Текст книги "Седьмой Совершенный"

Автор книги: Самид Агаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Генерал, ощупав подол, вытащил кинжал, висевший на поясе, и распорол подкладку. Плотно свернутый лист бумаги он сунул за пазуху и сказал старику:

– Можешь стирать.

Для отдыха Имрану отвели комнату без окон и без двери. Точнее, это была ниша в крепостной стене. Он не спал, когда пришел Рахман, без лишних слов поднялся и последовал за ним. Едва он вошел в уже знакомое помещение, как сразу почувствовал тревогу. Что-то произошло за то время, пока он отдыхал, и это «что-то» грозило ему новыми бедами. В этой последовательности была уже какая-то закономерность. Сначала брезжила надежда на свободу, а затем все рушилось, и его положение усугублялось. Небеса словно испытывали его на прочность.

– Оставь нас, – обратился Абу Абдаллах к начальнику стражи. Тот молча повиновался. Полководец извлек из рукава, сложенный лист бумаги и протянул Имрану.

– Прочитай, что там написано.

Имран взял бумагу, повертел ее в руках и виновато взглянул на собеседника.

– Что? – спросил Абу Абдаллах.

– Прости, но я не умею читать, – ответил Имран.

– А тебе известно, что там написано?

– Нет, господин.

– Кому ты должен был передать эту бумагу?

Имран развел руками.

– Я впервые ее вижу.

– Ты лжешь! – воскликнул Абу Абдаллах. – Ты лазутчик. С какой целью ты послан сюда? Отвечай или я прикажу бить тебя до тех пор, пока ты не сознаешься.

– О, Абу Абдаллах, – возмутился Имран, – так нельзя, объясни, что это за бумага?

– Эта бумага была зашита в полу твоего халата.

– Что же такого написано в этой бумаге, почему ты усомнился во мне?

После недолгого молчания Абу Абдаллах медленно произнес:

– В этой бумаге написан твой смертный приговор.

– Будь я проклят! – воскликнул Имран. – Два раза Аллах давал мне возможность унести ноги, но мое скудоумие не позволило это сделать. О, Абу Абдаллах, я не знаю, что там написано, порочащего меня, но я клянусь, что это не мой халат. Я тебе сейчас все расскажу, и ты поймешь меня, и простишь. Имран замолчал, с надеждой глядя на полководца.

– Говори, – разрешил Абу Абдаллах.

Имран, торопясь, стал рассказывать все с самого начала, сбиваясь, забегая вперед. В какой-то момент он почувствовал, что все о чем он говорит, выглядит неправдоподобно, что речь его звучит неубедительно. И он с ужасом понял, что Абу Абдаллах не верит ни единому его слову. Собственно, Имран и сам себе уже не верил, потому что слишком много удивительного произошло с ним за последние несколько месяцев. Когда же он дошел до того места, где умерший ходжа Кахмас появлялся у костра и вкладывал в его уста поучительные истории, лицо Абу Абдаллаха потемнело от ярости и кулаки его сжались. Но Имран не мог остановиться, он довел свой рассказ до конца и замолчал, опустив голову:

– Значит, это ты выследил махди?

Абу Абдаллах задал очень простой вопрос. Вернее это был не вопрос, а утверждение. И Имран понял, что не может ответить отрицательно, от этого нельзя было уйти, именно он был повинен в аресте мессии.

Абу Абдаллах, держась за поясницу, со стоном поднялся и, подойдя к двери, открыл ее, чтобы позвать Рахмана. Начальник стражи стоял неподалеку и с готовностью встретил его взгляд.

– Послушай, – сказал Имран, – у любого человека есть за душой что-нибудь предосудительное. А разве ты свободен от греха?

Абу Абдаллах с изумлением обернулся.

– Ведь главное в том, что нами движет, а не в том, что из этого получается, это уже не в нашей власти. Аллаху дороги наши намерения, а не дела. За свои поступки мы страдаем всю жизнь. За то, что я сделал я не взял денег, не извлек корысти, я только хотел сохранить свою жизнь, а это, согласись, право любого человека.

– Где ты научился так излагать? – спросил Абу Абдаллах.

– У меня в тюрьме был хороший учитель, – угрюмо ответил Имран.

– Впрочем, захочешь жить – не так заговоришь, – справедливо заметил Абу Абдаллах. – А ты не дурак, – продолжил он, – а знаешь в чем разница между дураком и умным?

Имран молчал.

– Умный человек может оправдать любую совершенную им подлость.

– О, Абу Абдаллах! – сказал Имран, – Ты не можешь лишить меня жизни, это несправедливо. Все, что я сделал в Сиджильмасе, я сделал ради своих детей, но сюда я пришел для того, чтобы спасти мессию, искупить свой грех. Отпусти меня. В моей жизни не было ничего хорошего, кроме семьи, я должен их увидеть. Мои дети еще малы, я им нужен.

Абу Абдаллах поманил Рахмана и сказал, указывая на Имрана:

– Арестуй его, а утром предашь смерти.

Имран хотел что-то еще сказать, но понял, что не в состоянии более проронить ни слова. Все было кончено. Абу Абдаллах не поверил ему. Начальник стражи, обнажив саблю, подошел к арестованному и сказал:

– Иди вперед.

Имран кивнул и пошел. Его привели в подземелье и заперли в каком-то склепе, не оставив ни единого лучика света. Всю ночь он провел без сна, расхаживая взад вперед и наступая на крысиные хвосты, а утром за ним пришел сам Абу Абдаллах.

Прикрыв глаза ладонью, Имран посмотрел на него и спросил:

– Что, решил собственноручно меня убить?

Генерал вошел в склеп, огляделся и спросил:

– Ну, как дела?

– Бывали дни и получше, – ответил Имран.

– Я передумал, – сказал Абу Абдаллах, – останешься со мной, пока я не найду учителя. Если он жив и здоров, то я тебя отпущу, а если нет, то уж не обессудь.

– Все это время я буду сидеть здесь?

– Все это время ты будешь следовать за мной.

– В качестве кого?

– Даже не знаю… Секретарем тебя взять, но ты не грамотен. Ни тучностью, ни богатырской силой ты не отличаешься, а то был бы телохранителем. Но должен признаться, что ты мне симпатичен. У тебя повадки простофили, но речи человека, видящего суть. Пожалуй, мне от тебя будет польза. Пойдем, я распоряжусь, чтобы тебе дали хорошее платье, оружие и коня. Через час мы выступаем.

* * *

Семь лет спустя Имран во главе передового отряда ворвался в Сиджильмасу. Пока воины брали приступом дворец Мидраридского наместника, он в сопровождении нескольких человек, направился в тюрьму для выполнения приказа Абу Абдаллаха.

Когда-то он вышел из этой тюрьмы, чтобы упрятать туда махди, теперь он вошел в нее, чтобы освободить его.

Круг замкнулся. Со странным чувством вошел он в тюремный двор. Каким условным оказался этот мир! Люди и стены когда-то вызывающие ужас, были теперь в его власти. Впрочем, вряд ли кто-нибудь узнал бы в нем прежнего, робкого крестьянина. Энергичный, вооруженный, уверенный в себе человек отдавал приказы не терпящим возражения голосом. Охрана даже не пыталась сопротивляться, впрочем, это было не по ее части. Сражаться и сторожить это разные вещи, несмотря на то, что и там и здесь присутствует оружие. Побросав пики, табарзины и мечи, они стояли, ожидая своей участи. Имран вошел в кабинет начальника тюрьмы, извлек из-под стола тучного, посеревшего от страха человека, и сказал ему:

– Меня интересуют двое заключенных и одна бумага.

– Я к вашим услугам, господин, – пролепетал начальник тюрьмы, – только не убивайте меня.

– Ты получал фирман о помиловании человека, убившего мутаккабиля?

– Нет, господин, было только одно помилование человека, убившего любовника своей жены и все.

– Вот как? – усмехнулся Имран. – Ну что ты будешь делать, никому нельзя верить. Еще меня интересуют два человека, одного звали Ибрахим, он был арестован, как исмаилитский проповедник, второго звали Убайдаллах, его арестовали, как лжепророка.

Начальник тюрьмы полез в свои книги и, полистав их, заявил, что Ибрахим был послан на золотые прииски и при попытке к бегству убит. Убайдаллах жив и находится в тюрьме.

– Веди меня к нему, – приказал Имран. – Подожди, посмотри как звали человека, получившего помилование.

– Зачем же мне смотреть? – возразил начальник тюрьмы. – Я прекрасно помню, помилование случается не часто. Его звали Имран ибн Али ал-Юсуф.

– Дай мне этот фирман, – потребовал Имран. Получив вожделенную бумагу, он бережно сдул с нее пыль и спрятал в рукаве. – Веди, – приказал он.

Махди сидел в подземелье, в одиночной камере без окон – заросший человек в лохмотьях. Когда Имран объявил арестанту о свободе, в его безучастных глазах мелькнуло любопытство.

– Кто ты?

– Я посланец Абу-Абдаллаха, – почтительно пояснил Имран.

– Кто такой Абу Абдаллах?

– Твой миссионер, ты же махди.

– Да, я махди, – словно припоминая что-то, произнес заключенный, конечно же… как давно это было. Так значит, все получилось?

– Да, Абу Абдаллах освободил для тебя всю Ифрикию.

– Откуда он взялся, этот Абу Абдаллах? – с внезапным подозрением спросил Убайдаллах.

– Из Саны.

– Из Саны? Это в Йемене! Худжжатом там был Мунир. Абу Абдаллаха я не знаю. Но где он сам?

– В Кайруане, ждет тебя.

– Почему он не приехал за мной?

– Много неотложных дел. Пока шла война, все пришло в упадок, начались грабежи. Но Абу Абдаллах быстро навел порядок, прекратил разбой. И ты знаешь, что самое главное?

– Что?

– Он отменил некоранические налоги, – восторженно сказал Имран.

– Не слишком ли много он на себя взял? – спросил Убайдаллах. – Его послали проповедовать, а не править.

– Да, господин, ему сейчас приходится нелегко, – ответил Имран.

Убайдаллах внимательно посмотрел на Имрана и спросил:

– Кто правит в Сиджильмасе?

– Власть отныне принадлежит тебе, господин, – поклонившись, сказал Имран.

– Хорошо, – согласно кивнул Убайдаллах, – мне нужна будет горячая вода, новое платье, брадобрей, несколько рабынь и несколько часов отдыха. Затем мы отправимся в Кайруан и посмотрим на героя «йасуку лана ал-мулк».[100]100
  Человек, принесший нам власть.


[Закрыть]

Поскольку мессия не мог явить себя народу в таком виде, он решил эти несколько часов провести в тюрьме, вернее в доме начальника тюрьмы, благо он примыкал к узилищу. Для этого по приказу Убайдаллаха, семья начальника была выброшена из дома. Затем Убайдаллах приказал отвезти себя во дворец правителя, где изъявил желание увидеть султана. Сделать этого не удалось, так как Мидраридский наместник успел бежать. Тогда Убайдаллах приказал разорить город и после этого выступил в Кайруан.

* * *

При въезде в Кайруан, едва процессия поравнялась с бассейном Аглабидов, Убайдаллах приказал остановиться.

– Почему меня никто не встречает? – обратился он к Имрану.

Имран развел руками. Поведение махди беспокоило его все больше и больше.

– Отправляйся к своему хозяину, – сказал Убайдаллах, – и скажи ему, чтобы встретил меня, как подобает. Я подожду его здесь.

Имран, пришпорив коня, помчался вперед. Скрывшись из поля зрения, он натянул поводья, замедляя ход скакуна, а въехав в медину вовсе пустил коня шагом и вздохнул с облегчением. Присутствие махди угнетало его. Улица, по которой он ехал, была узка и все время забирала вправо. Отдавшись своим невеселым мыслям, Имран не заметил, как заблудился. Увидев перед собой тупик, он вдруг сообразил, что поскольку махди жив и здоров, то генерал отпустит его домой. Следующая мысль была о том, что генерал обещал его казнить, если с махди что-нибудь случится. Подумав об этом, Имран улыбнулся. За прошедшие годы он стал правой рукой Абу Абдаллаха. Имран поворотил коня и погнал его обратно. Спросив у прохожего дорогу, он вскоре оказался у крепостных ворот, выехал из них и повернул налево в сторону дворца эмира.

Генерал сидел на троне в окружении вождей племени котама. Трон был жесткий, с высокой прямой спинкой. Последний пользовавший Абу Абдаллаха лекарь посоветовал ему избегать мягких подушек для пользы поясницы. Приветствовав стоявших у дверей воинов, Имран свободно прошел в тронный зал. Его все знали. Увидев Имрана, генерал изменился в лице.

– Ты вернулся один! – громовым голосом воскликнул полководец.

В этот момент Имрану стало страшно, он вдруг понял, что Абу Абдаллах сдержал бы свое слово.

– Махди ждет подобающей его сану встречи, – сказал Имран, – он стоит у бассейна.

Радость, появившаяся на лице Абу Абдаллаха, сменилась недоумением. Он переглянулся с вождями, но не увидев на их лицах понимания, не долго думая, обратился к ним.

– О, достойные, скорее он прав. Мы окажем ему почтение и, глядя на нас, народ примет его.

– А разве он не явит народу свою избранность каким-либо поступком? – просили вожди.

– Явит, – колеблясь сказал Абу Абдаллах, – но все же народу лучше указать путь, ведь он часто заблуждается. Вспомните, как смеялись над Иса. Впрочем, оставайтесь здесь, а я поеду ему навстречу.

Генерал не медля более, встал и в сопровождении Имрана вышел из зала. Поглядывая на Абу Абдаллаха, Имран заметил, что тот озабочен. Оседлав коней, они выехали из двора и помчались, огибая медину. Когда поравнялись с гробницей Зауйя Сиди Сахиб эль-Балуй, полководец замедлил ход и спросил:

– Что скажешь, Имран?

Имран пожал плечами и ответил:

– Он меня беспокоит с самого начала.

– В дороге ничего не случилось?

– Нет, но он приказал разорить Сиджильмасу.

– Зачем это? – озадачился Абу Абдаллах.

– Не знаю, он ведет себя не как мессия, а как мстительный человек.

– Но-но, не забывайся.

– По-моему, он обижен тем, что ты не приехал за ним в Сиджильмасу.

– Но я же послал за ним тебя.

Впереди показались стены водохранилища и множество вооруженных людей.

– Который из них? – спросил Абу Абдаллах.

– В белой одежде, на белом коне, – ответил Имран. – Когда он успел переодеться?

Убайдаллах знал толк в эффектах, белые одежды сразу выделили его. Вокруг войска собралась толпа праздного народа, переговариваясь, они глазели на всадника на белом коне.

– Абу, разреши мне уехать домой сейчас? – сказал Имран.

– Что, прямо сейчас? – изумился Абу Абдаллах.

– Почему нет, учитель жив, – резонно заметил Имран. – Вон он, красуется перед тобой.

– Нет, – твердо сказал генерал, – ты мне нужен.

– Но ты же обещал.

– Я помню свои обещания, – сухо сказал Абу Абдаллах, – поговорим позже об этом. Как ты думаешь, что он от меня хочет?

– Почестей, соответствующих его сану.

– Ты знаешь, какие они?

– Откуда мне знать, я же из деревни.

– И как мне теперь быть?

– Скажи, что мессия случается на земле не каждый день, никто не знает, какой прием ему полагается.

Генерал с улыбкой взглянул на Имрана.

– Вот за что я тогда сохранил себе жизнь, за твою непосредственность деревенскую и всегда неожиданное суждение о ситуации.

– Абу, я очень устал, – взмолился Имран. – Еле сижу в седле, разреши мне отдохнуть немного.

– Ладно, езжай, – сказал Абу Абдаллах.

Имран тут же, пока полководец не передумал, поворотил коня и умчался. Генерал остался один, подбирая слова приветствия. Расстояние между ним и махди неумолимо сокращалось. Люди, собравшиеся вокруг, заметили знаменитого полководца, из толпы послышались радостные крики и славословия в его адрес. Генерал подумал, что никогда еще любовь народа к нему не была так неуместна, как в эту минуту. Он с волнением смотрел на человека, ради которого оставил доходную должность мухтасиба в Басре и отправился в неизвестность. Вера в махди окрыляла его все эти годы. Но, несмотря на волнение, он заметил тень недовольства, мелькнувшую на лице махди.

Абу Абдаллах приблизился к Убайдаллаху так, что морды их лошадей соприкоснулись.

– Приветствую тебя, учитель, – сказал полководец. – Я проторил твой путь и рад видеть тебя в добром здравии. Хвала Аллаху!

– Абу Абдаллах, – сказал Убайдаллах, – так, кажется, тебя зовут? Мы довольны тобой и воздадим тебе по заслугам. А теперь громко приветствуй меня, назови махди, склони голову передо мной и встань слева от меня.

– Добро пожаловать, о, Махди, – во всеуслышанье сказал Абу Абдаллах, поклонился и, тронув коня, занял место слева от учителя.

Убайдаллах воздел руки к небу, приподнялся на стременах и закричал громовым голосом:

– Люди, я махди, которого вы ждали, я принес вам справедливость.

Как уже было сказано выше, Убайдаллах знал толк в эффектах. Все это произвело впечатление: загадочное появление на окраине города всадника на белом коне, длительное ожидание, разнотолки, заявление и видимое почтение, проявленное властелином города, сыграли свою роль. Восторженный рев был ему ответом. Убайдаллах сжал колени, и его белая лошадь двинулась вперед. Толпа расступилась перед ним. Генерал подождал немного, затем, оглянувшись и встретившись глазами с командиром отряда, сделал ему знак следовать за собой и после этого тронул своего коня.

Весть о пришествии махди распространилась с необычайной быстротой. На пути следования кортежа сбегались толпы людей. Но наряду с приветствиями махди также славили и Абу Абдаллаха.

– Да ты просто народный герой, – заметил Убайдаллах. – Посмотри, как они тебя любят.

– Мой господин, все, что я сделал, я сделал с твоим именем на устах, почтительно сказал полководец.

Особенно много людей собралось у мечети Сиди Окба. Генералу пришлось даже пустить вперед солдат, чтобы расчистить путь.

– А скажи мне, какой ступени ты достиг в иерархии нашего ордена? – спросил Убайдаллах.

– Я так и остался миссионером низшего звена, – с улыбкой сказал Абу Абдаллах.

– С кем из наших людей ты общаешься?

– Я думал, что в этом уже нет необходимости.

– Ты заблуждаешься. Военные успехи вскружили тебе голову, и ты забыл о дисциплине.

Генерал промолчал.

– Надо послать за моим племянником в Саламию.

– Хорошо, я пошлю, – сказал Абу Абдаллах.

Имран, отпущенный полководцем, направился к мечети Трех Дверей и, ориентируясь от нее, нашел улицу, которая привела его к лавке, торгующей птичьими клетками. Клетки были разной величины, на любой вкус и очень красивые. Он осмотрел все, любуясь ими, слушая объяснения хозяина и согласно кивая ему.

Клетку он хотел купить для детей, которых в скором времени надеялся увидеть. Но в последний момент все же передумал, не купил. Пусть Абу сначала отпустит его, а купить он всегда успеет. Короче говоря, из суеверия, он не купил подарок, отстранил назойливого продавца, который, увидев, что покупатель уходит, тут же снизил цену вдвое и вышел из лавки. Напротив была мастерская оружейника. Имран вошел и потрогал выставленные клинки. Следующей в ряду была лавка по продаже ковров. Его усадили на табурет, подали китайского чаю и принялись расстилать перед ним ковры один за другим. Затем Имран забрел в лавку, где продавались поделки из оникса, пестрого и полосатого; шахматы, подносы, чаши, рукоятки мечей и ножей. Имран приглядел поднос для жены, но покупать не стал, отложив до отъезда. Думая о ней же, в соседней лавке он долго перебирал тонкие шерстяные ткани из Тинниса, Дамиетта, Шата и Дабика. Так он бродил, переходя из одной улочки в другую, влекомый неясным чувством, заглядывая в торговые лавки и мастерские ремесленников, пока не наткнулся на хаммам. Он вошел вовнутрь, выслушав приветствие каййима, разделся и отдался во власть хаммами, который уложив его на каменную плиту, облитую горячей водой, взбил в шайке пену и принялся намыливать, растирать и массировать его. Ощутив неземное блаженство после лишений многодневного путешествия, Имран вдруг вспомнил, как кричала за дверью рабыня, с которой махди остался наедине, покинув камеру. Но это не был крик боли или страха, в крике женщины было сладострастие.

– Скажи, любезный, – обратился Имран к банщику, – где здесь поблизости можно получить иные удовольствия?

– Господина интересуют женщины или мальчики? – вполголоса спросил банщик.

– Нет, нет, – опасливо напрягаясь, сказал Имран, – конечно женщины.

– Когда выйдете из бани, – сказал хаммами, – налево третий дом, спросите Усаму, хозяина.

– А сколько это стоит? – спросил Имран.

– Недорого, – успокоил его банщик, – вино и женщина, всего два дирхема. Но если у вас появится еще желание, то это будет стоить дороже.

Имран нашел дом Усамы, дал понять чего он хочет и его провели на второй этаж, в небольшую комнату с окном, выходящим на соседнюю улицу, такую узкую, что до противоположного дома можно было дотянуться, держа в руке меч.

– Принеси чего-нибудь, – распорядился Имран, – вина, фруктов.

Слуга исчез и вскоре вернулся с подносом, на котором было блюдо с гранатами, айвой и грушами, кувшин вина и две чаши. Положив все это на возвышение у ложа, он удалился. Рабыня оказалась гречанкой. Для публичного дома она была одета до неприличия прилично: чулки, плотная юбка до щиколоток, такая же плотная рубаха. Имран стоял у окна, поглядывая то на улицу, то на женщину. Волосы на ее висках были зачесаны подобно букве нун, и он никак не мог понять, красива она или нет.

– Как тебя зовут? – спросил Имран.

– Нура, – ответила рабыня и поклонилась.

– Угощайся, – сказал Имран, указывая на фрукты.

– Спасибо, – сказала Нура и взяла яблоко.

Имран первый раз покупал любовь, и понятия не имел, как надо вести себя с проституткой. Поэтому, выждав, когда та доест яблоко, сказал ей:

– Раздевайся.

Нура молча повиновалась. Имран смотрел, как она расстегивает многочисленные пуговицы на груди. Заметив взгляд, Нура спросила:

– А вы, господин?

Имран согласно кивнул, но снял с себя только кафтан, оставшись в нательной рубахе. Нура не стала настаивать, молча разделась и стояла, опустив глаза и крест-накрест закрыв руками груди.

– Убери руки, – приказал Имран.

Нура повиновалась.

Тело у нее было худощавым и белым, белей, чем лицо. Прекрасная грудь, бритый лобок и стройные ноги. Имран не чувствовал особенного, четко выраженного желания, но все же подошел и, положив руку на талию, притянул ее к себе. Она тотчас спрятала лицо у него на плече.

От женщины пахло галией. Имран шарил руками по ее телу, пока Нура, вдев коленку в его промежность, не заметила:

– Господин, два меча хорошо в бою, а здесь они только мешают друг другу.

Имран отстегнул перевязь и вместе с мечом бросил на пол. Затем он позволил себя раздеть и увлечь на ложе.

В объятиях гречанки Имран провел двое суток. Когда он вышел на свежий воздух, то почувствовал слабость и упал бы, если бы не слуга, который подхватил его, а затем помог взобраться в седло.

Вернувшись во дворец, Имран направился в аудиенц-зал, но у самих дверей был остановлен стражником. Имран посмотрел ему в лицо. Человек был ему незнаком.

– Вход воспрещен! У махди важное совещание.

– Я помощник Абу Абдаллаха, – нетерпеливо сказал Имран. – Пропусти, он ждет меня.

– Там нет Абу Абдаллаха, – невозмутимо ответил страж.

Имран повернул назад и в одном из переходов столкнулся с Рахманом, начальником охраны полководца. Тот, взяв его под руку, отвел в сторону.

– О, Имран, где ты пропадаешь? Исфах-салар уже несколько раз спрашивал о тебе.

– Что-нибудь случилось? – вопросом на вопрос ответил Имран.

– Ничего, кроме того, что махди поблагодарил вождей котама за помощь и попросил их вернуться к своим очагам. Они обиделись и ушли, уведя с собой много войска. Ведь некоторые рассчитывали на высокие должности. Махди велел объявить набор рекрутов в регулярную армию из местного населения.

– А что Абу?

– Он промолчал. Вожди в первую очередь обиделись на него. Ведь он обещал им много всего.

– Где он сейчас?

– В саду. Только попридержи язык, кажется он не в духе, к тому же с утра пьет вино.

Генерал сидел в беседке у небольшого пруда. В руке у него была чаша, в которую стоящий рядом виночерпий беспрестанно подливал, а напротив сидел юноша с раскрытой на коленях книгой и читал вслух стихи.

Собравшись с духом, Имран приблизился и приветствовал полководца.

– А-а, явился, кредитор, – насмешливо произнес Абу Абдаллах, – я уже подумал, что ты деру дал. Садись.

Имран сел.

– Читай дальше, – приказал генерал замолчавшему юноше. Юноша продолжил.

 
«Облака разостали по земле серое покрывало.
Радуга вышивает желтым и зеленым, красным и белым,
На шлейф красавицы входящей она похожа
В пестрых одеждах, одна другой короче.»
 

– Прекрасно, – сказал генерал, – можешь идти. Ты тоже, оставь кувшин и уходи.

– Ну, – спросил Абу Абдаллах, когда они остались одни, – где ты был?

Глядя в сторону, Имран пробурчал что-то неопределенное.

– Я не расслышал, – настойчиво сказал Абу Абдаллах.

– Я был у женщины.

– Двое суток?

Имран кашлянул.

– То-то я смотрю, ты весь зеленый, – рассмеялся генерал, – выпей вина.

– Нет, – с ужасом сказал Имран, отстраняясь, за эти два дня он выпил столько вина, что теперь не мог даже смотреть на него.

– А я говорю, выпей.

В голосе генерала зазвенел металл. Имран взглянул ему в лицо, взял чашу с вином и, преодолевая тошноту, выпил.

– Больше так не делай.

Имран кивнул, разглядывая чашу, – она была из черненого серебра с двумя позолоченными ручками.

– Я имею в виду твое отсутствие, я нуждался в тебе.

Имран насторожился.

– Абу Абдаллах, – встревоженно сказал он, – ты обещал отпустить меня.

Полководец налил себе вина, медленно выпил.

– Я могу силой удержать тебя, но боюсь, что тогда от тебя будет мало толку. Я хочу, чтобы ты остался по доброй воле. Может быть, сейчас ты единственный, кто способен дать дельный совет. У меня сложное положение. Долгое время я сеял возбуждение среди берберов, обещая им пришествие справедливого мессии. Но Убайдаллах обидел их, заявив, что более не нуждается в их услугах. Он не внял моим речам. Сегодня настал мой черед. Убайдаллах собрал в аудиенц-зале несколько человек, это высшие чины ас-сабийя. Вообрази себе, я туда не допущен, потому что в нашем ордене я так и остался миссионером низшего звена. Смешно, правда? К тому же, с момента моего посвящения прошло столько времени, что я, если бы уделял этому внимание, обладал бы шестой степенью. Потому что первые две степени можно достичь в течение года, а для преодоления каждой последующей необходим год. Ты не видел людей, явившихся к махди?

– Нет.

– Они из разных сословий: торговцы, ремесленники, дервиши, есть даже один нищий. Но ты бы видел, сколько спеси появилось вдруг в их лицах. Я едва удержался от желания наброситься на них с палкой и прогнать. Присутствие Убайдаллаха остановило меня.

Генерал замолчал, погрузившись в свои мысли. Воспользовавшись паузой, Имран задал ему вопрос:

– А что было в той бумаге, из-за которой ты едва не казнил меня?

Полководец вздохнул и изумленно посмотрел на собеседника. Имран словно заглянул в его мысли.

– Там были очень опасные слова, парень, – ответил Абу Абдаллах, настолько опасные, что умей ты читать, не сносить бы тебе головы.

– Почему ты так озабочен, Абу? Ты преувеличиваешь его значение, развязно сказал Имран, он вдруг опьянел, – и вообще пусть сначала докажет, что он мессия, явит свое предназначение. Если бы я не открыл дверь его камеры, то он продолжал бы в ней сидеть. А что он сделал, выйдя из тюрьмы? Потребовал рабынь и тешился, пока я стоял за дверью, охраняя его персону.

– Попридержи язык, – сурово сказал генерал, но тут же улыбнулся. – Так вот почему тебя понесло к проституткам!

Имран смутился и, чтобы скрыть смущение, потянулся за вином.

– Ты не обязан отдавать ему власть.

– Дело не в нем, а в самой идее, – уже серьезно сказал Абу Абдаллах и несколько туманно добавил, – и я ее заложник.

Поглядев в недоуменное лицо Имрана, он пояснил.

– Жизнь – это игра, а в игре существуют правила и их нельзя нарушать, особенно играя с тем, кто эти правила придумал.

– Я ничего не понимаю, – сказал Имран.

– Почему? – удивился генерал.

– Потому что ты разговариваешь сам с собой.

– Да, – рассеянно сказал Абу Абдаллах, – возможно. Но, кажется, я оказался меж двух огней. Как исмаилит я обязан беспрекословно подчиниться махди. И котама всегда знали, что это должно когда-нибудь произойти. Но я в ответе за них, а Убайдаллах внушает мне опасение. Что скажешь?

Генерал посмотрел на Имрана с надеждой.

Его всегда забавляла собственная привязанность к этому человеку, который за шесть лет пребывания рядом с ним, даже не удосужился выучиться грамоте. Но этот человек обладал удивительной способностью в самый неподходящий момент со своей деревенской непосредственностью вдруг ошарашить полководца совершенно неуместным замечанием, которое, тем не менее, заставляло по иному взглянуть на ситуацию.

Имран, перед глазами которого почему-то полыхнуло звездное небо, сказал:

– Если позволишь, я расскажу тебе притчу.

– Притчу? – удивился генерал. – Ну, расскажи.

Притча о тиграх

«Высоко в горах жил один пастух. Как-то пригнав своих овец на новое пастбище, он оставил их там пастись, а сам поднялся повыше на утес, чтобы сверху видеть все стадо разом, а не крутить головой. Неожиданно он услышал звуки, похожие на мяуканье котят. Звуки доносились из расщелины у основания скалы. Он подошел поближе и с опаской заглянул в нее. Расщелина вела в небольшую пещеру. В пастухе долго боролись любопытство и страх, но любопытство все же победило, и он с великими предосторожностями пробрался в пещеру. В ней царил полумрак и было такое зловоние, что он зажал себе нос. Когда глаза его привыкли к темноте, он испытал такой испуг, что сердце его едва не выскочило из груди. Оказалось, что он попал в логово тигров. Скованный ужасом, он не мог даже пошевельнуться, а только ждал неминуемой смерти, закрыв глаза и затаив дыхание. Но смерть медлила, он открыл глаза и увидел лежащего неподвижно громадного тигра, по которому, жалобно попискивая, ползали тигрята. Из тигриного бока торчало оперенье стрелы. Страх в человеке сменился жалостью. Он догадался, что смертельно раненый охотником тигр нашел силы вернуться к своим детям и там умер. Тигрят было трое. Пастух положил их в свою сумку, и с тех пор не расставался с ними. Тигрята подросли, стали надежной защитой человеку. Он научил их сторожить и загонять стадо. Никто теперь не смел приблизиться к стаду, не говоря уже о том, чтобы выкрасть овцу.

Как-то раз, когда овцы мирно щипали траву, а тигры грелись на солнце, пастух отошел в сторону по своей надобности. Едва он вошел в ближайший кустарник, как нос к носу споткнулся с тигром. Это был чужак, который подкрадывался к стаду. Пастух закричал, призывая своих помощников, и те в мгновение ока оказались рядом с ним и выдвинулись вперед, закрывая своего хозяина. Они стояли друг против друга – один тигр против троих, оглашая окрестности таким рыком, что листья на деревьях и те от ужаса пожелтели, что уж говорить о пастухе, который был ни жив, ни мертв от страха. Но тут чужак что-то сказал, этим троим, на своем тигрином языке. Те обернулись, посмотрели на хозяина и вдруг набросились на него. В следующий миг пастух был разорван в клочья. После этого четверка тигров задрала все стадо.»

Имран замолчал, взял чашу и смочил вином пересохшее горло.

– Это все? – спросил генерал.

– Все.

– Странная притча, – недовольно произнес генерал, – у меня даже хмель прошел. Что означает эта аллегория? Откуда ты ее взял?

– Я не знал ее раньше, – признался Имран, – она сейчас пришла мне на ум.

– Значит, ты сам ее сочинил. В таком случае ты должен знать, что сказал тигр-чужак тиграм пастуха, меня это больше всего занимает.

– Я не знаю, может быть, он напомнил им о правилах игры.

– Может быть, – задумчиво повторил Абу Абдаллах. – Эй, ты, – окликнул он хаджиба, появившегося некоторое время назад и стоявшего в пределах видимости, – подойди.