Текст книги "Соленый ветер"

Автор книги: Сара Джио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 5

– Уэстри такой милый, – сказала Китти, глядя мне в глаза, когда мы вернулись тем вечером в свою комнату.

– Нормальный, – безучастно ответила я, сняв шляпу и положив ее на верхнюю полку шкафа.

– Откуда он?

– Не знаю. Мы с ним много не разговаривали. Он любезно проводил меня.

Я почувствовала ухмылку Китти, даже не поднимая глаз, и поспешила сменить тему:

– Похоже, вы с Лансом неплохо поладили.

– Да, – согласилась Китти, откинувшись на спинку кровати, – он мне нравится. Очень. Только… – Она осеклась и покачала головой. – Мне, конечно, не важно, как он отзывается о полковнике Донехью, но тебе не кажется, что ему следовало бы проявлять побольше уважения к старшему по званию?

Я пожала плечами. Еще неясно, кто представляет для Китти большую опасность: самонадеянный солдат или его властный начальник.

– Ну, – продолжила Китти, – думаю, это мелочи. У Ланса столько положительных качеств.

Ага. Бравада. Интрижки с местными девушками. Самовлюбленность.

– Да, – признала я, – очень много.

– Анна, – немного смущенно начала Китти, – я не успела тебе рассказать. Тем вечером, на танцах, полковник Донехью…

Мы испуганно подняли взгляд, услышав громкий, настойчивый стук в дверь.

– Да, – ответила я, повернув ручку.

Снаружи стояла запыхавшаяся Лиз.

– Мэри, – сказала она, – в лазарете. Скорее.

Мы поспешили за Лиз по ступенькам, вышли из казармы и быстро пошли по тропинке. Лазарет находился недалеко, но мы ворвались туда, тяжело дыша.

Сестра Гильдебрандт склонилась над койкой Мэри вместе с доктором Ливингстоном, врачом среднего возраста, с редеющей шевелюрой и в очках. Мэри была неестественно бледна. Глаза закрыты, но, судя по неглубокому покачиванию груди, она все еще дышала.

– Господи, – прошептала я, – что с ней?

Доктор взял шприц и ввел Мэри в руку прозрачную жидкость. Она даже не вздрогнула, когда игла проткнула ей кожу.

– Одна из девушек нашла ее в комнате, – сказала сестра Гильдебрандт, – она лежала без сознания возле кровати. Она пробыла там минимум шестнадцать часов. Малярия. Должно быть, заразилась в первый же день.

– Малярия, – повторила я. Слово звучало экзотично, но болезнь была прямо здесь, перед нами, и пыталась забрать жизнь замечательной девушки, с которой мы только познакомились. Она приехала на острова с намерением начать свою жизнь сначала, а вовсе не умирать.

– У нее лихорадка, – сказал доктор Линвингстон, – боюсь, ослаблено сердце. Единственное, что нам остается – ждать.

Мои руки дрожали.

– Но она же справится, вытянет. Она должна вытянуть.

Доктор Ливингстон отвел взгляд.

Я подумала о Мэри, бедняжке Мэри. Высокая, даже слишком. Неровные зубы. Разбитое сердце. Жених бросил ее, она осталась одна. Нет, я не позволю ей умереть в одиночестве.

– Китти, ты не могла бы сбегать в казармы, принести мне очки и что-нибудь почитать? Хоть чертов «Военный вестник», что угодно.

Китти кивнула.

– Будем дежурить. Можно поставить койку с ней рядом? – спросила я у сестры Гильдебрандт.

Та согласно кивнула.

* * *

Китти вернулась с двумя журналами, тремя книгами – двумя от Лиз и одной от Стеллы – экземпляром «Военного вестника» и на всякий случай учебником медсестер.

– Отлично, – сказала я, изучая книгу с потрепанным корешком, – будем читать по очереди. Пока она не придет в себя, или…

Китти взяла меня за руку.

– Анна, ты не сможешь спасти ее, если она…

– Я не позволю ей умереть в одиночестве, – сказала я, смахивая слезу, – никто не заслуживает такой участи.

Китти внимательно посмотрела на меня.

Я положила книгу и взяла журнал «Вог» с фотографией Риты Хейворт на обложке. Перевернула первую страницу и начала читать рекламное объявление: «Почему бы не позаботиться о прекрасной фигуре к весне? Если вы хотите недорого одеваться и с шиком носить стандартные размеры, начните избавляться от набранных за зиму килограммов прямо сейчас. Благодаря ночным «Байл Бинс»[4]4
  «Байл Бингс» – популярный медицинский препарат, обладающий слабительным эффектом.


[Закрыть] вы сможете худеть во сне, безопасно и постепенно…»

Я читала четыре часа, каждую страницу, до последнего слова, пока не потемнело в глазах. После меня за дело взялась Китти. Когда солнце село, она включила маленькую лампу на столике возле койки и вновь передала мне эстафету. Ее голос охрип.

Мы прочли почти все, когда окна лазарета осветили первые утренние лучи, и ресницы Мэри задрожали.

Она медленно подняла веки, потом опустила снова, и мы с волнением замерли на несколько минут, пока она не пошевелила рукой, потом ногами, потом снова заморгала, открыла глаза и посмотрела на меня.

– Где я? – слабым голосом спросила Мэри.

– В лазарете, – ответила я, заправляя ей за ухо прядь соломенных волос. – Милая, тебя подкосила малярия, – продолжила я, сдерживая слезы, – но теперь все будет в порядке.

Мэри оглянулась вокруг, посмотрела на Китти, потом вновь на меня.

– Мне снился такой странный сон. Я пыталась идти к яркому свету и постоянно слышала голос. Он звал меня обратно.

– Ты повернула обратно?

– Я не хотела. Я хотела идти дальше, но с каждым шагом голос все сильнее манил меня.

– Ну и хорошо, – сказала я и поднесла к ее губам стакан воды, а потом спрятала холодные руки под одеяло. – Дорогая, у нас полно времени, чтобы об этом поговорить, но сейчас тебе нужно отдохнуть.

* * *

Наша забота о Мэри не воодушевила сестру Гильдебрандт на похвалу за профессиональное мастерство, но она освободила нас от работы на день, и мы с радостью воспользовались возможностью отдохнуть.

Я проспала до полудня и проснулась от того, что в столовой звонили на ланч. Желудок урчал от голода, но утомление пересиливало: вылезать из кровати совсем не хотелось.

– Китти? – позвала я. – Ты проснулась?

Я повернула тяжелую голову, ожидая увидеть, что она крепко спит, но вместо этого обнаружила аккуратно натянутое покрывало и две взбитые подушки в изголовье.

Где она? Я села, потянулась и заметила на туалетном столике записку:

«Анна,

Не хотела тебя будить. Я ушла в 10 кататься на лодке с Лансом. Вернусь ближе к вечеру.

С любовью,

Китти».

Кататься на лодке с Лансом. Разумеется, это совершенно нормально, но мне стало как-то не по себе. Нам дали выходной всего несколько часов назад, когда же она успела договориться с Лансом? Я вспомнила про бунгало и поняла, что нашу маленькую спальню уже переполняли секреты.

Прозвучал еще один звонок на ланч – второй и последний. Если быстро одеться и побежать, еще можно успеть. Но я увидела на тумбочке блестящее красное яблоко и придумала кое-что получше.

* * *

Я повесила за плечо рюкзак, положив туда яблоко, хлеб, который Китти принесла из столовой, и наполненную водой флягу, проскользнула мимо входа в лазарет и на секунду заглянула в открытое окно – там работали Стелла, Лиз и несколько других девушек. Судя по их виду, им было скучно. Несколько человек суетилось вокруг перегоревшей лампочки, некоторые склонились над единственным в здании пациентом – молодым человеком с ободранной коленкой. Он выглядел очень довольным.

Я ожидала совсем иной военной жизни, но впереди нас ждали перемены. По слухам, полковник Донехью планировал крупную операцию. Я гадала, как это повлияет на нашу работу и нашу жизнь.

Я пошла по тропинке, ведущей к пляжу. Уэстри говорил, бунгало всего в полумиле от базы. Я надеялась, что так оно и есть.

Я шла быстро, несколько раз оглянулась. Что обо мне подумают, если увидят, как я улизнула с базы, да еще одна? Это было совсем не похоже на Анну Келлоуэй.

Сразу за поворотом посреди чащи показалась соломенная крыша бунгало. Подойдя ближе, я услышала звук пилы.

Мое сердце заколотилось. Уэстри здесь.

– Привет, – поздоровалась я, чинно постучавшись в то место, где когда-то болталась дверь. – Есть кто-нибудь дома?

Уэстри поднял глаза, стер с лица пот и стряхнул с рук пыль от пилы.

– О, привет, – отозвался он. – Ты реальность или мираж? Я провел здесь все утро без воды и теперь не знаю: у меня галлюцинации или в дверях действительно стоит красивая девушка. Пожалуйста, скажи, что второе.

– Не галлюцинации, – с улыбкой сообщила я, доставая из рюкзака флягу. – Вот, попей.

Уэстри сделал долгий глоток, шумно выдохнул и протянул мне флягу.

– Я почти привел дверь в порядок. Она не входила в раму. Должно быть, покоробилась из-за влажности. Пришлось отпилить дюйм с этой стороны. Видишь? Я раздобыл на продовольственном складе старые петли. – Он с гордостью, словно дорогое сокровище, продемонстрировал мне старые железные петли. – В нашем бунгало должна быть хорошая, надежная дверь.

Я просияла. Мне понравилось, что он говорил о бунгало, что оно наше. Потом достала из сумки коробку чистящего порошка и старые тряпки.

– Приберусь тут как следует.

– Рад, что ты смогла присоединиться к работам, – сказал Уэстри, снова взявшись за пилу.

К трем часам пол сиял такой чистотой, что с него можно было есть, а Уэстри поставил дверь на место.

– Чуть не забыл! – воскликнул он и достал из сумки медную дверную ручку. – Минутку, сейчас поставлю.

Я наблюдала, как Уэстри устанавливает круглую ручку, осторожно вкручивая винты. Потом он достал маленький блестящий предмет.

– Наш ключ. Надо только придумать, куда его спрятать.

Я осмотрела пустые оконные проемы.

– Но любой сможет забраться внутрь через окно.

– Конечно. Но скоро мы вставим стекла. В любом доме должен быть исправный замок. Главный вопрос – куда спрятать ключ.

Мы вышли из хижины и оглядели входную ступеньку.

– Может, там? – предложила я, указывая на песок. – Можем закопать.

Уэстри покачал головой:

– Там будут искать в первую очередь. Это как коврик у двери – каждый вор знает.

Он запнулся, словно ему в голову пришла потрясающая идея.

– Погоди-ка, – продолжил он, бросился в бунгало и вернулся, достав из сумки книгу, – используем вот что.

– Книгу?

– Да, – ответил он, вытаскивая ленту, прикрепленную к корешку. Обычно она служила в качестве закладки, но у Уэстри были другие планы. Он надежно примотал ленту к ключу и спрятал его между страниц.

– Вот, – объявил Уэстри, – наш тайник.

Волны с шумом бились о берег.

– Наступает прилив. Пойдем, посмотрим?

– Мне, наверное, уже пора, – засомневалась я. Я не оставила Китти записки и беспокоилась, что она будет волноваться.

– Да ладно. Задержишься всего на несколько минут.

– Хорошо, – сдалась я, – только недолго.

– Вон, – указал он на выброшенный волнами кусок дерева, – наша жердочка.

Уэстри взял найденную в бунгало бутылку вина, достал из рюкзака жестяную кружку и сел рядом со мной на песок. Мы положили головы на гладкую, отполированную песком древесину.

– Тост! – провозгласил Уэстри, наливая старинное вино в кружку. – За хозяйку нашего бунгало, пьем столетнее вино!

Он протянул мне кружку, и я сделала осторожный глоток, невольно скривив лицо.

Вдалеке пела птица, а мы сидели рядом, зачарованные волнами.

– Я про тебя ничего не знаю, – внезапно сказала я.

– А я – про тебя, – парировал он.

– Ты первый.

Уэстри кивнул:

– Я родился в Огайо, но мы прожили там недолго. Мама умерла от скарлатины, и мы с отцом уехали на запад, в Сан-Франциско. Он был инженером, работал на железной дороге. Я мотался с ним, менял школы каждый месяц.

– Не самое правильное образование, – заметила я.

Уэстри пожал плечами.

– Получше, чем у многих. Я посмотрел страну. Знаю железные дороги.

– И что теперь? Ты говорил, что, когда все кончится, хочешь вернуться сюда, на остров, но наверняка у тебя есть другие стремления и планы?

Я посмотрела в глаза Уэстри – они сияли и были полны оптимизма.

– Я еще не знаю, – уклончиво ответил он. – Может, продолжу учиться, стану инженером, как папа. А может, поеду во Францию, буду брать уроки живописи, как великие импрессионисты. А может, просто останусь здесь. – Он мотнул головой в сторону бунгало.

– Ну, уж нет, – возразила я, – тут тебе же будет так одиноко!

– Почему же одиноко? У меня будет все необходимое. Крыша над головой. Кровать. Самый красивый пейзаж на свете. Просто рай.

Я вспомнила, что он хотел поселиться на этом пляже вместе со своей семьей.

– Но как же общение? – немного застенчиво спросила я. – Как же… любовь?

Уэстри улыбнулся:

– Тебе легко говорить. У тебя это уже есть.

Я опустила взгляд и воткнула носок ботинка в песок, такой горячий, что тепло чувствовалось сквозь кожу обуви.

– Ну, – продолжил он, – надеюсь, я ее найду. Где-нибудь.

– А если нет?

– Найду, – уверенно улыбнулся он.

Я быстро отвернулась.

– А теперь давай поговорим о тебе.

Я теребила веревку на рюкзаке, пока молчание не стало гнетущим.

– Мне особенно нечего рассказывать.

– Уверен, это не так. У каждого есть история.

– Я родилась в Сиэтле. Жила там всю жизнь. Получила диплом медсестры, и вот я здесь.

– Вот так, – иронично заметил мой собеседник, – вся жизнь уложилась в три предложения.

Я почувствовала, что краснею.

– Прости. У меня не такая интересная жизнь, как у тебя.

– Думаю, ты лукавишь, – заявил он, оценивающе посмотрев на меня. – А почему, – продолжил он, указывая на мою руку с кольцом, – ты не вышла замуж до отъезда?

Как он смеет задавать такие вопросы?

– Потому что…

Я замялась и предпочла промолчать. Перебрала все рациональные причины: я не хотела торопиться, мама хотела устроить большой праздник в отеле «Олимпик», и еще… Но ни одна из причин не показалась мне достаточно весомой. Если бы я захотела, то отправилась бы прямиком в Городской совет, как предлагал Герард, и узаконила наши отношения. Я могла стать миссис Герард Годфри, не строя препятствий в виде годового путешествия на южные острова. Но я этого не сделала.

– Вот видишь, – проговорил Уэстри, – у тебя точно есть история.

– Ты преувеличиваешь.

Уэстри подмигнул:

– Посмотрим.

* * *

Я вернулась вечером, но Китти еще не было дома, и, когда прозвонили на ужин, я отправилась в столовую одна, заскочив по дороге в лазарет, чтобы проведать Мэри. К счастью, она уже сидела и пила апельсиновый сок через соломинку.

– Привет, Анна, – пробормотала она. Голос был еще слабый, но более живой. В нем появилась сила, которой не было утром.

– Привет. Я иду ужинать. Может, тебе чего-нибудь принести? Ты, наверное, устала от жидкой диеты.

– Да, – призналась она, – мечтаю о булочке с маслом.

– Будет сделано, – улыбнулась я.

Я вернулась на тропу, ведущую в лазарет, прошла мимо куста гибискуса, где мы с Китти рвали цветы в первый вечер, и продолжала идти вперед, пока не увидела пристань. Дюжина привязанных веревками лодок болталась на воде, ожидая выходных дней, когда солдаты отправятся на них в океан. Мало кто на это решался, хотя остров был относительно безопасен, враг еще ни разу не атаковал его.

Я подошла поближе и заметила, как из лодки вылезают двое. Взъерошенные кудряшки могли принадлежать исключительно Китти, но ей помогал выбраться из лодки вовсе не Ланс. Я ахнула, различив лицо полковника Донехью. Китти мило улыбалась ему, пока он укладывал весла в лодку. Потом они рука об руку вернулись к лужайке, где попрощались, и Китти заспешила к женским казармам.

Догнать ее? Я решила этого не делать: в конце концов, она обманула меня насчет свидания, скорее всего испугавшись, что я буду ее осуждать, и я ее действительно осуждала. Но подруга не должна думать, будто я за ней шпионю. Придет время, и она сама все расскажет. Я вернулась в столовую и попросила кухарку приготовить поднос для Мэри.

* * *

– Как Ланс? – игриво спросила Стелла у Китти за завтраком. Она тоже видела ее с полковником?

– Хорошо, – ответила Китти, ковыряясь в яичнице, напоминающей резину. – Мы встречаемся сегодня вечером.

Стелла завистливо покачала головой. В день нашей встречи это меня насторожило, но я быстро поняла, что у нее просто такой стиль общения.

– Как же тебе везет с мужчинами, – сказала она и обреченно вздохнула. – Я больше не хочу думать об Эллиоте. Его мысли целиком заняты той женщиной. Он все время один, либо фотографирует, либо сидит в казарме, пишет ей стихи. Вчера вечером я познакомилась с летчиком. Его зовут Уилл, неплохой парень.

Лиз подошла и поставила поднос на наш столик.

– Как там Мэри, поправляется?

– Слава богу, да, – ответила я. – Сегодня ей уже гораздо лучше.

Лиз пристально посмотрела на конверт, который держала в руке.

– Сегодня ей пришло письмо, – осторожно сказала она, – и я невольно обратила внимание на имя отправителя. Она, кажется, говорила, что ее бывшего жениха зовут Эдвард?

Я кивнула:

– Дай посмотреть.

Я подняла конверт к свету, но не обнаружила ничего особенного, лишь то, что письмо действительно отправил Эдвард. Эдвард Нотон из Парижа.

– Анна! – возмутилась Китти. – Ты не должна читать ее почту. Это личное.

– Но придется, если это может помешать ее выздоровлению. Этот человек бросил ее практически у алтаря и вверг в такое отчаяние, что она сбежала на далекий остров. Представь, как это письмо может на нее подействовать.

Остальные согласно закивали, и Китти смягчилась.

– Я же не собираюсь его читать, просто уберу, пока она не придет в себя. Ее сердце разбито. Ей нужно набраться сил. Не хочу, чтобы письмо снова подорвало ее здоровье.

– Хорошо, – согласилась Китти, – но, когда дело касается любви, вмешиваться не стоит.

Она предупреждает меня, намекая на себя?

Я недовольно сморщила нос и засунула письмо в карман платья.

– Я и не вмешиваюсь, – прямо ответила я Китти, – это касается здоровья Мэри.

Китти отодвинула тарелку в сторону.

– Девочки, боюсь, я больше не смогу съесть ни кусочка этих пережаренных яиц. Пойду работать. Сестра Гильдебрандт говорила, что сегодня к нам поступит пациент.

* * *

Всю дорогу в лазарет я переживала из-за слов Китти, но сразу забыла об этом, когда узнала, что с соседнего острова к нам направляют раненого пилота. Пилот был нашим первым настоящим пациентом, не считая Уэстри, которого лечила я.

Летчика привезли в четверть одиннадцатого. Ситуация была серьезной, насколько мы вообще могли себе это представлять – осколки попали в голову. Китти, которая привезла солдата на операцию, работала вместе с доктором, твердой рукой удаляя покрытые кровью осколки металла и выбрасывая их на поднос. Лиз с извинениями вышла из комнаты – ее стошнило, но Китти не дрогнула. Она проделала все с таким умением и легкостью, что доктор попросил ее остаться еще на час и ассистировать при уходе за пациентом. Она сразу же согласилась.

Когда закончилась наша смена, я вернулась к казармам, мечтая отдохнуть от стерильности лазарета в уютном бунгало. Я собрала небольшую сумку, положив туда ножницы, иголку, нитки и кусок бледно-желтой ткани, найденный неподалеку от лазарета. Я решила, что материал отлично подойдет для занавесок.

Когда я пришла в бунгало, Уэстри там не было. Вспомнив о нашем тайнике, я достала из книги ключ, отперла дверь и положила сумку на стул.

Я сразу принялась работать над занавесками – измерила ширину окон, подсчитала длину и ширину каждого отрезка, разложила все на полу и, отпугнув маленькую ящерицу, начала разрезать ткань. Подшивая шторы, я слушала пение птиц. У меня не было утюга, чтобы погладить ткань, но я надеялась, что мягкий, влажный воздух со временем выпрямит неровности занавесок.

За шитьем я думала о Уэстри, таком непосредственном и энергичном, совсем не похожем на последовательного, уравновешенного Герарда. Почему Герард не может вести себя свободнее и жизнелюбивее? Пропуская нитку с иголкой сквозь ткань, я поняла, что здесь, в тропиках, мои переживания по его поводу только усилились. Особенно меня задевало, что он остался в стороне от войны. Почему он не пошел против воли отца и не повел себя более достойно?

Когда я вставляла прут в первый комплект штор, то вспомнила о картине под кроватью. Картина, конечно, привлекала меня, но в первую очередь мне был интересен автор.

Кто мог здесь жить? Мужчина вроде Уэстри, любитель приключений? Я представила, как Уэстри поселится на острове. Может, женится на аборигенке вроде той, которую мы с Лансом и Китти встретили на рынке. Как же ее звали? Кажется, Атея. Но будет ли он счастлив с такой женщиной? Я ухмыльнулась. В каком-то плане определенно – да, но не заскучает ли он с ней? Ведь ее интеллект явно не дотягивал до интеллекта Уэстри. Страсть стихает, но любовь бессмертна. Я надеялась, Китти когда-нибудь это поймет.

Вдруг в бунгало стало темно. Я выглянула в окно – на небе разрослись пухлые серые облака, готовые вот-вот разразиться дождем. Я оглядела пляж, надеясь увидеть Уэстри, и вдруг вспомнила про почтовый ящик, вернее, про скрипучую половицу в углу. Я подошла, приподняла ее, заглянув внутрь, и сразу увидела белый конверт:

«Дорогая миссис Клео Ходж,

Думаю, тебе интересно узнать, кто такая Клео Ходж. Что ж, милая моя, – это ты. Нам нужны кодовые имена на случай, если нас раскроют. Не будем забывать: мы живем в военное время. Итак, ты будешь Клео. Я Грейсон. Как тебе? Я думал о фамилии Квакенбуш, но, боюсь, каждый раз, обращаясь друг к другу, мы будем покатываться со смеху, а дальше дело не пойдет. Так что будем Ходж, если у тебя нет идеи получше.

Искренне твой,

мистер Ходж.

P. S. Загляни в ящик стола. Там сюрприз».

Улыбаясь, я открыла ящик и нашла там апельсин. Его блестящая, неровная кожица великолепно смотрелась на фоне темного дерева ящика. Я поднесла плод к носу и вдохнула цитрусово-цветочный аромат, а потом перевернула листок и написала послание Уэстри:

«Дорогой мистер Грейсон Ходж,

Сегодня я как следует потрудилась над шторами, надеюсь, тебе понравится. Как думаешь, нам нужен ковер? Какой-нибудь восточный? Как насчет книжной полки и места, где можно присесть – помимо кровати? Может, нам повезет, и волны выбросят на берег диван. Спасибо за апельсин: он великолепен.

Искренне твоя,

миссис Ходж.

P. S. Ты большой выдумщик. Как ты вообще додумался до фамилии Квакенбуш? Я едва не лопнула от смеха».

Я засунула записку под половицу и заперла за собой дверь. Поднялся ветер, тучи над головой стали совсем темными. Я поспешила по пляжу домой, откусывая дольки апельсина.

Вдруг, к моему ужасу, в кустах у пляжа, неподалеку от бунгало, послышался шорох. У меня внутри все замерло. Что это? Кто-то меня преследует?

Я сделала несколько шагов в сторону джунглей и замерла. Опять этот звук. Шуршание, тихие голоса. Я подкралась поближе, притаившись за стволом большой пальмы, и вгляделась в чащу. Две фигуры стояли в тени сочной зелени джунглей – мужчина и женщина. Я разглядела рукав армейской рубашки и обнаженную женскую ногу, снова юркнула за пальму, на цыпочках вернулась на пляж и ускорила шаг почти до бега, оглядываясь на каждом повороте.

Вернувшись, я расстроилась: Китти опять не было дома.