оказалось, взрослым туда тоже лучше не ходить. У меня возникло впечатление, что это заведение ориентировано исключительно на страдальцев, ностальгирующих по советскому прошлому. Я, разумеется, не застала в полном объеме эпоху «развитого социализма». Но и в «обновленной» России за прилавками магазинов осталось немало набыченных теток с золотыми зубами и пергидрольным перманентом. Парочку таких удалось импортировать в качестве официанток и владельцам «Якоря». Шеф-повара я не видела, но подозреваю, что он тоже учился крутить котлеты и варить макаронные изделия в одном из периферийных кулинарных техникумов типа того, что еще за десять лет до моего рождения воспел один из главных юмористов страны.

Пожалуй, впервые в жизни мне реально захотелось выпить. И, словно настоящая новорусская интуристка, я затребовала водки с селедкой и картошкой. И это с моей-то эфиопской физиономией! Отец, судя по всему, был удивлен тем, что его дочь не пожелала ни знаменитой брайтонской фаршированной рыбы, ни сочащихся растопленным маслом котлет по-киевски, а предпочла выпить водки с нехитрой закусью. Но снова промолчал.

– Надеюсь, вас не очень смущает, что ваша падчерица будет пить водку? – спросила я Мажду, вынимавшую из сумки Эдины игрушки. – Ведь вы не пьете алкогольных напитков, не правда ли?

– Я составлю вам компанию, – тихо сказала жена отца. – Если бы я была хорошей мусульманкой, то не женилась бы за вашего папу и не стала бы изгойкой своей семьи… Поставьте и мне рюмку, – сказала она обслуживающей нас толстой тетке в мятом переднике.

Тетка фыркнула и, ничего не ответив, устремилась в кухонные недра. Осталось непонятно: собирается ли она принести рюмку или просьба клиентки проигнорирована? Я еще раз отметила, что наших соотечественников в Америке можно распознать безошибочно. Вместо дежурной американской улыбки на лицах выходцев из бывшего СССР, как правило, угрюмая напряженность. В особенности это заметно среди работниц сферы торговли и питания в местах компактного проживания бывших советских граждан.

Тем временем Эдочка несколько раз обошла вокруг меня. Вообще-то, как мне показалось, она с самой первой минуты неотрывно следила за мной, но ничего не говорила. Я слышала от нее только «да» или «нет», когда ее одевали и договаривались, какие игрушки брать с собой.

– Мама, мама! А она моя настоящая сестричка? – Чтобы не оставалось сомнения, о ком она спрашивает, девочка даже потрогала пальчиком мою коленку.

– Конечно! Ее зовут Эва.

– Эвридика, – зачем-то подправила я. – Но так, конечно, Эва.

– Эва, Эва! А почему ты такая черненькая?! Ведь папа белый и мама белая. А ты блэкмен!

Так меня еще никто не называл. Я засмеялась. Сестричка тоже развеселилась.

– Блэкмэн, блэкмэн!

– Блэквумен, если уж на то пошло! – не переставая смеяться, возразила я. И дополнила: – Блэк рашн вумен! И еще я – тигре!

– Тигра? Тайгер?

– Не тигра, а тиг-ре! Ти-гре!

– Р-р-р! – Эда подпрыгнула и повисла у меня на коленях.

И Мажда, и папа очень смутились. Им почему-то казалось, что я могу обидеться на ребенка. Какая глупость!

– У Эвы была другая мама… – грустно проговорил отец.

– Другая?!

Эда обернулась к матери. В глазах ее появилось недоумение.

– Да-да, другая, – кивнула Мажда.

– А теперь ты – ее мама?

Возникла пауза, которую необходимо было разрядить.

– Конечно, да! Она тоже теперь моя мама. У меня две мамы!

Не отпуская девочку с колен, я пожала Мажде руку. В Маждиных глазах сверкнули слезы. На отца я не смотрела. Честно говоря, мне неприятно было говорить то, что я сказала. У меня только одна любимая, потерянная, так рано ушедшая из моей жизни мама. Но как, скажите, это объяснить ребенку, моей единственной родной сестре, почти родной маленькой сестре…

Отец опять молчал. Это было уже слишком! Я все больше злилась. Ведь я уже сделала все для того, чтобы мы могли как-то нормально общаться. И даже Мажда шла мне навстречу в первый же день нашего непростого знакомства. Я с горечью осознавала, что эта молодая женщина воспринимает папину отстраненность точно так же, как и я. Я едва успела познакомиться со своим отцом, но ощущение его слабости раздражало и бесило меня. И еще больше бесило, что вижу это не только я, но и другие.

Мы немного выпили, и я немало узнала о жизни новоявленной мачехи. Разумеется, мне было уже известно, что несколько лет назад отец летал в Эфиопию. Он потратил немало сил и времени, чтобы найти следы моей мамы, жены, сгинувшей в мутной пучине «красного террора». Ничего, кроме заверений в ее неизбежной гибели, он не получил. Немногие найденные им свидетели подтвердили, что маму, как и многих других, забрали и увезли туда, откуда никто не возвращался. Соратники «черного Сталина», Менгисту Хайле Мариама, не оставляли даже могил, на которые могли бы прийти оставшиеся в живых родственники казненных. Ужасный итог дальней поездки!

Возвращался отец в Америку через Каир. Рейс из Аддис-Абебы сильно задержался, и самолет на Нью-Йорк улетел. Следующий полет был только через день, и папу разместили в гостинице рядом с международным каирским аэропортом. Чтобы не сидеть просто так в четырех стенах, отец записался на экскурсию. Раз уже довелось оказаться в этих краях, он решил посетить Каирский национальный музей и своими глазами увидеть пирамиды и сфинкса. Папе повезло: он попал в русскую группу. Вела группу только что окончившая университет Мажда. К тому моменту она, младшая дочь в семье, успела потерять обоих пожилых родителей и даже сходить замуж. До свадьбы Маджа не знала жениха, сосватанного ей дальними родственниками, и почти не успела его узнать. Муж работал водителем такси и разбился на каирской окружной дороге меньше чем через месяц после свадьбы. Мажда оказалась в полном одиночестве. Никакой близости со старшими братьями и сестрами не было. Единственный родной дядя, мамин младший брат Бассам Зуаби, жил в Иордании. Он ни разу не пригласил племянницу в гости и, приезжая по нескольку раз в год в Египет, не встречался с ней, даже не звонил. Дальние родственники, устроившие ее несчастный брак, сочли гибель молодого супруга дурным знаком и прекратили с Маждой всякое общение.

Отец сам не понял, как так вышло, что после экскурсии он пригласил симпатичную и умную девушку поужинать с ним. Ему тоже было печально, одиноко и не хотелось оставаться один на один со своими мыслями.

Этот ужин едва не закончился катастрофой. Вернее, он едва катастрофой не начался. Мажда, разумеется, знала, что мусульманской девушке не положено проводить вечер с мужчиной другого вероисповедания. Но все-таки, будучи экскурсоводом, она ощущала себя относительно свободной и согласилась, не предполагая, в сколь неприятной и унизительной ситуации они оба могут оказаться. Чтобы не затруднять себя поисками и поездками на такси по вечерним каирским улицам, отец предложил своему симпатичному экскурсоводу поужинать в рыбном ресторане, расположенном на первом этаже отеля. Мажде это место тоже было удобно, так как в одиннадцать вечера ей предстояло встречать группу российских туристов, направляющихся в круиз по Нилу.

Прямо на входе в отель Мажду остановили охранники и на повышенных тонах стали требовать объяснений, почему она, египтянка, пришла с мужчиной-иностранцем, явно не мусульманином. Отцу никаких претензий не предъявляли и даже продолжали ему натянуто улыбаться. Поняв, что происходит нечто скверное, папа попросил зареванную Мажду объяснить причину скандала. Та, не переставая плакать, объяснила, что охранники уже вызвали полицию и ей предстоят огромные неприятности и наверняка увольнение. Мусульманин-мужчина может без всяких проблем проводить время с девушками любого вероисповедания, но мусульманка не может себе позволить прогулку с иноверцем даже в такой относительно светской арабской стране, как Египет. Слава богу, мой папа, бывший комсомолец и член КПСС, как и многие из нас, был абсолютно беспринципен в религиозном плане. И я с ним совершенно согласна – девушку нужно было спасать, и действовал он правильно.

Отец заявил охранникам, что они ошиблись, так как он является правоверным мусульманином. Стражи порядка, равно как прибывшая к месту инцидента полицейская бригада во главе с офицером – молодой женщиной в темно-синем хиджабе, опешили.

– Я татарин! – провозгласил отец, протягивая свой американский паспорт. – Русские татары – все мусульмане.

– Где это написано? – Офицерша пролистала папин паспорт, но ничего, кроме неопрятной эфиопской визы, внутри не было.

– В американских паспортах не пишется вероисповедание.

– Во-ро-нов Петр! – прочитала полицейская по складам.

– Воронов – татарская фамилия! – сказал отец и решительно забрал документ. – Я эмигрировал из Советского Союза в США, так как меня преследовали за изучение и распространение Корана.

– Куда вы вместе идете? – последовал вопрос. – Мусульманка не может подняться к вам в номер, если она не ваша жена. Вы должны это знать, даже если вы – мусульманский татарин из Америки.

– Но мы не поднимаемся в номер. Мы идем ужинать в ресторан.

– Все равно нельзя, так как потом она может подняться с вами в номер, и мы уже не сможем проследить за ней. Вы должны выбрать другой ресторан, тот, который не внутри гостиницы.

Благодарная Мажда немного успокоилась, но отец чувствовал себя оскорбленным.

– А если мы поженимся? – спросил отец.

– Если она ваша жена, вы можете вести ее куда хотите.

– Тогда организуйте нам вступление в брак. У нас мало времени, и мы голодны. Здесь есть рядом мечеть и специально обученный мулла?

Все участники начавшегося было скандала потеряли дар речи. Мажда решила, что чего-то просто не поняла. Разговор велся на английском языке, а им она владела несколько хуже, чем русским.

– Нужны родители, я думаю, чтобы свидетельствовать… – промямлила офицерша.

– Наши родители в раю! Свидетельствовать будете вы.

Мажда вся светилась, когда рассказывала эту историю. Действительно, таким мужчиной можно гордиться! Пока Мажда рассказывала мне про их знакомство, отец тихо вышел из-за стола и катал с Эдой пластмассовую машинку по деревянному настилу. Да, тогда, в Каире, он, наверное, был куда красноречивее. Впрочем, с Эдой он и теперь общался вполне активно: они с удовольствием обсуждали, как лучше усадить синего плюшевого медвежонка в кузов ее розового пластмассового самосвала.

Я не стала дослушивать историю про свадьбу, дав понять Мажде, что эти подробности мне уже ни к чему. Они счастливы – и слава богу. Но для меня моя мама – моя мама! И она оставалась одна, когда твердо знала, что отца больше нет. Поэтому я считаю, что меня тоже можно понять. А Эдочка – классная! Я смотрела на сестренку, и в моей голове крутилась единственная мысль: «Как здорово, что я теперь не одна в этом мире!» Хотя, конечно, жаль, что эта маленькая девочка – не тигре!

Равнодушная к самой Мажде родня оказалась неравнодушна к ее выбору. Никто не поверил в мусульманские корни ее нового супруга. Никогда не общавшийся с Маждой дядя Бассам проклял ее, а двое братьев даже поклялись на Коране убить младшую сестру-отступницу. О проживании в Египте не могло быть и речи. Отцу удалось перевезти молодую жену к себе в США, и они начали новую жизнь.

Некоторое время назад Мажду разыскала вдова недавно скончавшегося дяди Бассама – Ханан. Ее корни были с Кавказа. Ханан, разумеется, прекрасно говорила по-русски, терпеть не могла ни своего покойного мужа, ни всю Маждину родню. Те, в свою очередь, ее почему-то очень боялись. Ханан обратилась к мужу своей племянницы, то есть к моему отцу, за какой-то профессиональной консультацией. Мажда не имела представления, чем папа помог ее родственнице, но Ханан в ответ на его услугу без труда удалось успокоить семейные страсти и добиться если не горячей любви между Маждой и родственниками, то, по крайней мере, равнодушного покоя и холодного мира.

Папа все же вернулся к нам с Маждой и прервал молчание. Он оставил младшую дочку катать своего медведя между «Якорем» и зачуханным ларьком по прокату видеофильмов и компьютерных игр. О безопасности ребенка можно было не беспокоиться – благо там не ездили не только автомобили, но даже велосипеды. И пешеходов было немного.

– Чего ты хочешь, дочка? – спросил он меня.

– Еще выпить и закусить.

Я усмехнулась, насадила селедочный пласт на излишне переваренную четвертинку картофелины, полила пахучим подсолнечным маслом и подняла свой дринк:

– За Эдочку! Ваша жизнь – не мое дело, но за сестричку вам спасибо!

От паршивенькой «Смирновки № 21» меня передернуло, но селедка с картошкой моментально поменяли «минус» на «плюс». В усталом организме наступило умиротворение.

– У тебя же сотрясение мозга было, – тихо сказал отец. – Я бы на твоем месте ничего не пил.

– Хорошо, – согласилась я. – На моем месте не пей. Что ты хотел: чтобы я тебе сказала, чего я хочу от этой жизни? Чем хочу заниматься?

– Именно.

– Я хочу летать!

– Не понял…

– А чего ты хотел в мои годы, папа?

– Я учился в летном училище. Мне некогда было что-то хотеть.

– И я хочу, чтобы мне было некогда.

– Ты хочешь стать… летчицей? Это серьезно?

– Летчиком, папа, летчиком! Есть профессии, у которых нет пола. Можно стать продавщицей, но летчицей стать невозможно. Летчиц просто нет! Не бывает!

– Может быть, ты и права, – задумался отец. – Я, конечно, знаю, что ты пыталась что-то делать в этом направлении…

– Я хочу только этого. Я уже налетала двенадцать часов на «Сессне» в аэроклубе. Сможешь – помоги мне сделать американскую лицензию. Не сможешь – я прорвусь сама. Я способная. Никто раньше, чем я, не вылетел самостоятельно. Я буду летать профессионально. Я своего добьюсь. Ты мой отец, ты знаешь, что я – тигре!

– Не обольщайся, Эва!

– Я обольщаюсь?! – Я готова была броситься на родного отца.

– Нет, ты, наверное, неправильно меня поняла. Ты у меня замечательная, конечно. Я про тигре… Поверь мне, тебе лучше не знать, в каком убожестве, апатии и безделье живут в большинстве своем тигре сегодня…

– Я не в большинстве! Я не боль-шин-ство! Я единственная! Я – Эвридика! Я – твоя дочь! Мне плевать на остальных! Даже если тигре пребывают в убожестве, а русские спиваются, а европейцы легли под арабов и вырождаются.

При последних словах вздрогнула Мажда.

– Извини, Мажда, я не о тебе, я о ситуации. Папа! Я все знаю. Ну и что из этого? – воскликнула я. – Чем мне себя поддержать, папа? Чем укрепить веру в себя? Я везде не своя. В России я темнокожая, коричневая, можно сказать, ворона в серой стае. В Эфиопии я буду вороной белой. Чтобы утвердить себя, буду настаивать, что я русская до мозга костей. Среди арабов я стану еврейкой, так как великий предок мой – царь Соломон. Но и для евреев я никто, а американцы сами не знают, кто они. Только для тебя я дочь. И пойми меня, ради бога! Я с детства потеряла все. Спроси у своей Мажды, что такое жить вначале без отца, а потом и без матери. Мне повезло, у меня был дед Леша, которого убили почти на моих глазах. У меня есть Батый, мой великий учитель, ему я обязана тем, что жива и верю в себя. Но он навсегда останется для меня человеком, который сговорился с тобой, согласился врать и врал мне долгие годы.

Он попытался прикрыть ладонями глаза. Жалобный жест!

– Папа! Прекрати! – одернула я его.

Мне было тошно, но я не могла остановиться на полуслове:

– Я никого не осуждаю. Ты решил, что так лучше. Это твое право. Никто не знает, чем бы все закончилось, если бы все пошло по другому пути. Может быть, ты стал бы бомжом, а я превратилась бы в малолетнюю шлюху и наркоманку. Простите, Мажда, но вы бы продолжали кутаться в свой хиджаб среди вашей ублюдочной родни. И точно не было бы Эды. А мама… не знаю… не вижу… понимаю, что мамы не стало бы все равно!

Я орала на всю набережную. Люди оборачивались на мой крик. Но мне было плевать. Меня прорвало. Впервые за много-много лет я смогла себе позволить быть просто истеричной девчонкой, набрасывающейся со всеми своими заморочками на задрюченного жизнью обескураженного отца.

– У меня так рано не стало никого! Не стало тебя! Не стало мамы! Зачем она поехала в эту сраную Эфиопию? Какое она имела право куда-то ехать, когда у нее дома я?

Я повернулась к Мажде:

– Мажда, вы… Тьфу, ты! Какая ты мне «вы», черт побери?! Такая же соплячка, как и я! Ты, Мажда, поехала бы куда-нибудь, откуда можно не вернуться? Ты бы оставила Эду на эту вашу Анжелину? Ты бы уехала сама в свой еб…й Египет, где тебя может прибить твоя сраная родня?

Мажда всем своим перепуганным видом показывала, что никуда не поедет от своего ребенка.

– Вот видишь, родная, ты не уедешь. И ты молодец! А меня все бросили на этой земле – и я стала сильной! А мне хочется хотя бы иногда побыть слабой и маленькой. Так ведь и не довелось!

– Да и мне не очень… – прошептала Мажда, и я поняла, что это правда.

Я взяла со стола салфетку, смочила ее в минеральной воде и вытерла свою физиономию.

– Ладно. Простите меня… Сорвалась…

Ответом мне было испуганное молчание.

– Папа, родной, все – хрень собачья! Ты спросил, что мне нужно, – я отвечаю. Я хочу летать!

Отец вытащил из кармана мобильник и включил его: он отключал его, чтобы никто не докучал нам.

– Можно я отойду на минутку? – спросил он нас с Маждой. – Ничего секретного, но мне так будет проще говорить. Просто, как Мажде уже известно, не ты первая, кто у нас так страстно рвется в небо.

– Ты? – обратилась я к Мажде.

– Нет… – отмахнулась та.

Отец приложил трубку к уху и направился в сторону Эды. Девочка еще минуту назад с интересом смотрела в мою сторону. Очевидно, она слышала мои вопли, и они вызвали у нее искреннее недоумение. Теперь, когда все стихло, она продолжила увлеченно складывать в кузов своей игрушечной машинки найденные ею маленькие камушки и пробки от кока-колы.

Семейная прогулка

К моему приезду папа взял отпуск. Он очень надеялся, что наша встреча с Маждой и Эдой пройдет мирно, и запланировал совместную автомобильную поездку по стране дней на двадцать, чтобы показать мне Америку и скрепить новые семейные узы. По всем человеческим понятиям идея безумная. Но и мы все были вполне безумны, так что нам это подошло.

Папин расчет, что мы с Маждой найдем общий язык и отношения выстроятся сами собой без его участия, как ни странно, оправдался. Но из-за всего того, что произошло на моем злосчастном рейсе, сами планы нарушились. Неожиданный полет в Норвегию, мое пребывание в больнице – все это привело к тому, что к моменту моего появления у папы оставалось только десять дней до выхода на работу. А тут еще я выступила со своей страстной мечтой!

Но отец все-таки нашел вариант, подходящий для всех. В городе Коди, в штате Вайоминг, у него был приятель по недолгому афганскому плену – Вадим Деянов, пилот-инструктор. В отличие от папы Вадим обучался не в вертолетном, а в самолетном училище. В Афганистане ему пришлось намного тяжелее, чем отцу. Он провел в страшном плену у душманов больше года. Вадима вынудили принять ислам, и только благодаря этому ему удалось выжить. Так же, как и отца, его забрали американцы. Некоторое время он тоже поработал у Фелда и участвовал в созданном отцом «афганском фонде». Но без неба жить не мог и в конце концов сумел вернуться к своей профессии и в Америке.

В американской армии, понятное дело, Вадима никто не ждал. Не принимали его и в серьезные пассажирские компании. Но, сдав все необходимые экзамены, он нашел работу на почтовых самолетах на американском Западе. Там же он подрабатывал, катая богатых туристов над Йеллоустоун-парком на маленькой «Сессне-172». Иногда находились желающие научиться водить маленький поршневой самолетик. Деньги на этом Деянов зарабатывал очень небольшие, но был готов заниматься любимой работой и бесплатно. Вот с ним-то папа и договорился о продолжении моего пилотского образования.

Папа решил, что мы все – он, Мажда, Эда и я – полетим в столицу Юты город Солт-Лейк-Сити. В аэропорту возьмем машину и поедем в сторону Вайоминга через два красивейших природных парка: Титон и Йеллоустоун. По мнению отца, Эда уже достаточно выросла, чтобы без особого напряжения сопровождать нас. Единственный, кто не желал нашей поездки, была Анжелина, обожавшая девочку до безумия, но в конце концов и она приняла неизбежное, решив съездить на это время в Сиэтл к единственной своей родственнице, с которой еще не успела испортить отношения.

Следующий день после моего приезда стал днем сборов. Поздно вечером, не говоря ничего отцу, я позвонила своему однофамильцу и несостоявшемуся любовнику Саше на номер его московского мобильного телефона. Говорили мы очень коротко, так как он, разумеется, пребывал в Германии в госпитале. Вначале казалось, что он моему звонку обрадовался. Рассказал, что операция прошла успешно и вроде бы даже решился вопрос с новой работой. На слово «работа» он упирал с особой важностью и таинственностью, и я решила, что он все-таки не стал учиться на повара, но будет делать карьеру в какой-то очень серьезной спецслужбе. Саша попросил сообщить, когда я соберусь возвращаться из США, чтобы мы с ним смогли поскорее встретиться.

Потом я поведала ему про совместный полет с Ханан и про предшествующую встречу с этой дамой в московском аэропорту. И он снова напрягся, как тогда, когда я рассказывала про свою встречу на подмосковном аэродроме с казахом-террористом и его черным носатым товарищем.

– А ты уверена, что это она? То есть та же самая?..

– Я уверена.

– И ты точно не придумываешь?

Так ко мне еще никто не обращался.

– Ты что, сдурел, парень?

– Ну, прости, просто как-то уж больно много совпадений…

Я почувствовала, что сорвусь, если не закончу разговор немедленно.

– Все! Разговор закончен! До свидания!

Я положила трубку. Мне было страшно горько. Саша был первым мужчиной, который мне по-настоящему, не по-детски понравился. И вот такое… Телефон застрекотал. Саша звонил мне.

– Прости! Я понимаю, что не прав!

– Ладно! – От сердца слегка отлегло.

– Эта Ханан тебя не узнала?! – спросил он, и я поняла, что он звонил, чтобы задать этот вопрос, а извинение уже так, заодно… – Ты уверена?

– Уверена! – ответила я.

– Умоляю, будь осторожна! Звони мне чаще, но чтобы тебя никто не слышал. Понимаешь, никто!

Чего в его голосе было больше – заботы обо мне или о своей работе? Я, конечно, понимала, что работа его волновала сильнее, чем я. Но пыталась убедить себя, что так правильно и что мне не на что обижаться. Мне даже стало казаться, что я тоже участвую в чем-то очень важном.

Большое Соленое озеро мы увидели в иллюминаторе подлетавшего к Солт-Лейк-Сити самолета. Грязно-желтый водоем раскинулся севернее города. Озеро это, кстати, не такое безжизненное, как израильское Мертвое море, здесь даже водится какой-то непритязательный рачок. Самый большой остров Соленого озера соединен с берегом дамбой и является природным заповедником, в котором пытаются сохранить и размножить бизонов, чудом выживших после Великой бойни конца девятнадцатого века.

Мы получили в рент-а-каре заказанную из Нью-Йорка машину и поехали в центр города обедать и искать место для ночлега. При этом если мы с отцом и Маждой устали от переезда, то проспавшая весь перелет Эда была всем довольна и весела.

Мы припарковались возле симпатичного китайского ресторана, расположенного в самом центре города, и, оживленно обсуждая завтрашние планы, направились к входу в это учреждение дальневосточного общепита. Услышав русскую речь, возле нас остановился вызывающе неопрятно одетый немолодой уже человек. Без всяких предисловий он раздраженно спросил:

– Вы что, русские, что ли?

– Да, мы говорим по-русски. А что?

– А почему ты черная тогда? – Он бесцеремонно ткнул в меня пальцем.

– Так получилось!

– Black Russian, черная русская, что ли?

Он скорчил рожу, но я жестом показала отцу и Мажде, что не нуждаюсь в защите. Происходящее меня даже забавляло. Эда смотрела на нашего неожиданного собеседника открыв рот.

– И какого хрена вы сюда приперлись?

– А в чем проблема? Нельзя, что ли? Или вы против?

– Да мне-то как раз плевать. Это вам тут делать нечего! Не понимаете, что ли, куда приехали?

– В Солт-Лейк-Сити, штат Юта, Соединенные Штаты Америки. Ты ведь нас сюда привез, папа? – обратилась я к отцу. – Или что-то не так?

Человек посмотрел на нас, как на идиотов, отвернулся и плюнул на тротуар.

– Это же мормонский штат. В Юте живут мор-мо-ны. Это вы понимаете? – Он нервно прикурил сигарету. – Кстати, меня зовут Михаил, я – из Мытищ.

Я подтвердила, мол, нам известно, что Юта – штат с преобладающим мормонским населением, и это нам, собственно, и кажется интересным. И Мытищи нам тоже хорошо известны, хотя они и далеко отсюда. Михаил из Мытищ развел руками:

– Что тут может быть интересного? Они же придурки, идиоты, животные!

– Кто?

– Как это кто? Мормоны, разумеется, греби их мать!

В воздухе запахло родной мытищинской толерантностью.

– Вы ведь небось в отпуск сюда приехали? Отдохнуть собрались, да?

– Ну да, вроде как… Вы угадали…

– Отдохнете вы тут, как же! – Он иронически рассмеялся и пристально осмотрел нашу компанию. – О том, чтоб девочек тут снять, вы сразу забудьте! Об этом нечего и мечтать.

Мажде, судя по всему, показалось, что ее русского не хватает и она просто «не догоняет», как принято теперь говорить. Она было попробовала пробормотать что-то вроде того, что у нее и не было в планах снимать в Юте девиц, но Михаил уже махнул рукой на неразумную женщину. Он испытующе смотрел на отца, по-прежнему держащего на руках маленькую дочурку:

– Чтоб ты знал, парень: казино здесь нет. Даже в картишки с друзьями не перекинешься. Запрещено. А в час ночи прекращают продавать любую выпивку. И до шести утра даже в магазине на автозаправке, хоть в ногах у них валяйся – они тебе холодильник с пивом не откроют и ни одной банки не продадут. Можешь сдохнуть – твоя проблема.

Думаю, что папу «парнем» не называли уже очень давно. Он в недоумении молчал и, похоже, не осознавал в полной мере всей бедственности своего положения. Мажда в силу особенностей происхождения и ущербности воспитания, видимо, не могла себе представить, как горько валяться в ногах у персонала на гэзолин-стэйшн в половине второго ночи и молить о пиве. А Михаил тем временем продолжал разворачивать ожидавшие нас страшные перспективы.

Затянувшись сигаретой, он заглянул мне в глаза:

– Если ты не п…шь, что ты русская, то должна понять…

– Что понять?

– Рассказываю. У меня дружок здесь есть, Сеня.

– О господи! – вырвалось у меня.

– Так вот, Сеня как-то пришел ко мне в гости. Не в первый раз, скажу вам. Мы часто с ним сидим вместе.

Мажда испуганно взглянула на отца. Активно поддерживала беседу только я. Михаил поочередно обращал свой горящий взор на каждого из нас. В глазах каждого, включая Эдочку, он искал и понимания, и сочувствия.

– Часа два мы у меня на кухне сидели и все, что было, выпили.

– Неужели?

– Да-да! Выпили мы никак не меньше, чем полгаллона, но все-таки дело такое – решили добавить. Но взять-то негде! Два часа ночи уже было, до шести утра шабаш. И Сеня рванул к себе домой. Пешком побежал, на своих двоих! Ему, блин, примерещилось, что у его тестя в кладовке могла заваляться заначка. Ему надо было только перебежать долбаный парк. И он не до-бе-жал!

– Какой ужас! – вскричала Мажда.

Как Мажда потом мне призналась, ее всю жизнь пугала темнота и безлюдные парки.

– Так что произошло с вашим другом? Расскажите уже! – Отец знал про страхи жены и хотел, чтобы рассказ этого забавного мужичка перестал напоминать детский ужастик.

– Неужто непонятно, что произошло? Что вообще может произойти в этом поганом городе? Его взяли копы! Звери! Ведь копы здесь тоже мормоны! Сеня остановился под деревом, чтобы отлить, а они его повязали и сволокли в участок! А я сижу жду! У меня все на столе разложено, стаканы стоят, сохнут, а его нет. Вдруг звонок. Сеня звонит из участка и говорит, что они его готовы отпустить только под залог. Мерзавцы!

– И какой же они требовали залог? – поинтересовалась я.

– Сто долларов! Они требуют сто долларов с человека, который в два часа ночи отливает в городском парке! Подонки! Вы бы видели моего Сеню! Откуда у него вообще могут быть деньги? По одной Сениной роже ясно, что жена ему и квотера не даст.