Текст книги "Зловещий доктор Фу Манчи"

Автор книги: Сакс Ромер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Смит вытащил часы.

– Я не могу тратить время на объяснения, – сказал он быстро, – иначе я не успею перехватить человека, у которого ваши чертежи. Пойдем, Петри, через час мы должны быть в Тилбери. Нельзя упускать этот крохотный шанс!

ГЛАВА XX
СТОЛКНОВЕНИЕ ТЕОРИЙ

В состоянии необычайной душевной и умственной сумятицы я поспешил вместе с Найландом Смитом в ожидавшее нас такси, которое помчалось по лондонским улицам, только пробуждавшимся от сна. Наверное, незачем говорить, что я не мог проникнуть в этот последний замысел Фу Манчи, имея представление лишь о том, как Норриса Уэста удалось отравить гашишем О том, что у него было тяжелое состояние отравления индийской коноплей, временно превратившее его в марионетку, легко догадался бы любой медик, услышав его рассказ и отметив тягостные побочные эффекты, которые указывали именно на такое характерное отравление. Зная об огромных возможностях китайского доктора, я понимал, что он мог вырвать тайну шифрового замка сейфа простым влиянием своей воли, пока американец находился под действием наркотика. Но я не мог понять, как Фу Манчи забрался в запертую комнату на третьем этаже.

– Смит, – сказал я, – эти птичьи следы на подоконнике дают ключ к разгадке тайны, которая мучает меня?

– Да, – подтвердил Смит, нетерпеливо поглядывая на свои часы. – Вспомни привычки Фу Манчи, особенно его живой уголок.

Я перебрал в голове все ужасные существа, окружавшие китайца: скорпионов, бактерии, смертоносные твари, которые были его оружием для уничтожения всех, кто стоял на пути создания будущей Желтой Империи. Однако ни одно из этих существ не подходило для объяснения отпечатков на пыльном подоконнике Уэста.

– Ты ставишь меня в тупик, Смит, – признался я. – В этом необычайном деле многое ставит меня в тупик. Не могу припомнить ничего такого, что объясняло бы эти метки.

– А ты думал о мартышке Фу Манчи?

– Обезьянка! – воскликнул я.

– Это были отпечатки ног маленькой обезьяны, – продолжал мой друг. – Сначала я тоже был введен в заблуждение, как ты, и считал их следами большой птицы; но я видел следы обезьян и до этого, а мартышка, хотя и американской разновидности, не должна сильно отличаться от обезьян Бирмы.

– Я все еще не понимаю, – сказал я.

– Это всего лишь гипотеза, – продолжал Смит, – но она основана на фактах. Поскольку не в характере Фу Манчи держать животных лишь для забавы, мартышка выдрессирована для выполнения определенных обязанностей. Ты заметил водосточную трубу, проходящую у окна? Ты заметил железный брус, который служит в качестве страхового ограждения, чтобы мойщик окон не упал вниз? Обезьяне не представляло труда залезть со двора на подоконник. Она несла с собой бечевку, возможно, привязанную к ее телу. Мартышка взобралась на подоконник, затем перелезла на брус и спустилась вниз. Посредством этой бечевки через брус была перекинута веревка, а на веревке – бамбуковая лестница. Один из слуг доктора поднялся наверх, возможно для того, чтобы убедиться, что гашиш подействовал. Это было как раз то желтое лицо, которое склонилось над Уэстом. Затем поднялся сам доктор; для его гигантской воли помутненный наркотиком мозг Уэста был податливым инструментом, который он использовал для своих целей. В этот ночной час двор обычно пуст, да и в любом случае сразу после подъема в квартиру лестницу, вероятно, втащили туда же, чтобы потом спустить, когда Уэст откроет секрет цифровой комбинации и Фу Манчи заберет чертежи. То, что он вновь закрыл сейф и убрал таблетки с гашишем, не оставив никаких улик, за исключением бредовых фантазий наркомана (а только так и мог истолковать рассказ Уэста человек, не знакомый с нравами Востока) – особенно характерно. Они опять положили в пузырек таблетки Уэста. Уже один тот факт, что Фу Манчи пощадил его жизнь, указывает на большую утонченность методов доктора, сравнимую с искусством старых мастеров.

– И приманкой опять служила Карамани? – кратко спросил я.

– Конечно. Ее задачей было – установить привычки Уэста и подменить таблетки. Это она ждала в роскошной машине, которая должна была в этот час привлекать к себе намного меньше внимания, чем обычное такси, и получила украденные чертежи. Она хорошо выполнила свою работу.

– Бедная Карамани! У нее не было выбора! Я тогда сказал, что дам сто фунтов, чтобы увидеть лицо человека, которому она их передала. Сейчас я бы дал тысячу!

– «Андаман – второй», – сказал я. – Что она имела в виду?

– А! Значит, ты так и не догадался? – возбужденно воскликнул Смит, когда такси повернуло к станции. – «Андаман», рейсовый лайнер Восточного морского пароходства, со следующим приливом отплывет из Тилбери в китайские порты. «Наш» человек – пассажир второго класса. Я телеграфирую, чтобы задержали отплытие корабля, а спецпоезд отвезет нас на пристань за сорок минут.

Я живо припоминаю, как мы мчались в порт ранним осенним утром. Благодаря чрезвычайным полномочиям, которыми высшие власти наделили моего друга, по приказу инспектора Веймаута вся линия была освобождена для проезда.

Я получил некоторое представление об огромной важности миссии Найланда Смита, когда мы спешили на платформу в сопровождении начальника станции, и все пятеро – Веймаут вез с собой еще двоих сотрудников уголовного розыска – уселись в спецпоезд.

Поезд летел вперед на самой высокой скорости, с ревом проносясь через полустанки с платформами, на которых стояли, разинув рты от удивления, станционные служащие, так как спецпоезд был здесь новинкой. Все обычные поезда были задержаны, пока мы были на линии. Мы доехали до Тилбери вовремя, несомненно показав рекордное время.

В порту стоял еще большой морской лайнер, отход которого на Дальний Восток был задержан по воле моего друга, уполномоченного правительством Ее Величества. Все это было ново и чрезвычайно волнующе.

– Мистер Найланд Смит, уполномоченный правительства? – вопросительно сказал капитан, когда нас провели в его каюту, и посмотрел поочередно на нас и на телеграфный бланк, который он держал в руке.

– Он самый, капитан, – живо сказал мой друг. – Я не задержу вас. Я поручаю всем властям во всех портах к востоку от Суэца арестовать одного из ваших пассажиров второго класса, как только он оставит корабль. У него имеются чертежи, фактически принадлежащие британскому правительству.

– Почему не арестовать его сейчас? – прямо спросил моряк.

– Потому что я его не знаю. Багаж всех пассажиров второго класса должен быть подвергнут обыску по мере того, как они будут сходить на берег. Я надеюсь на то, что это нам поможет, если все другие средства окажутся бессильными. Но я хочу, чтобы вы дали указания персоналу следить за всеми пассажирами – уроженцами Востока и сотрудничать с двумя представителями Скотланд-Ярда, которые будут здесь. Я надеюсь, что вы сумеете вернуть нам чертежи, капитан.

– Сделаю все, что в моих силах, – заверил его капитан.

Стоя среди пестрой группы провожающих на пристани, мы наблюдали за отплытием лайнера. Выражение лица Найланда Смита было трудно описать. Инспектор Веймаут стоял рядом и глядел на все непонимающим взглядом. Затем произошло нечто из ряда вон выходящее, чему я до сих пор не могу найти объяснения. Мы все трое ясно услышали гортанный голос, сказавший:

– Еще одна победа Китая, мистер Найланд Смит!

Я повернулся, как ужаленный. Смит тоже обернулся. Мой взгляд переходил от одного лица к другому. Никто в толпе не был мне знаком. Никто пока не уходил с пристани.

Но этот голос был голосом Фу Манчи.

Сейчас, когда я пишу эти строки, я сознаю разницу между нашей реакцией на эти слова и реакцией читателя. Я не в силах передать жуткое чувство, вызванное этим эпизодом. И однако, даже когда я думаю об этом, я опять ощущаю, хотя и в меньшей мере, тот холод, который, казалось, заполз в мои вены, леденя кровь. Я понимаю, что придется опустить немало фактов и событий в моем коротком рассказе об удивительном воплощении зла, когда-то расхаживавшем в гуще ничего не подозревавших англичан, рядом с которым вы сами, возможно, оказывались, не зная об этом. Размеры моего повествования не позволяют останавливаться на многих фактах, кроме тех, которые ярко показывают таинственное могущество Фу Манчи. Это происшествие, за которым так и останется многоточие неразгаданности, – всего лишь один пример.

Второй – необычайное видение, представшее передо мной, когда я лежал в погребе дома недалеко от Виндзора. Меня потом осенило, что его особенности были сходны с чертами галлюцинаций, вызываемых гашишем. Неужели в тот раз нас тоже отравили индийской коноплей? Cannabis indica – предательский наркотик, о чем знает каждый медик, но объем знаний Фу Манчи о гашише далеко превосходил наши научные достижения. И это доказал случай с Уэстом.

Возможно, я не воспользовался возможностями – об этом далее будет судить читатель – собрать для Запада таинственные знания Востока. В будущем я смогу исправить свои ошибки. Может быть, эта мудрость, хранившаяся у Фу Манчи, потеряна навсегда. Однако есть небольшой шанс того, что можно спасти хотя бы часть этих знаний, и я не отчаиваюсь, а надеюсь, что смогу однажды опубликовать научное дополнение к этим запискам, рассказывающим о событиях, связанных с Фу Манчи.

ГЛАВА XXI
ЖИЛИЩЕ ФУ МАНЧИ

Время шло, не подводя нас ближе к нашей цели. Мой друг Найланд Смит проявил все свое тщание, чтобы не допустить появления сообщений об этом деле в прессе, хотя общественность была взбудоражена таинственными событиями, происшедшими в Бирме. Не считая секретных служб и уголовной полиции – Скотланд-Ярда, мало кто осознавал, что ряд убийств, грабежей и похищений являлись звеньями одной цепи, и еще меньше было тех, кто понимал, что погибель Запада присутствует в нашей среде, что непревзойденный мастер дьявольских искусств затаился где-то в столице, разыскиваемый самыми острыми умами, которые власти могли направить на выполнение этой задачи, ускользая от всех, – победоносное и высокомерное воплощение зла.

Даже сам Смит долго не мог узнать одно из звеньев этой цепи, а оно играло весьма важную роль.

– Петри, – сказал он мне однажды утром, – послушай:

«Мы находились в виду Шанхая. Ночь ясная. На палубе джонки, проходящей близко от „Андамана“, взвилась голубая осветительная ракета. Через минуту послышался крик: „Человек за бортом!“

Мистер Левин, дежурный офицер, остановил двигатели. Была спущена спасательная шлюпка. В этих водах водятся акулы. Штормило.

Расследование показало, что имя пропавшего было Джеймс Эдвардс, пассажир второго класса, с билетом до Шанхая. Имя, по-видимому, вымышленное Человек этот имел восточную внешность, и мы вели за ним плотное наблюдение»

– Это конец рапорта, – воскликнул Смит.

Он имел в виду рапорт двух сотрудников уголовной полиции, которые поднялись на борт «Андамана» в Тилбери.

Он задумчиво зажег свою трубку.

– Неужели это победа Китая, Петри? – негромко спросил он.

– Пока не разразится великая война и не откроются тайные ресурсы Китая, – а я молю Бога, чтобы я не дожил до этого, – мы ничего не узнаем, – ответил я.

Смит начал широкими шагами ходить по комнате.

– Чье имя, – вдруг спросил он, – на очереди в нашем списке?

Он говорил о списке важных людей, составленном нами. Они стояли между злым гением, тайно проникшим в Лондон, и торжеством его дела – торжеством народов желтой расы.

Я взглянул на наши заметки.

– Лорд Саутри, – ответил я.

Смит бросил мне утреннюю газету.

– Посмотри, – сказал он. – Саутри мертв.

Я прочел сообщение о смерти пэра и скользнул взглядом по длинному некрологу. Он лишь недавно вернулся с Востока, и вот, после непродолжительной болезни, у него отказало сердце. Даже Смит, который ревностно следил за безопасностью своих овец, которым угрожал смертью волк по имени Фу Манчи, не подозревал, что конец лорда был так близок.

– Ты думаешь, он умер своей смертью? – спросил я Смита.

Мой друг протянул руку через стол, ткнув пальцем в один из подзаголовков:

«Сэра Фрэнка Наркомба вызвали слишком поздно».

– Видишь, – сказал Смит, – Саутри умер ночью, но сэр Фрэнк Наркомб, прибывший пять минут спустя, не колеблясь заключил, что смерть была вызвана резким понижением сердечного давления, и не заметил ничего подозрительного.

Я задумчиво посмотрел на него.

– Сэр Фрэнк – прекрасный врач, – медленно произнес я, – но нужно иметь в виду, что он и не искал ничего подозрительного.

– Нужно иметь в виду, – раздраженно парировал Смит, – что если смерть Саутри – дело рук Фу Манчи, никто, кроме эксперта, и не сможет заметить ничего подозрительного. Фу Манчи не оставляет следов.

– Ты едешь туда? – спросил я.

Смит пожал плечами.

– Наверное, нет, – ответил он. – Или лорда Саутри прибрал Бог, или желтолицый доктор сделал свое дело так умело, что не осталось ни следа его участия.

Даже не притронувшись к завтраку, он бесцельно бродил по комнате, разбрасывая по камину спички, которыми он беспрестанно зажигал периодически затухавшую трубку.

– Это не годится, Петри, – вдруг взорвался он, – это не может быть совпадением. Мы должны поехать и посмотреть на него.

Час спустя мы уже стояли в тишине комнаты с задернутыми занавесками и витавшей атмосферой смерти, глядя на бледное интеллигентное лицо Генри Стрэдвика – лорда Саутри, величайшего инженера своего времени. Этот мозг, закрытый роскошным лбом, разработал план строительства железной дороги, за которую Россия заплатила такую высокую цену, создал конструктивную идею канала, который в недалеком будущем должен был соединить два великих континента, сократить путь между ними на целую неделю. Теперь он уже не создаст ничего.

– У него в последнее время появились боли в груди, вызываемые сильными перегрузками на сердце, – объяснил домашний врач, – но я не ожидал такого скорого летального исхода. Меня вызвали днем, около двух часов, и я обнаружил, что лорд Саутри был в состоянии опасного истощения. Я сделал что мог, и мы послали за сэром Фрэнком Наркомбом. Но незадолго до его прибытия больной умер.

– Как я понимаю, доктор, вы лечили лорда Саутри от болей, вызванных сердечными перегрузками? – сказал я.

– Да, – был ответ. – Уже несколько месяцев.

– Вы считаете обстоятельства его смерти полностью соответствующими характеру этой болезни?

– Определенно так. А вы сами замечаете что-нибудь необычное? Сэр Фрэнк Наркомб полностью согласен со мной. Неужели есть хоть какие-то сомнения?

– Нет, – сказал Смит, задумчиво потягивая мочку своего левого уха. – Мы ни в коем случае не оспариваем точность вашего диагноза, сэр.

Врач поглядел на него непонимающе.

– Но разве я не прав, полагая, что вы связаны с полицией? – спросил врач.

– Ни доктор Петри, ни я никоим образом не связаны с полицией, – ответил Смит. – Но тем не менее я надеюсь, что то, о чем мы говорили, останется между нами.

Когда мы, притихшие в ужасе перед таинственной силой, коснувшейся лорда Саутри холодными пальцами смерти, оставляли дом, Смит задержался, остановив человека в черном, проходившего мимо нас по лестнице.

– Вы были слугой лорда Саутри?

Человек поклонился.

– Вы были в комнате, когда произошел фатальный приступ?

– Да, сэр.

– Вы не видели и не слышали ничего необычного, ничего необъяснимого?

– Ничего, сэр.

– Скажем, каких-нибудь странных звуков поблизости от дома?

Слуга покачал головой, и Смит, взяв меня под руку, вышел на улицу.

– Может быть, я становлюсь фантазером, – сказал он, оглянувшись на дом, – но мне кажется, что что-то темнеет вон там, что-то характерное для домов, двери которых отмечены невидимой печатью смерти от рук Фу Манчи.

– Ты прав, Смит! – воскликнул я. – Мне не хотелось упоминать об этом, но у меня тоже появилось какое-то ощущение угрожающего присутствия Фу Манчи. Хотя у нас нет никаких доказательств этого, я уверен, что он виновен в смерти лорда Саутри, как если бы я собственными глазами видел, как он нанес удар.

Именно в таком мучительном состоянии ума – связанные, беспомощные в своем неведении о планах сверхъестественного китайского гения – жили мы все последующие дни. Мой друг казался человеком, снедаемым лихорадкой. Да, мы не могли действовать.

В сгущающейся темноте одного из таких вечеров я стоял, лениво перелистывая некоторые книжки, продававшиеся с лотка на Нью-Оксфорд-стрит. Одна из них, рассказывавшая о тайных обществах Китая, показалась мне поучительной, и я уже собирался позвать хозяина, когда, вздрогнув, почувствовал, как кто-то сжал мою руку.

Я быстро повернулся – и встретился с темными прекрасными глазами Карамани! Она, которую я видел в стольких обличьях, была одета в прекрасно сидевшее на ней платье и модную шляпу, в которую была убрана большая часть ее прекрасных волос.

Она опасливо оглянулась кругом.

– Скорее! За угол! Я должна поговорить с вами, – сказала она дрожащим от возбуждения музыкальным голосом.

Я никогда полностью не владел собой в ее присутствии. Нужно было быть чуть ли не ледяным, чтобы сохранять равнодушие. Ее красота была редким букетом; она была тайной – а тайна усиливает очарование женщины. Возможно, ее следовало давно арестовать, но я знал, что готов рискнуть многим, чтобы спасти ее от этого.

Мы свернули в тихий проезд. Она остановилась и сказала:

– Я в отчаянии. Вы часто просили меня помочь схватить Фу Манчи. Я готова это сделать.

Я едва верил своим ушам.

– Ваш брат… – начал я.

Она умоляюще схватила мою руку, заглянула в глаза.

– Вы – доктор, – сказала она. – Я хочу, чтобы вы пришли и осмотрели его.

– Что? Он в Лондоне?

– Он в доме Фу Манчи.

– И вы хотели бы, чтобы я…

– Да, чтобы вы пошли туда вместе со мной.

Я не сомневался, что Найланд Смит посоветовал бы мне не вверять мою жизнь этой девушке с умоляющими глазами. Но я, почти не колеблясь, сделал это, и вскоре мы уже ехали в такси. Карамани молчала, но каждый раз, когда я оборачивался назад, я встречался с ее огромными глазами, неотрывно глядящими на меня с мольбой и болью и еще чем-то таким, неопределенным, но вызывающим беспокойство. Она велела шоферу ехать до конца Коммершел-роуд, по соседству с новыми портовыми сооружениями и местом одного из наших ранних столкновений с Фу Манчи. Когда мы подъезжали к пункту назначения, покров сумерек сгущался на убогих улочках Ист-Энда. Вокруг появлялись из узких проездов чужестранцы всех оттенков и цветов, освещенные ярким светом фонарей шоссе. За короткое время мы успели проехать путь от яркого мира западной части Лондона до сомнительного скопища грязных притонов его восточной части.

Я не знаю, что происходило в душе Карамани, но, когда мы приближались к пристанищу китайца, она жалась все ближе ко мне. Выйдя из такси, мы вместе повернули на узкую дорогу к реке, она вцепилась в меня, как бы ища защиты, и заколебалась. У меня даже появилось впечатление, что она готова повернуть назад. Но она сумела преодолеть свой страх и повела меня дальше, через лабиринт проходов и дворов, где я совершенно не мог определить, куда я попал, и осознал, что всецело нахожусь в руках этой девушки, чья история изобиловала столькими темными пятнами, чья натура была непознаваема, чья красота и очарование могли скрывать змеиную хитрость.

Я хотел ей что-то сказать.

– Ш-ш-ш! – Она положила руку на мое плечо, призывая к молчанию.

Высокая тускло-коричневая кирпичная стена – часть какого-то портового строения – маячила в темноте над нами, в нос мне ударил отвратительный запах Темзы в ее нижнем течении. Запах шел из мрачного, похожего на туннель отверстия, за которым плескалась река. Мы слышали вокруг приглушенный гул порта. В замке повернулся ключ, и Карамани втащила меня в темный дверной проем, вошла и закрыла за собой дверь.

Я впервые почувствовал своеобразный аромат, который всегда был связан с ней и который так контрастировал с запахами во дворе. Вокруг была абсолютная темнота, и только этот аромат говорил мне, что она рядом. Наконец меня коснулась ее рука и повела меня по голому полу прохода и вверх по лестнице. Она отперла вторую дверь, и я оказался в изысканно меблированной комнате, освещенной мягким светом лампы с абажуром, стоявшей на низком инкрустированном столике среди настоящего моря шелковых подушек, разбросанных по персидскому ковру, яркая желтизна которого терялась в темноте за пределами освещенного круга.

Карамани подняла занавес, закрывавший дверной проход, и внимательно прислушалась.

Ничто не нарушало тишины.

Затем что-то зашевелилось среди обилия подушек, и на меня взглянули два крошечных блестящих глаза. Всмотревшись внимательнее, я сумел различить утонувшую в этой роскоши маленькую обезьянку. Это была мартышка Фу Манчи.

– Сюда, – прошептала Карамани.

Я думаю, что никогда прежде ни один степенный врач не участвовал в более неблагоразумном предприятии, но я зашел слишком далеко, и никакие доводы разума уже не могли мне помочь.

Следующий коридор был уложен коврами. Идя в направлении слабого огонька, мерцавшего впереди, я обнаружил, что это был балкон, шедший через одну сторону просторной комнаты. Мы стояли там вдвоем в темноте и смотрели вниз на сцену, которую невозможно было представить себе на протяжении многих миль в округе.

Комната внизу была убрана еще богаче, чем та, в которую мы вошли вначале. Здесь, как и там, на полу лежали яркие пятна наваленных друг на друга подушек. С потолка свисали на цепях три лампы, свет которых смягчали богатые шелковые абажуры. Одна стена была почти сплошь заставлена стеклянными шкафами, содержавшими химическую аппаратуру: пробирки, реторты и другие менее явные свидетельства занятий Фу Манчи. К другой стене была придвинута низкая тахта, на которой лежало неподвижное тело мальчика. В свете лампы, висевшей прямо над ним, его оливковое лицо было изумительно похоже на лицо Карамани, разве что цвет лица девушки был более нежным. У него были черные вьющиеся волосы, выделявшиеся темным пятном на фоне белой простыни, на которой он лежал, скрестив руки на груди. Изумленный, стоял я, глядя на мальчика. Чудеса «Тысячи и одной ночи» перестали быть чудесами, ибо здесь, в лондонском Ист-Энде, находился настоящий дворец волшебника, где были и прекрасная рабыня, и заколдованный принц!

– Это Азиз, мой брат, – сказала Карамани.

Мы спустились по лестнице в комнату. Карамани встала на колени, склонившись над мальчиком, гладя его волосы и шепча ему на ухо нежные слова. Я тоже наклонился над ним, и я никогда не забуду беспокойства, светившегося в глазах девушки, внимательно следившей за коротким врачебным обследованием.

Оно было действительно коротким. Еще до того, как я коснулся ребенка, я знал, что в хорошенькой оболочке не было ни искорки жизни. Но Карамани ласкала холодные руки и тихо говорила что-то по-арабски, который, как я уже давно догадался, был ее родным языком.

Я молчал. Она повернулась и взглянула мне в глаза, прочла в них правду, поднялась с колен, выпрямилась в полный рост и, дрожа, уцепилась за меня.

– Он не мертв? Он не мертв? – шептала она и трясла меня, как ребенок, пытающийся заставить взрослого понять его как следует. – О, скажите, что он не мертв…

– Не могу, – мягко ответил я, – потому что он действительно мертв.

– Нет! – сказала она, безумно глядя перед собой и подняв к лицу руки, как помешанная. – Вы не понимаете – а ведь вы же доктор. Вы не понимаете…

Она остановилась, рыдая про себя и переводя взгляд с красивого лица мальчика на меня. На него было жалко смотреть; оно производило жуткое впечатление. Но боль за девушку преобладала в моей душе.

Затем я вдруг услышал какой-то звук, который я раньше не слышал в домах, где жил Фу Манчи, – звук приглушенного гонга.

– Скорее! – Карамани схватила меня за руку. – Наверх! Он вернулся!

Она побежала по лестнице к балкону; я следовал за ней по пятам. Темнота укрывала нас, толстый ковер поглощал звуки наших шагов, иначе нас бы наверняка обнаружил тот, кто вошел в комнату, которую мы только что оставили.

Это был Фу Манчи.

В желтом халате, с неподвижным лицом, с нечеловеческими зелеными глазами, по-кошачьи сверкавшими еще до того, как на них упал свет, он осторожно прошел мимо гор подушек и склонился над кушеткой, где лежал Азиз.

Карамани заставила меня присесть на корточки.

– Смотрите! – прошептала она. – Смотрите!

Доктор Фу Манчи пощупал пульс мальчика, которого я всего лишь минуту назад объявил мертвым, и, подойдя к высокому стеклянному шкафу, вынул оттуда длинногорлую колбу из гравированного золота, а из нее в пробирку с делениями накапал несколько капель янтарной жидкости, незнакомой мне. Я глядел во все глаза и заметил, до какого уровня поднялась жидкость. Он набрал ее в шприц и, опять склонившись над Азизом, сделал укол.

И тогда все чудеса, которые приписывали этому человеку, стали реальностью. С благоговейным трепетом я признал его волшебником, как это сделал бы любой другой врач на моем месте, обследовавший Азиза. Я наблюдал, затаив дыхание, за тем, как мертвец оживал! На его оливковых щеках заиграл румянец, мальчик пошевелился, поднял руки над головой и сел, поддерживаемый китайцем.

Фу Манчи позвонил в какой-то спрятанный колокольчик. Вошел отвратительный человек с желтым лицом, изуродованным шрамом, неся поднос, на котором стояли чаша с какой-то дымящейся жидкостью, по-видимому суп, нечто, выглядевшее как овсяные лепешки, и бутыль с красным вином.

Когда мальчик, не проявляя никаких необычных симптомов, а ведя себя так, как если бы он только пробудился от нормального сна, приступил к трапезе, Карамани осторожно увлекла меня за собой по проходу в комнату, в которую мы сначала вошли. Сердце у меня упало, когда мартышка прыжками промчалась мимо нас на руках в нижнюю комнату в поисках своего хозяина.

– Видите, – сказала Карамани трепещущим голосом, – он не мертв! Но без Фу Манчи он для меня мертв. Как я могу оставить Фу Манчи, если в его руках жизнь Азиза?

– Вы должны достать мне эту колбу или часть ее содержимого, – приказал я. – Но скажите, как он добивается этого подобия смерти?

– Я не могу вам сказать, – ответила она. – Я не знаю. Что-то в этом вине. Через час Азиз будет опять в том же состоянии, в каком вы его увидели. Но смотрите…

Открыв маленькую шкатулку из черного дерева, она вытащила склянку, до половины наполненную янтарной жидкостью.

– Отлично! – сказал я и сунул склянку в карман. – Когда самый удобный момент схватить Фу Манчи и вернуть к жизни вашего брата?

– Я дам вам знать, – прошептала она и, открыв дверь, поспешно вытолкнула меня из комнаты. – Он сегодня вечером отправляется на север, но вы этой ночью не приходите. Быстрее! Быстрее! По коридору. Он может меня позвать в любой момент.

И так, со склянкой в кармане, содержащей мощный препарат, не известный западной науке, и с последним долгим взглядом в глаза Карамани, я вышел на узкую аллею из дома, где царили таинственные душистые ароматы, к зловонным берегам низовьев Темзы.