Текст книги "В тишине (ЛП)"

Автор книги: Сара Пинбороу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Глава двадцать шестая

Руки Гвен напряглись, пот и дождь смешались на ее лице, пока она бежала вниз по коридору центра для детей-аутистов. Где-то наверху разбилось окно. Сиделки выглядывали из комнат, лица взрослых пылали любопытством, беспокойством и необходимостью участвовать в процессах.

– Назад внутрь и заприте двери! – крикнула на них Гвен, боковым зрением замечая фигуры за своей спиной. – Назад!

Двигаясь по узкому коридору, Гвен повернула за угол, быстро заглядывая в каждую комнату. Так, где же оно? Через три двери дальше, прямо в конце центра, она наконец остановилась.

Уставившись в маленькую комнату, она очень осторожно поднесла руку к уху.

– Джек? – прошептала она. – Поторопитесь. У нас инцидент.

– О Боже!

Голос заставил Гвен подпрыгнуть. Повернувшись, она схватила женщину за руку и настойчиво, но аккуратно оттолкнула ее от двери.

– Я сказала, всем держаться подальше! Я хочу, чтобы вы пошли и ждали в приемной. – Гвен надеялась, что ее собственные руки не дрожали очень сильно. Кровь, состоящая почти только из одного адреналина, бежала по ее венам.

– Я его сиделка! – округлое лицо женщины дрожало, пока она глотала слезы от шока. – Я Чери Дэвис, сиделка Райана. Он совершенно аутичен. Я забочусь о нем с самого его появления. Эта женщина… его мать, Эдриенн. У нее сегодня день посещения. – Женщина замолкла. – О боже. – Рука поднялась ко рту, и она испустила всхлип. – Что это? Оно причинит ему боль? Я не могу его оставить. Я не могу.

Гвен теребила женщину за руку.

– Стойте здесь. Вы можете понадобиться.

Она не ответила ни на один из вопросов. Ответов у нее не было. Оставив женщину прислонившейся к стене, Гвен осторожно посмотрела на дверь и в комнату мальчика. Ничего не изменилось.

Окно было разбито, выбито вовнутрь с такой силой, что некоторые осколки покрыли строго вида брюнетку, скрученную и валяющуюся на ковре. Ее бледная наманикюренная рука была отсечена от запястья, а большой кусок стекла воткнулся прямо под подбородком, торча вверх и отражая остекленевший взгляд ее глаз. Гвен даже не думала подойти и проверить пульс. Ей не нужно было других доказательств, кроме собственных глаз, чтобы сказать, что мать мальчика более чем мертва. Кровь была повсюду. Огромный, увеличивающийся бассейн под телом, большие пятна на стенах маленькой комнатки, где, должно быть, артерии ей перерезали, пока сердце билось, марая красным потоком все, чего оно касалось.

Гвен взглянула на маленького мальчика, сидящего на полу по-турецки. От материнской крови его соломенно-светлые волосы потускли, тонкие поблескивающие струйки стекали по гладкому лицу, которое оставалось бесстрастным. Он пел мягко и идеально, несмотря на лежащую поблизости мертвую мать и ужасное создание, присевшее перед ним с протянутой рукой, прикасающейся к его тонкому маленькому горлу.

– Он поет постоянно. – Сиделка материализовалась около нее. Она разглядывала хаос, ужас увиденного отразился в ее сдавленном шепоте. – Он поет, чтобы отгородиться от мира. – Гвен чувствовала тепло женщины рядом с собой и не могла заставить себя оттолкнуть ее.

Тяжелые быстрые шаги отозвались на по-больничному тяжелому ковру, и Гвен, вскинув голову, увидела бегом приближающихся Джека и Катлера. Она подняла руку, обращая взгляд к мальчику и пришельцу в комнате. Инстинктивно Джек замедлил шаг, Катлер последовал его примеру, обесшумливая свое появление.

Молча отступая, Гвен позволила Джеку рассмотреть ситуацию самому. Его глаза прочли бы все быстрее, чем она смогла бы объяснить. Джек впритык подошел к комнате, держась стены, Гвен пошла за ним крошечными шагами, подкрадываясь к месту событий.

– Он абсолютно аутичен, – прошептала она ему. – Постоянно поет.

Джек кивнул. Медленно достал портативную тюрьму.

– Нужно оттащить ребенка от него. Я не могу схватить его в ловушку, пока он трогает ребенка. Он может вскрыть ему горло внутри ловушки.

– Я не чувствую пустоту, о которой говорил Янто, – Гвен позволила Джеку отойти от себя. Если они собирались отвлечь пришельца, чтобы вывести Райана, им нужно было быть в разных частях комнаты.

– И я не чувствую, – тихо ответил Джек. – Но оно обычно не сохраняет людям жизнь.

Гвен посмотрела на тело женщины.

– Ей не сохранило.

В центре комнаты пришелец откинул голову, красные лучи излились из черных дыр в голове, исследуя безмятежное лицо мальчика. Непропорциональной формы дыра несколько раз разинулась и захлопнулась внизу головы, а под конец издало какие-то звуки.

– Остальные прекращали.

Слова звучали так, словно просачивались сквозь воду, искаженно и клокоча, и хотя существо прикладывало много усилий произнести их, смысл был ясен.

Гвен посмотрела на Джека. В дверном проеме появились сиделка и Катлер, перекрывая выход. Джек не дал им сигнала отойти, как и не дал Гвен понять, что хочет начать отвлекающий маневр, чтобы перехватить ребенка. Он нахмурился. Гвен знала этот взгляд. Ему стало любопытно.

Он сделал два шага вперед и склонил голову.

– Что ты имел в виду под «остальные прекращали»?

Пришелец не отрывал взгляда от мальчика, но качал головой по сторонам, словно купался в звуках.

– Они позвали меня. – Слова звучали грубо, без тона или резонанса, как лай, словно слова были преступлением против самой природы существа. – Издалека. Ничто принесло меня к звукам. Они были прекрасны.

Джек осторожно прошел в дальний угол комнаты, присаживаясь там, откуда мог видеть и пришельца и ребенка. Поющий ребенок поднял голову, глаза на гротескно слепленный серый образ перед собой.

– Ты с Тихой планеты?

Красные лучи стали тоньше и слабее, края размягчились.

– Мой мир не имеет названия. Нет имен. Нет звука. Нет взгляда. Только ты один. Навсегда.

Джек нахмурился.

– Так почему ты здесь? – он на дюйм приблизился к мальчику, и Гвен увидела портативное устройство в его руках. – Мы должны быть худшим кошмаром для тебя.

Существо вздохнуло, его рот потерял форму.

– Я… – оно замолкло. – Я неправильный.

– Почему ты убил тех людей?

Какой-то долгий момент Гвен слышала только пение мальчика. Это было «Иисус Милосердный». Песня, которую она наверняка слышала сотни раз до того, но никогда не проникалась ею так сильно. Если бы ее сердце не разрывалось от напряжения, оно бы наверняка разбилось от безупречного эмоционально чистого исполнения.

– Звук. Я хочу звук. – Существо покачало головой, и Гвен почувствовала движение воздуха от этого движения. – Но они не работали. – Впервые пришелец обратил взгляд от ребенка к Джеку. – Когда я брал органы и делал их частью себя, они не работали. Я не могу издавать звуки. Только слова.

В первый раз Гвен почувствовала волну ужасного одиночества, о котором говорил Янто. Кристальное забытье и опустошенность от полного одиночества.

– Звук издают не органы, – Джек подался вперед и был в зоне доступа от ребенка. Это люди. Живые. Мы ведь не машины.

Рука пришельца разрезала воздух, всего лишь на чуть-чуть отодвинувшись от шеи ребенка, контакт нарушился. Джек встал в позицию для действия, Гвен приготовилась схватить ребенка и выбежать с ним.

– Смотрите! – указывая, воскликнула от дверей Чери.

Райан поднялся с пола и дотронулся до лица пришельца. Катлер чертыхнулся, Гвен разделяла его злобу. Момент был упущен. Пришелец вновь сфокусировался на ребенке, его собственная рука вновь дотронулась его горла. Чери издала короткий смешок.

– Он никогда не делал так раньше. Никогда никого не касался. Он даже не подавал признаков, что замечает чужое существование! – хлопнув в ладоши, она одарила их радостным взглядом, словно не было убитой женщины на ковре и пришельца посреди комнаты. Гвен уставилась на нее, затем посмотрела на Джека. Он долго рассматривал пришельца и мальчика, а затем спрятал портативную тюрьму в потайной карман шинели, прежде чем податься назад.

– Джек? – нахмурилась Гвен. – Какого черта ты творишь?

Джек поднялся.

– Он никогда не делал ничего подобного раньше?

Сиделка покачала головой.

– Никогда. Он только пел. С тех пор, как научился говорить. Так он не подпускал к себе мир.

– Что думаешь, Джек? – Гвен притопнула ногой. Они должны спасти ребенка, прежде чем эта вещь опять исчезнет у них на глазах.

Он не смотрел на Гвен, завороженный руками мальчика на лице пришельца.

– Думаю, эти двое созданы друг для друга.

– Что?

– Все предельно ясно. Так они будут счастливее.

– Про меня слегка забыли, Харкнесс, – сказал Катлер из проема. – Как бы там ни было, это Торчвуд. Почему я ждал чего-то другого?

Джек переводил взгляд с пришельца на мальчика.

– Джек? – прогремела Гвен. Одно дело Катлер – он не был одним из них, но она была частью команды. И требования Янто в ее ухе разъяснить ситуацию делу вовсе не помогали.

– Им нужно стать единым целым. Взгляни на них. – Лицо Джека было исключительно серьезно. Гвен редко видела у него такое, но каждый раз, когда он боролся с собой, принимая решение, которое шло в совершенный разрез со всеми его убеждениями о гуманности. Гвен почувствовала, как ее собственная злоба отступает. Посмотрев на дверь, она увидела кивающую Чери.

– Что сделать, Джек? – Глаза Гвен метались между пришельцем и людьми.

Впервые Джек посмотрел на нее и улыбнулся.

– Ты не понимаешь, Гвен? Вот этот парень – иной, потому что не хочет этот мир. Он хочет изоляции. Полного одиночества. Он не понимает самой концепции общества, компании, коммуникации… – Джек не беспокоился о том, чтобы говорить тихо, наоборот, становился более энергичным, объясняя. – Все, что является частью нашего мира, он прячет за пением. – Он повернулся к Чери. – Я правильно понимаю?

Сиделка кивнула, слезы все еще стекали по щекам, размазывая тушь по лицу.

– И я могу представить, что на Тихой планете наш визитер их эквивалент аутиста. Он хочет контакта с кем-нибудь или чем-нибудь. Поэтому-то он и пошел за музыкой. – Джек взглянул на Катлера. – Поэтому он и убивал лучших певцов. Ради силы эмоций в их исполнении. Чтобы суметь разделить эмоции. – Он слегка покачал головой.

– Чудовищная изоляция и одиночество, которые почувствовал Янто… – Гвен почувствовала, как от понимания стало пощипывать кожу. – Это были эмоции пришельца. Как он живет всю жизнь.

Джек кивнул.

– Ужасно, не так ли? Представь, нет света, нет звука, ничего, кроме самого существования. Нет воспоминаний, чтобы лелеять. Нет чувства любви. Нет осуждения от какого-то подобного тебе, с кем можно быть в контакте. Абсолютное одиночество.

Гвен наклонила голову.

– И что ты предлагаешь делать? Отпустить его? Отправить назад?

– Нет, нам нужно облегчить существование их обоих.

– Как? – нахмурилась Гвен. Она не понимала.

– Мальчику нужна изоляция, а пришельцу нужно что-то, что сделает изоляцию терпимее.

– Джек, просто говори на чертовом английском.

– Вместо поглощения голосовых связок, он должен поглотить ребенка целиком.

Гвен замерла.

– Ты же не серьезно. Как мы можем допустить такое?

Темная и печальная бровь изогнулась в дугу.

– Как мы можем не допустить?

– Ведь… – Гвен шагнула вперед. – Ведь он всего лишь маленький мальчик. Мы должны увести его от этой штуки и послать ее обратно.

Джек покачал головой.

– Не мерь его жизнь своими нормами. Для него здесь ад. И если мы пошлем существо обратно, мы приговорим его. Ты и правда сможешь жить с этим?

– Он прав, – мягко прошептала Чери. – Это то, что нужно Райану. Его мать мертва. Отца мы не видели с момента его появления здесь. У него никого нет. – Она замолкла. – И он ненавидит мир.

– Это сумасшествие, – покачал головой Катлер. – но это по-сумасшедшему имеет смысл.

Гвен посмотрела на идеального ребенка – его волосы слиплись от материнской крови, крошечные руки уделяли рельефному существу больше внимания, чем родившей его женщине когда-либо. Она видела желание в этих руках, жадно пьющих годы темного одиночества существа, пока его юный голос продолжал настойчиво фонировать музыкой, так не к месту рядом с истерзанным остывающим телом.

– Оно втягивает меня назад, – прогавкало существо. – Вам незачем больше бояться меня.

– Скажи мне, – Джек пригнулся между ними. – Ты можешь поглотить все? Можешь сделать мальчика частью себя? Не убивая его?

Существо кивнуло.

Джек повернулся к Гвен.

– Уговор?

– Уговор, – и она была согласна. Катлер пробормотал свое «да», а Гвен даже смотреть не нужно было на сиделку, чтобы знать, о чем та думает.

Джек улыбнулся.

– Тогда давай. – Поднявшись, он присоединился к Гвен у стены.

Пришелец раскрыл расщелину рта и откинул голову назад, вытягивая тонкую шею. Щели на гладком черепе стали шириться, а Гвен смотрела одновременно пораженная и ужасающаяся, как твердая форма стала расщепляться. Там, где Райан касался щеки пришельца, пухлые детские пальцы стали растворяться, соединяясь воедино с темным облаком, которое еще секунду назад было твердой формы, его частицы меньше, чем масса пришельца пульсировали, пока два тела не воссоединились в одно тонкое облако. Гвен была уверена, что видела тень улыбки на его лице, пока он не испарился.

Темная туча нависла над ними в идеально безмятежном миге, а потом вылетела через окно в небо, исчезая в Рифте и на другом конце вселенной.

Последние отзвуки «Иисуса Милосердного» зависли в воздухе как недосягаемое послевкусие; призрак всей той музыки, за которой от мира прятался Райан. А потом вдруг они оказались в тишине.

Часы на стене громко затикали, настаивая на том, что мир неумолимо движется вперед. И наконец Джек улыбнулся.

– Итак, в межпланетном общении сделан большой шаг вперед. – Он мигнул Гвен. – То есть, давайте признаем это. Невозможно стать ближе, чем эти двое.

– Харкнесс? – Катлер прильнул к дверной раме. Сложив руки на груди, он кивнул в сторону сиделки. Чери прошла в маленькую комнату, смотря через разбитое окно, на лице застыла маска страха, несмотря на бьющий по глазам дождь. – Боюсь, она может прибегнуть к сильным напиткам?

– О, поверь мне, мы знаем способ получше.

– По-любому, – сказал Катлер, доставая из кармана мобильник, – позову команду, чтобы прибраться тут. Если у вас нет возражений?

– Действуй. Она нам не нужна.

Гвен посмотрела на застывшее, смирившееся выражение лица покойной и гадала, как бы та приняла результат. Она надеялась, что женщина была бы счастлива за своего ребенка. Гвен вздохнула. Бессмысленное занятие. Если ты мертв, то мертв. Беспокойства этой женщины закончились.

Поворачиваясь, Гвен оставила комнату и ее ужасное содержимое позади. Казалось, в последнее время было слишком много смертей. Неожиданно она ощутила острую необходимость побежать домой, обняться с Рисом, съесть китайской еды на вынос на диване и притвориться, что в мире все в порядке. И всего на пару часов это возможно. Рис оказывает на нее такое влияние. Он может быть не самым захватывающим мужчиной на планете – что Гвен уж знала наверняка, с тех пор как стала работать с человеком, который претендует на звание – но Рис был самым надежным и он любил ее, а под конец дня, чего еще сильнее она могла бы желать?

Джек сжал ее руку.

– Ты в порядке?

– Аха. – Прогоняя темное облако с лица, она улыбнулась. – Да. Просто рада, что все закончилось.

Покидая центр для детей-аутистов Хаванна, впервые за день Гвен была счастлива почувствовать тяжелые дождевые капли, скатывающиеся с волос.

Глава двадцать седьмая

Джек надолго припал к бутылке с водой, пока мужчина счищал барный стул рядом с ним и садился.

– Думал, ты отвалишь от меня.

Катлер улыбнулся. Он все еще был в том же костюме, несмотря на время; было рано, а настроение лучше.

– Ты шутишь? Везде, куда бы я ни пошел, меня находят по телефону.

Джек улыбнулся.

– Но думаю, в этот раз они немного милее, когда ты отвечаешь.

– Может быть, – Катлер кивнул бармену. – Джек Дэниелс с кокой и еще одну бутылку того, какой бы хренью ни была его выпивка.

Бросив десять фунтов на стойку, Джек опередил наличку Катлера.

– Я угощаю. – Он посмотрел на детектива. – Давай назовем это угощением на прощанье. – Он замолк. – Я так понимаю, ты покидаешь Кардифф? И не едешь на Оркнейские острова?

– Ты верно понимаешь. – Засунув деньги обратно в карман, Катлер прильнул к стойке. – Вызвали обратно в Лондон. Кажется, шумиха вокруг меня улеглась.

– Поздравляю.

Они чокнулись каждый своей тарой, и звук звонко прозвучал в полупустом баре.

– Спасибо. Хотя поздравления излишне, не так ли? Ничего из этого ко мне никакого отношения не имеет.

Джек внимательно посмотрел на него.

– Но ты раскрыл дело и положил конец террору Кардиффского вспарывателя.

Катлер засмеялся.

– О, ну конечно. Я это сделал.

– Так пишут в газетах. Должно быть правдой. Муж Марии Бруно признался под давлением о своих долгах и из-за постоянного унижения и угрозах развестись убил свою жену, вырезав самые важные для нее органы. Но перед этим он попрактиковался на парочке других, бродя по улицам Кардиффа в плотном черном плаще с капюшоном, выискивая жертв и зверски убивая их. Но жажда крови росла и даже после безжалостной расправы над женой Мартин Мелой не смог остановиться. – Джек распахнул глаза, усиливая эффект своих слов; его голос был полон нот карнавальной мелодрамы викторианской эпохи. – И тогда инспектор Катлер аккуратно расставил сеть, приближаясь к нему. Когда провалилась последняя попытка убийства, он выбрал трусливый путь и покончил с собой, оставив только жалкое послание: «Мне жаль. Я во всем виноват».

Бровь изогнулась в дугу. А бутылка взмыла, салютуя полицейскому.

– Если так говорится в прессе, должно быть правдой, – Катлер покрутил стакан в руках. – Я рад, что тебя это забавляет.

Джек вздохнул.

– Иногда нужно видеть и светлые стороны. Иначе темнота сведет тебя с ума. Прими это к сведению от того, кто знает.

– Бедный Мелой.

– Нет, – Джек помотал головой. – Он мертв. Его это не ранит.

Катлер не казался таким уж убежденным в этом.

– Знаешь, что по-настоящему забавно? – неожиданно спросил он.

– Ну-ка.

Джек видел морщины и складки на лице мужчины рядом с собой. Много их пролегало через лоб и щеки и через пару лет им не хватило бы места. Ни одна из морщин не казалась порожденной смехом.

– Задумайся. Я вонзил нож в свою карьеру, притворившись, что подделал улики, а теперь восстановил карьеру, на самом деле подделав улики и подставив мертвеца. ДНК Мелоя обнаружат на каждом месте преступления или на каждой жертве, просто если кто-то решит доказать его невиновность, – он покачал головой. – И мою руку направлял Торчвуд в обоих случаях. – Проведя рукой по беспорядку песочного цвета волос, покрывавших его голову, он встретился взглядом с Джеком. – Так что ты можешь поздравлять меня, сколько душе угодно, но мы оба знаем, что все это чушь. Тут нет правды и правосудия. Все фарс. Совсем как тогда.

Джек помотал головой.

– Ты ошибаешься. Ты не считаешь случившееся с Райаном Скоттом и пришельцем правосудием? И ты серьезно думаешь, что мир готов к правде о Рифте и всем, что оттуда вылезает? – Катлер не отвечал. – Конечно же нет. Если бы думал, не молчал бы все эти годы. Просто это не так легко, как черное или белое, правильное или ошибочное, хоть иногда с моей работой легче было бы ужиться, будь все так. Правда – это то, как ты воспринимаешь ее. Правда изменчива.

– Правда всегда есть, Джек. Скрыта в самом внизу. Ты знаешь об этом. Ты просто делаешь выбор и надеешься, что он был лучшим, – улыбнулся Катлер. – И я тебя за это уважаю. Но не думаю, что я мог бы жить по этому правилу.

Они пили в тишине, каждый погрузившись в собственные мысли. Тишину нарушил Джек.

– А ведь я мог бы сделать это правдой. – Он искоса посмотрел на полицейского. – Я мог бы сделать так, чтобы ни одна из правд не происходила на самом деле. А написанное в газетах стало бы реальностью. – Он замолк. – У нас есть нечто. Что-то, что облегчает память. Убирает ненужное. И поверь мне, обычно это к лучшему.

– То есть, так вы поступаете с неудобными людьми вроде меня? – Катлер помотал головой. – Это не делает все более правдивым. Оно делает все правдивым только для меня. А это совершенно разные вещи. Я сохраню мозг нетронутым. Если ты не против. Огорченным и запутанным – таким я люблю быть.

– Я полагал, что ты так ответишь. Но было бы грубо не предложить.

– И я благодарен тебе за предложение, – Катлер оттолкнулся от стола. – Вот схожу в комнату для маленьких мальчиков. А потом куплю тебе хороший напиток. Правильный. С алкоголем и всем остальным, – он замолк. – Хорошо бы было, служи ты в полиции, Харкнесс.

Джек ухмыльнулся.

– Я бы перехватывал их.

– Ты и так перехватываешь.

Двадцатью минутами позже Гвен стояла в дверях бара с руками по бокам, ее тонкая фигура отсвечивала в огнях. Только когда она прошла внутрь, Джек увидел две морщинки между бровями. Джеку стало интересно, будет ли он знать ее, когда эти морщины поселятся там навсегда. Все было неопределенно. Все могло измениться. Сколько Гвен осталось? Будет ли ее жизнь длиннее, чем у Тошико или у Оуэна или всех других, которые умерли у него на глазах во имя Торчвуда? Во рту появился горьковатый привкус.

Гвен смотрела на привалившегося к бару полицейского, уронившего светлую голову на руки. Межу его лицом и отполированной поверхностью издавался сопящий храп.

– Я так понимаю, виновата не выпивка?

– Нет, – помотал головой Джек.

– Не думаю. – К ним присоединился Янто. Его аккуратный костюм представлял собой противоположность катлеровскому, рубашка которого выбилась из штанов на спине. – Реткон?

– Аха, – Джек поднялся. – Я бросил его в напиток, когда он отошел в уборную.

– Почему? – разочарование Гвен было на лицо, но Джеку не хотелось ничего слышать. Он знал, что ей нравился Катлер. Также он знал, что образ застывшего на барной стойке Катлера было своего рода предчувствием ее собственного будущего. Если Торчвуд не убьет ее, всегда есть вероятность, что это сделает что-нибудь другое. Гарантий ни у кого не было. Да и реткон был по-своему смертью.

– Он был в Хабе. Тесно с нами сотрудничал. – Мускулы челюсти Джека болезненно натянулись. Порой он ненавидел свою работу. – Если бы он оставался в Кардиффе, возможно, был бы полезен, но его перевели в Лондон. Он будет слишком далеко, чтобы отслеживать его. Он может создать проблем.

Джек выбирал слова аккуратно и абсолютно ожидал, что Гвен вызверится на него из-за использования термина о «бесполезности» Катлера. Но она не стала. Вместо этого он увидел, как она внимательно рассматривает его прекрасными темными глазами. В ровном неоновом свете она казалась очень юной, и Джек в очередной раз подивился этим людям, которые следовали за ним в ситуациях, которые могли принести смерть им, но никогда ему. Что он сделал, чтобы заслужить их верность?

– Возможно, самое лучшее решение, – наконец сказала она.

– Куда его отвезти? – Янто устроил тело в сидящем положении, стараясь устроить одну руку на его шее.

Джек достал связку ключей из кармана спящего детектива.

– К нему домой – он засунул маленький клочок бумаги в свободную руку Янто. – Вот адрес. Один из новых домов вниз по заливу.

Янто кивнул. С минуту он не двигался, и Джек чувствовал его беспристрастный, внимательно изучающий взгляд на себе.

– Это было правильно, Джек, – неожиданно сказал он. – Единственно правильное решение.

Джек кивнул. Он знал это. И все же знание не заставляло прекратить думать, что он только что убил человека, того, кто ему нравился и кого он уважал. Катлер может стать другим после этого, счастливее или нет, но Джек принял решение за него.

Гвен вытянула руки.

– Спорим, мерзко быть боссом.

– В точку.

Приблизившись, она неожиданно импульсивно обняла его, наполняя душу Джека теплом.

– Мы будем через десять минут. И тебе, черт возьми, лучше быть здесь, когда мы вернемся. Ты не единственный, кому нужно выпить. Правда, Янто?

Высокий молодой мужчина кивнул. Его лицо вытянулось под тяжестью крепкого, спящего тела.

– Я выпью, как только доставлю его домой, – он фыркнул, стараясь сохранить равновесие. – Он тяжелее, чем кажется.

– И потом, – добавила Гвен с улыбкой. – До зарплаты еще неделя, так что ты платишь. – Она замерла на полпути, идя за Янто. – Ты ведь в порядке, да, Джек?

Он улыбнулся.

– Да. Конечно. А теперь валите отсюда, иначе пока вы вернетесь, я выпью ваше пиво.

* * *

Джек подождал, пока Гвен уйдет, прежде чем согнать улыбку с лица. Его собственное одиночество вгрызлось чуть сильнее во внутренности, и он подумал, возможно, пустота в нем такая же глубокая, как и та, что он увидел в кричащей пасти пришельца. Он бы не был удивлен. Темнота своего рода засела в нем, и он знал, что ничего поделать с ней не может. Такой вот неизбежный эффект его необычной жизни. Выбора, который ему приходилось делать в длинной и, казалось, бесконечной жизни.

Вздохнув, он допил теплые остатки воды в бутылке и почувствовал шипение в груди. Через несколько часов детектив Катлер проснется с небольшой головной болью и все знание о Джеке Харкнессе, Торчвуде и Торчвуде Один будет стерто из его воспоминаний. Момент, который определили его карьеру и выявил так многое о силе его характера, будет у него отнят и заменен сжигающим стыдом. Но положительным станет то, что он будет думать, что только что раскрыл дело о самом брутальном серийном убийце в Кардиффе, и, может быть, это как-то поможет отпустить себе грехи за подделку много лет назад улик для осуждения другими.

Правда Тома Катлера изменилась. И, вероятно, с новой станет легче жить. Единственное, что точно знал Джек – знание не всегда полезно для души.

Наблюдая, как бармен моет стакан Катлера, благополучно удаляя все свидетельства о ретконе, Джек вздохнул. Титульная страница лежащей сбоку бара «Вестерн Мейл» была вся в фотографиях бледного лица Мартина Мелоя, его глаза смотрели озлобленно, словно осуждая Джека из могилы. Правда Мартина Мелоя тоже изменилась. Знающие его еще долгие годы на званых вечерах будут лакомиться историями, о том, что «в нем всегда было что-то странное, он никогда не казался нормальным». И придумают таких небылиц, в которые по прошествии времени сами же поверят. Правда была такая – текучая и непостоянная. Возможно, еще только один человек во вселенной, кроме Джека знал об этом, но он был очень далеко, переживая собственные приключения.

Джек мог бы быть с ним прямо сейчас. То был человек, который знал о сложных решениях и носил в себе одиночество, которое могло побить даже одиночество Джека. Позвав бармена, Джек подумал о пришельце и поющем мальчике, слитых воедино, находящихся наверняка уже далеко во вселенной. Он позволил себе полуулыбку.

Из этого могло получиться что-то хорошее, даже если мир никогда не узнает.

– Пиво, водку и диетическую колу, – он замолк. – И бренди для меня. Без ничего.

Гвен и Янто скоро вернутся и поднимут ему настроение своим несокрушимым позитивом. Джеку повезло, что они у него были, повезло найти их, и ему нужно было держаться за эти хорошие времена, даже если они грозились промелькнуть в одночасье. Однажды ему понадобится память о них, и он не станет разбрасываться радостью от настоящего, если ее можно получить.

Потому что это был двадцать первый век. Когда все меняется. И капитан Джек Харкнесс намерен быть готовым.