Текст книги "Девять правил соблазнения"
Автор книги: Сара Маклейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Ралстон энергично выругался, признавая справедливость слов брата.
Дочери женщины, не получившей должным образом оформленного развода, вряд ли обрадуются в свете. И Джулиане придется приложить немало усилий, чтобы избавиться от тяжелого шлейфа испорченной репутации своей матери.
И вновь заговорил Ник:
– Законность ее рождения будет подвергнута сомнению.
Гейбриел на некоторое время задумался.
– Если наша матушка вышла замуж за ее отца, это означает, что маркиза по приезде в Италию перешла в католичество. Католическая церковь никогда не признала бы ее брака, если бы она оставалась в англиканской церкви.
– В таком случае незаконнорожденными оказываемся мы. – Ник криво улыбнулся.
– Для итальянцев, – уточнил Гейбриел. – К счастью, мы англичане.
– Превосходно. Для нас все складывается хорошо, – сказал Ник. – Но что же с Джулианой? Найдется немало семейств, которые откажутся принимать ее. Многие посчитают нашу сестру дочерью падшей маркизы и ее любовника – простого итальянского торговца. И к тому же католика.
– Начнем с того, что они и так бы не приняли Джулиану. Мы не можем изменить тот факт, что происхождение ее отца оставляет желать лучшего.
– Возможно, проще выдать ее за дальнюю родственницу и не упоминать о том, что Джулия наша сводная сестра.
Ралстон отрицательно мотнул головой:
– Абсолютно исключено. Она наша сестра. Именно так мы ее и представим, а уж потом будем разбираться с последствиями.
– С последствиями придется разбираться ей. – Ник твердо встретил взгляд брата; его слова тяжелым грузом повисли в воздухе. – Скоро самый разгар сезона.
Если мы хотим добиться успеха, наше поведение должно быть безупречным. Ее репутация зависит от нашей.
Ралстон понял. Ему придется прекратить встречи с Настасией – оперной певичкой, известной своей неосмотрительностью.
– Я сегодня же поговорю с Настасией.
Ник согласно кивнул и добавил:
– Джулиану необходимо представить обществу, и это должен сделать человек с безупречной репутацией.
– Я и сам об этом подумал.
– Мы можем обратиться к тетушке Филлидии.
Голос Ника дрогнул при упоминании имени сестры отца. Вдовствующей герцогине была присуща манера высказывать весьма резкие замечания и давать безапелляционные наставления. Тем не менее пожилая дама являлась признанным столпом общества.
– Нет, – поспешно возразил Ралстон. Филлидия не справится с такой деликатной ситуацией – загадочная неизвестная сестра прибывает к дверям Ралстон-Хауса в разгар сезона. – Для этого не подойдет ни одна из наших родственниц.
– Тогда кто же?
Взгляды близнецов встретились. Задержались. В решимости они нисколько не уступали друг другу, но слово маркиза было решающим.
– Я найду такого человека.
Глава 2
«И, разразившись слезами, она бросилась к нему, и обняла Одиссея, и поцеловала его в голову, и проговорила: «О, ты смог убедить мое сердце, каким бы несгибаемым оно ни было». И в его Сердце пробудилось еще более сильное желание горестных стенаний; и он пролил слезы, держа в объятиях свою дорогую преданную жену».
Калли отложила чтение, откинувшись на спинку высокого мягкого стула, и глубоко вдохнула запах любимых книг, вообразив себя героиней именно этой истории – любящей женой, все двадцать лет разлуки своей любовью вдохновлявшей мужа на героические подвиги.
Схватка с Циклопом, противостояние сиренам – Одиссей готов был одолеть все испытания ради одной-единственной цели – вновь оказаться рядом со своей Пенелопой.
Каково быть такой женщиной? Женщиной, чья несравненная красота была вознаграждена любовью величайшего героя своего времени. Каково это – открыть свое сердце такому мужчине? Впустить его в свою жизнь? В свою постель?
Калли хихикнула. Не дай Бог, кто-нибудь узнает, что леди Кальпурния Хартуэлл, вполне добропорядочная незамужняя девица, тешит себя совершенно неподходящими для леди тайными помыслами о вымышленных героях. Калли отдавала себе отчет, что ведет себя очень глупо, мечтая о героях своих любимых книг. Это, конечно же, дурная привычка, но она слишком давно у нее появилась.
Вот и сейчас воображение с готовностью нарисовало замечательную картину: она сидит за ткацким станком, а он, сильный и мужественный, замер в дверном проеме. Калли без труда представила его внешность – это был тот же самый образ, который в течение последних десяти лет вновь и вновь возникал в ее фантазиях.
Высокий, широкоплечий, с густыми темными волосами, пробуждавшими у женщин желание прикоснуться к ним, и ярко-голубыми глазами – цвета того моря, которое Одиссей бороздил в течение двадцати лет. Резко очерченные скулы, ямочка, появлявшаяся, когда он улыбался – той самой улыбкой, которая в равной степени обещала и грех, и наслаждение.
Да... все ее герои обладали внешностью единственного мужчины, о котором она когда-либо мечтала, – Гейбриела Сент-Джона, маркиза Ралстона. Можно было подумать, что после целых десяти лет, в течение которых она носила в душе этот образ, Калли могла бы отказаться от бесплодных мечтаний... но оказалось, что этот повеса настолько прочно укоренился в ее сердце, что теперь она была просто обречена провести остаток своей жизни, представляя себя Клеопатрой, а Гейбриела Ралстона – Антонием.
Калли громко рассмеялась, поймав себя на этом сравнении. Было абсолютным безумием считать, что только благодаря тому, что ее назвали в честь императрицы, можно было сравнивать леди Кальпурнию Хартуэлл с Клеопатрой. Во-первых, мужчины никогда не склонялись перед красотой Калли, что легко заставляла их делать великая царица. У Клеопатры не было таких совершенно заурядных каштановых волос и карих глаз, как у Калли. Да и пухленькой царицу Египта никогда не называл ни один из современников. И Калли также не могла себе представить, чтобы Клеопатра в течение целого вечера скромно оставалась в уголке бального зала. Кроме того, царица Египта никогда не надела бы обычный кружевной чепец.
– Калли!
Девушка вздрогнула и выронила книгу: пронзительный возглас, раздавшийся за дверью библиотеки, застал ее врасплох. Калли смущенно кашлянула, прочищая горло, и постаралась успокоить сильно забившееся сердце. Мысленно она взмолилась, чтобы тот, кто нарушил ее уединение, как можно скорее ушел и позволил ей вновь погрузиться в свои мечты. Однако эта мысль быстро сменилась печальным вздохом – Калли Хартуэлл была слишком хорошо воспитана, чтобы отказать даже незваному визитеру.
Дверь распахнулась, и в библиотеку влетела сестра Калли, энергичная и возбужденная.
– Калли! Вот ты где! А я тебя повсюду ищу!
Едва бросив взгляд на живое доброе лицо сестры, Калли не смогла сдержать улыбки. В свои восемнадцать лет Марианна стала первой красавицей сезона – дебютанткой, которая, завоевав внимание всего общества, очень скоро получила прозвище Ангел Аллендейл.
Сейчас она, с удовольствием красуясь в тонком шифоновом платье желтого цвета, купалась в проникающем в библиотеку размытом солнечном свете. Великолепные каштановые локоны служили идеальным обрамлением для ее прелестной улыбки. Калли прекрасно понимала, почему лондонское общество обожает ее сестру. Марианну трудно было не любить, даже несмотря на то что ее совершенство порой несколько утомляло старшую и не столь совершенную сестру.
Лукаво улыбнувшись, Калли спросила:
– И зачем же я тебе понадобилась? Думаю, ты вполне могла бы без меня обойтись, Мари!
Прелестный румянец разлился по фарфоровой коже девушки – такой нежный и ровный, что Калли могла бы ему только позавидовать, если бы его вид не стал ей давно привычен.
– Калли! Я просто не могу в это поверить! Я весь день себя щиплю! – Марианна бегом пересекла комнату и рухнула в кожаное кресло, стоявшее напротив кресла сестры. В мечтательном изумлении она продолжила: – Он сделал мне предложение! Ты можешь этому поверить? Разве это не замечательно?
Под словом «он» подразумевался Джеймс Толботт, шестой герцог Ривинггон и самый завидный жених во всей Британии. Молодой, красивый, богатый и знатный, герцог лишь однажды увидел Марианну на балу, устроенном еще до открытия сезона, и совершенно потерял голову. Последовало головокружительное ухаживание, и этим утром герцог прибыл в Аллендейл-Хаус, чтобы просить руки возлюбленной. Калли едва скрывала свое удивление, видя, как искренне переживает Ривинггон; при всех его титулах и богатстве он, очевидно, действительно горел желанием получить согласие Марианны, и этот факт еще больше расположил к нему Калли.
– Я могу в это поверить, дорогая. – Она рассмеялась. – У него так горели глаза, когда он прибыл сюда... и сейчас я вижу такое же сияние в твоих глазах! – Марианна скромно потупила голову, а Калли продолжила: – Но ты должна мне рассказать! Каково это стать избранницей мужчины, который так сильно тебя любит? И к тому же герцога!
– О, Калли! – выдохнула Марианна. – Мне абсолютно безразличен титул Джеймса! Для меня важен сам Джеймс! Ну разве он не самый замечательный мужчина?
– И к тому же герцог!
Обе девушки обернулись в изумлении, услышав пронзительно высокий голос, который произнес эти слова с едва скрываемым возбуждением. Калли вздохнула, вспомнив, от кого сегодня утром ей пришлось прятаться.
Матушка.
– Калли! Не правда ли, великолепная новость?
Мельком подумав, что сегодня ей еще не раз придется отвечать на этот вопрос, Калли открыла рот, но, как оказалось, не очень быстро.
– Потрясающе! Ривинггон буквально без ума от нашей Марианны! Подумать только! Герцог! Влюблен в нашу Марианну! – Калли вновь попыталась вставить слово, но ее снова перебили: – Сколько предстоит хлопот! Свадебная церемония! Меню! Приглашения! А свадебное платье! Приданое! О! Марианна! Калли! Нам необходимо будет хорошенько обдумать твой наряд!
«О нет». У вдовствующей герцогини Атлеццейл было все или почти все, но вот хорошей модистке среди этого всего места не нашлось. Если Калли сейчас не отвлечет матушку от грандиозных свадебных планов, она будет обречена появиться на свадьбе своей сестры в украшенном перьями уродстве, которое будет венчать какой-нибудь такой же уродливый тюрбан.
– Думаю, матушка, прежде всего нам следует заняться самым главным на этот момент. Почему бы не организовать сегодня праздничный ужин?
Она помолчала, ожидая увидеть, клюнет ли ее матушка на эту наживку.
– Замечательная мысль! – Калли медленно выдохнула, хваля себя за находчивость. – Конечно, так и нужно сделать! Конечно, это будет исключительно семейный ужин, поскольку мы должны подождать с официальным объявлением до бала по поводу обручения. Но думаю, что праздничный ужин сегодня вечером – это как раз то, что нужно! Ох! Как много еще предстоит сделать! Я должна разослать приглашения и обсудить меню с поваром!
– О Боже! – с неподдельным ужасом произнесла Марианна. – Как ты думаешь, она долго будет пребывать в таком состоянии?
– Не могу сказать точно, но, думаю, по крайней мере до конца сезона.
– До конца сезона! И что, с этим ничего нельзя поделать?
– Есть один выход. – Для большего драматического эффекта Калли выдержала паузу.
Марианна нетерпеливо поерзала.
– Ну и какой же?
– Как, по-твоему, Ривинггон отнесется к идее отправиться в Гретна-Грин?
Марианна страдальчески вздохнула, а Калли расхохоталась.
Сезон обещал быть чрезвычайно увлекательным.
Калли стояла в уголке гостиной, где после ужина и последовавших за трапезой ритуалов – курения сигар для мужчин и сплетен для женщин – воссоединилось все семейство, продолжавшее осыпать Марианну и герцога наилучшими пожеланиями. Калли обожала счастливые события, которые оставляли самые приятные воспоминания.
Однако сегодня вечером все было по-другому. Калли проклинала тот момент, когда предложила устроить праздничный ужин в тесном семейном кругу. Казалось, что сейчас над ней смеются даже предки, выстроившиеся на стенах гостиной чинной шеренгой портретов.
Когда к ней с сияющим видом направилась тетушка Беатрис, Калли подавила вздох и изобразила улыбку. Она совершенно точно знала, что последует дальше, и понимала, что это неизбежно.
– Разве это не чудесно? Такая счастливая пара! Такой прекрасный брак! Настоящее удовольствие видеть Марианну такой счастливой.
Пожилая тетушка положила морщинистую руку на руку Калли. Сейчас начнется, подумала та, стискивая зубы.
– Уверена: твоя матушка наконец счастлива – ведь она так мечтала заняться приготовлением к свадьбе! – От радостного кудахтанья пожилой дамы настроение Калли окончательно испортилось. – Ведь вы с Бенедиктом не смогли доставить ей такого удовольствия!
Калли выдавила смешок, который прозвучал слишком громко, и оглядела комнату в поисках хоть кого-нибудь, кто избавил бы ее от нескончаемого потока бестактных намеков, которые преподносились как искренняя забота членов семейства о ее судьбе. В течение трех часов, то есть с момента прибытия гостей на ужин, Калли пришлось с незначительными вариациями выдержать подобный разговор с двенадцатью разными людьми. Особенно трудно ей пришлось непосредственно во время ужина, когда она оказалась втиснутой между бабушкой Ривинггона, весьма самоуверенной особой, и удивительно бестактным кузеном, – оба они, казалось, полагали, что незамужнее положение Калли вполне вписывается в рамки приличного разговора. Ей начало казаться, что нет ни одного человека в семействах Ривингтон и Аллендейл, обладающего хотя бы минимальным чувством такта. Трудно было поверить, что все эти бесчисленные родственники действительно не понимают, насколько обидно слышать постоянные напоминания о том, что она превратилась в замшелую старую деву, основательно задвинутую в тень лондонского общества. Это было невыносимо.
Не видя спасения, Калли остановила лакея, разносившего шерри, и, подхватив с подноса рюмку с рубиновым напитком, повернулась к тетушке:
– Могу я предложить вам рюмочку шерри, тетушка Беатрис?
– Бог мой, нет! Я терпеть этого не могу, – произнесла пожилая женщина с ноткой негодования в голосе. – Ты же понимаешь, Кальпурния, если леди дорожит своей репутацией, ей не стоит пить в обществе столь крепкое вино.
– Да, но мне кажется, что сегодня вечером мне нет необходимости беспокоиться об этом, вы согласны?
– Полагаю, твоей репутации ничто не угрожает, Кальпурния. – Тетушка Беатрис похлопала племянницу по руке с неосознанно снисходительным видом. – Это ведь настоящая драма, не так ли? Этого никто не мог предвидеть. Ну кто бы мог подумать, что с твоим-то приданым ты не сможешь выйти замуж!
Калли едва не вспылила, услышав столь прозрачный намек на то, что лишь благодаря приданому у нее был шанс на замужество, но, прежде чем она успела придумать в ответ какую-нибудь колкость, тетушка Беатрис продолжила:
– К сожалению, теперь, когда тебе уже столько лет, думаю, придется оставить всякую надежду. Я с трудом могу себе вообразить, что кто-то сделает тебе предложение. Разве что какой-нибудь пожилой джентльмен, который подумывает о том, чтобы покинуть этот бренный мир, и нуждается в компаньоне. Такое еще возможно.
В голове Калли мелькнула картинка, эдакая радующая душу фантазия – тетушка Беатрис, глупо разинув рот, осматривает свое пышное платье, залитое сладким красным вином. Едва заметно тряхнув головой, Калли отбросила проказливую мысль, аккуратно поставила рюмку и вновь сосредоточила внимание на тетушке, которая все еще продолжала рассуждать по поводу незамужнего положения племянницы.
– Конечно, еще нужно учесть, что твоя внешность... хм... оставляет желать лучшего. К сожалению, времена Рубенса прошли.
От возмущения Калли лишилась дара речи. Она, наверное, ослышалась: отвратительная старуха просто не могла этого сказать.
– Ты не думала о диете? Вареные яйца и капуста... Я слышала, они творят чудеса. Может, это сделает тебя менее... более! – Дама дробно захихикала, не замечая собственной бестактности. – И вот тогда-то, возможно, нам удастся найти тебе мужа!
Пришла пора сбегать отсюда, иначе она не выдержит и либо наговорит кому-нибудь из своих родственников дерзостей, либо просто лишится рассудка, пытаясь сдержать рвущийся наружу гнев. Избегая встречаться с теткой взглядом – она не могла гарантировать, что не выскажется в адрес злобной старухи, – Калли поторопилась распрощаться.
– Прошу прощения, тетушка: думаю, мне следует наведаться на кухню.
Ее нисколько не беспокоило, что ужин давно закончился, – Калли просто не могла оставаться среди гостей.
Едва сдерживая слезы, она укрылась в кабинете своего брата – там ее не потревожит случайно забредший гость. Лунный свет, льющийся сквозь огромные, во всю стену, окна, позволял девушке свободно ориентироваться. Она достала в буфете бокал и бутылку шерри, потом подошла к большому креслу в дальнем углу комнаты, служившей своего рода убежищем для мужчин семейства Аллендейл.
«Сегодня вечером это будет дамское убежище», – подумала девушка, делая глубокий вдох и наливая шерри. Она поставила тяжелый хрустальный графин на пол и устроилась поудобнее.
– О чём вздыхаешь, сестрица?
Калли вздрогнула и повернулась в сторону внушительного стола красного дерева в другом конце комнаты. Разглядев в полумраке фигуру за столом, она широко улыбнулась:
– Ты меня напугал.
– Пожалуй, обойдусь без извинений. Это ты забралась в мою берлогу. – Бенедикт Хартуэлл, граф Аллендейл, поднялся, пересек комнату и сел в кресло напротив сестры. – Надеюсь, у тебя есть веская причина прятаться, или я отошлю тебя обратно.
– Да? Интересно будет посмотреть, как тебе это удастся, – ты ведь не сможешь обнаружить мое исчезновение, не привлекая внимания к собственному, – поддразнила она.
– Абсолютно верно. – Бенедикт сверкнул белоснежными зубами. – В таком случае можешь остаться.
– Спасибо. – Она подняла свой бокал с шерри. – Ты очень добр.
Бенедикт налил себе виски и лениво крутил бокал в руках, а Калли залпом осушила свой и, закрыв глаза, замерла в кресле, наслаждаясь дружеским молчанием. Через несколько минут брат произнес:
– И что же заставило тебя бежать с такого большого семейного праздника?
Калли не открыла глаза.
– Тетя Беатрис.
– Что на этот раз выкинула старушенция?
Калли вздохнула и вновь наполнила свой бокал.
– Она лишь еще раз повторила то, что я уже слышала от представителей обоих семейств, собравшихся на ужин, – просто она сделала это со свойственной бестактностью.
– Ага. Замужество.
– На самом деле она сказала... – Калли помолчала и глубоко вздохнула. – Нет, я не доставлю ей удовольствия и не стану повторять ее слова.
– Могу себе представить.
– Нет, Бенни, не можешь. – Она сделала глоток. – Клянусь, знай я раньше, каково это – остаться незамужней, согласилась бы выйти за первого, кто сделал мне предложение.
– Первым тебе сделал предложение болван-викарий.
– Не следует плохо отзываться о представителях духовенства.
Бенедикт фыркнул и сделал большой глоток шерри.
– Хорошо. Я вышла бы замуж за второго. Джеффри был вполне привлекателен.
– Если бы ты его не отвергла, Калли, отец бы воспрепятствовал этому браку. Джеффри уже тогда слыл неисправимым игроком и отъявленным пьяницей. Он так и пропал в одном из игровых притонов.
– Да, но тогда сейчас я была бы вдовой, а вдов никому не позволено обижать.
– Ну, не уверен, что соглашусь с тобой, но если ты настаиваешь... – Бенедикт помолчал. – Ты действительно жалеешь, что не вышла за одного из них?
Калли вновь сделала глоток, задержав сладкое вино на языке и обдумывая его вопрос.
– Нет, – сказала она наконец. – Мне не хотелось бы стать рабыней какого-нибудь ужасного человека, который женился бы на мне только ради денег, или земли, или возможности породниться с графами Аллендейл, но не возражала бы против брака по любви.
Бенедикт хихикнул.
– Брак по любви – это совсем другое дело. Но они так редко свершаются.
– Не часто, – согласилась она, и оба замолчали. После некоторого размышления Калли сказала: – Нет... чего мне на самом деле хотелось бы, так это быть мужчиной.
– Не понял?
– Действительно хотелось бы! Например, если бы я сказала, что тебе придется следующие три месяца выслушивать ехидные соболезнования в связи со свадьбой Мари, что бы ты мне ответил?
– Я бы ответил: «Пропади оно пропадом!» – и все бы закончилось, не успев начаться.
Калли указала бокалом в его сторону.
– Вот именно! Потому что ты мужчина!
– Мужчина, которому удалось избежать присутствия на многих событиях, не давая, таким образом, возможности всяким сплетникам критически высказаться по поводу моего холостяцкого положения.
– Бенедикт, – произнесла Калли, поднимая голову, – единственная причина, по которой тебе удалось избежать всего этого, – это то, что ты мужчина. Я, к сожалению, не могу играть по этим же правилам.
– Да почему же?
– Потому что я женщина. Я просто не могу без конца уклоняться от балов и званых ужинов, чаепитий и примерок. О Боже! Эти примерки! Мне опять придется терпеть все эти фальшивые сочувственные взгляды. О Боже.
Калли прикрыла глаза, представив эту картину.
– Я все же не вижу причины, по которой ты не можешь просто не ездить на все эти ужасные мероприятия. Ладно, ты должна присутствовать на балу, где будет объявлено об их помолвке. Ты должна быть на свадьбе. Но откажись от всего остального.
– Да не могу я!
– И я снова спрошу: почему?
– Приличным женщинам также не пристало уклоняться от светских мероприятий, как и заводить любовников. Я должна заботиться о своей репутации.
Теперь настал его черед фыркнуть.
– Какая чушь, Кальпурния. Тебе ведь уже двадцать восемь.
– Это не по-джентльменски – упоминать о моем возрасте. И ты знаешь: я терпеть не могу, когда меня называют Кальпурнией.
– Переживешь. Тебе двадцать восемь лет, ты не замужем, и у тебя по сравнению с другими, пожалуй, самая образцовая репутация в свете. Ради Бога, ну скажи мне, когда в последний раз ты выезжала куда-нибудь без своего кружевного чепца?
Калли бросила на него сердитый взгляд.
– Моя репутация – это все, что у меня есть. Именно это я и пытаюсь тебе втолковать, Бенедикт.
Она протянула руку, чтобы налить себе еще шерри.
– Действительно, ты права. Это все, что у тебя есть сейчас. Но ты могла бы иметь больше. Почему бы просто не протянуть руку и не взять то, что хочется?
– Уж не предлагаешь ли ты мне запятнать доброе имя Аллендейлов? – не веря своим ушам, спросила Калли. Она так и замерла с графином в одной руке, а тонким бокалом – в другой. Бенедикт, не удержавшись, усмехнулся, глядя на эту живописную картину. Калли поставила графин. – Ты ведь понимаешь, что, если я совершу нечто подобное, граф Аллендейл, по всей вероятности, испытает на себе возможные последствия этого поступка.
– Я не предлагаю тебе завести любовника, Калли. И очень надеюсь, что ты не окажешься замешанной в каком-нибудь скандале. Я просто хочу тебя убедить, что ты не должна стремиться соответствовать чересчур высоким стандартам и слишком беспокоиться о своей репутации, – на ней и так нет ни одного пятнышка. Уверяю: если ты уклонишься от посещения утомительных мероприятий, связанных со свадьбой, это никак не скажется на твоей репутации.
– Тогда почему бы мне не попробовать пить виски и курить сигары?
– А почему бы и нет?
– Ты шутишь!
– Калли, я уверен, что этот дом не рухнет, если ты позволишь себе выпить. Хотя не уверен, что это придется тебе по вкусу. – Он помолчал несколько минут, затем спросил: – Что еще тебе хотелось бы сделать?
Она тщательно обдумывала ответ на этот вопрос. Что бы она сделала, если бы это не повлекло никаких последствий?
– Я не знаю. Я никогда не позволяла себе задумываться над подобными вещами.
– Ну так позволь сейчас. Что бы ты сделала?
– Все, что только возможно. – Ответ вырвался слишком быстро, но когда слова уже были произнесены, Калли поняла, что в них есть доля правды. – Я не хочу считаться безупречной. Ты прав. Двадцать восемь лет безукоризненного поведения – это слишком много.
Она рассмеялась, услышав собственные слова.
Бенедикт тоже засмеялся.
– Ну так что? Что бы ты сделала?
– Я бы выбросила свой кружевной чепец.
– Это естественно. – Бенедикт слегка усмехнулся. – Ну давай, Кальпурния. Ты можешь быть гораздо более изобретательной. Выбери три вещи, которые сможешь делать у себя дома. Без всяких последствий.
Калли улыбнулась и, втягиваясь в игру, удобнее устроилась в своем кресле.
– Я научилась бы фехтовать.
– Принимается, – ободрил он сестру. – Что еще?
– Я постаралась бы побывать на дуэли!
– Уж если идти, то до конца. Может, попробуешь использовать новообретенные навыки, – небрежно заметил Бенедикт.
Калли наморщила носик.
– Не думаю, что хотела бы причинить кому-то вред.
– Ага, – произнес он, теперь уже совершенно серьезно, – итак, мы очертили границы, которые ты не хотела бы переступать.
– Похоже, одну из них. Но, думаю, мне бы понравилось стрелять из пистолета. Просто, не в человека.
– Многие действительно находят в этом удовольствие, – признал брат. – Что еще?
Она подняла глаза к потолку, раздумывая.
– Научиться ездить верхом по-мужски.
– В самом деле?
Она кивнула:
– Правда. Дамское седло – это как-то слишком по-женски.
Он рассмеялся ее пренебрежению.
– Я бы... – Калли внезапно умолкла, когда у нее в голове промелькнула другая мысль. Поцеловать кого-нибудь. Но она, конечно же, не могла сказать об этом своему брату. – Я бы делала все то, что для мужчин является само собой разумеющимся. Более того, – произнесла она, – я бы играла! В мужском клубе!
– О нет! И как бы тебе это удалось?
На мгновение она задумалась.
– Полагаю, мне пришлось бы переодеться мужчиной.
Бенедикт с улыбкой покачал головой.
– А, матушкино увлечение Шекспиром в конце концов сказалось и на нас. – Калли хихикнула, а брат продолжил: – Думаю, здесь я бы подвел итог. Графы Аллендейл могли бы потерять привилегии в «Уайтсе», если бы ты предприняла столь кощунственную попытку.
– К счастью для тебя, я не собираюсь проникать в этот клуб. Равно как и делать все остальное.
Не прозвучало ли разочарование в ее голосе?
Вновь воцарилось молчание, брат и сестра погрузились в свои мысли, потом Бенедикт медленно поднес бокал к губам, собираясь допить виски, но, не донеся его до рта, задержал руку и чуть приподнял бокал, глядя на Калли. Секунду она смотрела на янтарную жидкость, понимая, что предложение Бенедикта означает гораздо большее, чем капля виски на дне его стакана.
Наконец она покачала головой, и момент был упущен. Бенедикт осушил бокал и заговорил вновь.
– Мне жаль, сестренка, – произнес он, поднимаясь со стула. – Я рад был бы услышать, что ты решилась на пару подобных шагов.
Эта реплика, хотя и была произнесена небрежным тоном, больно отдалась в ушах Калли. Брат поднялся, собираясь уходить, но, остановившись у двери, обернулся:
– Ты думаешь, я останусь в безопасности, если покину эту комнату? Или лучше отсидеться здесь до самой свадьбы?
Она рассеянно покачала головой и ответила:
– Думаю, ты в безопасности. Отправляйся спокойно.
– Ты идешь со мной?
– Нет, спасибо. Я, пожалуй, останусь здесь и помечтаю о жизни, полной приключений.
Бенедикт улыбнулся сестре.
– Замечательно. Дай мне знать, если надумаешь завтра отплыть на Восток.
Калли ответила ему улыбкой.
– Ты узнаешь об этом первым.
Бенедикт вышел, оставив сестру погруженной в собственные мысли.
Так она сидела довольно долго, прислушиваясь к тому, как уезжают гости, как слуги убирают столовую, где проходил ужин, как семейство удаляется ко сну и постепенно затихает дом. Все это время Калли вновь и вновь прокручивала в голове последние минуты разговора с Бенедиктом. А что, если?.. Что, если она осмелится прожить другую жизнь, а не ту до скуки положительную пародию, которую проживает сейчас? Что, если она сделает все то, о чем они говорили с братом? Что удерживает ее от этого решительного шага?
Ей двадцать восемь лет, никто особенно о ней и не думает. В течение многих лет – всех тех лет, когда так важно было сохранить незапятнанное имя, – ее репутация была безупречной. Нет, в любом случае она не собирается заходить слишком далеко и рисковать добрым именем своей семьи. Она не собирается делать ничего такого, чего не мог бы позволить себе любой достойный представитель общества. Если это могут мужчины, почему она не может себе этого позволить?
Калли подняла руки и вынула шпильки, поддерживавшие ее кружевной чепец. Избавившись от них, она стянула чепец с головы, при этом высвободив несколько длинных локонов, подержала его в руках, повертела, рассматривая со всех сторон и обдумывая свой следующий шаг. Когда она превратилась в женщину, которая носит кружевной чепец? Когда простилась с надеждой на внимание к себе и успех? Когда стала тем человеком, которого заставляет прятаться даже бесцеремонность собственной тетки?
Калли встала, не слишком твердо держась на ногах, и медленно подошла к камину, сминая чепчик в руках. Разговор с Бенедиктом и изрядная порция отличного шерри превратились в головокружительную смесь, которая, казалось, разбудила ранее дремавшие в Калли силы. Она не отрываясь смотрела на тлеющие угли: легкие оранжево-красные сполохи завораживали.
Не медля, она бросила кружевной чепец в камин. Некоторое время ничего не происходило: комок ткани просто лежал в камине, и его девственная белизна резко контрастировала с горячим почерневшим деревом. Калли уже хотела было вытащить наверняка безнадежно испорченный головной убор, как его охватили яркие языки пламени.
Она охнула и машинально отшатнулась, не отводя глаз от горящего кружева. Затем неожиданно для самой себя залилась нервным смехом. Она ощущала себя одновременно ужасно и восхитительно – словно теперь могла делать все, о чем когда-либо мечтала.
Развернувшись, Калли решительно пересекла комнату и подошла к столу графа. Она зажгла свечу, открыла верхний ящик и достала чистый лист бумаги. Некоторое время она смотрела на белое нетронутое пространство листа, потом упрямо мотнула головой и, открыв серебряную чернильницу, стоявшую рядом, потянулась за пером.
Окунув тщательно заостренный кончик в чернила, Калли задумалась, а затем написала твердым уверенным почерком: «Поцеловать кого-нибудь».
Написанного ей показалось недостаточно. Слегка прикусив нижнюю губу, она быстрым росчерком добавила одно слово: «Поцеловать кого-нибудь – страстно».
Следующие пункты дались ей легко, поскольку они явились прямым следствием ее разговора с Бенедиктом.
«Курить сигары и пить виски.
Ездить верхом в мужском седле.
Фехтовать.
Присутствовать на дуэли.
Стрелять из пистолета.
Играть в карты (в мужском клубе)».
Она уже собралась было ограничиться теми семью пунктами, которые так быстро пришли ей на ум. Несмотря на то что список возник в результате внезапного полета фантазии, Калли знала, что он отражает нечто большее. Это был шанс наконец быть честной с самой собой. Записать то, что ей так отчаянно хотелось испытать. То, в чем она не признавалась никому – даже себе. Тяжело вздохнув, она еще раз пробежала глазами список, понимая, что следующий пункт записать ей будет особенно трудно.
