Текст книги "Сваха"
Автор книги: Сара Назирова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Назирова Сара
Сваха
Сара Назирова
СВАХА
Как только старая баня вновь начала работать, тетя Зюльхаджа тут же покончила с клеветой. Дело в том, что она по-особому причесывалась: разобрав волосы на пробор, жгутом закручивала каждую половинку и, пропустив эти жгуты под ушами, узлом укладывала на затылке. Несколько небольших прядок она аккуратно подстригала и выпускала по обе стороны лица, так что уши, густо усеянные веснушками, оставались открытыми и торчали между чалмой и волосами. В селе уж лет сто никто не носит такой прически ну, и, конечно, пошли болтать, оплешивела, мол, вот и зачесывает волосы наперед. Слух этот дошел и до тети Зюльхаджи, но опровергать столь гнусную клевету она считала ниже своего достоинства. Можно было бы просто взять да и снять при всех закрученный чалмой платок, но тетя Зюльхаджа и это почитала для себя унизительным. "Ослиные хвосты метут, а я внимание обращать буду!" – и она презрительно кривила губы. Но едва только баня открылась, тетя Зюльхаджа в первую же пятницу явилась туда со всеми своими принадлежностями; обложила голову зелеными ореховыми скорлупками и прождала до вечера, беседуя с банщицей Назирой.
Тетя Зюльхаджа не красит волосы хной, как это делают другие, обкладывает голову ореховой скорлупой. Ни единого седого волоса никто у нее не видел, очень может быть, что их нет; тугие блестящие жгуты под ее ушами отливают коричневым бархатом. Правда или нет, но тетя Зюльхаджа уверяла, что употребляет ореховую скорлупу от зоба. Может быть. Вода в здешних местах плохая, у многих и зоб, и зубы выпадают до времени. А у тети Зюльхаджи, не сглазить бы, как она всегда приговаривает, и намека не было на зоб. И зубы один к одному, белые-пребелые. Ладно, про зубы потом... Весь день проведя в бане, тетя Зюльхаджа к вечеру промыла, наконец, волосы и, горделиво тряхнув ими туда-сюда, ястребиным оком окинула окружающих ее женщин. "Ну, сучьи дочери, кончите теперь языком трепать?" Только я неправильно выразилась: "промыла волосы", поскольку не бывает такого, чтоб тетя Зюльхаджа сама себя мыла. Ведь я еще не сказала вам, что тетя Зюльхаджа занимает в своем селе особое положение. Она – енгя, сваха и наставница молодоженов в роду Гаджи Гадималы; а род этот и не счесть, если не вспугнешь, чтоб разбежались. Табун конский, как говорит тетя Зюльхаджа. В течение года обычно она несколько раз выступает в роли енги, то со стороны жениха, то со стороны невесты. Нередко к ней приходят и с других улиц, никто, мол, кроме тебя, не сумеет провернуть наше дело. Если тетя Зюльхаджа считает, что обратившиеся к ней люди способны оценить ее по достоинству, то дает согласие, если же, не ею будь сказано, люди эти гроша ломаного не стоят, выпроваживает их ни с чем.
Едва у кого-нибудь из рода Гаджи Гадималы возникала потребность в свахе: дочка засиделась или сын никак не мог подобрать себе пару, первым делом обращались к тете Зюльхадже-в таких делах она была незаменима. Случалось, какая-нибудь девчонка заартачится: "Не хочу! Не пойду за него!" В этом случае тетя Зюльхаджа являлась к ней в дом вместе со старшим сыном. Тот таращил на девушку налитые кровью глаза, надвигался на нее всей своей громадой и хрипло орал: "Сучонка! Как смеешь пасть разевать! Я тебя кровью залью!" А тетя Зюльхаджа была ровна и доброжелательна: "Вы что, за урода что ли дочку свою отдаете? – недоумевала она. – Взяли бы да показали ей парня!" И она принималась так расхваливать предлагаемого жениха, такого напускала туману, что девушку, совсем уже было решившую покончить с собой, брало сильное сомнение, а может, правда?..
Тетя Зюльхаджа прекрасно понимала, что в селе все знают друг друга как облупленных, и разговоры эти – покажите, мол, парня девушке – были одной из ее уловок. Просто она хотела сказать, если есть у тебя глаза и хоть малость соображения, не можешь ты отказать такому парню. Однако, расхваливая девушку или парня, тетя Зюльхаджа никогда не перегибала палку, приписывая им качества, в отсутствии которых легко можно убедиться собственными глазами. Да и зачем? Чтоб сбить с толку деревенскую девушку или парня, особых ухищрений не требуется. Таинственность, неизвестность – вот что для них главное. И разумеется, глас народа, поскольку он глас божий. Ну, и конечно, мнение такого знатока, как тетя Зюльхаджа.
Аслан, племянник мужа тети Зюльхаджи, сдался после одного-единственного разговора с ней. Парню не повезло – полюбил разведенную с ребенком. "Ты что, урод – найти никого не можешь? Совсем ошалел – бабу с приплодом брать!.." Мать, бабушка, тетки в один голос причитали, что мальчика их одурманили, опоили, порчу на него навели!.. Аслан зверем кидался на всех, кричал, что сдохнет, а не отступится. Разведенная, не разведенная – мое дело! Все отговаривали, увещевали, запугивали Аслана.
Тетя Зюльхаджа помалкивала. Она не сказала парню ни слова, пока не выговорились все, кто имел и кто не имел к нему отношения. Дело в том, что тете Зюльхадже довелось увидеть Асланову разведенку в бане. Увидела и мысленно благословила. Тело, что старинный фарфор – насквозь светится. Несет таз с водой – вот-вот переломится. Рукой шевельнет, а мышцы будто перетекают одна в другую, и в банном густом пару тело это, казалось, источает прохладу; увидела ее тетя Зюльхаджа и обрадовалась. Обрадовалась тому, что Аслан никогда не увидит эту женщину так, как довелось увидеть ей. Иначе бы парня не оторвать. А в том, что она оторвет Аслана от разведенной, тетя Зюльхаджа не сомневалась.
"Ну и сукин сын, Аслан! – размышляла она. – Это же надо, какую выглядел!.. Губа не дура! Сам колода колодой, а такую женщину подцепил! Нежная, прозрачная, как ламповое стекло! Это ж ханский товар! Разве такая невестка выдюжит в вашем доме! У твоей матери в руках ей и сроку-то сорок дней. От рамазана до рамазана не дотянет!".
А та уже приметила сваху и скорей ополаскиваться. Не могла она мыться при тете Зюльхадже. Аслану близкая родственница, да и занимается-то чем... Хоронясь за других, женщина уже было прокралась к двери, когда ее настиг оклик тети Зюльхаджи.
– Доченька! – голос у свахи был мягкий, мягче шелка. – Подойди-ка поближе...
Тетя Зюльхаджа не просто ласково окликнула женщину. В ее "доченька" слышалось: не бойся меня, милая, я твоя сторонница. Прикрываясь тазом, женщина несмело приблизилась к ней.
– Оливковым маслом локти мажь! – сказала тетя Зюльхаджа, утопая в море улыбок, благостная и довольная. Женщина ничего не ответила. Провожаемая заговорщицким взглядом тети Зюльхаджи, она бочком-бочком пробралась к выходу. Душа ее пела, словно сваты Аслана стояли уже у ее дверей. Не помнила, как и оделась, как до дому добрались.
А тетя Зюльхаджа вернулась из бани и прямиком к деверю, чайку попить.
Пришла и сразу велела ребятишкам Аслана отыскать, пускай, мол, придет, нужен.
Аслан мигом явился пред ее очи. Тетя Зюльхаджа всем велела-уйти: и девушкам, готовившим чай, и жене деверя, не перестававшей сетовать на сына, займитесь своими делами, а вот Аслана, как ровню, как достойного собеседника, совладельца некоей тайны, сообщника, усадила рядом с собой у самовара.
– Налей-ка себе чайку, парень– – тетя Зюльхаджа печально вздохнула.
Некоторое время они молча потягивали чай, и тетя Зюльхаджа бросала на Аслана печально-сочувственные взгляды.
– Возлюленную твою давеча в бане видела, – вымолвила, наконец, тетя Зюльхаджа.
"Возлюбленная!" – Аслан сразу весь обмяк. Никто, никогда, ни родственники, ни приятели не называли так его "избранницу". "Та, с приплодом" – и весь разговор. Как же он пожалел, что до сих пор не зашел к тете Зюльхадже. Ведь и в голову не пришло, что она запросто может уговорить его родню.
– Порядочная женщина, – сказала тетя Зюльхаджа и отхлебнула чайку, достойная, скромная, да достанется она кому предназначена!
У Аслана даже сердце зашлось. Как это – "предназначена"? Мужу? С ним она давно в разводе. Может, знает чего старуха?
Аслан весь съежился, ожидая удара.
И тут тетя Зюльхаджа, как бы рассердившись внезапно, стукнула стаканом по блюдцу.
– Зачем ты позоришь женщину? – выкрикнула она. – Чтоб имя ее по углам трепали? Вон у тебя сестренки, хоть на одну кто косо взглянет, понравится тебе? А твоя, она ведь тоже чья-то дочь, сестра чья-то. Чего ж ты людей срамишь?
Всесокрушающим селем обрушилась она на Аслана, и поначалу парень растерялся.
– Да я же ее люблю! – начал он, собравшись с духом. – Ей богу, люблю!
– А-а, перестань! Кому голову морочишь? Замуж ее возьмешь! Возьмешь?! – В том, что тетя Зюльхаджа кричала на Аслана, как бы защищая от него молодую женщину, был свой особый смысл. Она лучше него знала, что он любит no-настоящему: а поэтому и вела к тому, чтоб внушить парню, насколько это немыслимое дело. Уж даже она, тетя Зюльхаджа дьяволу пинетки сошьет, – не может ему поверить.
Аслан клялся-божился, уверял, что намерения у него самые честные. Тетя Зюльхаджа только рукой махала.
– Приятелям своим расскажи! Ты, что же, единственный сын, с отцом-матерью делиться будешь?
– Не буду.
– Тогда как же мать свою жене под ноги кинешь?
– Зачем мне ее кидать? У каждой свое место. – Аслан чуть не плакал.
– Эй, ты, дурачок... Не понимаешь, что твоя мать с нежеланной невесткой сделает! В ваш дом не невестку, вам рабочую лошадь надо! Знаешь, чего твоя с мужем-то разошлась?
– Знаю.
– Ну, чего?
– Со скотиной управиться не могла. – Аслан виновато вздохнул. – Свекровь и сказала, или она, или я.
– Ну, а я про что? Вашу-то скотину кто обхаживать будет? Может, я приду? Такой домина, и ты все хочешь на нее, на бедняжку, свалить?! Да она и так того гляди переломится! Ты ж не украшение в комнату, работницу в дом берешь! Ну, пускай, привел ты ее. На тюфячок усадишь да любоваться будешь! А она в библиотеку свою прошлась и обратно?
– Почему? Как все, так и она.
– Нет, сынок. Такое в доме подымется – ледяная гора растает! Она же дитя с дитем на руках. Приведешь ты ее, пихнешь своим в пасть, от нее через год только выжимки останутся! – Уперев руки в бока, тетя Зюльхаджа кричала на парня, как полководец, сокрушивший вражеское войско. – Выжимки...
– Это еще почему? – Аслан пыжился, хотя от него самого уже только выжимки остались.
– Значит, так и не понял? Ну, можешь ты взять в толк: не вашего она поля ягода! Вам лошадь нужна! Кобыла! И чтоб клыки собачьи! Ты на себя глянь барсук барсуком, куда она тебе, – одуванчик нежный от ветерка укрывать}
– И укрою! – Аслан все гуще наливался краской. – Дыхнуть на нее не дам!
Тетя Зюльхаджа помолчала.
– Уж не хотела я тебе говорить, да придется, – понизив голос, печально произнесла она, видя, что доводы ее не действуют, и парень огрызается, как прижатый к забору пес. – Глупый ты, вот и не понимаешь: спета ее песенка. Я не зря говорю. В бане ее давеча видела.
– А что? Что ты в ней такого углядела?! Не хуже любой девушки!
– Дитя ты... Как есть дитя!.. Ну что тебе сказать?.. Ты локти ее видел? Посмотри. А остальное мне знать.
– Локти? – Аслан вытаращил глаза. – Причем тут локти?
– А притом. Задубели у ней локти – ясно? Сколько дереву лет, по кольцам видать, сколько женщине лет.– по локтям. Был конь, да изъездился! – И ничего более не добавив, тетя Зюльхаджа поднялась из-за стола.
Дня два Аслан люто ненавидел ее. И эта оказалась врагом! Он даже поскандалил с возлюбленной, требуя, чтоб та показала ему локти. Женщина чувствовала: между тем, что тетя Зюльхаджа присоветовала ей мазать локти маслом, и тем, что Аслан требовал показать локти ему, есть какая-то связь, только не могла понять – какая. В конце концов, припомнив ласково-заговорщицкие взгляды свахи, ее сердечное "доченька", она подумала, что ничего тут такого нет, и засучила рукава.
Аслан долго разглядывал ее локти. Верно сказала ведьма: кожа как дубленая! Только что тут особенного? И у мамы локти такие же. И будто голос насмешливый услышал: "Так то ж твоя мать, глупый! Мать... Видел локти? Ну вот. А остальное мне знать".
Какое-то время Аслан волком глядел на всех. Помянешь при нем тетю Зюльхаджу, шипеть начинает. Потом видит, никто к нему вроде не пристает, притих, думать начал. "Был конь, да изъездился", "остальное мне знать"... Вот это последнее больше всего донимала парня, извелся, весь, возлюбленную свою извел придирками. Она была виновата, в чем – он не знал, но виновата, и временами Аслан готов был избить ее.
Мать снова пошла к тете Зюльхадже: что же делать-то? Чуть помянешь ту, парень на стенку лезет. Ничего, сказала тетя Зюльхаджа, не переживай: подымит, подымит, да и погаснет. Скажи лучше, какую сама приметила. Мать Аслана смущенно промолвила, что хотела бы в невестки Гюльнишан, девушка в сиротстве выросла, поперек свекрови не пойдет. "Ну, что ж, раз тебе такой товар надобен, да благословит их аллах! – ответила тетя Зюльхаджа. – Только погоди, пусть все поостынет малость".
А потом, на каком-то сборище, когда были молодые и старые, тетя Зюльхаджа принялась вдруг расхваливать Гюльнишан. Девка – об мостовую не расшибешь, но енгя, зная, что Аслану по душе хрупкие женщины, так зазывно, в таких выражениях описывала ее стать, так соблазнительно поводила в воздухе рукой, что у парней перед глазами вставало видение бани, и в душах воцарялось нечто прекрасное, чего сами они видеть не могли, но зато видел и оценил такой знающий надежный человек, как тетя Зюльхаджа. "Хрупкая, как стекло ламповое, воду пьет, видно, как по горлу течет", – мечтательно говорила тетя Зюльхаджа, и лицо ее светилось такой нежной, такой ясной улыбкой, что не только деревенские парни, собственный ее внук, учившийся в четвертом классе, влюбился в Гюльнишан. Когда бабушка принималась расхваливать ее, мальчику сразу вспоминалась девушка, нарисованная на подносе, куда собирают со стола стаканы с блюдцами. Он видел корону из кос, крошечный ротик и тонкую нежную шею, розоватую, как цветок персика. Девушкой этой он любовался с тех пор, как помнит себя, и теперь сразу понял, что это и есть Гюльнишан. Когда Аслан с лампой в руке провожал их домой, внук тети Зюль-хаджи сообщил ему, что у них дома есть портрет Гюльнишан, на подносе нарисован. Вода по горлу бежит светится. Бабушка-то не говорит, что это Гюльнишан, говорит царица Тамара, а я точно знаю – Гюльнишан.
Прошло совсем немного, и Аслан назло всем: тете Зюльхадже, матери, возлюбленной, а больше всего – назло самому себе, велел засылать сватов к Гюльнишан, хотя раньше в упор не замечал ее.
Теперь представьте себе, что творится в бане, когда появляется тетя Зюльхаджа – девушки ее чуть на части не рвут. Собираясь в баню, тетя Зюльхаджа прихватывает с собой всех внуков: девушки вымоют не только ее, но выкупают и ребятишек...
Во дворе у Аслана вовсю шумела свадьба, а Гюльнишан с окружающими ее девушками, как положено невесте, находилась в бане. Тут же присутствовала и тетя Зюльхаджа с внуками, она же была енгя Гюльнишан. Да, да, я не оговорилась! Так было решено. Когда обсуждались все детали, тетя Зюльхаджа сказала матери Аслана:
– Сама знаешь, Гаинхатун, дети твои ненадежные, с одной искры вспыхивают. По обычаю-то мне положено быть енгя со стороны Аслана, но дело-то тут особое, боюсь, в последний момент деру даст. Ведь Гюльнишан, по правде сказать, ни встать, ни сесть, ни слова молвить не умеет. Не будет меня рядом, наставлять да подсказывать, парень враз все сообразит. Ведь если с той то, с его, сравнить, Гюльшан чистая медведица. А я ее хоть чему-то обучу. А главное, присмотрю, чтоб Аслан ее до брачного ложа и не увидел толком. Ведь это он сейчас сгоряча, со злости, не почуял еще, что значит с любимой-то расстаться. Потом, понятно, разберется что к чему, да уж поздно будет! А сейчас за ними глаз да глаз!
Ясно теперь, почему тетя Зюльхаджа, бросив свою родную, оказалась енгя у чужих людей. И между прочим, жаль, что она выступает сейчас не в главной своей роли: вы увидели бы ее в совершенно ином качестве и слова услышали бы другие те, которые она говорит невестам из своего рода. Тетя Зюльхаджа считает, что очень многое зависит от того, как девушка с первого дня себя поставит, а потому научить ее правильно держаться в доме мужа – первейший долг енгя. Прежде всего, надо сказать, что если за девушкой не давали приличного приданого, тетя Зюльхаджа вообще не, бралась за дело. Невеста без приданого с каким лицом войдет она в дом мужа? Также большое значение придавала тетя Зюльхаджа гостинцам, которые кладут в сундук невесты.-Она любила говорить, что чем дольше будет во рту сладко, тем быстрее девушка приживается в доме. Если невеста была ей особенно по душе, тетя Зюльхаджа собственноручно пекла целый поднос пахлавы. Не любившая себя утруждать, она в таких случаях не жалела сил: часами сидела у огня, меняя угли на подносе, покрывавшем противень с пахлавой; остывшие сбрасывала, а на их место накладывала горячие, чтобы пахлава пропеклась со всех сторон ровно. Когда люди расхваливали ее пахлаву, тетя Зюльхаджа посмеивалась: "Если бы в меня столько всего натолкать, сколько в нее положено, тоже бы садись да ешь! Она же на чистом меду сготовлена, шафраном посыпана, гюльабом спрыснута!" Только не подумайте, что она сказала все. Сколько раз ни пытались женщины приготовить пахлаву по ее рецепту, ничего похожего не получалось. Такая уж у нее на пахлаву рука легкая, – говорили женщины. Так и зовется эта пахлава – "пахлава Гялинбаджи". Почему "гялинбаджи"? А потому, что тетю Зюльхаджу с той поры, как вошла она в дом Гаджи Гадималы молодой невесткой, все зовут только: "Гялинбаджи" "невестушка". Это я – Зюльхаджа да Зюльхаджа, а так-то нет: и стар, и млад – все называют ее Гялинбаджи. Да если она услышит, что ее осмелились называть по имени, такую бучу устроит, таких проклятий нашлет!.. Итак, на этой свадьбе все иначе.
Нет ни знаменитой пахлавы, ни тех наставлений, которыми тетя Зюльхаджа провожает в дом мужа девушек из своего рода. Это все не для Гюльнишан. Тетя Зюльхаджа ведь только числится ее енгя, представляет она интересы жениховой родни, и ей надо вбить в голову невесты все, что пойдет на пользу тому дому. "Гюльнишан, доченька, невестка – дому опора, весь дом на ней держится. И обед состряпать, и огород взрастить, и скотину обиходить – все невестка. Кто ноги моет всем мужчинам в доме? Невестка. Да, да, детка, так все и моешь, от галош до пиджака... И в доме прибрать, и казаны почистить. И гостям прислужить... А как же, деточка? Я уж не говорю про вышивки: и наволочки изукрасить нужно, и накидку на зеркало, и покрывало на постель. Все твои дела будут. Сумеешь управиться, настоящей женой мужу станешь. А не сумеешь, тогда уже..."
И вот теперь, сидя в бане, под визг внучат, которым льют на голову воду, под ласковый стрекот успокаивающих их девушек тетя Зюльхаджа искоса поглядывала на Гюльнишан и думала, какое же это благо – мусульманские наши порядки. Не будь строгих запретов, увидел бы парень и ту свою во всей красе, и эту, как я ее сейчас вижу! Пускай, даже не так, пускай, частичку малую увидел бы – все равно, не то что я грешная, сам господь бог, спустившись с небес, не смог бы его уломать. Эх, Аслан, Аслан, по той своей сохнешь, с осиной талией, а мы тебе вон какую лошадь пригоним! Навьючивай, да погоняй!
Приведя девушку из бани, тетя Зюльхаджа нарядила ее, приукрасила, сказала все, что положено сказать невесте, научила всему, чему положено научить, и невмоготу ей стало оставаться с Гюльнишан. "Корова, как есть корова! Зачахнуть можно, на нее глядя". Тете Зюльхадже даже жалко стало Аслана, но она тут же одёрнула себя: "Так-то оно лучше, когда меж мужем и женой особого жара нет. Не будет дома торчать, за женину юбку держаться! Делами займется, среди мужчин мужчиной будут считать. Да и чем она так уж плоха? Работница такая в любой семье нужна".
Кто-то постучал в дверь:
– Гялинбаджи! Вышла бы к нам!
Тетя Зюльхаджа только того и ждала – как из тюрьмы вырвалась.
– Посиди с нами, Гялинбаджи, отдохни, – женщины наперебой усаживали ее, стараясь оказаться поближе.
– Ты же из сил выбилась с этими хлопотами! Тетя Зюльхаджа уселась на почетном месте и, скрестив перед собой ноги, пододвинула поближе чай.
– Ну, Гялинбаджи, – сказала одна из женщин, подсовывая ей под спину мутаку, – когда мужеву племянницу пристраивать будешь?
Та-а-к... Опять в дочку ее деверя метят. Выпытать хотят, можно ли сватов засылать. Ну уж нет, скорее камень заговорит, чем она. Ведь сколько раз пробовала она отпугивать всех, кто зарился на дочку деверя. Неслух! С малых лет только с мальчишками и хороводилась! Она и сейчас-то приедет на каникулы, соберет всех своих дружков и ведет их арык копать!
Только никого запугать не удалось, вот и эта, похоже, тоже не собирается отцепляться.
– Пора уж, ей, пора... Время подошло своим домом зажить, Каждая девушка какому-то парню предназначена. Ты уж выбери кого-нибудь из наших, хоть кривого-плешивого. Чтоб люди не думали. Скажи, какое твое последнее слово?
– Да ведь она еще учится...
– И пусть. Семья, в которую она войдет, возьмет на себя заботу, выучит. А слово сказано будет, чтобы знали все: девушка сговорена.
Женщины, знавшие, насколько этот вопрос интересует их соседку, тоже загомонили хором: правда, мол, взрослая девушка, чего ж зря тянуть?
– Да я уже говорила ее матери, – вяло отбивалась тетя Зюльхаджа, – пора, мол, выдавать девочку...
Разговор о замужестве этой девушки испортил тете Зюльхадже все настроение. Не хотелось ей признаваться в своем бессилии. Ну, не в бессилии, потому как силу свою она тут еще не пробовала. Не пробовала потому, что знала: придется повозиться, и пока что не подступалась. Не очень-то она представляла себе будущее этой супротивницы. Надо было перевести разговор на другое. Рядом, приткнувшись к ней, сидел чей-то ребенок, и тетя Зюльхаджа не переставала поглаживать его по головке, такая уж у нее была привычка. Она хотела было заговорить с ребенком: чья же ты, доченька в красном платьице, да увижу я твою судьбу, но тут вдруг обнаружила, что в бок ей уткнулся головенкой мальчуган, и к тому же сопливый. Тетя Зюльхаджа в ярости оттолкнула его. Пошел отсюда, щенок! Иди к мальчишкам! Поговорить не дают, стервецы!
По тому, как она в сердцах отпихнула ребенка, женщины поняли, что Гялинбаджи не настроена продолжать деловой разговор. В другое время у нее и "щенок" получалось, как "деточка моя". Иной раз ласкает внучонка, только-только начавшего лепетать: "И что ж это ты, щеночек мой, будто дрозд чирикаешь?"
Прогнав ребенка, тетя Зюльхаджа устроилась поудобней, отхлебнула чайку...
– Вот мой вам совет, – неспешно, словно подвешивая к каждому слову груз, заговорила она, – мальчишек своих не заласки-вайте. Чем больше он слез с соплями проглотит, тем скорее мужчиной станет. Девочка – да, девочке ласка нужна. Одну руку всегда у дочки на голове держите. Она же, бедняжка, как вырастет, в чужой дом пойдет, так пускай уж побойчей будет. А то заклюют...
Стало быть, сидят женщины, беседуют, и в самый разгар их беседы входит дочка Гаинхатун, про которую только что шел разговор, собирайтесь, мол, за невестой ехать пора. Те, кто не прочь был бы послать сватов по ее душу, сразу оживились, усаживают ее, а сами глаз оторвать не могут, в селе только и разговору: и волосы-то у нее короткие, и юбчонка коротенькая...
– Не троньте вы. ее, – говорит тетя Зюльхаджа, голосом своим перекрывая общий гомон. – Пускай к невесте идет.
Вообще-то это не по правилам, – никому из женихова дома входить к невесте не положено, но у тети Зюльхаджи своя цель– набить цену жениховой родне. Да и девушка ей понравилась, и обхождение, и как волосы подстрижены, и как одета скромно – юбка намного за колено. Даже не удержалась, сказала одобрительно:
– Ишь ты, а говорят, ты короткую юбку носишь.
И что бы, вы думали, слышит почтенная женщина в ответ?
– Мою, говорит, короткую ты напялила, вот я твою длинную и надела!
Бог свидетель, тетя Зюльхаджа и спросила-то без задней мысли. Наоборот, хотела сказать, поклеп, мол, на девушку возводят. А эта дрянь!..
– Ты смотри, как гавкает! Ах ты, паскуда, собачьим молоком вскормленная! -тетя Зюльхаджа вскочила. Она вылетела из комнаты, изо всех сил хлопнув дверью:
– Потоком полились к ее дверям мольбы и просьбы о прощении. Тетя Зюльхаджа была непреклонна.
– Да, что ж это ты надумала?! – причитала Гаинхатун, в отчаянии колотя себя руками по голове. – Ребенок глупость сказал, а ты дом мой разрушить хочешь!
– И пусть разрушится!.. Пусть прахом пойдет твой дом!.. Пусть весь ваш род сгинет на корню! Не ребенка вырастили – быка бодучего! Да я к вам больше ни ногой!
– Ну разве так можно, Галинбаджи?! Столько ты на это дело труда положила! Без тебя-то что бы мы делали! И своими руками все порушишь?
Жена деверя коснулась самой чувствительной струнки – ведь, если свадьба развалится, выходит, не справилась енгя с Асланом, его оказался верх. Пока она будет упрямиться, парень переведет дух, одумается, ноги в руки и был таков – к той, к своей, ринется. Подумала-подумала тетя Зюльхаджа и стала повязывать чалму. Пока они с Гаинхатун шли к невесте, она не переставая поносила род Гаджи Гадималы, не оставив от него камня на камне.
– Верное твое слово, – поддакивала ей Гаинхатун, – они такие. И дети все в отцову родню удались. Уж кто-кто, а я-то знаю. Тридцать лет маюсь, чего только не натерпелась...
Хотя тетя Зюльхаджа и привела в дом деверя желанную невестку, и Гаинхатун каждый день возносила за нее молитвы аллаху, настоящего мира меж ними не было. После свадьбы Аслана, выполняя свою угрозу, тетя Зюльхаджа так ни разу и не зашла к деверю. Мать Аслана потеряла сон. Гялинбаджи, сделавшая им столько добра, душой болевшая за их семью, обиженная ушла из их дома, ушла прямо с праздника – вина перед ней камнем висела на шее у бедной женщины. Да, да, не перевелись еще люди, которые считают, что праздник не праздник, если кто-то ушел с него обиженным.
Мать Аслана, можно сказать, дневала и ночевала у тети Зюльхаджи. Затопило у нее огород, Гаинхатун к ней с подарками. Буйволица отелилась – опять она тут как тут, ворожит о благополучии. Так что тетя Зюльхаджа обиды на девереву семью больше не держала, простила им, но стоило при ней помянуть дочку Гаинхатун, ее как кипятком ошпаривало – пока не назовет быком боду-чим, не остынет. Ведь она, паршивка, прошлую пятницу, в бане, – на каникулы из города приезжала, – таза воды ей не принесла! Скажете, опять про баню?.. А что делать? Где бы вы не потеряли тетю Зюльхаджу, в пятницу все равно найдется в бане. Как конская перевязь не минует кольца подпруги, так любое секретное начинание тети Зюльхаджи не минует банного заведения. Итак, прошлую пятницу сидит она себе в бане, в тазу, и тут входит старшая дочка Гаинхатун, та самая. Это ж надо, как девчонка-то выправилась, думает тетя Зюльхаджа, я и не заметила. Вчера еще вроде бегала – ручки-ножки прутиком. Округлилась вся, налилась, костей не видно, только ключицы. А шейка еще длиннее стала, еще нежней. Девушка напоминала тете Зюльхадже возлюбленную Аслана. Она мысленно произнесла хвалу творениям создателя и, любуясь девушкой, наслаждаясь прелестью ее по-мальчишески угловатых движений, подумала, что эта дольше сохранит телесную свежесть. Лет до пятидесяти тесто не перебродит. Но коленки! Это ж надо какие коленки острые! Тяжелый у девки нрав! Девушка с тетей Зюльхаджой поздоровалась, как и со всеми прочими, и не обращая на нее никакого внимания, занялась своим делом.
– Ах, ты дрянь! – не выдержала тетя Зюльхаджа. – И чего нос задрала?! Ни дать, ни взять, турач, наклевавшийся дерьма! С таким нравом век тебе у отца в доме куковать! – И сразу сменив тон, принялась наставлять хлопотавших вокруг нее девушек: – Знайте, милые, да увижу я вашу свадьбу, если у девушки язык не сладкий, добра не видать! Ласковое теля семь маток сосет, а кичливому соска не перепадает!..
Но погревшись вдоволь, уверенная, что насмерть сразила бодучего бычка, тетя Зюльхаджа обнаружила вдруг, что девка ей по вкусу. Спесивая, а ей и это к лицу.
С того дня, не показывая, разумеется, виду, тетя Зюльхадже начала подумывать о девушке, прикидывать, кого бы подобрать ей в пару из родни, из соседей... И сама поразилась – никто не подходит.
Тут она окончательно взъелась на девушку, потому что всегда была твердо уверена: нет казана без крышки, нет человека без пары. Но пока она мысленно подыскивала ровню бодучему бычку, к ней в панике прибежала Гаинхатун: дочку-то городские сватать хотят, она, дочка, говорит, если, мол, Гялинбаджи не будет у меня енгя, замуж идти отказываюсь. Потому что я ее очень люблю.
Справедливо это было только отчасти, девушка действительно сказала матери, что без Гялинбаджи свадьба будет не свадьба, а преснятина. Но, само собой разумеется, ничего не говорила ни про свою любовь к тете Зюльхадже, ни про то, что без ее участия ей никакая свадьба не нужна. А что без Гялинбаджи свадьба не свадьба, это верно: точно соблюдая ритуал, до блеска отшлифовывая каждую деталь обряда, умела она превратить свадьбу в настоящее действо. Без нее свадьба, что безвкусная еда – за столом не засидишься.
Тетя Зюльхаджа воодушевилась. Уж если эта супротивница так наш обычай соблюсти хочет, значит, и другие не станут рот кривить, кривить, когда про енгя разговор зайдет.
Но оказалось, что енгя – это еще не все.
Тетя Зюльхаджа узнала, что, когда городской жених спросил девушку, какую музыку желает она на свадьбу, та ответила: "Зурну! Только' зурну!" Парень было расхохотался, какая ж, мол, это свадьба – ведьмячий шабаш получится, но она ему такой шабаш устроила!.. Не знал, как и успокоить: шучу, мол, шучу. И куклу, говорят, не захотела на машину сажать. Парень сразу же, ладно, не будет куклы, красный келегай привяжем. Ну, тут уж тетя Зюльхаджа совсем к ней, к чертовке, душой присохла: "Сразу видно – наша порода!"
...На этот раз тетя Зюльхаджа расстаралась вовсю, научила девушку всему, что знала. Увидит ее, сажает рядом и давай:
– Вот смотри: вошел жених в комнату, ты сразу раз – тихонько – ногой ему на ногу! Только чтоб не опередил, а то всегда верх будет! А наутро после свадьбы, что ни принесут поесть, отказывайся, аппетита, мол, нету. Пускай знают: ты кой-чего есть не станешь, пускай угождать стараются. А притомилась, сразу в постель, голова болит, спина разламывается... Ничего, – пускай поухаживают. Хрупкое, мол, здоровье. Чтоб не больно-то работу наваливали...
Тетя Зюльхаджа по собственному опыту знала, какие это все действенные средства. Впрочем, кое-что из собственного опыта она не сочла нужным рекомендовать невесте. К примеру – подняться на чердак да как следует садануть ногой по куче тутовых веток. Тогда как раз был сезон откорма, шелкопряд с хрустом поедал листву. Она разбросала ветки и быстренько вниз, а старшие в доме решили, что это жена деверя-та у них за шелкопрядом ходила – надоело, мол, бабе, вот она ветки и раскидала. Ну, давай лупцевать ее. А Гялинбаджи сидела в укромном местечке да руки потирала. Или еще. Сготовит себе одной, что повкусней, а чтоб посуду за тобой детишки полуголодные мыли. Но, как уже сказано, этих советов тетя Зюльхаджа девушке не давала.
