Текст книги "Звезда в ладони"

Автор книги: Саманта Сноу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Кристи доела свое желе, и их больше ничто не задерживало в кафе. При прощании Пит обратился к Филу:

– Давай отойдем на пару слов. А наши дамы, – он повернулся к Лиззи, – пусть чуть-чуть поскучают.

Когда они отошли, Пит дружески похлопал Фила по плечу.

– Слушай меня, дружище, – сказал он серьезно, – Лиззи – замечательная девушка. Не упускай момент. Не была бы она твоей подружкой, я бы сам… Да ладно. Ты всегда был везунчиком. Но везение – оно такое. Тут есть, а тут нету. Так что все в твоих руках. Кстати, как дела с…

– Не надо, – резко остановил его Фил и посмотрел в сторону Лиззи, опасаясь, не слышит ли она разговора. – Ничего не спрашивай.

– Молчу, дружище. Молчу. Я так понял, Лиззи ничего не знает. Но это не мое дело. Ты сам должен решать. Пошли, что ли. А то наши дамы заждались.

Мужчины подошли к Лиззи и Кристи, обсуждавшим раскраску находившейся рядом зебры.

– Ну, доченька, нам пора, – сказал Пит. – Нас уже мама заждалась. До свидания, Лиззи! Пока, Фил! Надеюсь в скором времени повеселиться на вашей свадьбе. Не забудьте пригласить.

И Пит посмеялся собственной шутке.

4

Веселин швырнул папку с рисунками на кровать и шлепнулся рядом, обхватив голову руками.

«В ваших работах нет жизни». Что может быть страшнее подобного заключения для художника?

– Они мертвы. Я не вижу живых людей… – Слова профессора Уолтера били, как пощечины.

Ради встречи с этим человеком Веселин уехал из Болгарии, покинул дом, маму. Он боготворил этого человека. Три года назад, наткнувшись в Интернете на сайт художника, Веселин просто заболел его творчеством. Рассматривал часами, копировал, изучал каждый штрих, каждую черточку, старался постигнуть его видение мира, его философию. Ведь без собственной философии не может существовать ни один художник.

Из-за него Веселин отказался от всех прошлых знаний, от использования красок, карандашей. Он стал рисовать только углем, как его кумир. Десятки, сотни портретов остались на чердаке родительского дома в городе Петриче, расположенном на юге Болгарии. С собой он привез только папку с десятком наиболее удачных рисунков.

Почти месяц он ходил вокруг Академии художеств, надеясь столкнуться с профессором искусств Эдгаром Уолтером. И наконец ему удалось попасться на глаза кумиру. К счастью, в тот день профессор, наверное, был в хорошем настроении. Как иначе объяснить то, что он согласился посмотреть работы Веселина?

Всю ночь перед встречей Веселин не спал, пересматривал рисунки, отбрасывал в сторону те, что ему казались слабыми. Проговаривал про себя слова, которые собирался сказать Уолтеру. Записывал в блокнот вопросы, на которые хотел узнать ответы.

Рано вышел из дома и больше сорока минут ходил вокруг Академии, ожидая наступления времени встречи.

И вот – страшный вердикт: «В ваших работах нет жизни».

Эдгар Уолтер, как и обещал, посмотрел работы Веселина Димова. Может быть, не так внимательно, как тот хотел, но просмотрел все. А от разговора отказался, сославшись на занятость.

Веселин стукнул кулаком по ни в чем не повинной папке. «Нет жизни».

На прощание профессор Уолтер попытался смягчить свое заключение.

– В ваших работах, молодой человек, чувствуется стиль, уверенность, даже техника имеется, – говорил красному как рак Веселину знаменитый художник. – Но в них нет души. А без души картина мертва.

Голос Уолтера глухим гулом проникал в голову Веселина.

– Беда ваша в том, что вы рисуете портреты людей, которые вам совершенно неинтересны. А модель художником должна быть любима. Когда вы будете рисовать тех, кого любите, я не имею в виду какую-то сексуальную страсть, просто человеческую любовь, только тогда портреты заискрятся жизнью. Работайте, молодой человек, работайте. И тогда… Тогда, может быть, мы с вами еще встретимся.

От невеселых мыслей Веселина оторвал тихий стук в дверь.

– Вейс! Вейс! Ты здесь? – услышал он женский голос.

Эвелина…

Вейс провел рукой по лицу, потом по волосам.

– Заходите, дверь открыта! – крикнул он.

Эвелина, стройная, улыбающаяся, в простеньком сером домашнем платье, заглянула в комнату.

– Ты вернулся? Ну как дела? – Она подсела к нему на кровать и участливо заглянула в глаза.

Вчера Веселин рассказал женщине о предстоящем свидании с профессором Уолтером. А кому он мог еще рассказать?

Конечно, он отлично понимал, что вступление в неформальные отношения с жильцами дома не нашло бы одобрения у мистера Фокса, узнай он об этом. Но Эвелина была так добра к нему, и, кроме того, Веселину просто не с кем было поговорить в этом огромном городе, где каждый сам по себе и где никому ни до кого нет дела.

А Эвелина, скучающая целыми днями одна дома, пока муж занимается своими адвокатскими делами, с удовольствием шла на контакт с молодым консьержем. Без всяких снобистских замашек болтала с ним, подшучивала над неправильно произносимыми словами, интересовалась обычаями его родины.

Веселину нравилась эта молодая женщина, такая близкая и понятная. Разница в возрасте, да и в положении, совсем не чувствовалась. Общаться с Эвелиной было просто и весело. Не такими он представлял богатых американок.

Однажды ночью она ему приснилась. Сна Веселин совсем не помнил, кроме того, что в нем была Эвелина. А вот сладостное, томительное чувство чего-то прекрасного сопровождало его несколько дней.

Веселин горестно вздохнул и ответил на вопрос женщины:

– Плохо. Мои рисунки никуда не годятся. Я – бездарен, и профессор подтвердил это.

Эвелина взяла его за руку и погладила по ладони, успокаивая.

– Ничего не понимает твой профессор. Ты рисуешь замечательно, Вейс. Уж поверь мне, бывшей студентке искусствоведческого факультета. Я в этом разбираюсь.

Веселин сейчас просил небеса только об одном, чтобы Эвелина подольше держала его руку. От ее прикосновения стало очень спокойно и приятно, даже обида на Уолтера отошла куда-то в сторону.

– Нет, он прав, – покачал головой юноша. – В моих рисунках мало жизни. Мне нужно как можно больше работать.

– Так работай, Вейс, работай. Только не сдавайся, и у тебя все получится.

Эвелина нашла именно те слова, что требовались Веселину в этот момент. Он словно вынырнул из темной ямы, в которую зашвырнули его слова профессора Уолтера.

Он будет работать. Каждую свободную минуту. Забудет про сон, отдых. Он знает, что сможет стать лучшим. Он в это мгновение верил в себя.

Но тут снова печаль охватила его.

– Ничего не выйдет, – обреченно произнес он. – Я – портретист. Мне нужны модели.

Эвелина откинулась к стене и, удивленно посмотрев на него, спросила:

– Так в чем дело, Вейс? Вокруг столько красивых девушек. Выбирай любую.

Веселин горестно усмехнулся:

– Не все так просто. Работа модели слишком тяжелая, чтобы заниматься ею за просто так. А платить моделям у меня нет возможности.

Несколько минут они просидели в тишине, потом Эвелина стукнула руками по коленям:

– Я придумала. Рисуй тех, кого видишь каждый день. Дороти со второго этажа, например. Красавица же.

Вейс помотал головой:

– Дороти рисовать неинтересно. Она неживая, красота ее искусственная какая-то.

– Тогда рисуй ее соседку, серую мышку. Лиззи, кажется… – А потом, словно вспомнив что-то интересное, Эвелина добавила: – Кстати, Вейс, ты не заметил, что в последнее время девчонка словно расцвела? Этот мужчина, что частенько подвозит ее к подъезду, определенно благоприятно повлиял на нее.

Веселин улыбнулся и задумчиво произнес:

– Да, из Лиззи вышла бы интересная модель. Ее огромные глаза так и просятся на бумагу. И лицо… Очень интересное.

И вдруг Веселин увидел, как лицо самой Эвелины приблизилось к нему. Он ощутил ее свежее дыхание, почувствовал теплоту, исходившую от женщины, и ее губы, вдруг оказавшиеся рядом с его губами, прошептали чуть слышно:

– Вейс, а хочешь, я стану твоей моделью? Ты хочешь рисовать меня?

Дороти волновалась и не находила себе места. Несносная девчонка Лиззи совсем отбилась от рук. Дороти не хотела признаваться даже себе, что за время, проведенное с Лиззи, она сильно привязалась к девчонке. Всю жизнь она привыкла жить только для себя. Главным девизом ее жизни были слова: «Никто не позаботится о тебе, если ты сам этого не сделаешь». По нему и жила.

Добивалась того, чего хотела, любыми путями, не принимая во внимание желания других. Какое ей было дело до других? Ведь и другим не было никакого дела до нее. С самого детства.

Сколько она помнила, ее мамаша находилась в постоянном поиске спутника жизни. Чужие мужчины проходили перед глазами маленькой Дороти нескончаемым потоком, но почему-то ни один в их доме надолго не задерживался. Уходил один, приходил другой. Матери было не до дочери.

Дороти подозревает, что мать и не заметила, когда ее восемнадцатилетняя дочь уехала из богом забытого городка штата Вермонт, уехала к новой жизни, забрав изрядную сумму денег из шкатулки, хранящейся в шкафу. Хотя нет, пропажу денег она наверняка заметила…

С тех пор прошло четырнадцать лет, и за все это время Дороти ни разу не побывала на родине. Даже не знала, жива ли мать. Да и та дочь не искала.

А вот тот неосмотрительный шаг, совершенный на Пенсильванском вокзале, когда Дороти предложила помощь испуганной девчонке, сейчас отзывался головной болью.

Лиззи ни слова не говорила ей о своем новом друге, хотя Дороти столько раз пыталась вызвать ее на откровенный разговор. Ответ всегда был один:

– Еще рано о чем-нибудь говорить. Он просто хороший человек.

Этот хороший человек полностью завладел вниманием и временем Лиззи. Ее постоянно не было дома, и Дороти ломала голову, где она пропадает. Правда, ночные отлучки еще не наблюдались. Но кому, как не Дороти, знать, что для любовных игр светлый день не помеха.

А вдруг Лиззи попала в сети какого-нибудь подлеца?

Однажды она даже решила проследить, куда и к кому направляется Лиззи. Но вовремя остановила себя. Это будет уж чересчур – следить за ничего не подозревающей девушкой. Нет, до этого Дороти не опустится. Захочет, сама расскажет.

Сегодня Лиззи опять где-то гуляла. Дороти знала, что ей выходить в ночную смену на работу. Поэтому волновалась, что Лиззи может опоздать.

Когда открылась входная дверь, Дороти бесцельно бродила по квартире, время от времени выглядывая в окно. Но окна выходили во двор, и Дороти не увидела подъехавшую на машине девушку, не увидела, как та долго целовалась на прощание с мужчиной.

– Где ты была? – строго спросила Дороти влетевшую в квартиру Лиззи, которая просто сияла от счастья.

– В зоопарке, – ответила та, улыбаясь.

– Где? В зоопарке? – переспросила Дороти. – Это сейчас так называется?

О, ее не обманут никакие слова. Она прекрасно знает, что хотят мужчины от девушек, на которых тратят уйму времени. Во всяком случае, точно не в зоопарке гулять.

– Я не знаю, что ты имеешь в виду, но мы действительно были в зоопарке, – тихо ответила Лиззи.

Она взяла со стола вазу, сходила за водой и поставила в нее маленький букет желтых мимоз.

– И как там звери? – с ехидцей спросила Дороти.

– Отлично. Живы и здоровы, – тоже с ехидцей ответила Лиззи. А потом добавила: – Хотя некоторые и считают кощунством содержать их в неволе.

– Надеюсь, не твой парень, – проговорила Дороти.

Лиззи помотала головой:

– Нет, его друг.

Чтобы закончить этот пустой разговор, Дороти проговорила:

– Это меня радует. Терпеть не могу ханжество. Обедать будешь? Я приготовила овощное рагу.

– Буду. Я все буду. Голодная до ужаса… – Лиззи подошла к Дороти и примирительно обняла подругу.

Лиззи и Дороти сидели на кухне. Дороти расслабленно откинулась на спинку стула и наслаждалась покоем. В голове напрочь отсутствовали мысли. Она любила такое состояние, когда никуда не надо бежать, не надо решать никаких проблем. Лиззи с аппетитом ела овощное рагу. И вдруг, не донеся ложку до рта, спросила:

– Дороти, а как себя надо вести с графинями?

– С какими графинями? – не поняла Дороти.

Она была еще там, далеко, в своих мыслях.

– С обыкновенными графинями. Потомственными, – вернувшись к еде, ответила Лиззи.

– Лиззи, что ты выдумываешь? Какие графини? Ты что, знакома с графиней?

Дороти знала, что Лиззи никогда не врет, у девушки просто патологическая честность какая-то. Но тут… Графини…

– Еще не знакома, – Лиззи облизала ложку. – Но скоро познакомлюсь.

– А вот тут поподробнее, пожалуйста.

Дороти спустилась с небес мечтаний и готова была выслушать девушку.

– Понимаешь, Дороти, Фил… Ну… мой друг. Так вот, Фил пригласил меня в гости к своей бабушке. А бабушка у него графиня.

Все ясно, молодой человек запудривает мозги дурочке. Оригинальный, однако, способ он выбрал для этого. Бабушка-графиня… Как раз подходящая история для романтических особ, подобных Лиззи.

– Лиззи, давай поговорим серьезно… – Раз девушка сама начала этот разговор, Дороти готова его поддержать. – Кто он, этот Фил?

– Один хороший человек, – привычно ответила Лиззи.

Но потом, немного подумав, добавила:

– Он работает хирургом в моей больнице.

Из груди Дороти вырвался вздох:

– Ага, все ясно, служебный роман у вас, значит.

– И никакой не служебный. Мы с ним на работе почти и не видимся. Знаешь ли, Дороти, у нас там других дел полно.

Дороти не поверила, но спорить не стала. Хорошо, что хоть что-то узнала о загадочном типе, постепенно уводящем Лиззи от нее.

– Но это неважно… – Лиззи никак не могла успокоиться. – Понимаешь, бабушка Фила графиня, а я совсем не знаю, как с ними общаться.

– Так уж и графиня.

– Да, самая настоящая, французская. Правда, когда она из Франции уехала с моряком, ну не с простым, конечно, а с помощником капитана, в Америку, ее отец, ужасно злой граф, лишил ее титула. Но все равно она графиня. В душе… – Из Лиззи фонтаном лились слова.

– Это тебе твой Фил рассказал? – с усмешкой спросила Дороти.

– Да.

– Врет он все, – сделала вывод Дороти.

Но Дороти ошибалась, Фил не врал. Констанция Мартин действительно была потомственной графиней. Правда, титул графини она носила очень давно, еще в прошлой жизни, до приезда в Нью-Йорк. Некогда ее звали Констанция де Блуа, и жила она в прекрасном городе Париже, о котором сохранила приятные и восторженные воспоминания.

И хотя большая часть ее жизни прошла в Нью-Йорке, все равно в ее разговорах постоянно звучали слова: «А вот у нас в Париже…». Констанция Мартин даже не допускала мысли, что за пятьдесят лет многое там изменилось. Париж в ее памяти навсегда остался таким, каким был в год ее девятнадцатилетия. Самым красивым, самым великолепным, самым любимым.

Фил Мартин, ее внук, обожал бабушку, и она платила ему такой же глубокой любовью. Несмотря на разницу в возрасте, они считали себя друзьями. Фил не стеснялся поделиться с нею своими секретами, а бабушка не раз спасала его от неправильных поступков своими советами.

Неудивительно, что первым из семьи, кому Фил рассказал о Лиззи, была бабушка Констанция.

– И что, неужели так хороша эта девушка, как ты рассказываешь? – спросила бабушка.

– На самом деле еще даже лучше, – восхищенно ответил Фил. – Я просто не могу найти слов, чтобы описать это чудо.

– Ой-ой, мой мальчик! Никак ты влюбился? А любовь, мой дорогой, слепа. Так что, во избежание всяких неприятностей, ты должен, нет, просто обязан представить свою девушку мне. Посмотрим, оценим. Так что жду вас в субботу на обед.

– Бабушка… – протянул Фил.

– Никаких отговорок. Ты прекрасно знаешь, что бывает с мальчиками, которые не слушают бабушек, – остановила его старушка и погрозила внуку сухоньким пальцем.

Фил вздохнул. С бабушкой не поспоришь, умеет настоять на своем. На всякий случай сказал:

– Бабушка, только умоляю тебя, ни слова…

– Ну что ты, Фил, – не дала ему договорить Констанция Мартин. – Да, я стара, но еще не выжила из ума. Напоминаю тебе об этом, мой мальчик, в последний раз. И жду тебя с твоей девушкой в субботу. Пожалуйста, не опаздывайте.

Лиззи дрожала осиновым листочком. Сегодня ей предстояла встреча с бабушкой Фила. С самого утра она просто задергала Дороти. Лиззи вывалила из шкафа всю свою нехитрую одежду и примеряла один наряд за другим.

– Лиззи, я не знаю, как вести себя с графинями, не приходилось, – сказала Дороти после того, как они выпили утренний кофе. – Но скажу одно, в джинсах ты не поедешь. Я тебя в таком виде просто не выпущу из дома.

К удивлению Дороти, девушка спорить не стала, а смиренно спросила:

– А в чем мне ехать, Дороти?

– Выбирай сама. Ты лучше свои наряды знаешь. А мне работать нужно. В понедельник встреча с клиентом, а у меня ни сном ни духом. Так что не мешай мне, пожалуйста.

Но Лиззи все равно каждые пять минут прибегала в комнату Дороти, демонстрируя то юбку, то блузку, то их разные комбинации.

Наконец Дороти это надоело.

– Пошли, посмотрим вместе. – Дороти отложила блокнот, в котором делала эскизы, встала из-за стола и решительно направилась в комнату Лиззи.

Она скептически оглядела разбросанную по кровати одежду девушки, пару раз переложила с места на место, потрогала, вытащила из общей кучи пару вещей и произнесла:

– Наденешь вот это.

5

Лиззи была готова за сорок минут до назначенного срока. Она, в нежно-розовой блузке с небольшим треугольным вырезом и коричневой широкой юбке, наряде, выбранном Дороти, сидела на кухне за столом и, чтобы скоротать время, просматривала оставленный подругой журнал по интерьеру помещений. Бездумно перелистывая страницы, Лиззи не останавливалась ни на одной. Ее совершенно не волновали современные тенденции в оформлении помещений.

Время тянулось бесконечно медленно, но Лиззи даже была этому рада. Волновалась она ужасно и уже мечтала, чтобы половина второго, время, когда Фил должен за ней заехать, никогда не наступило.

Но время, увы, не остановишь. В дверь позвонили ровно в половине второго. Лиззи поспешила в коридор, напоследок глянула на свое отражение в зеркале, сунула ноги в туфли и выскочила за дверь. Все это она проделала так быстро, что Дороти даже не успела выйти из своей комнаты.

– О, Лиззи, тебя и не узнать, – такими словами встретил ее Фил, взял за руку, подтянул к себе и нежно поцеловал в губы.

– Что, совсем плохо? – Девушка отстранилась и одернула юбку.

– Нет, все замечательно.

– Правда?

Щеки Лиззи вспыхнули от удовольствия. Фил никогда не видел ее в юбке, и она волновалась, как он воспримет ее новый образ.

– Лиззи, ты даже не представляешь, как хороша! – Фил вновь притянул девушку к себе, и они, крепко обнявшись, направились в сторону лифта.

Бабушка Фила, урожденная графиня де Блуа, встретила их на пороге своей небольшой квартиры, расположенной на Пятьдесят четвертой улице недалеко от Музея современных искусств. Пока они выходили из машины, поднимались по широкой, выложенной зеленым ковром лестнице на второй этаж и нажимали на кнопку звонка, Лиззи чувствовала, как предательски дрожат ее чуть прикрытые юбкой коленки. Ей было ужасно неуютно. И этот необычный для нее наряд, и предстоящая встреча с графиней, и необычно серьезный Фил – все это выбивало Лиззи из колеи, заставляло задуматься, а правильно ли она поступила, согласившись на визит.

Но когда дверь открылась и на пороге появилась аккуратненькая старушка, все страхи, к удивлению девушки, улетучились. Бабушка Фила понравилась Лиззи с первого взгляда. Ее просто охватила волна нежности к этой невысокой, но, несмотря на возраст, стройной женщине. Лиззи не могла бы объяснить, кого она ожидала увидеть. Наверное, чопорную, костлявую женщину в тяжелых парчовых одеждах, спадающих до земли. Именно так, по ее мнению, должны были выглядеть графини.

Бабушка же Фила была одного роста с Лиззи и одета в темно-синий костюм. Ее пепельные волосы были коротко подстрижены, губы подкрашены помадой бледно-кораллового цвета. А на носу сидели изящные очки в тонкой, золотого цвета оправе.

– Здравствуйте! – поприветствовала гостей пожилая дама и окинула серьезным взглядом Фила, словно оценивая, все ли у него в порядке.

Потом переключила внимание на Лиззи, улыбнулась и сказала:

– Я – Констанция Мартин. А вы – Лиззи.

– Лиззи Хоуп, – представилась девушка, ощущая непреодолимое желание сделать реверанс.

– Я так рада, что вы согласились навестить одинокую старушку… – Она взяла Лиззи за руку и ввела в квартиру. – Иногда так скучно одной, а от моего несносного внука не дождешься посещений.

При этих словах Констанция кивнула в сторону Фила.

– Бабушка! – попытался выразить несогласие он.

– Ой-ой, не нужно оправданий, – махнула рукой Констанция. – Я все знаю. И как ты занят, и как я надоедаю тебе своими нравоучениями. Не будем об этом. Я рада, что вы нашли время прийти ко мне.

Они прошли по длинному коридору и оказались в большой гостиной. Лиззи восхищенно обвела ее взглядом. Старинная деревянная мебель, без всяких современных наворотов, на полу пушистый ковер в темно-коричневых разводах, на стенах картины в тяжелых золоченых рамах, на окнах бархатные шторы коричневых тонов. А посредине комнаты круглый стол, покрытый желтой с кистями скатертью и заставленный едой.

У окна Лиззи увидела женщину лет тридцати в белом кружевном переднике. Она стояла, опустив руки по швам, и смотрела не на вошедших, а прямо перед собой. Женщина почему-то показалась Лиззи злой.

– Прошу за стол, – пригласила Констанция гостей. – Я же вас позвала на обед. Гости у меня бывают редко, вот я и постаралась. Луиза любезно согласилась помочь мне в приготовлении настоящего французского обеда. Она специалист в этом деле.

Бабушка Фила кивнула в сторону женщины, стоящей у окна. Та повернулась к гостям и наконец улыбнулась. Появившиеся на щеках ямочки сразу сделали ее добрее и симпатичнее.

– Итак, – сказала Констанция, когда они расселись за столом. – Сейчас Луиза представит нам блюда, которые приготовила, и мы приступим.

Луиза скороговоркой перечислила названия расставленных на столе блюд. От незнакомых французских названий у Лиззи закружилась голова и вернулся страх. Она совершенно не была знакома с французской кухней. Но, как оказалось в дальнейшем, все было не так ужасно.

Салат «Брюнуаз» состоял из зеленой фасоли и кусочков помидора, «Прессе мезон» оказался обыкновенным паштетом из куриной печени, «Паве» представлял собой жаркое из телятины с грибами и морковью, а «Фромаж блан» оказался нежным муссом с ягодами.

Когда Луиза, специалист по французской кухне, удалилась с разрешения хозяйки, Констанция улыбнулась и произнесла:

– Лиззи, вы не подумайте, что я всегда так обедаю. Просто захотелось вас удивить. Прошу вас.

Фил первым потянулся за тарелкой и с аппетитом принялся за еду. Лиззи, чуть стесняясь, последовала его примеру. Констанция же просто наблюдала, как молодежь поглощает пищу.

Через несколько минут она проговорила:

– Лиззи, Фил рассказывал, что вы тоже работаете в больнице.

– Да, я – медсестра, – ответила Лиззи, отложив вилку.

Но Констанция подбодрила ее:

– Нет-нет, вы кушайте. А я поболтаю.

Лиззи вернулась к прерванному занятию.

– Еще Фил сказал, что вы недавно в Нью-Йорке.

– Я приехала в Нью-Йорк чуть больше двух лет назад из Огайо.

– Скучаете по дому? – участливо спросила Констанция.

Лиззи кивнула:

– О да. Нью-Йорк такой большой город. Все в нем непривычно и даже кажется опасным. Чужой он для меня. А мой родной Стронгсвилл – тихий и милый городок. Самый лучший на свете, так мне кажется.

Сказала и испугалась: не обидятся ли Фил и его бабушка, ведь Нью-Йорк их родной город?

Но, к удивлению Лиззи, Констанция воскликнула:

– Как я вас понимаю, милочка! Нью-Йорк просто ужасен. Не то что Париж! Вы знаете, ведь я родилась в Париже.

– Да, Фил говорил мне…

Лиззи глянула на Фила, правильно ли она ответила, но тот продолжал уплетать французские блюда, не отвлекаясь на разговор.

– О, Париж! – закатила глаза Констанция. – Его улочки, скверы, дома… Нет ничего прекраснее Парижа. Вы там бывали?

– Нет, – помотала головой Лиззи.

– Непременно, непременно побывайте. Париж тоже большой город. Но он, в отличие от Нью-Йорка, уютен, спокоен и тих.

– Бабушка, – Фил на секунду перестал есть, – таким он был в дни твоей юности. Сейчас бы ты его и не узнала. Наверняка почти такая же толчея, шум и многолюдье, как и в Нью-Йорке. Все меняется. И, увы, не к лучшему.

– Ничего ты не понимаешь, внук. – Констанция обиделась, даже кулачки сжала. – Париж вечен. – А потом, повернувшись к Лиззи, добавила: – И если бы не воля Господня, никогда бы я его не покинула. Вы ведь знаете, почему я уехала из Франции?

– Да. Мне Фил рассказывал. – А потом, испугавшись, не ляпнула ли что-то лишнее, поспешно оговорилась: – Немножко.

Констанция строго взглянула на Фила.

– Немножко, значит. Представляю, каким тоном и в каких выражениях он это рассказывал. Для него моя история всего лишь семейный анекдот, который можно рассказать в приятной компании. Но все, Лиззи, намного серьезнее и прекраснее. Вы должны услышать мою историю из первых уст. Я вам обязательно расскажу. Но это чуть позже, когда закончим обед.

Улыбнувшись, чтобы смягчить впечатление от своих слов, Констанция продолжила:

– Меня в Нью-Йорк привела любовь. Только она и способна оправдать такой необдуманный поступок. А что же вас заставило покинуть любимый Стронгсвилл? Кстати, я никогда не бывала в штате Огайо. Вы мне о нем потом расскажете.

Лиззи увидела, что Фил прекратил есть и внимательно смотрит на нее, ожидая ответа. До сих пор они ни разу не говорили о том, почему Лиззи приехала в Нью-Йорк.

Девушка вздохнула. Разве могла она ответить правдиво? Ведь в отличие от Констанции, которую в этот город привела любовь, Лиззи покинула свой дом из-за противоположного чувства – ненависти. Но то была ее тайна, не раскрытая до сих пор никому, даже Дороти.

Поэтому она ответила уклончиво:

– Просто так получилось.

Неважно, кем была Луиза, настоящей француженкой или американкой, изучившей искусство французской кухни по книгам, но готовила она замечательно. Лиззи так наелась, что, казалось, втолкни она в себя еще хоть кусочек, просто лопнет. В мозгу, ленивом от переедания, проползла мысль: неприлично молодым девушкам в гостях так наедаться. Но подкладывая себе на тарелку то одно, то другое блюдо, Лиззи не могла остановиться и лишь косилась на бабушку Фила, отправляя очередную ложку в рот.

Поэтому-то она и обрадовалась предложению Констанции переместиться на диван.

Вставая из стола, Лиззи предложила:

– Давайте я все уберу.

Но Констанция махнула рукой.

– Оставь все так, девочка. Придет Луиза и уберет. Мы займемся кое-чем поинтереснее.

К концу обеда бабушка Фила уже разговаривала с Лиззи как с доброй знакомой. Девушка была этому рада.

Ей всегда было тяжело вступать в контакт с чужими людьми. Лиззи боялась, что производит не самое лучшее впечатление. А тут был не просто чужой человек, а бабушка ее Фила, который за последнее время стал важным человеком для нее. Лиззи понимала, что мнение бабушки о ней для Фила будет иметь определенное значение. Поэтому ей очень хотелось ей понравиться.

«Кое-чем интересным» оказался альбом с фотографиями, который Констанция достала из нижнего ящика буфета. Бережно погладив рукой обложку, Констанция опустила его на колени Лиззи.

Девушка, провалившаяся, как ей показалось, в мягкость дивана по самые уши, положила руки на тяжелый, в красном бархатном переплете альбом и на мгновение замерла.

Сейчас она его откроет, и перед ее глазами предстанет история жизни семьи Фила, та частичка его «я», о которой Лиззи ничего не знала. До сих пор они почти не говорили о своих семьях. У них находилось так много других тем, требующих обсуждения, что на это не оставалось времени.

– Я посмотрю телевизор, – сказал Фил, удаляясь в другую комнату. – Не буду вам мешать.

Констанция пододвинулась к уху Лиззи и прошептала:

– Фил терпеть не может старые фотографии. Всегда злится, когда я их показываю гостям.

Интересно, вдруг подумала Лиззи, и как часто Фил, приводит к бабушке девушек? Но она сразу же прогнала подозрения и сказала:

– А я люблю рассматривать фотографии. Это так интересно.

– О да! – Констанция легонько шлепнула ладонью по красному переплету. – В этом альбоме много интересного.

Лиззи открыла первую страницу. На ней была небольшая любительская черно-белая фотография. Высокий светловолосый мужчина в морской форме и миниатюрная темноволосая девушка, очень красивая и, по-видимому, очень счастливая. Мужчина серьезно смотрит в объектив фотоаппарата, а девушка, запрокинув голову, – на него. Стоят они, крепко обнявшись, на мосту, а за их спинами сквозь дымку тумана угадывается силуэт Эйфелевой башни. Ветерок развевает светлое, в темный горошек платье девушки. У Лиззи просто замерло сердце от этой картины.

Дав Лиззи полюбоваться фотографией, Констанция сказала:

– Это Париж. Фотография – это единственное, что осталось у меня от прошлой жизни. Вот такой я была, когда познакомилась со своим будущим мужем.

– Вы такая красивая и счастливая, – сорвалось с губ Лиззи.

– О да! Я была очень счастлива… Я очень любила Филипа, – улыбнулась она и, заметив удивление девушки, пояснила: – Да, его звали Филип. Внука назвали в его честь. Мой муж умер за несколько месяцев до рождения Фила.

– Соболезную, – проговорила Лиззи.

– Все это было так давно. Боль прошла. Но поверь мне, девочка, мой Филип всегда со мной, всегда рядом. Я даже в квартире ничего не изменила за эти годы… – И Констанция обвела вокруг рукой. Потом, как будто удостоверившись, что все так и есть, она удовлетворенно кивнула и продолжила: – Филип был прекрасным мужем, отличным отцом и красивым мужчиной. Очень высоким и сильным. Младший Фил не в деда пошел. Нет в нем того могущества, что ли. Да-да, именно могущества. О чем я больше всего горюю, так о том, что мы с ним так редко виделись. Как видите, он был моряком и редко бывал дома. Мотался по всему миру. Но что ж? Не будь он им, никогда бы мы не встретились.

Констанция недолго помолчала, на губах ее играла чуть заметная мечтательная улыбка, а потом продолжила:

– Мне только-только исполнилось восемнадцать и, как ни смешно это сейчас звучит, я была дочерью графа. Настоящего графа де Блуа. Конечно, в наше время графский титул всего лишь дань традиции и ничего не значащая приставка к имени. Но мой отец серьезно относился к этому вопросу.

С детства мне вбивалась в голову мысль, что я не простая девушка, а особая, отмеченная судьбой. Но разве в молодости кто-нибудь думает о таких мелочах? По моему мнению, я была самой обыкновенной. Такой же, как и тысячи других девушек Парижа. Любила кино, танцы, прогулки по Монмартру, хорошее вино и дым сигарет.

Как это ни банально звучит, но с Филипом мы познакомились на танцах, на летней танцевальной площадке в парке Монсури. Знаешь, Лиззи, я сразу поняла, что это мой мужчина, единственный и неповторимый. Так бывает в жизни. Иногда достаточно одного слова, одного взгляда, одного прикосновения, чтобы понять, что это твоя судьба. Ты согласна, девочка?