Текст книги "Колючий мед"

Автор книги: Сара Паборн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

1955

В тот год пансионат оккупировали пчелы. Никто не знал, откуда появились эти насекомые и где живут, но казалось, будто они везде. Прежде всего – в доме. Пчелы прилетали полчищами, ползали по земле и ножкам столов, падали в компот и облепляли стоявшие в баре бутылки с ликерами. Некоторые умирали на подоконниках, другие – заползая в сливы ванных комнат.

В начале лета все еще полагали, что речь идет об осах. За завтраками обменивались советами, как от них лучше избавиться. Полощите горло уксусом! Не носите одежду ярких цветов! Не ходите босыми! Одна дама, госпожа Сёдергрен, отдыхавшая в пансионате каждое лето, утверждала, что клумбы нужно поливать разведенным в воде белым перцем. По свидетельству другой, от укуса осы можно излечиться, только приложив к ужаленному месту луковый компресс. Сама она сидела в шезлонге, а на ступне у нее красовалась прикрепленная резинкой половинка луковицы.

В июле один застенчивый управляющий предприятием из Лунда просветил Веронику, что переполох устроен пчелами. Совсем скоро постояльцы засыпали вопросами ее мать, которая заведовала пансионатом. Все мучились над разгадкой тайны. Как ниоткуда мог внезапно возникнуть целый пчелиный рой? Может, он улетел с пасеки? Тогда с чьей? Или же это дикие пчелы? Похоже, они умели рыть норки в земле и заселяться в старые норы мышей-полевок. Но почему из всех возможных мест они выбрали именно пансионат? Мнения на этот счет расходились.

Повариха Сигне выставила на каждом столике бутылки с сиропом, чтобы потом собирать с них окостеневших насекомых. В разгар жары постояльцы в основном спасались в саду под зонтиками, играли в крокет или дремали в гамаке. Некоторые уходили на пляж. Стоял август, и вода успела прогреться до температуры свыше двадцати градусов. Говорили, что жара бьет рекорды.

Старшая кузина Вероники – Франси – приехала, чтобы помочь с обслуживанием пансионата в последние недели лета. Она только что разорвала помолвку с парнем по имени Рой, но, признаться, была слишком ленива, чтобы приносить ощутимую пользу. Чаще всего Франси лежала в гамаке рядом со входом в кухню, а когда кто-нибудь проходил мимо, делала вид, будто вот-вот встанет. Под ней на траве обычно лежали кучи бульварного чтива, и она постоянно потягивала чай со льдом. К этой привычке Франси пристрастилась в Копенгагене, куда год назад поехала учиться на стенографистку. На самом деле работа стенографистки ее вовсе не привлекала, она хотела стать актрисой. Однако, по мнению Франси, скоропись вполне могла приоткрыть дверь в актерский мир. Ведь можно было, например, устроиться в билетную кассу или канцелярию театра, а потом, когда кто-нибудь из актрис заболеет, выйти на замену. Актрисы болеют постоянно. Надо только уметь вовремя показать себя и свои таланты.

Франси жила в дворовом флигеле и беспрестанно трудилась над тем, чтобы иметь возможность сравнить свое отражение в зеркале с Мэрилин Монро. Она осветляла волосы перекисью водорода, нагревала плойку на кухонной плите и, к негодованию постояльцев, подолгу занимала ванную в коридоре. Поддержание чистоты и порядка в пансионате не было у нее в приоритете. Подметать полы, заправлять кровати и ставить свежие цветы на прикроватные тумбочки в основном приходилось Веронике.

Веронике было семнадцать. Возраст девичьего расцвета и радостных ожиданий, когда жизнь представляется великолепной. Иногда отдыхавшие в пансионате пожилые дамы могли, с легким озорством ущипнув ее за щеку, спросить: «Ну что, уже нашла себе приличного кавалера?» Или: «Подумать только, как чудесно быть молодой, когда вся жизнь еще впереди». Веронике эти реплики не нравились. В глубине души она совсем не ощущала себя такой уж молодой. И не относилась к тем, кто берет от жизни все, как Франси. Вовсе не считала, что светлое будущее принадлежит ей, и даже не надеялась на счастье. Похоже, другие девушки ее возраста полагали, будто их жизнь сложится по определенному сценарию, в котором муж, дети, дом, праздники и будни переплетаются естественным образом в самотканой гармонии. Вероника не понимала, как они могли с такой уверенностью на все это рассчитывать. Например, Франси ни на минуту не сомневалась, что найдет нового парня, как только почувствует себя в силах подняться с гамака.

Саму же Веронику пугало все, что может не сложиться. Все, что может пойти не так. Жизнь со всеми ее требованиями, со всем, что предстоит освоить и преодолеть, с чем придется мириться и справляться, представлялась ей непомерно сложной. Достаточно посмотреть на постояльцев пансионата. Среди них было много покалеченных жизнью, несчастных, одиноких, тревожных. Вероника знала, что это так. Разные тетушки и дядюшки, сидя в общей гостиной и крепко сжав ее руку, часто доверяли ей длинные рассказы о немощи, болезнях и смерти. Она изо всех сил старалась их утешить, даже если ничего не знала о жизненных перипетиях этих людей. В любом случае такого опыта оказалось достаточно, чтобы понять: испытаниям подвергаются люди с любым характером, а внешнее часто бывает обманчиво.

И хотя Вероника знала, что рассчитывать не на что, все равно она втайне питала какие-то надежды. Это походило на чувство, которое испытываешь, рассматривая альбом с засушенными бабочками или волнуясь, чем же закончится история с привидениями. Ожидание чего-то мистического, сверхъестественного.

Только она не понимала, чего именно ожидала.

В то лето Вероника окончила реальное училище. Она ни в кого еще по-настоящему не влюблялась, и мальчики, в которых были влюблены другие девочки, не вызывали у нее ничего, кроме симпатии. Иногда Вероника пыталась представить себе кого-нибудь из них в роли кавалера, но почувствовать к нему подлинный интерес ей так и не удавалось. Ровесники, рискнувшие приблизиться к Веронике, несмотря на то что она была на голову выше большинства парней, ее не привлекали. Их неловкие ухаживания ее только тяготили. Иногда в роли ухажеров выступали пожилые постояльцы пансионата навеселе. Этих приходилось коварно обманывать, чтобы ее оставили в покое. Напрямую отказывать им в общении она не могла – сочли бы за грубость. Ох уж эта обязанность всех выслушивать! Всегда быть в хорошем настроении и поддерживать окружающих. Иногда Вероника до чертиков уставала от такой роли. Гости исчезали, облегчив душу, а она оставалась, приняв на себя груз их переживаний.

Вероника была слишком высокой. Некоторое время она стояла второй по росту в классе и с благодарностью ссылалась на этот факт, когда кто-нибудь отмечал ее высокий рост, но потом Маргарета Чельгрен, которая была еще выше, ушла, и Веронику стали называть Каланчой. «Выпрямись, – одергивала ее мать. – Даже если на корточки присядешь, меньше выглядеть не будешь!»

Но Вероника матери не верила: ведь должна же она казаться хоть чуточку меньше, если вжать шею в плечи? В этом была своя логика. В какой-то момент Вероника сошлась с маленькой и толстой одноклассницей, которую называли Прицепчиком. Каланча и Прицеп-чик. Так звали пару популярных в то время датских комиков. Прозвище быстро прилипло, и отделаться от него было сложно. Одно время она росла такими стремительными темпами, что по ночам у нее болела спина, и пришлось прибегнуть к помощи получившего образование в Америке костоправа. «Мышцы вокруг скелета не успевают вырасти, – объяснял он. – Кости растут слишком быстро».

Изредка Веронике удавалось уединиться в середине дня в гостиной пансионата. Уютный полумрак окутывал потертые бархатные кресла, затянутый зеленым сукном столик для игры в бридж и книжный шкаф с оставленными гостями книгами. На случай, если кому-нибудь захочется написать письмо, там стоял секретер с бумагой, конвертами и ручками. Постояльцам, которые приезжали регулярно, почту обычно доставляли в пансионат. Иногда кто-нибудь из полусонных гостей похрапывал, отвернувшись к стенке, а бывало, что за столиком палисандрового дерева играли в карты. В канасту, Чикаго, казино или джин-рамми.

Прошло всего несколько лет с тех пор, как ежегодно приезжавшие пожилые постояльцы, завидев Веронику, доставали свои портмоне и совали ей в руки мелочь. Детям на карманные расходы. Чтобы купить что-нибудь вкусненькое – мороженое в киоске Ангелы, например. Так было принято. Имена многих постоянных клиентов пансионата – во всяком случае, дам – заканчивались на «и»: Хенни, Элзи, Эви, Элви, Лилли, Дагни. Возможно, таким образом их матери пытались добавить изысканности, слегка обтесав угловатые крестьянские имена, даже притом что сами обладательницы этих имен часто бывали лишены изящества.

Многие из них возили с собой рукоделие в кретоновых сумочках с бамбуковой ручкой. Плели брюссельское кружево. Доставали незаконченные чулочки на спицах. Детскую одежку для какого-нибудь племянника. Плотной грубой вязки, словно напоминающей о том, что жизнь бесчувственна и небрежна. Жилетки, похожие на кольчугу. Кофты, похожие на маленькие вязаные доспехи. Эта детская одежка выражала прочно устоявшееся скрытое предупреждение: «Жизнь сложнее, чем кажется! Тебя нужно защищать!»

Дамы работали тщательно и неторопливо. Некоторые украшали мережкой наволочки – на одну такую наволочку могло уйти все лето. Другие вышивали монограммы на привезенном из дома постельном белье и полотенцах. Веронике нравились эти женщины, год за годом возвращавшиеся в пансионат, – нравилась их практичность и приземленность. Среди них было много вдов, таких же, как ее мать. Некоторые и вовсе не знали замужества.

Но сейчас Вероника сидела в гостиной в полном одиночестве. Высоко на стене тикали часы с маятником. На столике рядом с видавшей виды колодой игральных карт в деревянной коробке лежала стопка еженедельных изданий. Вечерами она обычно брала парочку номеров наверх в свою комнату, чтобы полистать страницы светской хроники и рассмотреть фотографии с разных премьер. Там были фотографии нового шикарного отеля под названием «Аризона», дизайнер которого черпал вдохновение в Америке. Силуэты Французской Ривьеры, сфотографированные против солнца. Известная актриса с непритязательной прической, в шортах и цветастой блузке. Да, в журналах было что посмотреть и чему подивиться. На последних страницах размещалась рубрика с вопросами «Уголок доверия», где читатели просили совета в любовных делах. Вопросы звучали, например, так: «Можно ли мне по-прежнему носить кольца, хотя я овдовела?» или: «Когда уместно начинать новые отношения после расторгнутой помолвки?»

Эва, редактор колонки, могла ответить, например: «Необходимо оставлять друг другу место и пространство! Тогда ваша любовь просуществует дольше».

У читательниц было полным-полно поклонников и сложностей в отношениях. Сама Вероника и близко никогда с таким не сталкивалась. Ей было не на что жаловаться. Не о чем спрашивать. Не о чем грустить. Как это несправедливо: многие еще более страшненькие и уж точно выше ее ростом все равно оказывались достойны любви. Разве не готова Вероника пойти на все, что угодно, лишь бы испытать любовь? Хоть раз, но по-настоящему, чего бы это ни стоило?

Так она считала.

2019

Проходит два дня, и я практически успеваю забыть об авторе письма в редакцию. Но вот внезапно в мобильном что-то пропищало. Вначале я почувствовала раздражение, потому что запрограммировала телефон на беззвучный режим, за исключением звонков от Оскара и нескольких ближайших друзей. В основном ради того, чтобы самой не прислушиваться в ожидании звонков, которых не будет. Но, очевидно, мне все равно не удалось справиться с этой не очень-то сложной задачей. Секундой позже я замечаю, от кого пришло сообщение.

Уважаемая Эбба!

Мне передали Ваш вопрос об авторе письма, опубликованного в моей колонке некоторое время назад. Я обратилась к «Видящей сны» и уточнила, могу ли поделиться ее контактами. Она будет рада пообщаться с Вами. Ее зовут Вероника Мёрк, и проживает она в доме престарелых «Сосновая роща» в Бостаде[3]3
  Небольшой прибрежный поселок на юге Швеции в провинции Сконе, популярный летний курорт.


[Закрыть]. Вероника с нетерпением ждет, что Вы с ней свяжетесь. Надеюсь, все сложится!

С наилучшими пожеланиями,

Моника Молния

Вероника Мёрк. Звучит как имя героини романа.

Признаюсь, я давно вынашивала мечту подружиться с пожилой дамой. Умной и душевной женщиной, готовой поделиться со мной своими премудростями, прошедшими испытание длиною в жизнь. Желательно способной видеть меня насквозь и принимать вместо меня некоторые важные решения. Такой, чтобы поддержала и научила меня. А вдруг Вероника Мёрк окажется той, о которой я мечтала? Бурю радости во мне эта мысль не вызывает, но прилив каких-то чувств я все-таки ощущаю. Растерянности? Надежды? Когда кажется, что радость недоступна, ими тоже можно прекрасно пользоваться.

Из ящика письменного стола, где царит беспорядок, выуживаю купленную на барахолке папку с тисненой под лен бумагой. Если уж я берусь за это дело, то нужно подойти к нему основательно. Разве пожилые люди не ценят письма, написанные от руки? Да, кстати, кто их не ценит? Достаю перьевую ручку Pelikan, подаренную Эриком на Рождество. Чтобы не просчитаться, я сама высмотрела ее на сайте комиссионных товаров. Чернила засохли (как это, опять же, символично), и я держу ручку под струей теплой воды в раковине на кухне, дожидаясь, пока они не потекут снова.

Потом удобно усаживаюсь на балконе с бокалом белого вина и подушкой на коленях вместо письменного стола.

Уважаемая Вероника!

Важно, чтобы письмо создавало профессиональное впечатление – в нем должна сквозить серьезность. Но, может быть, «уважаемая» – это слишком высокопарно? Меняю на стандартное «Добрый день».

Ваше имя я получила от Моники Молнии из «Домашнего очага». Меня зовут Эбба Линдквист, я – журналистка и пишу статью об отношениях длиною в жизнь. Мне случайно попалось на глаза Ваше письмо в редакцию «Домашнего очага». Ваш рассказ – и о долгом браке, и о девичьей любви – глубоко тронул меня.

Откладываю ручку в сторону. Вижу, как на детской площадке во дворе кошка справляет свои потребности в песочнице, а маленький мальчик с другом постарше в это время невозмутимо раскачиваются на качелях. Секунду понаблюдав за ними, возвращаюсь к письму. Тот, у кого был ребенок, никогда не перестанет присматривать за чужими детьми.

Идея заключается в том, чтобы взять интервью у людей, состоявших в отношениях длительное время. Как с годами меняются ожидания от любви? Что представляет из себя долгая и счастливая совместная жизнь? Каких она требует компромиссов? Как преодолеваются кризисы? Меняются ли с возрастом взгляды на любовь и каково это – спустя столько лет остаться одной? Судя по письму в редакцию и Вашей манере излагать мысли, мне кажется, у нас с Вами мог бы получиться интересный разговор, который, вероятно, поможет нашим читателям лучше понять взгляды Вашего поколения на любовь и брак.

Немного лести не помешает. Нет такого человека, который был бы совершенно глух к комплиментам.

Поэтому позволю себе спросить: могу ли я взять у Вас интервью? Я буду рада приехать в Бостад в любое удобное для Вас время. У меня есть время до конца лета.

Не говорит ли последняя строчка слишком явно о моем отчаянном положении?

… поскольку летом у меня гибкий график.

Прежде чем вложить письмо в конверт, проложенный изнутри шелковой бумагой обнадеживающего голубого цвета, подписываю снизу номер своего телефона и адрес. Аккуратно вывожу на конверте адрес получателя. Потом в одном платье и сандалиях сажусь на велосипед и качу к киоску у автобусной остановки, чтобы купить марку и опустить письмо в почтовый ящик.

* * *

Проходит несколько дней без ответа. И вот приходит длинное эсэмэс. С чего я взяла, что восьмидесятилетние не пишут эсэмэс-сообщений?

Здравствуйте, Эбба!

Мне очень приятно слышать, что Вы хотите со мной встретиться. Только я боюсь разочаровать Вас. Не знаю, чем мои рассказы могут заинтересовать других. Вероятно, Вы приедете сюда совершенно напрасно, но ведь я Вас предупредила? Если Вы готовы взять на себя этот риск, приезжайте. Вы планируете приехать на один день или с ночевкой? В городе осталась пара пансионатов (правда, не тот, которым управляла моя мать, его, к сожалению, снесли), но бронировать их нужно заблаговременно.

У меня остановиться негде, поскольку сама я живу в доме престарелых, и прием гостей, которым нужен ночлег, здесь не предусмотрен (хотя у нас есть и зимний сад, и керамическая мастерская). Сообщите, когда Вы приедете и надо ли мне заранее что-нибудь обдумать. Как я уже сказала, не знаю, смогу ли быть Вам полезной, но должна признать, что звучит все это очень увлекательно.

С наилучшими пожеланиями,

Вероника Мёрк

P. S. Предполагается ли вознаграждение?

Желания нужно загадывать с осторожностью. Они могут исполниться. Теперь мне уже точно придется отправиться в Бостад и написать статью.

Кстати, я однажды была там – выступала с лекцией на тему «Как стать кузнецом своего счастья?». Насколько я помню, это типичный рассадник золотой молодежи, выливающей на тусовках шампанское в раковину: они слоняются повсюду в своих модных поло, с зализанными назад волосами. Выдержу ли я такое? Внезапно вся затея кажется мне не по силам. С другой стороны, мне многое кажется не по силам, и уже достаточно давно. Даже вставать и одеваться по утрам трудно. Застегивать пуговицы, которые скоро все равно расстегивать, – какой от этого прок? Перед тем как отправить одежду в корзину с грязным бельем, я начала носить ее по несколько раз, чтобы пореже стирать. И регулярный прием пищи уже кажется данью навязчивой рекламе. «А не принимая каждый день душ, мы вносим важный вклад в сохранение климата», – уговариваю себя. Я так долго вела пассивный образ жизни, что отвыкла от деятельности.

* * *

Растерянность – первый шаг на пути к чему-то новому.

Психолог, в прошлом частый гость моей радиопрограммы, утверждала, что, отступая на шаг от поставленных целей, человек становится ближе к своему естеству. Она полагала, что растерянность дает некую свободу, позволяет по-честному переосмыслить приоритеты. Помню, я думала тогда: «Можно, конечно, и на чужом отчаянии деньги зарабатывать». Но сейчас мое положение настолько бедственно, что я и сама готова поверить в девиз, который с легкостью можно вывести витиеватым почерком на белом камне. «Ошибки – портал открытий», – говорила еще психолог. Портал, прости господи!

Иду в ванную. Из сливного отверстия торчит большой клок волос. По словам врача, у многих выпадают волосы после мучительного расставания. Приблизительно семь месяцев спустя шок доходит до волосяных мешочков, и волосы начинают сыпаться.

Я принимаю и пантотеновую кислоту – витамин В₅, и цинк, и биотин, но волосяные мешочки, похоже, отказываются усваивать питание, потому что улучшения не видно. Волосы выпадают, и все тут. Открываю шкафчик с хозяйственными принадлежностями и вытаскиваю задеревеневшие от времени резиновые перчатки. Потом достаю жидкое хозяйственное мыло и кальцинированную соду, встаю на колени и начинаю драить.

Пытаюсь вытащить скользкие клоки волос, ухватив туалетной бумагой. Их много. Слишком много дней и недель прошло под гнетом вины, печали и пережевывания случившегося. Время полной растерянности. Покончив с ванной, тщательно протираю бортики и начинаю оттирать дверцу и ручку холодильника. О необходимости вычистить ручки шкафов и холодильника часто и охотно забывают. А это – один из главных очагов бактерий в доме.

Суровым движением вытаскиваю полки холодильника и начинаю протирать жесткой щеткой, споласкивая в мойке под струей горячей воды до тех пор, пока всю кухню не заполняет густой пар – как на процедуре у косметолога. Теперь пар очистит от изъянов кожу моего лица. А может быть, и всю мою сущность.

За последний год я практически не видела своего отражения. Только бросала украдкой быстрый взгляд на запотевшее зеркало, принимая душ. Словно не в состоянии принять свой нынешний образ, если он изменился. Оставили ли грусть и переживания следы на моем лице? Видны ли они в моих глазах и новых морщинах? Мне не хочется узнавать ответ. Человек не всегда может смело посмотреть себе в глаза.

Выпиваю два стакана ледяной воды с лимоном и надеваю чистую футболку. По квартире все еще разбросаны мелочи, напоминающие об Эрике, я просто не могла заставить себя убрать их. Ожерелье из ракушек на комоде в спальне. Настольный хоккей на книжной полке. Кальсоны и майки, забытые в ящиках шкафа. Кабель от синтезатора. Все это – совсем неважные, мелкие вещи, но то, что я оставила их пылиться, говорит о моем нежелании что-либо менять. Я застыла, как вкопанная, будто испуганный зверек, и застряла в этом положении слишком надолго.

Пора встрепенуться и сделать шаг, куда – неважно.