Текст книги "Здравствуй, счастье"

Автор книги: Сандра Мартон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Глава 5

В далеком детстве мать Оливии, утешая ее после того, как девочка обдирала коленку или царапала палец, брала ее на руки и приговаривала:

– Все пройдет, дорогая. Думай о чем-нибудь хорошем, и ты сама не заметишь, как солнышко снова будет тебе светить.

Когда Оливии было десять лет, ее родителей унесла автомобильная катастрофа. После этого ей часто приходилось вспоминать эти слова, произносимые ласковым шепотом, особенно после того, как ее привезли в дом Боскомов в качестве подопечной ее двоюродной бабушки, которую до этого она видела всего несколько раз.

«И это пройдет», – говорила она себе на крутых поворотах своей молодой жизни. И действительно, это проходило спустя некоторое время. Память о родителях была глубоко спрятана в ее сердце, и она сохраняла ее всегда, приспосабливаясь к реальности: ее воспитывала двоюродная бабушка Мариам, которая, хотя и была достаточно добра к ней, держала ее на некотором отдалении. А когда с ней сдружилась Риа Воском, в жизнь Оливии снова вернулось тепло.

Оливия прилежно училась и, став взрослой девушкой, сама сделала свою карьеру и построила свою жизнь. Она никогда не опускала рук, – ни тогда, когда умерла ее двоюродная бабушка, ни тогда, когда стало ясно, что ее и Риа пути разошлись. И раньше она никогда не нуждалась в том, чтобы воспользоваться старой детской привязанностью.

До сей поры. Она подумала об этом на следующий день, когда одного взгляда на лицо Дольчи оказалось достаточно, чтобы понять, что в «Чаттербоксе» появилась очередная ужасная статья.

– Тебе даже не надо читать ее, – сказала Дольчи.

Но она прочитала. Не прочитать ее было все равно что удержаться от того, чтобы потрогать языком больной зуб.

С нее было достаточно уже одного наглого заголовка. Ее имя было напечатано для всеобщего обозрения: «Эта увертливая Оливия Харрис». Она прочитала лишь первый абзац и яростно швырнула газету об стену.

– Я буду здесь держать оборону, – сказала Дольчи, – а ты иди наверх.

Оливия так и сделала. Она вернулась в студию и села за свой чертежный стол, пытаясь немного поработать. Каждый раз, когда звонил телефон, она слышала в трубку одно и то же – аннулирование заказа. У нее появилось было искушение отключить телефон, но как можно без него заниматься бизнесом? «У тебя больше не будет никакого бизнеса, – шепнул ей маленький чертик, – а будет цирковое представление сразу на трех аренах».

К концу дня ей казалось, что перезвонил весь Нью-Йорк. Но это было не совсем так. Не позвонили, по крайней мере, два человека. Одним из них была Риа. Вторым – Эдвард Арчер.

Почему не позвонила Риа? Оливия разорвала очередной бесполезный набросок из блокнота. Разумеется, никто во всем Западном полушарии не мог остаться в неведении, что здесь произошло. Риа должна была знать из «Чаттербокса» и телевизионных программ, что случилось с ней, не могла не понимать, в какую она мясорубку попала.

Выходит, Риа оказалась в числе тех немногих, кто ничего не знал.

Не позвонил и Арчер. Это удивляло Оливию. Ведь он просил ее написать Риа.

Нет. Не совсем точно. Он потребовал, чтобы она написала Риа, но она отказалась. Трудно представить, чтобы он на этом остановился. Он был не из тех людей, кто легко отступает от своего.

Зазвенел телефон. «Черт», – подумала она, снимая трубку.

– О-ли-и-ви-и-яя, – протянул шепотом мужской голос, а затем последовало предложение, от которого ее бросило в краску, и она швырнула трубку.

Потом Оливия встала, отодвинула кресло и вышла из кабинета. Она накинула на себя куртку с капюшоном и спустилась вниз.

– Я выйду, – бросила она, проходя мимо Дольчи.

– Выйдешь? Но…

– Ты можешь все запереть и тоже пойти домой.

Помощница уставилась на нее:

– Но это наш последний вечер…

Оливия толчком открыла дверь и вышла наружу. Она прошла полквартала, когда на улице появился мини-автобус с эмблемой телевидения. У нее забилось сердце. Она с трудом удержалась, чтобы не побежать, и, свернув за угол, ускорила шаг.

Ей следовало пойти куда-нибудь и хорошенько все обдумать, но куда? Центральный парк был недалеко, но уже наступали сумерки, а в это время в парке небезопасно. Куда она могла пойти в этом городе, чтобы остаться неузнанной? Она медленно сошла с края тротуара. «Думай, – твердила она себе, – думай».

Раздался резкий гудок. Оливия вскрикнула и отпрянула назад, на тротуар, едва не попав под колеса обтекаемого черного автомобиля, с визгом затормозившего рядом с ней.

– Эй! – Оливию затрясло: это было хорошим поводом выпустить пар, и вот она уперла руки в бока и закричала:

– Вы с ума сошли? Вы едва…

И замолкла. Гневные слова застряли в ее горле. Она знала эту машину, и знала водителя. Она повернулась, чтобы скрыться, но было поздно. Эдвард уже распахнул дверцу и выбрался на тротуар. Его руки охватили ее плечи и развернули девушку лицом к нему.

– Это я сошел с ума? – Приблизил он к ней свое побелевшее, разъяренное лицо. – Это вы брели, словно лунатик, по мостовой…

– А вы что думаете, это гоночный трек? И свет, если вы…

– Правильно.

Красный, и означает он «стоп!», – или вам это очень трудно запомнить?

– Послушайте, мистер Арчер…

– Нет, это вы послушайте, мисс Харрис. – Его пальцы по-прежнему сжимали ее плечо. – Самое последнее, чего мне не хватало, это…

– Не кричите на меня! – гневно сказала Оливия.

– Я не кричу! – заорал он. Тут послышался автомобильный гудок – его машина мешала уличному движению. Эдвард обернулся, зло взглянул на сигналившего водителя, потом схватил Оливию за руку.

– Поедемте.

– Я никуда не поеду с вами, – заявила она, вырываясь.

– Нет, поедете, – сказал он мрачно, открывая дверцу машины. – Вы представляете опасность и для себя, и для окружающих.

– Черт возьми, я не… Эдвард скрипнул зубами.

– Садитесь в машину, если не хотите, чтобы вам помогли. Я просто сгребу вас и засуну в салон.

Она взглянула на него и поняла, что он не шутит. Рванувшись, она освободилась от его руки и сама села в машину. Эдвард захлопнул за ней дверь, обошел машину, занял водительское сиденье и резко надавил педаль газа. Автомобиль сорвался с места, словно пуля.

Некоторое время они ехали молча. Потом он заговорил:

– Какого черта вы здесь делали?

– Это не ваше дело.

– С некоторых пор вы сделали это моим делом. Куда, черт возьми, вы так по-дурацки неслись?

– В… в парк, – сказала она, глядя перед собой.

– В парк? В Центральный парк? – Эдвард колко засмеялся. – Вы что, шутите или любите опасные приключения?

Она вздохнула и уселась поудобнее. Он побарабанил пальцами по рулевому колесу, когда они вырвались на освещенную магистраль.

– Чего мне не хватало, – сказал он угрюмо, – так это задавить вас. Господи, я уже вижу заголовки: «Пасынок задавил женщину, которая была у его отчима…»

Оливия резко повернулась к нему и гневно потребовала:

– Хватит!

Эдвард взглянул на нее:

– Ладно. – Он запустил руку в свои волосы и вздохнул. – Послушайте, нынче выдался трудный день…

– Вы об этом рассказываете мне! Мой телефон звонил непрестанно. Целый батальон охотников за новостями разбил лагерь вокруг моего дома…

– Вы думаете, что вы единственная, кому приходится противостоять батальону психов? Да?

Да. В самом деле, она думала именно так. Сейчас впервые до нее дошло, что Эдвард как пасынок Чарлза Райта тоже может оказаться под таким же прессингом. «Кроме того, – внезапно подумала она, – существует же еще и мать Эдварда».

Оливия положила руку себе на лоб. «Риа, – подумала она, – Риа, где ты?»

– Они… они как акулы, когда чуют в воде запах крови; я никогда не представляла…

– Оливия, нам надо поговорить.

– Я знаю, чего вы хотите, Эдвард.

– В самом деле? – Его голос прозвучал напряженно. – Мне почему-то так не кажется.

– Вы хотите знать, связалась ли я с Риа. – Она глубоко вздохнула. – Так вот, я этого не сделала.

Его смех на сей раз прозвучал более искренно.

– Я не слишком удивлен. У меня было чувство, что вы не та женщина, которую можно легко заставить что-то сделать.

Это было совсем не то, что он говорил вчера вечером. Она закрыла глаза. Вчера вечером он ясно дал понять, что он думает о таких женщинах, как она, он…

– Вы ужинали?

Она открыла глаза и уставилась на него. Ужинала? Она даже не завтракала, если не считать бесчисленного количества чашек кофе, которые она выпила в течение дня.

– Нет, – сказала она, – еще нет.

– Я тоже. – Он повернул направо. – Что бы вы хотели? Стейк? Морские блюда? Оливия подняла брови.

– Что означает это предложение?

– Это означает, что я должен поесть, и вы тоже, и мы прекрасно можем сделать это вместе. – Он взглянул на нее, – Если у вас, – добавил он холодно, – нет более интересных планов на вечер. Она напряглась.

– Разумеется, я намеревалась поужинать с парочкой миллионеров. – Она отвернулась и взглянула в окошко. – Я лучше умру от голода, чем буду есть вместе с вами.

У него заходили желваки на скулах.

– Хорошо. Я буду есть, а вы смотреть. Оливия вздохнула. Она была подавлена, несчастна, а сейчас поняла, что еще и голодна.

– О'кей, – сказала она. – Но угостить меня ужином еще не означает…

– ..Ничего, – сказал он. – Я знаю.

На его губах мелькнула улыбка удовлетворения. Оливия откинулась на спинку сиденья, удобно устроив голову на подголовнике, пока Эдвард маневрировал, выводя свой автомобиль из потока машин. «Что он делал по соседству с ее домом? – подумала она неожиданно. – Ехал ли он специально, чтобы встретиться? Должно быть, он был в сильном отчаянии, если искал встречи с нею, по-прежнему презирая ее и даже зная, что Риа оставила себе его драгоценные акции Джемини.»

Она устало закрыла глаза, вспоминая свой жизненный путь за последние десять лет. Риа была далеко, в закрытом пансионате, и Оливия пребывала в полном одиночестве. Ее двоюродная бабушка, как всегда, больше занималась хозяйством Боскомов, чем воспитанием своей юной племянницы, и стало до боли очевидно, что девочки, с которыми она выросла, были подругами Риа, а не ее.

Затем неожиданно, словно в одну ночь, ее детское тело приобрело женские очертания, и телефон в их квартире начал то и дело звонить. Это звонили мальчики, которые росли вместе с нею и Риа; теперь они домогались свиданий.

Это льстило Оливии, и она была счастлива. Она посещала футбольные матчи, домашние вечеринки, ходила на прогулки и школьные балы. Вместе с Риа они бегали на свидания, когда Риа приезжала летом домой.

Но приглашения одного рода девушка неизменно отвергала.

– Как насчет кино сегодня вечером, Ливви? – предлагал какой-нибудь мальчик. Не требовалось слишком больших усилий, чтобы понять, что на самом деле это означало: как насчет того, чтобы немного поразвлечься на заднем сиденье моего автомобиля, Ливви?

Когда она ясно давала понять, что это ей неинтересно, они бывали уязвлены. Что, в самом деле, она о себе воображает? Она ведь не одна из них. Она никто. Они прекрасно знали, какое положение в обществе занимает эта девочка.

Так же вел себя и Эдвард Арчер. Оливия открыла глаза и искоса взглянула на него. Он не слишком колебался, когда оценивал ее, да и почему он должен был колебаться? Мужчины его типа всегда чертовски уверены в себе, уверены в своих суждениях, вынесенных из опыта общения с другими людьми.

Ничего не изменилось за эти годы, по крайней мере в том мире, к которому принадлежал Эдвард Арчер. Но она изменилась. Она стала кем-то, она сама построила свою жизнь и заслужила репутацию, репутацию, которая так внезапно оказалась под столь страшной угрозой.

– J-.День и ночь. Оливия вздрогнула и очнулась.

– Вы что-то сказали?

– Я сказал, что наших самоотверженных журналистов нахлестывают, как гончих собак, чтобы они охотились за добычей день и ночь…

Оливия кивнула.

– Они очень назойливы.

– «Назойливы» – слишком вежливое определение, – сказал он угрюмо. – Вы были правы, когда назвали их акулами. Они кормятся на чьем-то несчастье. Думаю, я сделал чертовски доброе дело, когда убедил мою мать провести несколько недель у ее сестры в Палм-Бич.

Оливия чуть нагнулась к нему:

– Да, – сказала она миролюбиво, – я подумала, что все это будет очень тяжело для вас. Эдвард пожал плечами.

– Я-то не та тема, которая нужна им. Но им бы очень хотелось побыть хоть пять минут наедине с вдовой Райта.

– Но ведь это ужасно. Она все еще в трауре. Она не должна иметь ничего общего с этими ужасными слухами и…

Слова замерли на устах Оливии от взгляда, который бросил на нее Эдвард.

– Какие трогательные сантименты, – сказал он холодно. – Звучит так, словно вы сами верите в то, что говорите.

К ее щекам прилила кровь. Как могла она так сглупить? Ведь по его убеждению, она – любовница его отчима.

Оливия отвернулась и стала смотреть в окно.

– Где находится этот ресторан? – спросила она таким же ровным и холодным тоном, как и он.

– Здесь.

Он направил машину в подземный гараж, занял место на стоянке и выключил двигатель.

– О'кей, пойдемте.

Оливия смотрела, как Эдвард открывал дверь. Направляясь за ним к лифтам, она нахмурилась.

– Куда мы идем? Он взял ее под локоть.

– Я же говорил вам. Что-нибудь поесть. И поговорить.

Дверь лифта неслышно раскрылась. Эдвард ввел ее в кабину и нажал кнопку на уровне пентхауза 3 . Оливия круто повернулась к нему.

– Что это за ресторан?

– Это не ресторан, – ответил он просто. – Это моя квартира.

Она быстро нажала на кнопку «стоп», и лифт, дернувшись, остановился.

– Что вы, черт побери, делаете?

– Я возвращаюсь домой, – произнесла она холодно. Она ткнула раз и другой в кнопку лифта. – Ваша жалкая уловка не пройдет.

– Вы никуда не уйдете, пока мы не поговорим.

– Вы считаете меня за дурочку, Эдвард. – Она скривила губы. – Разговор с вами может состояться только в общественном месте.

– И об этом сразу пронюхают собиратели сплетен. – Он приподнял ее подбородок и заставил посмотреть в глаза. – Моя квартира – единственное место, где, я полагаю, мы можем поговорить, не думая о том, что вокруг нас в воде шныряют акулы.

– Это сумасшествие!

Он бросил на нее быстрый, насмешливый взгляд.

– Разве?

Дальше они поднимались молча. Оливия размышляла, что она увидит, когда лифт остановится. То, что он жил в пентхаузе, ее не удивило. Его квартира должна быть огромной, великолепно отделанной и обставленной, с целой свитой слуг. Ужин, даже собранный на скорую руку, будет состоять не менее чем из пяти блюд с различными винами к каждому.

И он воображает, что это произведет на нее впечатление? Если так, то он сильно заблуждается…

Двери бесшумно растворились; Оливия удивленно зажмурилась. Кто-то из них определенно заблуждался в отношении другого, но теперь она неожиданно засомневалась, кто именно.

Прихожая и следующая за ней гостиная, конечно, были просторными и элегантными. Но никаких особых претензий в их обстановке не было. Ее взгляд быстро обежал комнату, отметив современные мягкие кожаные кресла, окружавшие красивый стол искусной работы, старинную китайскую вазу, соседствующую с изысканной бронзой.

Квартира производила впечатление комфортабельной, уютной и – отражающей противоречивость характера своего владельца. Мгновенно интуитивно она поняла, что не кто иной, как сам Эдвард Арчер отбирал все вещи, которые определили дух его жилища.

Ошиблась она и в отношении слуг. Их встретил лишь один мажордом, который предложил ей чашку кофе, пока Эдвард пошел переодеться. Оливия отказалась, и он тут же исчез. Оставшись в одиночестве, она медленно прошлась по прекрасной комнате, наслаждаясь великолепным видом на город из огромного окна, образующего две стены, и эстампами. Подбор был эклектичен: Рассел, Дега…

Ее внимание привлекло яркое цветовое пятно на противоположной стене. Это был Шагал. Она подошла поближе, остановилась перед полотном и легонько дотронулась до рамы.

– Вам нравится Шагал?

– О, да! – ответила она, живо повернувшись на голос Эдварда. – Очень. Особенно эта…

Внезапно она замолчала. Эдвард стоял в дверях и наблюдал за ней с легкой улыбкой. Он сменил свой сшитый на заказ деловой костюм на потертые джинсы, плотно облегавшие ноги, и хлопковую рубашку под цвет глаз. Ее верхние пуговицы были расстегнуты, и обнажилась его сильно загорелая грудь; рукава были закатаны выше локтей мускулистых рук.

У Оливии пересохло в горле при виде его. «Должно быть, – подумала она, – Эдвард успел принять душ», – волосы его еще не просохли и одна темная прядь спадала на лоб. «Отбросить бы ее назад, – неожиданно подумала она, – я могла бы подойти к нему, запустить пальцы в его волосы, могла встать на носки и прижаться губами к его груди, могла…» – По ее телу пробежала дрожь, и она поспешила отвести взгляд.

– Мы здесь не для того, чтобы толковать об искусстве, – произнесла она холодным, каким-то чужим голосом.

– Нет, – сказал он так же холодно, – не для этого, – и жестом пригласил ее проследовать в столовую.

Еда не занимала всего ее внимания, тем более что никаких пяти смен блюд и не было. На столе были стейки, жареный картофель и салат. И только одна бутылка вина, красного; оно искрилось, словно рубин, когда Эдвард разливал его в два хрустальных бокала.

Оливия против своей воли почувствовала, что безумно хочет есть. «Нет», – сказала она себе и положила руки на колени.

Эдвард взглянул на нее через стол при свете зажженных свечей.

– Вам не нравится ваш стейк? – вежливо спросил он.

– Я говорила вам, что не голодна.

– Если вы предпочитаете что-нибудь другое…

– Нет, нет. Благодарю вас.

– Карл может приготовить для вас омлет, если хотите.

– Не надо, стейк хорош, – сказала она натянуто.

Он поднял брови:

– Тогда почему вы не едите?

Оливия вздохнула, взяла нож и вилку и начала резать стейк. Она отправила в рот первый кусочек и, злясь на свою слабость, стала сердито жевать. Мясо было превосходным. Ладно, возможно, она немного поест. Всего один кусочек.

Она съела все, потом подняла глаза.

– Оказывается, я была голоднее, чем полагала, – сказала Оливия, как бы оправдываясь, но у нее сразу перехватило дыхание, когда она увидела, как смотрит на нее Эдвард, со странной полуулыбкой на губах и потемневшими глазами.

– У вас зарделись щеки от вина, – сказал он негромко. Но вино тут было ни при чем. Она покраснела от того, как он смотрел на нее. Она это чувствовала, это было… Она отодвинула свой стул и встала.

– Уже… уже поздно, – сказала она, – а мы еще должны поговорить. Он ответил не сразу.

– Хорошо. – Он встал. – Сейчас возьмем бренди и выйдем на террасу.

– Нет. – Оливия покачала головой, когда он повернулся к ней. – Я скоро должна уйти, Эдвард. Завтра у меня рабочий день. Я пришла сюда только для того, чтобы сказать вам, что… что… Дело в том, что я не была до конца честной с вами вчера вечером. Я имею в виду, что когда вы спросили меня…

Он взглянул на нее:

– Вчера вечером я спрашивал вас о многих вещах. – Их взгляды встретились, и неожиданно все изменилось. Оливия провела языком по пересохшим губам.

– Я спрашивал вас, пил ли когда-нибудь мужчина шампанское из ложбинки на вашей груди? – тихо сказал он. – Помните? После того, как я оставил вас, я был в состоянии думать только о том, как бы мне хотелось прижаться губами к вашей коже.

Сердце Оливии бешено забилось, когда он приблизился к ней. Он обнял ее и привлек к своему разгоряченному телу. Она хотела высвободиться, но это оказалось невозможным. Она была бессильна, – ее удерживали не только его руки, но и собственное желание.

– Я хочу испробовать это сегодня вечером, Оливия. – Он наклонился и коснулся кончиком языка ее губ, легонько провел по ним, и они раскрылись…

– Нет, – прошептала она, – Эдвард, вы не должны…

– Я должен, – произнес он с мукой в голосе. Его рука погрузилась в ее волосы, он чуть откинул ее голову назад и задержал так.

– Мы должны, Оливия. Какой смысл пытаться отрицать это?

Его рот, горячий и жадный, слился с ее ртом, где-то в глубине горла возник стон…

– Обними меня, – прошептала она. Ее руки скользнули по его плечам и крепко сомкнулись вокруг шеи, пальцы пронизали темные волосы, ниспадавшие на воротник. Она тихо застонала, почувствовав, как она и ожидала, какие они мягкие и шелковистые.

Руки Эдварда скользнули ей за спину, обхватили и приподняли ее, теперь Оливия стояла на носках так, что ее бедра тесно прижимались к его бедрам. Она телом ощутила, как он возбужден.

– Я хочу тебя, – прошептал он.

Она тоже хотела его. О, да, она хотела быть с ним, целовать его так, как не целовала еще ни одного мужчину, прижимать его к себе так крепко, чтобы их сердца бились воедино. Она знала, что в этом нет никакого смысла. Но это относилось не к смыслу, это касалось чувств. Это было связано со сладостью его губ, его нежных поцелуев. Он легонько лизнул ложбинку на ее шее, где билась ниточка пульса, потом просунул руки под ее блузку. Она застонала, когда он положил ладони на ее груди, почувствовала, как их соски восстали под тонким шелком, словно искали прикосновения его не встречающих препятствия пальцев.

– Оливия.

Рука Эдварда уже искала застежку на ее джинсах. Она услышала слабый щелчок замочка, а потом звук раскрываемой молнии…

Господи! Господи, что она делает? Ведь это было как раз то, чего он ожидал от нее все это время, эту… эту легкость обладания. Это было то, чего всегда ожидали мужчины – и чего она никогда им не дозволяла. Оливия встречала ощупывающие руки и влажные губы с холодностью, которая оказывалась более эффективной, чем любая пощечина, а тут она сама прижималась к этому мужчине, который был ее врагом, она терлась об него своими бедрами, отвечала на его бешеные поцелуи своими поцелуями.

«Я единственный мужчина, который может заставить тебя почувствовать, как долго ты довольствовалась подделкой…»

Воспоминание об этих оскорбительных словах привели ее в чувство. Она замерла в его руках, отстранившись от его груди.

– Этого достаточно, – сказала она голосом столь же холодным, как и выражение ее лица.

Эдвард недоуменно смотрел на Оливию; его глаза все еще горели желанием.

– Что?..

– Я имею в виду, что вы не можете упрекнуть меня за то, что я поинтересовалась, как далеко вы можете зайти, Эдвард. Теперь я это знаю, – она холодно улыбнулась. – Я только еще не уверена в том, чего вы добиваетесь. Хотите ли вы того, что имел ваш отчим, или вам всего лишь нужен адрес Риа?

Его лицо перекосилось, а глаза блеснули такой внезапной яростью, что сердце ее вздрогнуло от страха. Он схватил ее запястья и стиснул их так сильно, что ей потребовалось огромное усилие воли, чтобы не закричать.

– Ты сука, – хрипло прошептал он. – Я должен…

– Что должен? Ударить меня? – Оливия в упор смотрела в его глаза. – Но этим ты все равно не добьешься того, чего хочешь.

Ей хотелось только одного – дать ему звонкую пощечину. Он перехватил ее руку в воздухе, и Оливия вскрикнула от боли, когда он завернул ее за спину и рывком притиснул ее тело к себе.

– Это второй раз, – процедил он сквозь зубы. – В третий раз тебе придется заплатить за музыку.

– Вам недостаточно, что я провела с вами этот вечер? – спросила она холодно.

Он глядел на нее, тяжело дыша, потом оттолкнул от себя.

– Я позвоню вниз привратнику. Такси подъедет к дверям раньше, чем ты спустишься в холл.

Оливия повернулась и вышла из комнаты. Она уже вошла в лифт, когда услышала свое имя. Она оглянулась. Эдвард стоял в широком арочном проеме, его темный силуэт казался высоким, темным и угрожающим.

– В чем дело? – спросила она.

– Мы так еще и не поговорили.

– Нам нечего сказать друг другу. Он шагнул вперед.

– Я сказал, что хотел видеть тебя. Ты знаешь почему?

Оливия еще нашла в себе силы, чтобы рассмеяться ему в лицо:

– Я не дурочка, Эдвард.

– Оливия, относительно Риа…

– Если Риа потребуется мой совет, я скажу ей, чтобы она захватила эти акции и уезжала подальше.

Он так резко шагнул к ней, что ее сердце обмерло, но она быстро ударила ладонью по кнопке на панели. – Двери сомкнулись перед ним, и Оливия в изнеможении откинулась к стенке лифта.