Текст книги "Забиба и царь"

Автор книги: Саддам Хусейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

– Разве ты не говорила, что свободна в моем дворце, потому что, благодаря твоей любви ко мне и моей любви к тебе, обрела свою душу после того, как ее потеряла, когда вышла замуж и покорилась желаниям своего мужа против своей воли, только потому, что это предписывалось тебе браком, от которого некуда было деться?

– Да, я едва не погибла, лишилась всего человеческого. Не предполагала я, что мой выбор падет на тебя. А пал он на тебя не из-за царского трона, а потому, что я нашла в тебе те качества, которые искала. Да, мой царь. Ты снова вернул мне свободу, я снова обрела человеческий облик.

– А что же теперь случилось?

– Моя свобода под угрозой, великий царь. Разве не свободна я быть в постели со своим мужем? – спросила Забиба.

– Конечно, свободна, если на то есть твоя воля, – ответил царь.

– Да, я желаю этого, если ты против этого. Но это желание мне навязано, и я буду сопротивляться ему, если ты будешь не против него.

– Таково устройство души простого человека, Забиба? Неужели воля царя настолько обременительна для народа?

– Да, мой великий царь, потому что царь будет одним из нас, если он даст нам свободу, и не будет одним из нас, если он этой свободы нас лишит, а мы предпочитаем того, кто такой же, как мы.

– Получается, что я полюбил не такую, как я.

– Это не так, мой царь. Ты полюбил ту, которая соответствует твоему естеству, стесненному царской короной и скрытому от тебя. Что до меня, то на мне нет царской короны. Да я и не могу носить ее, даже если этого захочу.

– А ты хочешь корону, Забиба?

– Да, мой великий царь, мне нужна она, и мне нужен ты. Но я хочу каждого из вас по отдельности, а не в виде одного целого. Мне нужна корона, если ты будешь ее господином, а не пленником. Я не хочу, чтобы корона возвышалась над твоей головой и ты был ее заложником. Я хочу, чтобы ты возвышался надо мной и был одновременно рядом со мной и в моей душе. Чтобы ты был совестью народа, его символом, рыцарем, а не признаком его слабости. Я хочу, чтобы корона на твоей голове была твоим символом, а не госпожой твоей и оковами, и чтобы были мы, ты и я, как две души в одном теле, а корона была бы символом нашей чести, а не позора. В этом случае твоя корона не овладеет мной, а напротив, освободит, даже если будет на моей голове и если я буду владеть ею, как и ты. Ты будешь возвышаться над головой моей выше короны. А над тобой и надо мной будет наша свобода, идеалы нашего государства, нашей нации, нашего народа.

Выслушав Забибу, царь сказал:

– Я полюбил тебя, чтобы поднять твое и мое достоинство любовью искренней, во всем ее великолепии и в полном ее смысле, а не для того, чтобы кто-то из нас двоих казался слабым. Поэтому я не согласен делить тебя с тем, кого ты не желаешь, и не уверен, что его участие здесь уместно.

Сказала Забиба:

– Ты прав и неправ, мой великий царь, и прости меня, если тебе покажется, что я говорю несколько заносчиво. Но кто твой друг: тот, кто говорит тебе правду, или тот, кто тебе верит?

– Тот, кто говорит правду, Забиба. Но что ты хочешь этим сказать?

– Я выбрала тебя в согласии с твоими законами, оставляющими за мной право выбора. Еще я выбрала тебя, чтобы своей любовью возвысить твое достоинство. Я открываю тебе дверь к любви народной. Народ полюбит тебя, когда поймет, что ты его любишь. Любовь народа, а не корона укрепляет достоинство, мой царь. Если ты думаешь, что можешь поднять мое достоинство, только приблизив меня к себе, без любви и свободы, а любовь народа придет к тебе, когда он узнает о том, как ты приблизил к себе одну из его дочерей, ты не прав, царь мой, потому что, если ты не будешь любить народ, ты не будешь любить и меня, и я не буду любить тебя, ибо в этом случае мы окажемся двумя разными людьми, каждый из своего окружения. Получится точно так же, как в моих отношениях с мужем, который, как ты говоришь, не видит во мне мое естество и обращается со мной как с предметом. Так представь себе, мой великий царь, как ведет себя человек, когда с ним обращаются как с предметом. Разве он не восстает и не ищет новый путь для того, чтобы реализовать свое право выбора?

– Все верно.

– Я выбрала тебя, чтобы распорядиться своей свободой по своему выбору и по своей воле. Таким образом, я могу выразить свое "я" в наших с тобой отношениях. В отношениях с такой простолюдинкой, как я, ты тоже проявляешь себя, но когда твоя полиция неотступно следует за мной и когда ты сердишься на меня только из-за того, что муж мой имеет близость со мной, мои отношения с тобой становятся для меня бременем. Ты лишаешь меня свободы и не позволяешь распоряжаться моим человеческим естеством и чувствами по собственному усмотрению. Поэтому ты сравнялся с моим мужем, и я теперь имею право искать... – Она замолчала.

– Искать другого человека?

– Прости меня, мой великий царь. Это потому, что любовь укрепляет того, кто любит глубоко, и дает ему свободу мысли и принятия решений, а также укрепляет в нем такие высокие качества, как честность, добродетель, смелость, откровенность и вера в справедливое дело.

Подняла Забиба голову после того, как опустила ее, говоря все это.

– Немного есть царей, которые черпают свои силы из этих понятий.

– Да, Забиба, немного. Но все цари нашего государства, обладавшие славой и могуществом в истории, черпали свои силы именно из этих понятий. Или, по крайней мере, из их части.

– Вот ты говоришь: слава и могущество в истории. Но не всем царям имя в истории царства нашего дали слава и могущество. Поэтому прославился из них тот, кто был славен своими помыслами и делами, когда сделал эти понятия источником своей власти. Но разве, царь мой, главное не народ? Разве не народ со своими качествами, неотделимыми от этих понятий, со своей славной историей внушил тому, кто прославился благими делами, чтобы он стал таким?

Царь сказал:

– Да, Забиба, ты сказала верно. Потому что все равно: внушил ли народ то, что он внушает из добрых качеств, или царь почерпнул эти качества из другого источника, каким бы он ни был. Если бы добрые качества не притягивали народ, царь не смог бы прославиться ими, потому что прославиться можно великими делами, а царь не способен вершить великие дела в одиночку без великого народа и великой нации. Разве не зависит вершина горы от ее основания и от ее высоты?

– Прекрасно, царь мой. Ты царь, но часто говоришь теперь так же, как все мы, и часто понимаешь так же, как понимаем все мы. Поэтому я тебя и полюбила, мой великий царь. Да, великий царь славен великими делами. Но все его свершения осуществляет народ.

– Ты сказала "часто", и всего-то? – спросил царь удивленно. – Но я говорю и понимаю так же, как говорите и понимаете вы.

– Да, мой царь, в последнее время ты часто стал говорить и понимать так же, как мы, и этого пока достаточно. Я говорю "часто", а не "всегда", потому что если бы ты понимал, поступал и чувствовал так же, как мы, то перешел бы из нашего мира в другой мир. Не в наш мир и, конечно, не в мир царей. Ведь мир богов очень похож на этот мир, несмотря на то, что боги здесь материальны. Разве тот царь, который понимает все и ведет себя, и чувствует как его народ и сыны нации, не попадает в разряд богов? А разве боги не воплощение качеств народа, совести нации, чувств бедняков и их чистоты в царе, который любит свой народ и от которого ждут, что он осчастливит свой народ и развеет его печали?

– Ты сказала, что я часто, хотя и не всегда, бываю похож на вас и что за это ты меня полюбила, Забиба. А что, если в тех качествах, которыми я похож на сынов народных, я достигну совершенства?

– Если ты вполне обретешь все качества, ты станешь богом или подобным богу, мой великий царь, и тогда я не смогу любить тебя или не захочу этого.

– То, что ты не сможешь меня любить, понятно. Но почему ты перестанешь желать меня, если я стану богом или подобным богу?

– Потому что я человек, мой царь, и полюбила тебя как человека. Я хочу, чтобы ты оставался человеком из плоти и крови, чтобы я любила тебя как женщина, а не поклонялась тебе.

– Неужели нельзя одновременно соединять в себе элементы божественного и человеческого, Забиба?

– Нет, мой великий царь, в этом случае получится поклонение человеку-богу. Вот если в ранг предмета поклонения возвести человеческие качества, тогда ты станешь царем, которого будут любить так же, как бога.

– Несмотря на твой острый язык, я люблю тебя. И знаешь почему, Забиба?

– Прости меня, царь мой, не знаю.

– Я полюбил тебя, чтобы не увяло мое нутро и чтобы я не отдалился от жизни. Чтобы сохранил близость к народу, был его частью и вел его за собой. Я не желаю становиться одним из богов, стоящих в святилище и принимающих обеты поклоняющихся. Хочу жить вместе с вами и среди вас, встречать с вами рассветы. Хочу, чтобы мы вместе вдыхали воздух и аромат, исходящий от пальм, нюхали розы, молились о том, кто ушел в мир иной, искореняли предательство и все скверное.

Когда царь говорил все это, Забиба слушала его умиротворенно, но когда дошел он до фразы "искореняли предательство", она вздрогнула и зрачки ее глаз расширились до предела. Она пробормотала:

– Разве цари не любят предательства, разве они не плетут заговоры и измены в коридорах своих дворцов и даже в покоях своих жен, наложниц и невольниц? Нет, в нашем царстве или, по крайней мере, в нашем царе нет того, что есть в других царях. По своим качествам он больше похож на нас.

После чего продолжила уже вслух:

– Когда правит царь, который по характеру своему близок к народу, качества его, сближающие его с народом, подвергаются испытанию по мере того, как он забывает о несчастьях, пережитых им в юности, и царское высокомерие берет над ним верх. Только в том случае, если царь будет преданным делу народа, если будет сражаться за него с мечом в руке и рисковать ради него своим царским титулом, сможет он привести нас к вершинам славы.

Догадался царь, о чем рассуждает сама с собой Забиба, и сказал ей:

– Я уже понял, что мне необходимо, чтобы проявить свою человеческую сущность, поэтому я не сверну с пути. И если ты где и найдешь измену, то не на троне нашего государства. Или, точнее и правильнее будет сказать, не среди сынов нашего государства.

– Но я боюсь твоего шайтана, мой царь. Ведь это шайтан творит измену. А разве не сидит он в каждом из нас, мой царь? Мы с тобой сложили наших вместе, поэтому они могут взять верх и заставить тебя предать твое дело, да еще шайтан, сидящий во мне, может заставить меня предать тебя, но не заставит предать народ, или скажем так: души народа сильнее, тогда как души царей слабее его. Когда шайтан намекает царям, что они могут лишиться трона или, прибегнув к предательству, сохранить его за собой, или когда царями овладевают другие искушения, они поддаются своей слабости и искушениям. А еще подобное бывает, когда на их трон и власть посягают родственники.

Произнеся последнюю фразу, она заметила подозрительное шевеление за занавеской. Царь в это время стоял лицом к ней и спиной к тому месту, где было шевеление. Вдруг из-за занавески выскочил человек, сжимающий в руке меч.

Закричала Забиба:

– Осторожно, мой царь! – и изо всех сил рванулась вперед, чтобы заслонить его. Она успела заметить, что тот, кто сжимал в руке меч, желая поразить царя в спину, был его двоюродным братом, командующим его армии. Грудь Забибы в решительный момент оказалась к нему ближе. Она медленно осела на пол и закричала:

– Вот она – измена домов царских, великий царь!

Царь опередил предателя и первым нанес ему сокрушительный удар в голову. В углу он увидел одну из своих жен, готовую принять известие о смерти царя.

Царь вернулся к Забибе, обнял ее, поцеловал и сказал:

– Разве не говорил я тебе, Забиба, что ты никогда меня не предашь и что шайтан не возьмет над тобой верх?

– Нет, нет, я не предам. Царей предают те, кто их обманывает, те, кто делит с ними власть, и их эмиры. Это они предают, мой царь.

– Шайтан толкнул их на то, что им не удалось со мной сделать.

– Будь осторожен, мой царь. Что будет, если эмир или кто-нибудь из власть имущих будет замышлять против тебя и подошлет к тебе с ножом одного из народа, того, кто не в силах сопротивляться шайтану? Воистину, царь мой, сама власть – Иблис.

С того дня поклялся царь, что будет жить для народа и ради него и не будет доверять ни царю, ни эмиру, ни хранителю царского жезла или царской печати. Поклялся он жить вне дворца, никогда не входить в заброшенный дом* и возжигать фимиам на полях и на могилах сынов народа.

* * *

После того как против царя был организован заговор и он вышел из него невредимым, а Забиба была тяжело ранена, пораженная предателем в грудь, она лежала в личных покоях царя в его дворце. Ее посещали врачи, и царь не расставался с ней, пока не закончилось лечение. Возлежал царь в соседней комнате, чтобы она всегда была рядом, и время от времени навещал ее, дабы справиться о ее здоровье. Всякий раз, когда состояние Забибы позволяло ей, она заговаривала с царем или он сам начинал беседу. В один из дней, когда Забиба лежала на постели, между ними случился разговор.

– Что ты думаешь делать, великий царь?

– По поводу чего?

– По поводу заговора, направленного против тебя и против царской власти, конечно.

– Пока еще не решил.

– А вот враги твои решили и уже приступили к выполнению задуманного. Тебе необходимо подумать, как противостоять им, и если этого не сделать, они так и будут посягать на тебя. Они опередили тебя, чтобы помешать тебе осуществить то, что ты задумываешь.

– Но тот, кто на нас покушался, Забиба, уже убит.

– Тот, кого ты убил, мой царь, всего лишь коготь одной лапы, но живы еще все те, кто желает убить тебя и завладеть твоим царством, или, возможно, примкнуть к таким людям, или толкнуть их на то, чтобы убить тебя.

– Ты права, Забиба, но что же нам делать?

– Следует поручить кому-то промерить глубину заговора и узнать, до каких пределов он распространился. Только узнав это, ты прояснишь картину заговора. А сейчас сказать что-либо трудно. Быть может, вот этот посыльный в рядах заговорщиков, или вон тот врач, – сказала она и указала на каждого пальцем.

– А какой им интерес примыкать к заговорщикам, Забиба?

– Поистине, тот, чья душа опустошена, может преследовать свои низкие цели и быть убежденным в своей правоте. И тогда любая его цель будет для него оправданием для участия в заговоре.

– И даже посыльный, Забиба? Какую цель может преследовать царский посыльный, вставая на сторону заговорщиков?

– Я привела эти примеры просто для того, чтобы привлечь твое внимание, но я еще никого не обвиняю, а всего лишь воображаю. Можно представить себе то или иное обстоятельство, потом подумать, насколько оно реально. Но это, конечно же, хуже, чем знать наверняка. А людей, которые были в этой комнате, то есть врача, который меня лечил, и посыльного, которого ты приставил ко мне, чтобы он выполнял мои просьбы, я взяла только для примера.

Что до обвинения, то его должны выносить следователи и судьи, когда у них появятся улики против подозреваемых. А по поводу того, какой может быть интерес у посыльного, чтобы примкнуть к заговорщикам, я скажу, что и его роль можно подвергнуть рассмотрению. Тот, кого не прельщает роль и кто не в силах до нее подняться, может скатиться до нее в силу противоречивых устремлений.

– Ты думаешь о том, чтобы провести следствие и устроить суд, Забиба?

– Конечно, царь мой. Разве это не правильный способ, позволяющий определить масштабы заговора и отыскать заговорщиков?

– Но ведь благодаря этому известие о нашем позоре разнесется далеко за пределами дворца, Забиба. И тогда другие, узнав, что кто-то уже осмелился на заговор против царя, будут плести против нас заговоры.

– Воистину, знать все случившееся подробно, в цветах и красках, как оно было, лучше, чем оставить вне поля зрения. Дурные явления не исчезают сами по себе только от того, что их не замечают. Любая ситуация такого рода требует исправления. Знать дело так, как преподносит его заинтересованный человек, нередко, особенно когда дело касается власти, лучше, чем оставаться перед широкой полосой неизвестности и позволять тем, кому есть до этого дело, говорить все, что им заблагорассудится, распространяя среди людей слухи.

– Но не лучше ли зарыть труп, чем оставить его лежать на земле, Забиба?

– Конечно, мой великий царь. Но ведь иногда, когда убивают животное, его труп оставляют ненадолго на земле, чтобы люди видели его, и только потом зарывают. Делают так, чтобы потом не поползли слухи, будто бы это был труп еще одного угнетенного.

– Но ведь решить такую задачу непросто.

– Да, мой царь, непросто, но это твоя задача, и тебе ее решать. Тебе необходимо знать, когда, как, где и кто занимается такими вещами.

– Да, Забиба, все верно, но путь этот сложный, а иногда и тернистый.

Отвечала Забиба:

– В этом и заключается роль и ответственность царя, мой господин. Путь его труден и тернист, и все потому, что он не признает одной стороны, одного состояния или одного цвета, и нет у него одного четкого направления. Цвета и состояния меняются постоянно вместе с цветами жизни, ее мотивами и направлением движения. Еще труднее будет, если царь не пожелает быть цветом среди других цветов, если его движения и ритм не будут соответствовать движению и ритму жизни вокруг него. Если он, выбрав себе цвет, остановится на нем и будет выделять его среди всех остальных. Если этот цвет будет главной особенностью его личности, если он изберет для себя движение и ритм, которые удобны только ему.

Тогда царь сказал:

– Быть тому! Я прикажу кому-нибудь докопаться до сути.

– Если позволишь, мой царь, я попрошу тебя приказать арестовать всех тех, кто знал о готовящемся заговоре и не предупредил тебя о нем или принял в нем участие.

– Один из них тот, кто хотел убить меня и ранил тебя, когда ты закрыла меня собой, моя любимая, верная и преданная Забиба.

– Один – всего лишь наконечник отравленной стрелы, мой великий царь, поэтому так необходимо найти лук и колчан, да еще те стрелы, которые не были выпущены, потому что не представился случай или потому что обстоятельства и характер цели этого еще не потребовали.

– Но ведь убийца держал в руке меч, лука у него не было, Забиба.

– Я говорю только аллегорически, царь мой. Каждое понятие из тех, которые я упомянула, можно приписать человеку. Стрела символизирует одного человека, стрелы – многих людей. Колчан может символизировать тех, кто организовал этот враждебный акт и готовил его. Лук означает выбор плана и средств для его осуществления.

– Теперь все понятно, Забиба! Мы непременно все узнаем, когда соберем тех, кто займется поиском истины. И бросим в заключение каждого, кто этого заслужил.

После этих слов Забиба сказала царю:

– В таком случае придется сразу же схватить некоторых из тех, кто нас окружает, иначе в отчаянии своем они нападут на нас. Кое-кто из них был вместе с убийцей, в этом не может быть никакого сомнения.

– Но я никого не заметил рядом с ним, Забиба.

– Жена твоя, царица, была с ним, в месте, которое удалено от ее покоев. Она пришла к нему тайно и, вероятно, играла свою роль в том, что произошло.

– Разве женщине доступно играть какую-либо роль в заговоре?

– Да, мой великий царь. Роли в заговоре расписываются между всеми, преданными делу. И если в этом деле есть свои обязанности у мужчины, они могут быть и у женщины.

Царь сказал:

– Я заметил ее и удивился ее присутствию. У меня не возникло подозрения, что она пришла сюда не случайно, или, точнее сказать, я не задал себе вопрос о том, почему в тот самый момент она оказалась там.

Сказала Забиба:

– Некоторые цари сомневаются во всем, поэтому у них не остается убеждения, на которое опиралась бы их совесть и на котором строились бы их размышления. Их раздирают сомнения, словно они впервые увидели перед собой жизнь и пути ее. Мы не хотим, чтобы ты был таким, и не желаем тебе этого. Но есть и такие, кто не подвержен сомнениям, потому что не прислушивается к своей душе и к своему окружению, не придает им особого значения.

– Это описание распространяется и на меня, Забиба?

– Нет, царь мой, боже упаси меня от такой мысли. Я буду казнить себя, если несправедливо тебя обижу. Но то, что заставило тебя не придать значения роли царицы, как ты сам это описал, исходило как раз из твоего сомнения в том, что она играла такую роль. И все потому, что ты ни при каких обстоятельствах и ни в коем случае не мог предположить, что она твой враг. А еще из-за твоего чувства неограниченного могущества, которое позволило тебе не принимать меры предосторожности и стало причиной беспечности, заманившей тебя в ловушку. Еще ты считаешь, что если что-то принимаешь и что-то отвергаешь в отношениях с людьми, то и другие люди поступают точно так же. Из-за недостатка опыта это приводит к ошибкам при оценке людей, ибо не все люди похожи на того, кто ими управляет. Они будут плохими, если с ними плохо обходиться, и добрыми, если обходиться должным образом, но твое влияние на их качества будет весьма незначительным.

Ты игнорировал ее как человека и оставил ради других жен и наложниц. Поэтому ты и не придал значения ее присутствию и не потрудился расспросить о том, почему она там оказалась. Ты не удостоил ее взглядом и повел себя по отношению к ней так, будто она простая вещь. Лучше сказать, ты взглянул на нее как на одну из тех, кому обычно положено находиться за занавеской, чтобы вовремя являться и выполнять все твои требования, обслуживать гостей или выполнять обязанности стражи, а не как на царицу или хотя бы как на одну из своих жен.

– Итак, Забиба, ты считаешь, что ее необходимо схватить и бросить в тюрьму?

– Нет, мой великий царь, если ты не против, я предлагаю содержать ее не в тюрьме, а в укромном месте, а дело ее должно стать тем трупом, который следует немедленно закопать. Полагаю, что лучше всего содержать ее во дворце, только не в твоих личных покоях. Пусть кто-нибудь прислуживает ей, но не из числа тех, кто прислуживал ей как царице. Тот, кто будет служить ей и охранять ее, должен получить от господина моего царя четкие указания. Самое важное, что эти указания должны содержать формулировки типа "разрешается", а не "запрещается". Если тот, кто будет ответственен за это дело, запутается и что-то будет ему неясно, он должен сразу же прийти с этим к царю.

– А почему нельзя определить, что запрещается?

– Если установить то, что запрещено, границы того, что разрешено, расширятся до бесконечности, и каждый сможет толковать это так, как ему будет удобно. Вместе с тем, если установить то, что запрещено, каждый заинтересованный человек будет считать своим долгом по собственному усмотрению вносить новые запреты. Запреты устанавливать можно, но только не в этом случае, мой великий царь. Это допустимо тогда, когда речь идет о законе для народа, чтобы дать людям широкое пространство для деятельности и суждений и чтобы люди знали, что им запрещено, запомнили это и не совершали недозволенного.

– Но почему не оставить с ней тех, кто прислуживал ей раньше, а обязательно заменять их новыми людьми?

– Потому что до сих пор она считается царицей, – сказала Забиба. – Как царица, она сохранила огромное влияние на людей, особенно на тех, кто ей прислуживал. Когда она будет находиться в новом месте, которое ты для нее изберешь, люди, которые раньше обращались с ней как с царицей и у которых сформировалось к ней определенное отношение, будут вести себя с ней в соответствии с ее титулом и с удовольствием или без удовольствия выполнять все ее поручения. Если она прикажет им, они позволят ей выходить, куда ей заблагорассудится, пускать к ней всех тех, кого она захочет видеть, и она сможет даже шпионить за тобой. Разве царицы не шпионят за царями?

Засмеялся царь, улыбнулась и Забиба.

– Ты на редкость сообразительна, Забиба!

Забиба сказала:

– Жизнь сделала меня такой, царь мой.

Царь отвечал:

– Я тоже живу этой жизнью, и я старше тебя, но я не знаю тех вещей, которые знаешь ты, хотя все, о чем ты говоришь, находится перед моими глазами. Только когда ты говоришь, я понимаю, что все это правильно.

– Прости меня, мой великий царь, за то, что я с тобой откровенна. Если ты видишь, что я перешла границу дозволенного, молю тебя о прощении и взываю к кротости твоего нрава и к твоему великодушию.

Сказала Забиба про себя:

– Разве не обращаются люди к царям за снисхождением, прославляя и превознося их, исполненные покорности и повиновения, независимо от того, заслуживают они снисхождения или нет.

– Говори, Забиба.

– Я видела жизнь во всех ее прелестях и горестях. Когда я выбираю то, что меня привлекает в жизни, или то, чего я желаю, я не всегда могу получить это, а если мне и удается что-либо получить, оказывается, что это только самая малость того, что я желала. И все это несмотря на жертвы, бесплодные попытки и мучительное ожидание. Я все время живу на открытом воздухе, мою кожу обжигает июльское и августовское солнце и зимняя стужа. Каждый день в этой жизни мне приходится иметь дело с людьми, с которыми я не желала бы общаться, и шагать такими тропами, идти по которым у меня нет никакого желания, а главное, я лишена свободы выбора. У тебя же жизнь складывается совсем по-другому. Ты почти не видишь дневного света, прямые солнечные лучи попадают на тебя нечасто, а стоит тебе немного замерзнуть, как тебе тут же подадут покрывало, или придет та, которая согреет тебя своим телом, или приготовят напиток, от которого согревается тело и улетает душа.

– Но ведь я появился в этом дворце не так давно, а прежде жил за его пределами.

– Да, мой господин. Но ведь ты жил в другом дворце, и люди почитали тебя как эмира. А теперь с тобой обращаются как с царем. Ты был и остаешься лишенным удовольствия жить среди людей. Ты был лишен опыта общения с людьми, которые при необходимости честно, откровенно и без особого умысла говорили бы тебе "нет", вместо того чтобы, имея в виду определенную выгоду, всегда говорить "да". Разве большинство из тех, кто живет во дворцах, не льстит царю, когда он пребывает на пике своего могущества, и не стремится погубить его, как только он ослабнет?

– Да, в этом что-то есть. Можно сказать, что именно так все и произошло с моим изгнанием, последующей коронацией и заговором против меня. Но разве быть простым гражданином почетно? Разве не достойнее быть царем, чем обычным подданным, Забиба?

– Чувство гражданской принадлежности и ответственность гражданина гораздо почетнее, потому что все это честь само по себе, мой царь, ее нельзя ни унаследовать, ни получить в награду. Но никакая честь не будет иметь никакого значения, если ей не будет предшествовать глубокое чувство гражданской принадлежности и ощущение того, что это главная честь в понятиях страны, к которой ты принадлежишь, нации и народа, выполнения обязанностей и долга. Тот, кто обладает этим чувством, с честью несет свое знамя. Быть царем тоже честь, но народ не считает за честь то, что не соответствует понятиям, о которых мы только что говорили, то есть если речь не идет о гражданском чувстве и чести быть гражданином.

Я прожила такую жизнь, мой царь, какую тебе прожить не довелось. Ты не испытал ее течения, не отягощенного грехами и заботами дворца. А когда тебе доводится что-то в этой жизни сделать, ты действуешь как новичок, которому опытный игрок позволил записать на свой счет победу над противником, или как ребенок, которого отец обучает игре. Ты испытываешь удовольствие от того, что тебе удается сделать, и своими действиями можешь одержать победу, но это происходит не благодаря твоему собственному основанию и не благодаря тем способностям, которые приобретают методом проб и ошибок, взлетов и падений, набивая себе шишки.

– Что ты можешь сказать обо мне, Забиба?

– Несмотря на ту форму, воплощением которой ты сейчас являешься, твоя сущность может повернуть тебя в таком направлении, что ты сочтешь возможным и правильным общаться со мной, преданным тебе представителем народа, мой великий царь.

– Быть тому! Но ты говоришь обо мне так, словно я изолирован от своих подданных и не вижу их.

– Самое главное не в том, чтобы ты их видел, господин мой. Главное, чтобы они жили в твоей душе и чтобы ты знал их. Чтобы ты жил среди них и понял, когда и почему они соглашаются, а когда и почему не соглашаются. Чтобы ты приобрел такой опыт, как будто ты один из них в то время, когда правишь ими.

– Но мне приходилось встречаться с простыми людьми, когда я жил за пределами этого дворца. Я встречался со стражниками, садовниками, иногда с поварами.

– Пусть так, мой царь, тебе приходилось иметь с ними дело.

– Но ведь так и было! Я встречался с ними!

– Прости меня, мой господин, я не говорю, что ты обманываешь, я не сомневаюсь в твоих словах. Памятуя о том, что большинство царей лгуны и заслуживают того, чтобы в их словах сомневались, я верю, что сейчас ты говоришь правду. Я поставила слово "пусть так" рядом со словом "приходилось" и сказала "пусть так, тебе приходилось иметь с ними дело", желая показать, что есть разница между состоянием, когда эмир встречается с теми, с кем он иногда встречается, и состоянием, когда человек живет среди других людей. Ты встречался со стражником, который отдавал тебе приветствие, давая тебе почувствовать, что ты эмир. Ты встречался с крестьянином, который склонялся перед тобой и застывал на месте, когда ты проходил мимо, показывая тебе, что ты эмир. Ты встречался с поваром, но только для того, чтобы распорядиться насчет приготовления пищи. Разве ты пробовал ударить кого-нибудь, и разве били когда-нибудь тебя самого, чтобы научить тебя, как следует драться, чтобы, после того как ты упал, ты мог подняться и вернуть долг обидчику и свалить его вместо себя? Пробовал ли ты пройтись босыми ногами по земле, чтобы испытать то, что чувствуют нищие? Бывало ли с тобой так, что ты хотел что-нибудь съесть, но не мог получить еды, познав, что такое чувство голода? Приходилось ли тебе просить в долг на кусок хлеба для семьи или платить за аренду дома, чтобы понять чувства нуждающихся? А пробовал ли ты, как простой человек, убеждать женщину в том, что ты достоин возлечь с ней, дабы после этого ваши отношения стали крепче? Разве вправе та, что должна спать с тобой, отказаться от этого?

– Что касается последнего, то она вправе согласиться или отказаться.

– Но разве все женщины в царских дворцах пребывают в одинаковых условиях так, что каждая может воспротивиться воле царя? Что, если женщина по своей воле откажется переспать с тобой?

Царь отвечал:

– Главное, что она свободна в этом.