Текст книги "Голосов овраг (СИ)"

Автор книги: Санди Зырянова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

  Лишь Истина режет достаточно глубоко, чтобы заслуживать уважения.

  Петер Фехервари

  Эх, хорошо летним вечером в Коломенском парке! Травой пахнет, свежестью, будто и не в самом центре огромного города ты, а в лесу – сказочном, древнерусском, где на полянке стоит избушка на курьих ножках, а в пруду плещется Водяной...

  На самом деле ничего такого, конечно, Марина не ощущала. Просто ей очень захотелось побыть одной. В последнее время ее регулярно накрывало это желание. «Старею, должно быть», – шутливо думала она. Нет, никакая тоска по несбывшемуся не снедала Марину, не было у нее ни разбитого сердца, ни трагедий, ни особых потерь. Был муж – обычный, нормальный муж, не то чтобы любимый, не то чтобы прекрасный, но муж как муж; был отец – не сказать, чтобы очень любящий и заботливый, скорее сухой и отстраненный, но и не худший из возможных; была мачеха – тоже не сказочная, хотя и не подруга и не вторая мама, просто тетя Галина.

  Бабка была – типичная такая интеллигентная московская старушенция. Немощная, но спасибо хоть из ума не выжила.

  Брат был. Держался отчужденно, славился скверным характером, любил выпить, но, если что, мог и помочь, и поддержать.

  Дочь была. Вот дочку, Поленьку, Марина очень любила.

  Все было неплохо в семье у Марины, и нельзя сказать, чтобы она сильно уставала или нервничала на работе. Работа у нее была хорошая, нравилась, Марину ценили как специалиста и уважали как человека...

  Видимо, тяга к уединению была у Марины в крови.

  Сегодня она гуляла по парку – совершенно бездумно, лишние мысли гнала прочь, потому что они все лишние, когда беспокоят, лишние чувства тоже заглушила – а они, когда напряжены, все лишние, и ничего не ранило ее, и так хорошо и спокойно было на душе. Спускался туман, становилось прохладнее, люди вокруг как будто вымерли – в другое время Марине стало бы не по себе, а сейчас пустынный парк только радовал ее. И вместо того, чтобы поспешить прочь, к дому, к дочери, в теплый уют квартиры, Марина спустилась вниз, где зияли причудливые камни на дне Голосова оврага.

  Возле камней начиналась тропинка. Раньше ее тут не было, или Марина не помнила – а теперь будто манила ступить на нее.

  И Марина ступила.

  [MORE=читать дальше]Парк вокруг становился все более неухоженным. Деревья толпились и налезали друг на друга, с одной стороны заросшие мхом и лишайником; под ногами хрустел валежник, листья, скопившиеся за невесть сколько лет, пружинили под каждым шагом. Пахло болотом, зеленью и сыростью. Кто бы мог подумать, чтобы в Коломенском – и такие места, мелькнуло у Марины в голове.

  Тропка вилась и бежала под ногами, уводя в туманную зелень, и в какой-то момент Марина поняла, что зашла слишком далеко.

  Надо было выбираться.

  «Если я здесь плутану, так и на метро опоздаю, придется такси брать», – с неудовольствием отметила она. Поля будет волноваться. И бабушка – бабушка жила с ними. Муж, скорее всего, особо беспокоиться не станет, но выскажет ей все, что можно и чего нельзя. Однако лес вокруг стоял уже сплошной стеной, заросли орляка по колено шуршали и колыхались, а туман совсем сгустился. Смеркалось. Марина достала смартфон, чтобы включить фонарик, и тут ее ждал неприятный сюрприз.

  Смартфон не работал.

  «Да что ж такое! Спрашивается – что такое не везет и как с ним бороться?» – досадливо подумала Марина, смиряясь с такси и семейной ссорой. По правде, частенько они ссориться стали в последнее время... Ситуация и без грядущей ссоры была неприятной. Волков в Коломенском, конечно, не водилось, но «водились» бродячие собаки, бомжи, да мало ли какая сволочь могла торчать в безлюдном темном парке! И, как назло, из-за тумана и отсутствия фонарей Марина даже тропку не могла разглядеть.

  Наконец, она нашарила зажигалку в кармане. Закурила. Вынула из сумочки рекламный проспект, который ей всунули возле станции метро, подожгла – хоть кому-то эта макулатура пригодилась! Тропка виднелась под ногами, тонкая, но утоптанная. Однако вела почему-то только вперед – за спиной ее полностью скрывали резные листья орляка.

  – Ну, пошли, – обреченно вздохнула Марина.

  Внезапно ствол толстенного дуба прямо перед ней пошел пузырем, и на коре вспучилось лицо – похожее на человеческое, но странное.

  – Пошли, пошли, что нас ждет вдали, ты вопрос задаешь, а ответят – умрешь, – проскрипел деревянный голос, после чего лицо опять втянулось в ствол, и стало тихо.

  – Что? – ошарашенно спросила Марина.

  Это попахивало надвигающимся сумасшествием. «Завтра же, завтра же к врачу!»

  Но она все еще сохраняла присутствие духа. Коломенский парк – большой, однако не бесконечный. Значит, рано или поздно она выйдет к его границам. В конце концов, это же приключение, давно в ее жизни не случалось ничего интересного. Лишь бы с бомжами или псами не повстречаться...

  «Я не боюсь», – решительно сказала самой себе Марина и двинулась вперед по тропинке.

  Вскоре деревья начали редеть. В тумане проступила поляна, на которой стоял небольшой домик. Беседка? Павильон? Нет – бревенчатая изба!

  Марина порядком удивилась, потому что музей, по ее прикидкам, был в совершенно другой стороне. Но уже хоть какой-то ориентир...

  На крылечке избы сидела женщина. При виде Марины она встала, с любопытством глядя на нее. Марина вытаращилась на незнакомку с не меньшим любопытством, потому что выглядела она, мягко говоря, необычно.

  Это была женщина ее лет – то есть слегка за тридцать. Невысокая, среднего сложения, с лицом, усеянным бледными веснушками, с темно-рыжими волосами, уложенными в небрежную косу вокруг лба. Темно-красное мешковатое платье придавало ей осанистость. Женщина была босиком, и, когда она встала и сделала шаг, травинки обвились вокруг ее щиколоток.

  «Как змеи», – подумала Марина, и ей стало по-настоящему жутко, хотя ничего страшного в незнакомке не было.

  – А, бросьте вы, окаянные! – ругнулась женщина, и травинки тут же отпустили ее ноги. – Фу, фу, человечьим духом пахнет, – продолжала она, близоруко всматриваясь в лицо Марины. – Кто такова? Чьих будешь?

  – Что? – переспросила Марина.

  – Кто такова, спрашиваю! Откуда взялась и чего тебе тут надобно?

  – Извините, – смущенно сказала Марина, – я гуляла в парке и заблудилась. Скажите, пожалуйста, как отсюда выйти в направлении станции Каширской?

  – Никак, – коротко ответила незнакомка.

  – Как это – никак?

  – Очень просто. Никак ты отсюда не выйдешь. Не выходят отсюда.

  – Послушайте, – рассердилась Марина, – меня дома дочка ждет! Мне домой надо, а вам тут лишь бы шутки шутить! – она готова была уже хорошенько отчитать неприятную особу, но та вдруг усмехнулась.

  – Так ты, стало быть, просишь отпустить тебя? Дочку, стало быть, вырастить хочешь? А отчего ж я тебя послушать должна, коли на белом свете и так-то полно сирот, одной больше, одной меньше?

  – Что?

  – Да что ты все – «что, что»! – вспылила незнакомка. – Нету мне резона, говорю, выпускать тебя! Да хоть бы ты в ножки поклонилась чин чинарем, а то еще и грубишь!

  Марина перевела дух.

  – Отпустите меня, пожалуйста, – сказала она. – Муж у меня такой, что ребенка на него не оставишь. Он ее, наверное, и не покормил толком. Не могу я не вернуться. И, это, у меня еще бабушка старенькая, немощная. Мне о родных заботиться надо!

  – А сама-то ты чего хочешь? – вдруг спросила женщина.

  – Поленька, – шепнула Марина, внутренне содрогнувшись от мысли, что застрянет в этом странном месте.

  – Ну, будь по-твоему, – женщина хмыкнула, затем повернулась и вошла в избу, махнув Марине рукой. – Иди, чего стала! Умойся да перекуси с дороги, тогда и поглядим!

  Марина охотно воспользовалась причудливым старинным рукомойником и куском мыла ручной работы, пахнущим травами, вытерлась вышитым полотенцем. В избе все было, что называется, аутентичным – и кованый светец, и печь, и прялка, и старинная керамика, и плетеные половики, только почему-то Марина не увидела икон. Какое явное упущение: в каждой настоящей народной избе должен быть красный угол с иконами, – мелькнуло в голове.

  Но зато на печи возлежал огромный черный котище с металлическими когтями. Он молча следил за Мариной, и в холодных серебристо-зеленых глазах таилась угроза.

  Незнакомка сноровисто подняла большой деревянный жбан, налила в глиняную кружку шипучего кваса, затем так же сноровисто, орудуя ухватом, вытащила из печки чугунок с кашей...

  – Нет, спасибо, – вдруг выпалила Марина.

  Она порядком проголодалась, а из чугунка шел прямо-таки одуряющий аромат каши с мясом, и почему ей вздумалось отказываться – Бог весть. Но незнакомка покосилась на нее и хмыкнула.

  – Точно ли?

  – Точно, точно. Я только попить хочу...

  – Ну, пей, кваску-то холодненького, – не без досады сказала незнакомка, и Марина про себя порадовалась, что отказалась. Квас – мятный, крепкий – оказался необыкновенно вкусным и бодрящим, усталость и опасения как рукой сняло, и Марина улыбнулась.

  – Спасибо, вкуснятина! Так как насчет выхода, а?

  – Экая ты скорая. Думаешь, квасу выпила, уважила – и все? Нетушки. Выполни три моих задания, а я уж погляжу, выпускать тебя или нет.

  Марина немного приуныла, понимая, что попала как кур в ощип, но выбора у нее не было. Выйти самостоятельно из этой глухомани ночью в тумане... серьезно?

  – Первая моя загадка вот какая, – сказала незнакомка, тряхнув рыжей косой, отчего та развилась и скользнула вокруг головы. – Есть у меня три сестрицы меньших. Сходи к самой меньшой, скажи – я колечко в болоте обронила, пусть передаст.

  – Далеко? – обреченно спросила Марина.

  – Да ты выйди, выйди, ее и увидишь!

  Марине оставалось только порадоваться, что она оделась практично – сменив офисный костюм и лодочки на джинсы, кеды и кардиган, потому что после захода солнца стало очень прохладно. Она послушно вышла, вдохнула ночной ветер...

  Вокруг было светло.

  Занимался рассвет, вдалеке за зубчатыми от леса холмами разливалась заря, и Венера блекла на розовом небе. Выше розовой полосы еще таяла растущая луна...

  И напротив, когда Марина обернулась, чтобы взглянуть в другую сторону – где небо еще темнело синевой с прозеленью, – тоже таяла луна.

  Убывающая.

  Черт, подумала Марина.

  Ноги сами пронесли ее несколько шагов по инерции, как навстречу ей выбежала девочка лет четырнадцати-пятнадцати, а за ней – целая толпа ребятишек. Марина невольно улыбнулась. Ее Поленьке как раз было двенадцать, и эта веселая гурьба могла бы принять ее...

  Нет.

  Старшая девочка была огненно, невыносимо рыжей, веснушчатой, румяной. Глаза у нее ярко блестели, губы были раздвинуты в улыбке. Красное платьице билось у коленок. Дети за ее спиной носили длинные белые рубахи без всяких украшений. Большинство из них было еще совсем крошками.

  Марина всмотрелась в их лица, и ей стало не по себе. Глаза у всех детей были пустыми и холодными, с одинаково расширенными неподвижными зрачками, и при этом странно тусклыми, будто обезвоженными. Синеватые губы безвольно приоткрыты, лица покрывала нездоровая, безжизненная бледность, и сами эти лица были неподвижными и лишенными выражения. Белые до синевы пальчики резко оттенялись багрово-синими ногтями. Руки висели поверх рубах, как плети. Дети улыбались, но сами эти улыбки были мертвыми, а под их босыми ножками трава как будто и не приминалась.

  – Ты кто такова? – требовательно спросила рыженькая.

  – Меня зовут Марина. Твоя старшая сестра сказала, что обронила кольцо, и попросила его передать, – сказала Марина, чувствуя все более сильную неловкость.

  – А! Растяпа она, – засмеялась рыженькая, и дети за ее спиной тоже засмеялись – жутковато, издавая бессмысленные механические звуки без всякого веселья. – Навки мои, айда к подруженьке Болотнице! И ты, Марина-краса, обрезана коса, не отставай! – она расхохоталась и побежала прямо через лес.

  Марина поспешила за ней. Валежник хрустел под ногами, но дети, казалось, не замечали острые сучья. Вот босая ножка одного из малышей с разгону наступила на сухой сучок – кровищи-то будет...

  Сучок не сломался, ножка не поранилась. Сама Марина уже раз десять пребольно споткнулась, наступила на что-то острое и ударилась.

  Пахнуло гнилой травой, и перед Мариной раскинулось стоячее болото. Дети, заливаясь все тем же неживым механическим смехом, побежали прямо по черной гнилой воде; от их шажков разбегались блеклые зеленоватые огоньки, но ни одна детская нога даже не провалилась под поверхность. Марина медлила. Что-то подсказывало ей, что ступи она на липкую водную гладь – и тела ее не найдут до скончания веков.

  – Тут у подруженьки много кого гостит, – вдруг сказала рыженькая. – Но ты смотри, гостевать у нее весело, а назад дороги не будет.

  – Я уже поняла, – отозвалась Марина.

  Из глубины болота внезапно поднялось что-то большое и желтое. Вышло на поверхность, распахнулось огромной кубышкой, в центре которой сидела красивая молодая женщина. Красивая-то красивая, но...

  Тина вместо одежды.

  Тина вместо волос.

  И только ноги не в тине – утиные перепончатые лапы.

  – Чего тебе, сестрица названная? – прожурчал серебристый голос.

  – Старшая бабу прислала, – сказала рыженькая. – Бает, кольцо обронила, так ты с ней передай. А колечко-то она тут обронила, больше негде. Ты не находила, милая?

  – Я-то нет. Дак, может, гости мои находили, – задумавшись, предположила девушка в тине. – Эй, баба! Да ты, никак, живая? У меня кто-то из гостей тоже живой. Ежели заметишь, скажи – колечку только у живого и быть, нам оно в руки не дастся.

  Марина почувствовала, как ее бьет дрожь, отдаваясь глубоко во внутренностях, но отступать было некуда, и она шагнула к девице на кувшинке.

  – Гостюшки мои! Развлечение вам! – зычно крикнула та.

  Странные дети разбежались, хихикая, и сгрудились за спиной рыженькой предводительницы. И из-под темной воды начали выходить «гостюшки».

  Их лица были одинаково темны, пропитанные торфянистой водой, а волосы – пламенеюще рыжими, еще ярче, чем у рыженькой. Кожа походила на пергамент. Конечности, казалось, были лишены костей – настолько они выглядели гибкими, но из-за этого плохо держали «гостюшек». Одежда, черная и заскорузлая, висела на них тряпьем, но поверх этого тряпья у многих тускло отсвечивали драгоценности – грязные, нечищеные, помутневшие, но все же это было настоящее золото и самоцветы. Внезапно до Марины дошло, что она видит трупы.

  К горлу подступила тошнота. «В глаза, главное – не смотреть им в глаза», – решила она.

  – Экая ты дура, милая, – пожурила ее рыженькая, и Марине вдруг подумалось, что она вовсе не девочка. В голосе у нее звучало что-то очень старческое. – Как же ты живого-то найдешь, коли в глаза не глядеть?

  Глаза у «гостюшек» были... отвратительные. Белесые, мутные, безжизненные. К счастью, у многих они просто вытекли, разъеденные болотной жижей, и из глазниц сползала жидкая грязь. Наконец, одна пара глаз показалась Марине вполне человеческой.

  – Вот он, – неуверенно сказала она.

  – Ой ли? – фыркнула Болотница. – А и правда! Ну, баба, ты и глазастая, спасу нет! А я уж надеялась... Мужики – те все отворачивались да к гостям моим присоединялись, а ты, значит, и сама устояла, и живого нашла. Поди прочь! – завизжала она вдруг, набрасываясь на живого с кулаками. – Вон, уйди с глаз моих, окаянный!

  – Колечко, – напомнила Марина, кусая губы, чтобы ее не стошнило прямо в болото.

  – А, колечко тебе... А ежели я не отдам?

  – А я тебя матом покрою! И перекрещу! – взбесилась Марина. – Я на такую хрень не подписывалась – мертвякам в глаза заглядывать!

  Рыженькая залилась хохотом. Болотница на миг оскалилась, но вдруг тоже усмехнулась.

  – Говорю же – храбрая. Давай так: ты мне – солнышко, я тебе – колечко, и по рукам. Ну?

  – Солнышко? – озадаченно переспросила Марина, и вдруг все глаза обернулись к ее лицу.

  Нет. Не к лицу. К ушам.

  Отец на день рожденья подарил ей серебряные серьги в виде солнышек.

  – По рукам, – сказала Марина, вытаскивая серьги из ушей.

  Кольцо, которое легло ей в ладонь, было невероятно тяжелым. Марина его чуть не уронила, но сжала в пальцах, мысленно ругаясь на чем свет стоит.

  – А это от меня подарочек, – вдруг сказала рыженькая, и Марина увидела.

  ***

  Генеральская дача.

  Музыка. Модная музыка, редкая, заграничная – в универмаге таких пластинок не купишь, даже в ЦУМе, только у фарцовщиков.

  Магнитофон импортный.

  Красная икра на бутербродах.

  Фирменные джинсы.

  Красивый юноша – сын кубинского атташе, девушки вокруг него так и вьются, но всерьез заглядываются на бледного, похожего на рыбину, Макса, потому что Макс – тоже сын, но консула ФРГ. Выйдешь за такого – и адью, Совдепия...

  Студентка МГИМО.

  Студент МГУ.

  Аспирант МГУ.

  Профессорская дочка – надо бы к ней подкатить как следует, папа – научный руководитель, и кандидатская в кармане. А то, что дочка эта даром никому не нужна – бывает. Свет выключить, да и ладно. А потом, когда станешь кандидатом, а там и доктором, будут молоденькие студенточки – ух!

  Еще один студент МГИМО...

  Один из студентов вытаскивает пачку «Беломора», с лукавой улыбкой крутит ею возле лица, затем достает папиросы и начинает вытряхивать из них табак. Остальные весело подключаются к забаве.

  В воздухе разносится запах жженых ногтей и истерический хохот.

  Макс загадочно качает головой: ерунда, мин херц, это ваша русская ерунда, а вот это – шампанское среди всего остального!

  Белый порошок высыпается на лист бумаги тонкой дорожкой; Макс зажимает одну ноздрю пальцем, а второй аккуратно всасывает порошок, низко нагнувшись над бумагой.

  – О-о-о! – повисает восхищенный стон.

  Их уже называют «мажорами» и «золотой молодежью», но вслух о них не говорят. Наша советская молодежь не может быть «мажорами». Просто их родители могут – и хотят – обеспечить им веселую и раздольную жизнь, куда веселее, чем у ребят из семей крестьян, рабочих или учителей. Что в этом плохого? Да ничего, кроме того, что они закинулись уже всем, чем можно и чем нельзя, а в таком состоянии человек способен натворить невесть что...

  Аспирант МГУ идет за профессорской дочкой. Дочке нехорошо, и она отправляется на второй этаж – занять генеральскую кровать. Студент МГИМО беспокойно косится на них.

  А потом, очень скоро, сквозь рев Мика Джеггера доносится женский визг. Почти никто не обращает на это внимания. Только студент МГИМО бежит наверх – наверх, чтобы оторвать руку, сжимающую девичье горло, чтобы стряхнуть с девичьего тела мужскую тушу, и чтобы обрушить на голову подонка пустую бутылку из-под недавно выпитого шампанского.

  На суде никто не произнесет слова «кокаин» или «изнасилование». «На почве личных неприязненных после совместного распития спиртных напитков». Честные граждане осуждающе качают головами: как же так, интеллигентные юноши, один студент, другой аспирант...

  Зато теперь Марина знает, почему в детстве у всех были дедушки, кроме нее.

  ***

  – Экая ты ловкая, – заметила незнакомка, взвешивая кольцо на ладони. Косу она расплела, и темно-рыжие волосы струятся по темно-красному браному шелку платья.

  – А кто эта девушка, твоя сестра? – полюбопытствовала Марина.

  – Нешто не догадалась? Красное Солнышко это. Слушай теперь мою вторую загадку, она потруднее будет. Обронила я бусики, когда сестру среднюю навещала, а они возьми да и рассыпься. Поди к моей средней сестре да собери, да мне назад принеси.

  Глоток чудо-кваса вернул Марине силы, и странное приключение с навками, Болотницей и видением юной бабушки уже не пугало ее. По правде, даже не удивляло.

  – Я пошла, – сказала она.

  – Да гляди в оба, – напутствовала ее хозяйка.

  Из куста бузины высунулся маленький человечек и с любопытством уставился на Марину.

  – Привет, – машинально сказала та.

  – О, – удивленно воскликнул человечек, – живая!

  – Как пить дать, живая, – степенно подтвердили... Марина опустила глаза и содрогнулась. На животе у человечка было еще одно лицо с ухмыляющимся ртом.

  – А ты кто таковский? – спросила она, подхватывая общую игру.

  – Колток я, нешто запамятовала? – и колток дробно рассмеялся. – Ну-ка, сказывай, куда идешь, чего видишь?

  – А ты садись ко мне в карман и смотри сам, если интересно, – сказала Марина, которую уже немного утомили местные странности. – Мне дело делать надо. Хозяйка местная поручение дала.

  – Уж она такая, уж она даст, так даст, – обоими ртами согласился колток, забираясь в карман кофты. – Ай, добрая баба, удалая! Впервые вижу такую!

  Марину смутила незаслуженная похвала, и она засеменила вперед. Что-то ей подсказывало, что вторую сестру хозяйки долго искать не придется.

  И верно – туманная тьма рассеялась. Вокруг стоял день. Прямо на Марину выскочил благородный олень, шарахнулся и отскочил в кусты, а за ним выбежал юноша, одетый в темный килт и расшитую рубаху. Светлые волосы парня струились по плечам, подвязанные бисерной лентой, и из прядей высовывались острые уши. Марина попятилась.

  Через несколько секунд людей вроде первого блондина вокруг уже стояло не меньше десятка. Невысокие, по-птичьи тонкие в кости, парни в килтах, девушки – в длинных сарафанах. Марине стало жутко, еще страшнее, чем когда ее окружили мертвые дети-навки, потому что светловолосые люди пялились на нее глазами с вертикальными зрачками и молчали, ухмыляясь.

  – Что стали! Вот же чудь белоглазая! Вы же оленя упустили, – заворчал женский голос.

  Девушка, вышедшая из чащи вслед за чудью белоглазой, была высокой, с очень светлыми льняными волосами, белой до странности кожей и светло-голубыми глазами. Длинная туника, расшитая светло-голубой – в цвет глаз – ниткой, прикрывала колени босых ног. В руках светловолосая держала лук – ядреный такой, с роговыми накладками.

  – Здравствуйте, – осторожно начала Марина.

  – Живая! – крикнул один из чуди белоглазой, остальные окружили Марину, посмеиваясь и заинтересованно разглядывая – кое-кто даже потрогал ее одежду.

  – Я от вашей старшей сестры, – продолжала Марина, смаргивая: светловолосая не мигая смотрела прямо ей в лицо. – Она где-то у вас уронила бусы, и они рассыпались, она просит собрать и передать со мной.

  – Вона че! Да где же мне знать, куда она свои бусы рассыпала? – возмутилась светловолосая, но юноша, первым вышедший за оленем, перебил:

  – Знаю я, где ее бусы, – он указал куда-то вправо. – Когда мы к бабуле на блины ходили, она в них была. Да нешто эта баба туда доберется?

  Марину эти слова порядком обидели.

  – Что за наезд, – сердито сказала она. – Я такие проблемы на работе решаю, что вам и не снилось! Договорюсь и с бабушкой вашей!

  Чудь белоглазая залилась хохотом.

  Смеялись они заразительно – весело и живо, не то, что навки.

  – Поди за нами, – сказала светловолосая, прекращая дальнейшие споры. – Покажем, куда идти. Кабы не могла ты, старшая тебя бы не послала.

  Марина топала по лесной тропе за невесомыми аборигенами. На лицо и руки ей ложились тени листьев и веток, но жарко не было – наоборот, лица касалась ночная прохлада и пахло туманом и сыростью. Любопытный колток высовывался из кармана, обозревая местность; Марина невольно погладила его по голове.

  – Вон та река Смородина, – сказала светловолосая, – и тот мост. Перейдешь – бусы твои.

  – Спасибо, – рассеянно ответила Марина, гадая, зачем понадобилось показывать ей дорогу. Тропа выводила к ней без всяких провожатых.

  – Ан не в этом лесу, – заметил колток. – Ой! – он испуганно пискнул и спрятался в карман с головой, а на Марину устремилась огромная черная бестия.

  Жеводанский зверь?

  Гери или Фреки?

  Она не успела перевести дух, как тварь выпрямилась и оказалась человеком. Огромным, мускулистым, длинноволосым мужчиной.

  Тело его дробилось и менялось, плыло в ярких солнечных лучах. То сверкал изумруд в броши на сером эльфийском плаще Арагорна, то белели волосы Геральта, то ниспадала седая борода Арнгейра из «Древних Свитков». Наконец, к Марина шагнула массивная фигура в серо-голубом керамитовом доспехе с волчьей шкурой на плечах и оскаленным волком на наплечнике.

  Два волка с саму Марину ростом в холке шествовали за ним.

  Марина сморгнула, сообразив, что здешняя реальность подстраивается под ее представления. Ей виделись книжные или игровые герои, а на самом деле, скорее всего, тварь была гигантским волком, и не более.

  – Исполать тебе, – начала она дергающимися губами. – И как же тебя звать-величать, добрый чело... молодец? Конунг Леман из племени Руссов? Или, может быть, ясный князь Всеслав Брячиславич?

  Это была уже настоящая истерика, и Марина чувствовала, что вот-вот завизжит или зарыдает. Но богатырь добродушно усмехнулся.

  – Доброе имя Всеслав, – заметил он, – и конунгом меня давно никто не звал. Какое имя тебе по сердцу, тем и зови, я не в обиде буду. А только готова ли ты по мосту этому идти?

  – Не знаю, – растерянно отозвалась Марина. Ужас, круживший голову, отступал, бешено колотящееся сердце мало-помалу успокаивалось. Лесной дух, стоявший перед ней на берегу, был настроен явно благожелательно.

  Что не делало его менее опасным.

  – Мне хозяйка... ну, рыжая такая... велела бусы какие-то собрать, а ее сестра сказала, что бусы она у бабули потеряла, – беспомощно пояснила Марина. – Если я не соберу, она меня обратно к дочке не отпустит.

  – Экие вы дуры, что одна, что другая, – фыркнул совсем по-волчьи богатырь. Одежда его постепенно изменилась, превратившись в длинную белую рубаху, тяжелые сапоги и плащ. Он был первым существом из встреченных Мариной, которое носило обувь, но трава под его сапогами не мялась, как и под босыми ногами навок или чуди белоглазой. – Видать, хозяйке ты по сердцу, что она оставить тебя хочет. А может, обидно обратно тебя отпускать-то, когда бы ты осталась – ей бы подданная была. Ты хоть мяса человечьего в ее избе не ела?

  – Чело... ЧТО?! – Марину передернуло. – Нет!!!

  – Значит, поживешь еще, – богатырь почесал в затылке. – Вон дорожка, а по ней идти – к бабуле придешь. У нее твои бусы. Только она тебе их не даст, не любит она кому-то что-то отдавать без отдарка.

  – Я отдарю, – пообещала Марина, сама не зная, что обещает, и проницательный богатырь прищурился.

  – Чем же? Ей душа твоя надобна. Эх, была не была! Стой тут, сам схожу.

  – И я, – колток вскочил и прыгнул богатырю на плечо. – Она меня ласкает и гуляет со мной, я ей за добро отплатить желаю!

  Марина осталась с двумя волками на берегу. Они легли рядом и поглядывали на нее холодными желтыми глазами, так что Марина боялась и пошевелиться. Вскоре богатырь вернулся.

  – Вона где они, бусы-то твои, – сказал он, протягивая ей берестяной туесок. – Благодари колтка, что помог, я бы не углядел всех бусин!

  – Спасибо вам огромное, – искренне сказала Марина.

  – Спасибом не отделаешься, – фыркнул богатырь. – Лунница мне нужна для дочки.

  Марина сморгнула. Она не знала, что такое «лунница», и сейчас очень пожалела, что читала в основном зарубежную фантастику. Наконец, ее осенило.

  От мамы ей достался изящный серебряный кулон, который она носила не снимая, – маленькая подковка или что-то в этом роде. В другое время она ни за что не рассталась бы с памятью о матери. Но что-то ей подсказывало, что не стоит жалеть о вещах – память не в них.

  – Она, родимая, – богатырь расплылся в улыбке.

  Теперь рядом с Мариной стоял древний, но крепкий старец, ничем не напоминающий ни героя компьютерных игр, ни персонажа из книг. От него веяло звериным мускусным запахом, веяло силой, теплом, нерастраченной даже в его годы удалью... Жизнью веяло. Старец надел лунницу на шею, воткнул в ближайший пень причудливый нож, перепрыгнул через него, ударился оземь – глядь, огромный черный волк побежал по лесу, и два приятеля затрусили следом за ним.

  – Волчий пастырь это, – с почтением сказал колток.

  – И как ты еще здесь? – спросила светловолосая сестра хозяйки, подобравшись к Марине. Появилась она, как все в этом лесу, внезапно: только что никого не было на берегу – и вот уже стоит девушка, окруженная толпой чуди белоглазой.

  – Друзья помогли, – ответила Марина.

  – Вот же! Ну ладно, тогда и от меня тебе подарочек, – фыркнула светловолосая.

  ***

  Таблетки.

  Много таблеток.

  Красивая квартира, ухоженная, проникнутая утонченностью. Книги в старинных шкафах, хрусталь в серванте, дорогие ковры. Старинное золото в шкатулке, подаренной на свадьбу.

  А в душе – тьма, и боль, и горечь...

  Свекровь, врач-психиатр, профессор, как и ее отец, видит в тебе «интересный случай». Болезнь не наследственная, это не шизофрения. Но опасная. Каким-то образом свекровь удерживает тебя от стремительной деградации – видела ты, видела других больных с таким же диагнозом. А ты еще в состоянии вести почти нормальный образ жизни. Любить мужа. Растить дочку и сына. Работать, еще и получше многих...

  Вот только без таблеток – никак.

  Надо бы сказать свекрови, что случилось вчера, но... как? Вчера ты наклонилась над кроваткой сына. Дочь была спокойной малышкой, а этот – то ревет, то скулит, спит плохо, ноет, все ему не так. Тяжело с таким младенцем. Даже при поддержке семьи – тяжело.

  Щупальца у сына.

  И жвала.

  Не человек.

  Как он родился у тебя? Он не родился! Это не твой ребенок! Ты – ты не знала никого, кроме мужа. Где твой сын? Почему, кто, каким образом подменил твоего сына на это чудовище?

  Молоток в руке...

  Нет. Щупальца исчезают, в кроватке лежит плаксивый, но все-таки родной и любимый сынишка.

  Действительно ли это так? Не было никаких щупальцев, и у тебя был очередной приступ болезни? Или твоего сына подменили... подменили... сына...

  Ты приходишь в себя.

  Ты понимаешь, что никаких щупальцев не было. Надо срочно сказать свекрови. Она врач от бога, профессор, светило, она хочет, чтобы ее сын был счастлив – а ее сын сказал, что будет счастлив только с тобой. Она даст тебе новые, самые лучшие таблетки.

  Но, пока они подействуют, ты снова окажешься у кроватки ребенка с молотком...

  Таблетки.

  Одна.

  Вторая.

  Упаковка...

  ***

  Марина, подавленная, сунула туесок в руку хозяйке.

  В семье всегда говорили, что ее мама случайно, по ошибке выпила не те лекарства. Впрочем, в семье об этом почти не говорили. Отец очень долго не женился заново, наконец, нашел вторую жену, когда понял, что Маринке нужна-таки женская рука. Но тему смерти мамы не поднимали.

  Впрочем, болезнь ее не передавалась по наследству...

  – Справилась! Гляди, какая! И Белый День тебя не задержала! – воскликнула хозяйка, принимая туесок, и множество птиц на ветвях отозвалось: «Ля кокая! Ля кокая!» – Ну, испей кваску, да вот тебе моя третья задача.