Текст книги "Стихотворения 1906-1916 годов"

Автор книги: Самуил Киссин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

МОНАХИНЯ

Я вечор низала четки,

Ленты пестрые плела…

Странно ясны, странно четки

В тишине колокола.

Перед образом лампадки

Я с молитвою зажгла.

Как таинственны и сладки

В тишине колокола.

Я склонилась пред Тобою,

И душа моя светла…

Гудом, звоном спорят с мглою

В тишине колокола…

1906

* * *

«Гляжу во тьму глазами рыси…»

Гляжу во тьму глазами рыси.

В усталом теле зябкий страх.

Достигну ли заветной выси

Иль упаду на крутизнах?

Широко звезд раскрыты вежды,

На белых стенах резче тень.

Ужель отринуты надежды

Увидеть беззакатный день?

Ужель забросить посох старый,

Упасть, заснуть во тьме ночной?

Но ярче звездные пожары

На темном небе надо мной.

О, пусть один! Мой верный посох,

Я снова твой, я вновь горю!

Я верю, на крутых утесах

Мы встретим новую зарю!

Ялта, июнь 1906

* * *

«Пруд глубокий, илистый…»

Пруд глубокий, илистый…

Шорох звезд беззвучный…

Светлый путь, извилистый,

Длинный, ровный, скучный.

Верная обету, я

Здесь, под тонкой ивой

Жду тебя, не сетуя,

Друг мой молчаливый!

Ночь крадется сонными,

Робкими шагами,

Ива наклоненными

Шелестит ветвями.

А тоска упорная

Жжет меня, волнуя.

Все равно, покорная,

До утра прожду я.

1907

ВЛ. ХОДАСЕВИЧУ

Целую руки Тишины.

                        В.Х.

…И в голубой тоске озерной,

И в нежных стонах камыша,

Дремой окована упорной,

Таится сонная Душа.

И ветер, с тихой лаской тронув

Верхи шумящие дерев,

По глади дремлющих затонов

Несет свой трепетный напев.

И кто-то милый шепчет: «Можно!»

И тянет, тянет в глубину.

А сердце бьется осторожно,

Боясь встревожить Тишину.

1907

СТУДЕНЧЕСКАЯ КОМНАТА

Вечер. Зеленая лампа.

Со мною нет никого.

На белых сосновых стенах

Из жилок сочится смола.

Тепло. Пар над стаканом.

Прямая струя дыма

От папиросы, оставленной

На углу стола.

На дворе за окошком тьма.

Запотели стекла.

На подоконниках тюльпаны,

Они никогда не цветут.

Бьется сердце

Тише, тише, тише.

Замолкни в блаженстве

Неврастении.

Если утром не будет шарманки,

Мир сошел с ума.

* * *

«Моя печаль, как стертая страница…»

Моя печаль, как стертая страница

Любовного письма.

Что там – мечты или восторги,

Моление иль благодарность.

Щемит мне сердце. Горько. Вместе

Печаль и скука. Ничего не надо.

За окнами весна. На снег,

Чуть лиловатый с черным

И розовым, смотрю. Как скучно.

Даже не зеваю. Тоска такая

Невыносимая, как счастье.

И вот когда мне суждено

Постигнуть вечность! Вечность.

<1907>

* * *

«Тощая зелень. Деревья ограблены ветром…»

Тощая зелень. Деревья ограблены ветром

непрошеным.

Золота реют клочки.

О милом, далеком, забытом и брошенном

Шепчут нешумные волны реки.

Мутной водою налиты дорожные рытвины.

Робкое солнце ржавую муть золотит.

В грусти вечерней сгораю молитвенно,

Прозрачной волною омыт.

ВЕСНА

Как этот ветер свеж и нежен

И тихим счастьем напоен,

Как ослепительно безбрежен

Весенне-яркий небосклон!

На солнце снег блестит зернистый,

Журчит и булькает вода.

О, если б этот день лучистый

Не прекращался никогда.

* * *

«Нисходит полдень пыльный…»

Нисходит полдень пыльный,

Лежу на спаленной траве.

Блуждает взор бессильный

В пустой небес синеве.

О, светлый, мой светлый жребий:

Раскинув руки лежать,

Забыть о земле, о небе,

Не любить, не томиться, не ждать.

* * *

«На землю полдень мертвый пал…»

На землю полдень мертвый пал,

Налитый золотом тяжелым,

И в блеске пламенно-веселом

Дробится озера опал.

Гудят косматые шмели,

Протяжен их медовый голос.

Налитый соком спелый колос

Главу склоняет до земли.

В ложбине узкой и бесплодной,

Там, где бессилен пыльный зной,

Гремит, блестит ручей лесной

Волной расплавленно-холодной.

НА ДАЧЕ

Я дремлю. И мне грезятся пагоды

В позабытой священной стране.

С бузины тихо падают ягоды

На раскрытую книгу ко мне.

Мой гамак меж берез не качается,

Неподвижно застыл.

Жаркий ветер подул. Поднимается

Придорожная пыль.

Полонен я полдневной истомою.

Не встревожить меня. Не вспугнуть.

Слышу, кто-то походкой знакомою

Переходит заезженный путь.

Я почуял тебя еще издали,

Уловил торопящийся шаг.

И глаза мои зоркие видели

Васильковый венок в волосах.

Но, закованный сладкою дремою,

Я навстречу тебе не пойду.

Полонен я полдневной истомою

В придорожном и пыльном саду.

Дача, садик, дорожки знакомы мне,

Словно годы лежал я здесь так,

Словно издавна мне уготованы

Жаркий-полдень и шаткий гамак.

Апрель, 1907

* * *

«Опять росистая пьянящая прохлада…»

Опять росистая пьянящая прохлада.

В вечерней тишине звончее бег ручья.

И с беззаботными бубенчиками стада,

Домой бредущего с вершины Галаада,

Сливается, звенит и тает песнь твоя.

Та песня дальняя туман полей колышет.

Те звуки, жадная и чуткая, ловлю.

И мнится, будто все, что здесь живет и дышит,

Дыханье затаив, и слушает, и слышит

Твое призывное, далекое: люблю!

О нард! пьяни меня, благоухай, алоэ!

На ложе пышном я рассыпала цветы,

Светильники зажгла в затихнувшем покое,

И тело миррой умастя нагое,

Я жду: вот дрогнет дверь! вот постучишься ты!

* * *

«Спит легкий…»

Спит легкий

Ветер полей,

А месяц

Встал за лесом

И глядится

В небольшое озеро в чаще.

Это я усыпила ветер.

Спи, мой милый.

Вздох, пролетевший по листьям,

Сырое дыханье ручья,

Во всем любовь моя, милый.

* * *

«На бульварах погасли огни…»

На бульварах погасли огни.

Близится час условленной встречи.

От тебя я далече,

Ты меня не кляни.

Ты знаешь, как тополя ветки душисты,

Первая зелень весны.

Так сладки весной безнадежные сны,

Так чисты.

Я проплачу всю ночь под зеленою веткой

в саду,

Ты не жди меня даром,

Не броди по пустым тротуарам,

Не приду.

* * *

«Пьянящий острый аромат…»

Пьянящий острый аромат

Стогами сложенного сена.

Бежав от тягостного плена,

Зеленой ширью тешу взгляд.

Здесь, на обломках давней были,

Где землю воспоила кровь,

Моей любви не прекословь,

Воскресшей не противься силе.

И грудью полною вдохни

Благоуханный воздух степи.

В последний раз спадут с нас цепи,

И в первый раз мы здесь одни.

* * *

«Меня манит в ночной простор…»

Меня манит в ночной простор

Твой взор, и темный и горящий,

В смолистый, душный, темный бор

С его шумящей, пышной чащей.

Пойдет веселая игра,

Пахучий вспыхнет можжевельник.

Здесь, на поляне у костра

Я—не тоскующий бездельник.

Я жрец – творю ночной обряд,

Шепчу смиренные моленья.

И ты, потупив гордый взгляд,

Мое приемлешь поклоненье.

Свой длинный день забыла ты,

Забыла хлопоты и скуку,

И здесь, под сенью темноты,

Ты молчаливо жмешь мне руку.

Ночным костром озарены,

На черных пятнах сонной хвои

Являем таинство живое

Мы – отголоски старины.

* * *

«Вот лодка врезалась в камыш…»

Вот лодка врезалась в камыш.

И треск стеблей, и острый шорох.,

И ты недвижная сидишь

С недетской робостью во взорах.

О, как далек страстей обман!

Как бледен призрак непокорный!

Ты облекла свой тонкий стан

В наряд неприхотливо-черный.

Молчим. Тоскует тишина.

Гудки далеких фабрик дики.

Нас оглушит одна волна,

И кто услышит наши крики!

1907

ДВОЙНИКУ

От тебя, мой брат суровый,

Мне и некуда уйти.

Я метнусь во мрак еловый —

Ты, как бледный месяц, встанешь

На моем пути.

Ставни наглухо закрою,

Двери накрепко замкну, —

Потешаясь надо мною,

Ты стучаться в двери станешь,

Ты полночной птицей прянешь

К моему окну.

Прочь! Лежи в своей могиле!

(Иль не каждый мертвый спит?)

Иль тебя не схоронили?

Над тобою не служили

Панихид?

Иль не этими руками

Ты убит?

Нет, не каждый мертв убитый:

Под тяжелыми плитами

Пробуждается иной.

Так и ты, покинув плиты,

Всюду следуешь за мной.

Лидино, 25 июня 1907

* * *

«Я – царевна пленная…»

Посвящается М. С. М.

Я – царевна пленная.

В башне я одна.

Моет камень пенная

Белая волна.

За решеткой черною

Взор полуослеп.

Я стопой упорною

Мерю тесный склеп.

Длятся дни постылые,

Тянутся в тиши.

Сны мои бескрылые

В тягость для души.

Жду тебя без веры я,

Сокол мой, жених…

Стены башни серые,

Крики часовых.

Лижет камень пенная

Белая волна

В скорби неизменная

Я одна, одна.

1907

* * *

«Веет грустью ласковой, осенней…»

Веет грустью ласковой, осенней.

Как светло-прозрачна синева.

Листья клена – золотые кружева.

Грустью веет ласковой, осенней.

Город тонет в утреннем тумане.

Нежно золотятся купола.

Речка неподвижна… замерла…

Серебрится в утреннем тумане.

Сонный ветер грезит… На деревьях

Осыпаются неслышные листы.

Сердце бедное мое, и ты

Словно ветра вздохи на деревьях.

<1907>

ОКТЯБРЬ

Посвящается Андрею Белому

Октябрь опять к окну прильнул,

И сердце прежней пытке радо.

Мне старый парк в лицо дохнул

Ночною резкою прохладой.

Кой-где на ветке поздний лист

Сияньем месячным оснежен.

И ветра полуночный свист

Разгулен, жалобен и нежен.

Взметай, крути сухую пыль,

Шуми в деревьях, бейся в ставни!

Твоя бродяжья злая быль

Старинной сказки своенравней.

Ты, вольный, мчишься без дорог.

То в лес шарахнешься сослепа,

То, завизжав, рванешь замок

На старых, ржавых петлях склепа.

Осенний ветер, буйный брат!

Твой злобный вой, как голос друга.

И я, как ты, умчаться рад,

Залиться бешеною вьюгой.

Но я устал, но я без сил,

Я сердца мук не успокою.

Я только в парк окно открыл

И тихо-тихо вторю вою.

1907

XVIII-му

     П.М.

О милый век, изнеженно-манерный,

Причудливый и строгий, как сонет!

Дай услыхать твой чопорный привет,

Заученный, протяжный и размерный.

Прелестницы с улыбкой лицемерной

И гибким станом, стянутым в корсет!

Как манит взор ваш, нежный и неверный,

И ваших губок розовое «нет»!

И оттененный мушкою румянец,

И строгостью своей влекущий танец,

Ваш радостный, ваш плавный менуэт,

И светлый грех, и легкий, и безгрешный,

И жизни бег веселый и неспешный!

О дивный век! Пленительный сонет!

1907

В САДУ

Подстриженных деревьев низкий ряд.

Усыпанная гравием дорожка.

Здесь каблучком стучит порою ножка,

И мятым шелком юбки шелестят.

Когда не вовсе Ваш притворен взгляд

И Вы меня… жалеете немножко,

Вы поутру придете в тихий сад,

Чуть Феба первый луч блеснет в окошко.

Там у беседки мраморных колонн

Я Вам прочту, коленопреклонен,

Сонет, что вдохновлен сегодня Вами.

О, Вы простите дерзкие слова:

От Ваших глаз кружится голова,

А быть правдивым Вы велели сами!

1907

* * *

«Меланхоличность буксовых аллей…»

Меланхоличность буксовых аллей,

Дыханье ветерков неуловимых,

Златая гладь прудов невозмутимых,

Ленивое плесканье лебедей.

Но сердцу томному всего милей

Средь образов заветных и любимых

Беседка в розовых вечерних дымах,

Беседка – пышный замок в царстве фей.

* * *

«Не тянет глубь. Не манит высь…»

Не тянет глубь. Не манит высь.

А пустота ночей страшна.

Недоброй гостьи берегись.

Беги полночного окна.

Она страшнее, чем гроза.

Она к стеклу прильнет, как вор.

И будут белые глаза

Глядеть тебе в лицо. В упор.

А ночь идет. л сон Далек.

А горло сдавлено в тиски.

И белоогненный поток

В твои вливается зрачки.

А ночь идет. Огонь потух.

И мрак – всевластный господин.

Не воет пес. Молчит петух.

И с нею ты один. Один.

И медлит ночь. Часы ползут.

Улиток ход стократ быстрей.

Она с тобой. Она вот тут.

Ты не сведешь с нее очей.

Огнем горит недобрый зрак.

Все – яркий свет. Все – белый свет.

Упала ночь. Отпрянул мрак.

Но свет дневной не будет. Нет.

1907

МЕБЛИРОВАННЫЕ КОМНАТЫ

За стеною матчиш на разбитом пьянино.

В коридоре звонки, разговор, беготня…

О, как грустно на склоне осеннего дня!

За стеною матчиш на разбитом пьянино.

Мелких звуков растет и растет паутина.

Близко звякнули шпоры… Постой, не беги!

Шелест юбок… Целуй! И затихли шаги…

За стеною матчиш на разбитом пьянино.

О Великий Господь, Властелин мой единый!

Как придет за душой моей дьяволов рать,

Неужель будет так же, все так же звучать

За стеною матчиш на разбитом пьянино?!

1907

* * *

«Сухой осенний резкий воздух…»

Сухой осенний резкий воздух.

Ни облачка. Лазурь чиста.

И на чернеющих бороздах

Ворон крикливая чета.

Деревья черны, длинны, худы.

Не слышно листьев под ногой.

Их рдяно-золотые груды

Умчались в пляске вихревой.

Иду. Далек мой путь бесцельный.

Давно со мной моя тоска.

И голос ласково-свирельный

Уж не зовет издалека.

И в этой четкости осенней,

И в чистом небе узнаю

Мечту увядшую мою

Давно, без слез и сожалений.

1907

В СУМЕРКАХ

I.

«Окна завешены шторами…»

Окна завешены шторами,

Трещит, разгораясь, камин.

Сердце биеньями скорыми,

Сердце больными укорами

Твердит: ты один! ты один!

Маятник ходит размеренно,

Усталых часов властелин.

Угли трещат неуверенно.

Сердце стучит: все потеряно!

Стучит: ты один, ты один!

II.

«Стучится в дверь рука упрямая…»

Стучится в дверь рука упрямая.

Войдите! Скучен мой досуг.

И дверь открыв, вошла Тоска моя,

Старинный, неизменный друг.

Подсела к жаркому камину ты

И смотришь на игру огня.

Зачем так строго брови сдвинуты?

Иль разлюбила ты меня?

Иль не с тобой часами длинными

Вели мы тихий разговор?

И кружевами паутинными

Усталый застилался взор.

И ночью, молчаливо-думная,

Склонившись ласково ко мне,

Не ты ли, кроткая, бесшумная,

Со мной рыдала в тишине?

1907

* * *

«Волной расплавленно-холодной…»

Волной расплавленно-холодной

Горит ручей,

В степи пустынной и бесплодной,

В степи моей.

Кругом поломанные травы,

Суха земля.

Вдали пленительной дубравы

Мои поля.

И жду, изведав солнца ярость,

Тоской объят,

Его пылающую старость,

Его закат.

1907

* * *

«Склоняется мой день простых и молчаливых…»

Склоняется мой день простых и молчаливых

Ненужных дел.

В томительных и пламенных отливах

Земных небес предел.

О злая скорбь моя! Пусть пурпурные крылья

Простер закат,

Но стоны злобные унынья и бессилья,

Как коршуны, парят.

И плавный их полет, уверенный и властный,

Быстрей, быстрей.

О злая скорбь души моей бесстрастной,

Сухой души мой.

Сбрось тягостную власть тоски твоей усталой,

Гори, гори!

О, никогда такой мучительной и алой

Я не видал зари!

1907

* * *

«Брезжит утро. Свет неверный тихой ночи метит грань…»

Брезжит утро. Свет неверный тихой ночи метит грань.

Дух упавший в бездну, слышит некий властный глас:

восстань!

А в пещере тесной, смрадной, в свод ширяяся крылом,

Нетопырь трусливо-жадный лик свой кроет перед днем.

В белом небе на востоке, словно лик задернув свой,

Розовея, чуть алея, солнце всходит над землей.

Но мгновение, и с лика скинув легкую чадру,

Вольно, радостно и дико мчится в ярую игру.

И на тихой сонной глади ставит яркую печать.

«Лучезарный Бог твой – Солнце!» – может каждый

прочитать.

* * *

«За темной рощей на лугу…»

За темной рощей на лугу

Горят огни Купальской ночи.

И красный свет слепит мне очи.

Я в сердце тайну берегу.

Тревоги полон суеверной,

Иду я чрез полночный сад.

И тени путь мой бороздят

Игрой причудливо-неверной.

Иду. И страха грудь полна,

И жуть огнем взыграла красным.

На небе чистом и бесстрастном

Стоит злорадная луна.

* * *

«Душа твоя, как тихий звон…»

Душа твоя, как тихий звон

Апрельских вечеров.

Страстей земных не будит он

Далекий чистый зов.

В росистом воздухе полей,

Над лесом, над рекой,

Лишь чутким ухом уловим,

Плывет в тиши святой.

И слышит радости обет

Усталая земля,

И внятно небесам, о чем

Поет, звенит, моля.

В прозрачно-светлой тишине

Безбольно гаснет зов.

Твоя душа, как тихий звон

На грани двух миров.

* * *

«Золотые вьются листья…»

Золотые вьются листья

В золотой веселой пляске.

Сколько мудрой, легкой грусти

В этих прыгающих блестках.

Солнце тоже очень мудро:

Знает, где ему проглянуть,

Посмотреть на эти игры

Не сквозь сосны, а сквозь клены.

Ветер свищет в легком тоне,

То затихнет, то зальется.

Золотой предсмертный танец

Золотых эпикурейцев.

* * *

«И все ж не уйду я из жизни…»

И все ж не уйду я из жизни:

Брожу по земле я и жду.

Не в дальней небесной отчизне,

Я здесь свое счастье найду.

Мне сон о свободе приснится,

Рассеется липкая мгла,

И в сердце сухое вонзится

Любви огневая стрела.

И сердце зажженное вспыхнет,

Как светоч смолистый во мгле,

И голос любимый окликнет

Меня на расцветшей земле.

* * *

«Здесь утверждаю жизнь мою…»

Здесь утверждаю жизнь мою,

Здесь не молю и не желаю.

И ничего не проклинаю,

И ничего я не люблю.

Как просто и светло вокруг!

Какою ясностью одеты

Слова, и люди, и предметы,

И ты, – как все, далекий – друг.

Мой взор встречает пустоту.

Он не обрадован, не ранен.

Мой ясный ум не затуманен.

Что дать ему, – ужель мечту?

Так ручеек долиной злачной,

Не отражая ничего,

Бежит… Как легкий ток его,

Как волны, становлюсь прозрачной.

Как сладко стать ребенком снова,

Гореть от непонятных снов,

Поверить в радостное Слово

И чутким ухом слышать зов.

В слезах горючих и нежданных

Болеть, скорбеть не о себе,

Молиться о далеких, странных

Чужой нерадостной судьбе.

* * *

«Вы опять подкрались незаметно…»

Вы опять подкрались незаметно,

Дни без дум, сомнений и тревог.

Все вокруг так тихо и приветно,

Сердцу радостному близок детский Бог.

Ветер клонит пожелтевший колос,

Тихо зыблет флаги на судах.

Вдалеке звенит твой робкий голос.

Я иду, замедлив робкий шаг.

ПОЭТИЧЕСКАЯ ФАНТАЗИЯ БУРЖУА

Когда замерев,

Вершины дерев

Пред близкой грозой затихают

И (сумрачный час!),

Как слезы из глаз,

Янтарные листья роняют;

А там, вдалеке,

На светлой реке

Шумит городок незатейный,

Где бюргер бежит

(О, горестный вид!),

Спешит на обед свой семейный;

В осеннем саду

Сижу я и жду

(Меня тишина не обманет),

Как съежится мгла,

Взовьется стрела

И в сердце небесное грянет.

Навстречу бегу

Я вихрю-врагу,

Кружусь в золотом листопаде,

А ливень поет

(Песнь горных высот!),

Сечет меня спереди, сзади…

Ах, весь я промок,

Бегу в городок,

Спешу. Иль мне не торопиться?

Туда, где фонарь

Желтеет, как встарь.

Эй, кружку! Скорей! Не возиться!

ВАКХАНТЫ

Июльский день так прян и пышен

В убранстве, ярко-золоченом.

Пригоршню спелых красных вишен,

Смеясь, ты бросила в лицо нам.

Мы за тобою без дороги

Сквозь чащу лип и туй зеленых.

И смех в чертах притворно-строгих,

Вишневой кровью обагренных.

1907

ИЗ ЦИКЛА «ЛЮБОВЬ»

I.

Мерцанье строгое полночных свеч.

Колонн порфировых тяжелый ряд.

И ты безжалостно заносишь меч.

И ты бестрепетно подносишь яд.

Струистым облаком плывет напев.

Как бледны лица у суровых жриц!

Ты, длани снежно-белые воздев,

Стоишь. Я в трепете повергся ниц.

О, страшен выбор мой! Иль сладкий яд,

Иль меч, сверкающий в нагих руках.

Дай чашу: видишь ты, мой ясен взгляд.

Да краток будет твой звенящий взмах!

II.

Посвящается Грэси

Не скажу тебе, зачем я в час, когда приходишь ты,

На пороге рассыпаю снежно-белые цветы.

Не скажу тебе, зачем я, как я в комнате одна,

Алый цвет заткнувши в косы, тихо сяду у окна.

Сам ты знаешь! Угадаешь! Сердце скажет, ум поймет,

Белый цвет о чем расскажет, алый цвет о чем споет.

Я скажу тебе, зачем я в час, когда луна нежней,

В огонек лесной бросаю горсть примятую стеблей,

Что за грешную молитву шепчут бледные уста.

А вокруг меня ночная, неживая красота.

И в лесной огонь бросая горсть примятую стеблей,

Об одном молюсь я небу – чтобы умер ты скорей.

1907

* * *

«Яркий день обманет…»

Яркий день обманет,

Яркий день измучит.

Ясный вечер глянет,

Тихому научит.

Приходи из дому

Ты к ручью лесному.

Там и струи плещут,

Там и звезды блещут.

Нож и светел и остер!

Разведу я мой костер!

Мы никем не зримы

Будем до утра.

Будем до зари мы

В пламени костра.

С раннею зарею

Ты уйдешь домой,

Унося с собою

Тихий пламень мой.

Тихий пламень разгорится,

Вырастет пожар.

Будет часто сниться,

Будет больно биться

Память летних чар.

Ночью зимнею, больная,

Не заснешь, грустя,

Колыбель качая,

Песней усыпляя

Чар лесных дитя.

СОНЕТ

Вставал закат, блистателен и строг,

За старых сосен медными стволами.

Вы шли со мной, объяты злыми снами,

И я ваш вздох невольный подстерег.

Вдали хрипел над сизыми полями

Надорванный тоскующий рожок.

День уходил. Блистателен и строг,

Стоял закат за медными стволами.

И в вас была торжественность заката

И девственность вечерней тишины.

И только вздох – как дальний звук струны,

Мне рассказал про горькое «когда-то»,

Про злую тень, что навсегда легла

На матовость высокого чела.

1907–1908

* * *

«Мне радостей не принесла…»

Мне радостей не принесла,

Живой водой не напоила,

Ты в чашу темный сок лила

И мне со смехом подносила.

Из гроздий ядовитый сок

Ты выжимала не однажды, —

И я испил и изнемог,

И вновь томлюсь от смертной жажды.

И жажда с болию одно!

Но в равнодушии глубоком

Ты мне сухое кажешь дно,

Еще запятнанное соком!

О светлых водах мне забыть!

Сгораю от нечистой жажды

Вина, что ты дала испить,

Но выжимала не однажды!

* * *

«Белой рукой…»

Белой рукой,

Нежной рукой

Сердца коснулась,

Покой

Даровала ему,

О, Безнадежность!

Мне улыбнулась.

Улыбки твоей не пойму.

О, как легки, как прозрачно-туманны

Вы, что теперь так далеки!

К вам моя нежность,

Щемящая нежность моя.

Вы не желанны.

Вопли надежды умолкли.

В сердце только любовь,

Только нежность.

О, Безнадежность,

Целительница.

* * *

«Как аромат полыни горькой…»

Как аромат полыни горькой,

Струится сонно безнадежность,

И ты, любви последней нежность,

Горишь задумчивою зорькой.

Тебя царицею венчали.

Но праздник жизни дико-шумный,

Дитя! не стоит он бездумной

Всеозаряющей печали.

Тебе, бледнеющей невесте,

Несу я воли зов знакомый.

Склонившись тихо, припадем мы

К последней чаше. Вместе. Вместе.

<1907>

* * *

«Шурши, мой белый балахон…»

Шурши, мой белый балахон,

Со щек поблекших сыпься, пудра.

Итак, я Вами вновь прощен,

Как это благостно и мудро.

Я снова Ваш, я снова Ваш,

Вас слушаю и молодею,

Пред Вами я, как юный паж

Пред королевою своею.

Я снова твой, иль пусть умру,

Или вели меня повесить.

Когда ж? – Сегодня ввечеру.

Где? – У Клариссы ровно в десять.

<1907>

* * *

«Бубенцами зазвенев…»

Бубенцами зазвенев

В пляске ломких стройных линий,

Подходи ты к той из дев,

Что красивей королев,

Чей безудержен напев —

К черно-красной Коломбине.

Ах, звени, звени, звени,

Брось, Пьеро, напев дурацкий.

Пусть пылают наши дни,

Пусть горят кругом огни,

А потом хоть скрежет адский.

<1907>

* * *

«Надень свой белый балахон…»

Надень свой белый балахон

(О, как мила мне хрупкость линий!)

И в нем, мечтательно склонен,

Явись печальной Коломбине.

Чуть вздрогнет зов небесных арф,

Чуть кудри вешний ветер тронет,

Моя рука, упав, уронит

Мой черный, мой атласный шарф.

Забыв пылающие дни

С их огненной и грешной страстью,

Пьеро, вернись, Пьеро, верни

Меня вздыхающему счастью.

<1907>

* * *

«Мария! завтра я у Ваших ног…»

Мария! завтра я у Ваших ног!

Сегодня нужно мне еще так много

И посмотреть и сделать. Я не видел

Мой город с той поры, как гневный герцог

Мне указал дорогу из дворца

И города. Теперь изгнанья срок

Прошел. Вновь герцог возвратил мне милость.

И я уже не беглецом опальным

Войду в Ваш дом, а гордым кавалером,

Чей род до дней Юпитера восходит,

За Альпами гремит чье гордо имя.

Теперь же я пойду бродить, бродить,

Впивать без цели этот пыльный воздух,

И слушать брань людей и крик животных,

И видеть, как последние лучи

Все золотят: и кисти винограда,

И красный, в ветре бьющийся платок,

У женщин лица, уши у ослов.

О солнце, ты бесстыдно обнажаешь

То, что хотела бы укрыть старуха.

О солнце, ты скрываешь под загаром

То, что хотела б показать красотка.

О солнце, солнце, как понять тебя!

Но… завтра я у Ваших ног, Мария.

И Ваши солнца черные пусть мечут

В меня свои – пусть гневные – лучи.

* * *

«Ты для меня уста свои сомкнула…»

Ты для меня уста свои сомкнула

И не дала прощального лобзанья.

Презрительно звучал твой гордый смех.

Ну что же, в плащ дырявый запахнувшись,

Уйду во тьму. И Ваше имя

Я вверю ей, слепой, но не безгласной,

И эхо мне ответит. И совенок

Пронзительный свой крик сольет с моим,

Запутавшись в шершавых космах ели.

Когда ж луна проклятая свой лик

Покажет мне из-за верхушек леса,

Она увидит: я ее бледнее.

Зайдет за облако. И вновь оттуда

Багровой явится. А Вы, Мария,

Прощайте.

* * *

«И не печальны и не счастливы…»

И не печальны и не счастливы

Идут стопой тяжелой дни.

Зачем так рано все погасли вы,

Мои вечерние огни?

И в темной комнате заброшенной,

Прижав горячий лоб к стеклу,

Смотрю в лицо я тьме непрошеной,

Напрасно вглядываюсь в мглу.

Неясных образов мерцание,

Ночные смутны голоса.

И тщетны, тщетны ожидания,

Что запылают небеса,

Что звон церквей печально-сладостный

Разрежет мути пелену,

Что, успокоенный и радостный,

Я этот вечер помяну.

* * *

«Осенний ветер, ликуя, мчится…»

Осенний ветер, ликуя, мчится,

Взметает прах.

Как сиротливо ночная птица

Кричит в кустах!

И лес осенний зловеще-пышен

И странно пуст.

Лишь всплеск в болоте порою слышен

Да сучьев хруст.

Да молкнет в ветках, чуть долетая,

Собачий лай.

На бледном небе вуаль сквозная

Вороньих стай.

ПРОЩАНИЕ

Вы были смущены при нашей первой встрече.

(О, бледность явная под маскою румян!)

И как изнемогал Ваш легкий стройный стан,

Когда Вы, томная, внимали пылкой речи.

Смущение и страх – всегда любви предтечи.

Блаженства краткий сон! Ты мной недаром ждан.

И пусть рассеялся ласкающий обман,

И счастье, нас на миг связавшее, – далече.

Я знал давно, меня Ваш холод не минует.

Ваш гордый взор мне путь отселе указует,

Но я, я не смущен – бродяга и поэт.

Со мной мой вольный смех, беспечная отвага,

Дырявый старый плащ, не ржавящая шпага

И женских ключ сердец – сверкающий сонет.

* * *

«Я не прерву вечернего молчанья…»

Я не прерву вечернего молчанья,

Я не скажу, как нежно Вас люблю я,

И ваших рук я не коснусь, целуя.

Уйду, сказав глухое «до свиданья».

Останетесь одна в гостиной темной,

Пред зеркалом заломите Вы руки.

Иль, может быть, вздохнете Вы от скуки:

О, длинный вечер, тягостный и томный!

Пойду один, под гул ночных ударов,

Аллеей узкой вдоль оград чугунных.

Трещат чуть слышно фонари бульваров,

Друзья ночей, моих ночей безлунных.

Как близко мне. Шаги я замедляю,

Иду сквозь шелест по пустой аллее.

И путь ночной отрадней и длиннее,

Как светлый путь к предсказанному раю.

Пойду назад! О, нет конца томленью!

Я под окном гостиной Вашей темной.

И жду впотьмах, задумчивый и томный,

Скользнете ли в окне бесшумной тенью.

* * *

«Белее зори, воздух реже…»

Белее зори, воздух реже,

Красней и золотей листва.

Сквозь почерневших веток – реже

Светлей и легче синева.

Проходишь ты дорожкой узкой,

И взор рассеянный склонен

На пруд подернутый и тусклый,

Как зеркала былых времен.

Но в равнодушие не веря

И легкой грусти не ценя,

Я знаю, если есть потеря, —

Не для тебя, а для меня.

Любовь текла легко и стройно,

Как воды светлые реки.

И как любила ты спокойно,

Так и разлюбишь без тоски.

Но путь к мучительному раю

Я знал один, не разделив.

Так и теперь один я знаю

Мучительный утраты миг.

* * *

«На талый снег легли косые тени…»

На талый снег легли косые тени.

Как маска скорби, бледное лицо.

Моих слепых мятущихся томлений

Меня объяло тесное кольцо.

О, бледный сон! о, призрак небылого!

Над вольным духом властен ты опять.

Я до утра томиться буду снова.

И в ясный день тебя не отогнать.

Так. Снова дни безвольного томленья,

Прозрение проснувшейся души.

Разбей скрижаль былого откровенья

И заповедь иную напиши.

Былая сладость снов твоих небесных

Как лжива и притворна. Прочь ее!

Что радости твоих страданий крестных,

Когда влечет, зовет небытие!

* * *

«На побледневшей тихой тверди…»

На побледневшей тихой тверди

Последних звезд огонь потух.

На старой огородной жерди

Вертится жестяной петух.

Пяток березок невысоких

Да тощий кустик бузины.

Моих томлений одиноких

Дни безвозвратно сочтены.

Я знал давно в моих скитаньях,

Что где-то есть родной уют,

Где, позабыв о злых желаньях,

В тиши безгорестно живут.

Но я не знал, что путь так краток,

Что только шаг – и ты забыл,

Кому души своей остаток

Ты безраздельно посвятил.

* * *

«Голодные стада моих полей!..»

Голодные стада моих полей!

Вам скудные даны на пищу злаки.

С высоких злых небес я не свожу очей,

Гляжу на огненные знаки.

Безмолвный страж пустынных вечеров,

Брожу в полях раздумчивый и грустный.

Тревожу тишину сыреющих дубров

Моей свирелью неискусной.

И молкнет зов. Ответом гулким мне

Лишь где-то в поле эхо засмеется,

Да ворон, хриплый стон заслышавши во сне,

В испуге крыльями забьется.

Пустые дни! Пустые вечера!

Ночей неизъяснимые томленья!

Судьбы жестокая и праздная игра

Без усыпленья, без забвенья!

Зачем? – не знать, не знать мне никогда!

Небес безмолвны огневые знаки.

Нагих полей моих голодные стада,

И мне даны сухие злаки!

1908

НА ОЗЕРЕ

Над мутно-опаловой гладью

Вечернее солнце зажглось,

И ветер примолкший играет

Душистою тонкою прядью

Твоих золотистых волос.

В вечернем шуршанье осоки,

В ленивом плесканье весла

Лениво душа замирает,

И глаз так понятны намеки,

И ты так светло-весела.

И словом боюсь я ненужным

Мечту молодую спугнуть.

Заря истомленная тает

На небе прозрачно-жемчужном,

И тихо колышется грудь.

1908

* * *

«Из мира яркого явлений…»

Из мира яркого явлений

Меня увел мой властный гнев.

И вот я жил, оцепенев,

Среди мечтаний и видений.

И я творил миры иные,

Иных законов, светов, сил.

Да, я творил и я царил,

Оковы свергнув вековые!

Но паутину мирозданья

Размел, развеял вихрь слепой.

Кому, окованный, больной,

Кому пошлю мои стенанья?

Пустые дни, пустые ночи,

Опустошенная душа.

Так нетопырь, с трудом дыша,

Пред ярким солнцем клонит очи.

* * *

«В пустых полях холодный ветер свищет…»

В пустых полях холодный ветер свищет,

Осенний тонкий бич.

В пустых полях бездомным зверем рыщет

Мой поздний клич.

Поля, застыв в глухом недобром смехе,

Усталый ранят взор.

Кругом меня один простор безэхий,

Пустой простор.

И отклика себе нигде не сыщет

Мой поздний хриплый клич.

В пустых полях холодный ветер свищет,

Осенний бич.

* * *

«Гудят трамваи, мчат моторы…»

Гудят трамваи, мчат моторы,

В густой пыли тяжелый чад.

Афиш огнистых метеоры

Пустое небо бороздят.

Лица, измученного скукой,

В ночной не видно темноте.

Сухая ночь – гигант безрукий,

Нас близит всех к одной мете.

Всех в плащ бескрайний запахнула,

Свила, столкнула разом всех.

И громче песнь ночного гула,

И громче полуночный смех.

Но если праздные гуляки

Шумят, толкаясь и крича,

И среди пьяной блещет драки

Порою острие меча;

Но если в злобном встречном взгляде

Блеснет отточенный клинок,

Но если ветреные бляди

Порой, как сноп, валятся с ног;

Но если шум ночной нарушен

Гудком сирены (резкий вой!), —

Веленью высшему послушен,

К тебе придет городовой.

* * *

«За пеленой тумана плотной…»

За пеленой тумана плотной

Не видно мне домов.

Лечу, как ветер беззаботный,

Под звон оков.

Лечу, от воли пьяной воя,

Я, беглый тать,

И знаю: выстрелом

Меня вам не догнать.

Я знаю, буду завтра в гимне

За то воспет.

Усталый, в «Голосе Москвы» мне

Строчит поэт.

Но за стихи он не получит

Ни медного копья.

Но если кто его научит,

Кто, встретив, шапку нахлобучит,

Знай: это я.

* * *

«Ты в каюте общей медлишь за пьянино….»

Ты в каюте общей медлишь за пьянино.

Наклонился к нотам толстый инженер.

Легкие мелодии пролетают мимо,

Шепчет он поручику: о, elle a des chairs.[1]1
  Какие телеса! (франц.)


[Закрыть]

Ты, я знаю, выберешь нужную минуту,

Скажешь: до свидания, взявши верный тон,

И пойдешь к мечтателю в темную каюту

Грезить грезы вечера, слушать пенье волн.

* * *

«И дни мои идут, и цвет ланит бледней…»

И дни мои идут, и цвет ланит бледней,

И скудная любовь моих не красит дней.

Закат мою тоску пленяет тихой кровью,

А нужно мне еще и «мыслить и страдать»,