Текст книги "Любимых убивают все"

Автор книги: Сабрина Хэгг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Kapitel 6

На следующий день Аксель сдержал слово, поехал с Йенни в Мальмё. На протяжении вечера она так часто благодарила его, будто он и впрямь сделал для нее что-то поистине выдающееся. В ответ Аксель лишь качал головой, отмахивался добродушно от ее тихих искренних «спасибо».

В кинотеатр ребята попали перед самым началом фильма. К их приходу зал был уже забит, поэтому, не найдя мест рядом, они расселись по первым попавшимся свободным сиденьям. На банкет после сеанса не остались – скорыми шагами юркнули к выходу после финальных титров, кинулись в теплые объятия улиц весеннего Мальмё.

Они шагали по историческому центру города, обсуждали фильм и поедали купленную в крохотном фургоне картошку фри. Она оказалась такой соленой, что жгла губы, и соль крупными бисеринами облепливала пальцы. Но тем не менее и Аксель, и Йенни сошлись во мнении, что картошка была вкусная.

В отличие от обсуждения еды, в обсуждении фильма Аксель участвовал крайне пассивно. Он намеренно говорил так мало, как мог, но не столько из-за того, что стеснялся своих почти нулевых знаний о кинематографе, сколько потому, что ему намного больше нравилось слушать Йенни. Он удивлялся тому, как много разнообразных деталей она подметила, как пересказывала ему сцены почти покадрово. Иногда, стоило ей заговорить о том или ином эпизоде, Аксель терялся, даже спрашивал себя, об одном и том же фильме они говорили или нет.

Притом рассказывала Йенни и о понравившихся или непонравившихся ей визуальных приемах, и о влиянии на творчество Долана других режиссеров, и о всевозможных интерпретациях цветов, символов, неслучайно брошенных фраз с такой детской простотой, с таким подкупающим простодушием, что невозможно было не слушать. И глаза у нее горели ярко-ярко, как две кометы, и голос дрожал от эмоций. Поразительным Акселю казалось это сочетание сильной, всеобъемлющей страсти и глубокого, смиренного уважения к кинематографу.

И все же часто Йенни, решив, что говорит слишком много, вдруг замолкала резко, глядела пристыженно в свой полупустой кулек с картошкой. Тогда Акселю приходилось либо выражать уже свое мнение, либо задавать вопросы, и только потом Йенни, выслушав его внимательно, робко начинала говорить вновь.

Аксель шел совсем рядом, почти касался своим плечом ее плеча и жадно ловил каждое слово. Он не хотел, чтобы она останавливалась. В тот вечер Аксель смотрел на нее и думал о том, как мечтает взглянуть на мир ее глазами, почувствовать его так, как чувствовала его Йенни. В тот вечер он верил – это почти удалось. Йенни хрустальным шепотом рассказывала ему об эмоциях, что заполняли ее, опустошали ее, когда она проживала разворачивающиеся перед пронзительным глазом камеры жизни: будь то судьба кулаков во времена коллективизации, монолог о потерянной в Невере любви, памяти и беспамятстве на Хиросиме или история о запутанных, жестоких детско-материнских отношениях.

Когда ребята вернулись в Истад, Аксель, прежде чем оставить Йенни одну на невысоких каменных ступенях ее дома, вдруг сказал, замерев вполоборота:

– Ты знаешь, я бы все отдал за то, чтобы у меня в жизни хоть к чему-то была такая же страсть, как та страсть, что у тебя есть к кино.

Йенни улыбнулась, опустив взгляд на свои холодные смирные руки, и голова ее качнулась пару раз из стороны в сторону.

– А как же рисование?

– Нет, это другое, – ответил Аксель со вздохом. – Даже близко не то. Я этим не живу и не болею.

– То, что ты не задалбываешь всех разговорами о рисовании, еще не значит, что это не то же самое, – усмехнулась Йенни. Она неуверенно подняла глаза на Акселя – хотела увидеть его реакцию на свои слова.

– Нет, я просто… знаю, что это другое. – Аксель не улыбался, говорил с предельной серьезностью: – Я уверен, что когда-нибудь приду на твои фильмы в кино или, может, мне выпадет шанс увидеть хотя бы один из них на фестивале где-нибудь в Каннах или в Венеции. И я готов поспорить, что после финальных титров в зале еще минут пять или десять будет царить тишина, прежде чем все начнут хлопать. Ну знаешь, зрители будут в таком восторге, что не сразу оклемаются и не сразу поймут, что ты вообще с ними сделала.

На улицу опустилось молчание. Было слышно только, как перешептываются между собой кустарники, как гудят фонари.

– Спасибо. – Йенни поджала губы, свела брови вместе и, приподнявшись на носочках, обняла Акселя. Он бережно опустил руки ей на талию и уперся подбородком в ее плечо, обтянутое влажной от недавно моросившего дождя курткой. – Мне… я подобное, наверное, даже от Луи не слышала. Правда, спасибо.

– Да не за что, – отозвался Аксель, выпуская Йенни из объятий. Он широко улыбнулся: – Обещаю, что в Каннах буду рукоплескать тебе громче всех.

* * *

Первые недели мая ворвались в Истад вереницей теплых солнечных дней. Деревья стояли в цвету, украшая улицы изумрудной зеленью листвы и свежестью распустившихся бутонов. В воздухе звенело предчувствие лета.

Йенни с Акселем теперь проводили больше времени вместе, чем когда-либо: помимо постоянного общения в школе, они часто созванивались вечерами по «Фейстайм» под каким-нибудь тривиальным предлогом, а потом банальная болтовня перерастала в оживленную многочасовую беседу. А днем, в свободное от уроков время, кто-нибудь из них обязательно решал, что они не успевают по проекту и предлагал встретиться в кофейне в центре города или в библиотеке. Конечно, и тогда общение в итоге сводилось к бурному обсуждению чего угодно, но никак не маркетинговой стратегии для продвижения новой продукции Coop’a.

В один из таких майских дней Аксель сразу после обеда отправился к Йенни домой. Он шел, отстраненно разглядывая вывески кафе и магазинов, пестреющие клумбы, по-летнему разодетых людей.

Когда пронзительная трель дверного звонка оборвалась, Аксель сделал крохотный шаг назад, спрятал в карманах руки. Дверь открылась сразу же. На пороге стояла Йенни. Она, казалось, только проснулась. Ее лицо припухло, угольные вихри волос торчали в разные стороны.

– Привет. Я не помешал?

– Привет! – Йенни подалась вперед и обвила шею Акселя руками. Он провел теплыми ладонями по ее белоснежным, покрытым гусиной кожей плечам, крепко обнимая в ответ. – Я тут неожиданно заснула. Думала, вздремну минут на тридцать, а проспала полтора часа.

Йенни отстранилась и стыдливо оттянула подол выцветшей, некогда небесно-голубой майки, которая едва прикрывала короткие пижамные шорты Hello Kitty.

– Да и я прийти должен был чуть попозже, – сказал Аксель, отведя смущенный взгляд от лица Йенни. – Просто у меня новое расписание на работе, я сегодня смог пораньше освободиться.

– Так это ж здо́рово! Проходи.

Йенни отошла в сторону, пропуская гостя в дом. Аксель встал посреди прихожей, бегло оглядел знакомую комнату – светлые стены, обклеенные тканевыми обоями, воздушные кремовые шторы, ниспадающие с декоративных карнизов. С белоснежного потолка свисала люстра с плафонами из хрусталя. Львиную долю пространства прихожей занимал громоздкий дубовый шкаф для верхней одежды. А арку, ведущую в коридор, с обеих сторон украшали пилястры цвета слоновой кости.

– Прежде чем мы начнем свое приобщение к «увлекательнейшему» миру маркетинга, скажи, ты голоден? Конечно, на кулинарный шедевр от меня не рассчитывай. – Она улыбнулась, разводя руками. – Но я могу взять нам наверх «Орео», лакричные конфеты и немного фруктовых чипсов. Хочешь?

– Нет, все нормально. Я уже обедал.

Йенни пожала плечами:

– Как хочешь. Скажи, если проголодаешься.

Ребята прошли вверх по лестнице. Распахнув дверь в спальню, Йенни торжественно изрекла:

– Добро пожаловать в мою обитель. Чувствуй себя как дома.

Аксель кивнул, чуть замешкавшись у двери, прошел в комнату. В нос ударило дурманящее сочетание ароматов смородины, ванили и корицы, исходившее от горящих свечей. Также в комнате слабо пахло цветами. Аксель принялся молча осматриваться, так как интерьер претерпел много изменений за последние полгода, что он здесь не был.

Лавандовые стены едва проглядывали за репродукциями картин, постерами рок-групп и малоизвестных инди-исполнителей. Под потолком Йенни протянула гирлянды, к которым с помощью деревянных прищепок прикрепила бесчисленное множество фотографий. Практически все они были черно-белыми.

Единственное, огромный плакат с Куртом Кобейном, как и прежде, висел над изголовьем кровати, заваленной подушками и книгами в разноцветных переплетах. На белом туалетном столике Аксель заметил прозрачную вазу, в которой красовалось несколько веток бледно-голубой гортензии. Крупные лепестки с лиловыми прожилками дышали свежестью и трогательной красотой весны. Два таких же букета украшали письменный стол с прикроватной тумбой.

Особый интерес у Акселя вызывали развешанные по комнате фото, которых не было во время его последнего визита. Он сделал пару осторожных шагов и остановился у первого ряда с фотографиями. Чего только не было запечатлено на этих снимках: начиная от фотопортретов и случайных кадров с незнакомцами, заканчивая скверами, утопающими в цветах, узкими улочками и архитектурными сооружениями. Готические соборы выглядели особенно впечатляюще – они поражали зрителя своим мрачным величием.

– А почему ты не делаешь цветных снимков? – спросил Аксель, поближе разглядывая фото незнакомки, которая шагала босиком по лужам, неся в руках пару балеток и сумку-мешочек.

– Знаешь, один классный канадский фотограф как-то сказал, что когда ты фотографируешь людей на цветную пленку, ты фотографируешь их одежду. Но когда ты фотографируешь людей на черно-белую пленку, ты фотографируешь их души. Ну или что-то в этом роде. Звучит, конечно, малость пафосно, но я с ним все же согласна. Да и вообще, мне просто безумно нравится настроение, которое задают черно-белые фотографии. Даже когда на них нет людей.

Йенни улыбнулась и подошла к Акселю, встала с ним плечом к плечу.

– Фото, которое ты сейчас разглядываешь, я сделала позапрошлым летом. Когда мы с Луи были в Париже, одна датская блогерша написала мне и попросила, чтобы я пофотографировала ее. Я, конечно, согласилась, и на одну из фотосессий мы поехали в Динан, очень милый городок на реке Ранс. Только прогноз погоды ни она, ни я посмотреть не удосужились. И вот, только мы сделали несколько снимков, как начался дождь. Почти что ливень! Это, конечно, не помешало нам сделать кучу классных фотографий. Я бы сказала, что наоборот помогло.

– Но больше всего у тебя, как я вижу, фотографий Луи. Он чуть ли не на каждом третьем снимке, – заметил Аксель.

– Ага. Он очень фотогеничен, хоть и не признает этого. – Йенни бережно притронулась к снимку, на котором Луи смеялся над чем-то, прикрыв глаза. Она расплылась в улыбке. – Мы столько времени проводим вместе, и мне всегда хочется его фотографировать. Точнее, хотелось, когда мы проводили…

– Ты очень талантливая. Причем во всем, что делаешь. Я… реально восхищен.

Йенни смущенно рассмеялась, опустив взгляд на свои сцепленные в замок руки:

– Ты мне льстишь. Такие фотографии может сделать любой, кто умеет пользоваться фотоаппаратом. Ну и кто знает хоть что-то о композиции и об обработке фото.

– А вот и нет! Я бы точно так не смог, – возразил Аксель. Затем добавил чуть мягче: – Йенни, можно кое-что спросить?

Йенни кивнула, с крайне заинтересованным видом рассматривая мохнатый ковер под своими ступнями.

– Почему ты всегда отводишь взгляд во время разговора? Я говорю что-то не то? Потому что если я несу…

– Нет, ты чего! Ты здесь ни при чем! – воскликнула Йенни. – У меня проблемы с тем, чтобы смотреть кому-то в глаза. Не знаю, с чем это связано…

Аксель понимающе кивнул, приподнимая за подбородок ее лицо так, чтобы встретиться с ней взглядом. Йенни легко коснулась холодными пальцами его запястья, замерла – не смела больше ни дышать, ни шевелиться.

– С этим нужно что-то делать, – прошептал Аксель. – У тебя нет морального права прятать от людей такие глаза.

Йенни растерянно улыбнулась, уже было отвела взор в сторону, но Аксель все еще держал пальцами ее подбородок. Он глядел на Йенни задумчиво, и сердце в груди у него резко, больно вздрогнуло, а после как будто бы затаилось, замерло.

Его пугало то, что за последний месяц он слишком привык к этому чувству. Слишком привык к Йенни – к ее звонкому смеху, ее холодным оголенным рукам, улыбке. Слишком привык к мысли, что теперь был хоть один человек, рядом с которым он забывал о том, что у него не осталось дома. Лишь груда кирпичей, деревянные балки, стекла, куча мебели с утварью… И одна сломленная женщина. Полупрозрачные опилки матери.

– Так, ладно, нас ждет проект, – порывисто произнесла Йенни, отстраняясь от Акселя. Ее щеки ярко горели, и она плотно прижала к ним ладони.

Подавив вздох разочарования, Аксель лениво потянулся:

– Знаешь, я сегодня не в настроении париться с проектом.

– Ах вот оно что! И с какой целью ты тогда пришел?

Йенни опустилась на постель, подобрала под себя ноги. Напускная серьезность, с которой она смотрела на Акселя, вызвала у того лишь насмешливую улыбку.

Он присел рядом.

– Вообще-то я пришел к тебе с предложением, от которого ты не сможешь отказаться. Точнее, отказы попросту не принимаются.

– Вот это интрига!

– Короче, в среду в Сигтуне открывается музыкальный фестиваль, и мы с друзьями решили туда съездить на три дня – с пятницы по воскресенье. Но у одного чувака в последний момент появились дела, и он сказал, что не поедет. И теперь у нас есть один лишний билет… Так вот, ты не хочешь поехать вместо того парня? И я просто по-дружески напоминаю, что я в такой ситуации тебя вообще-то выручил.

– Во-первых, ты мог не плестись через полгорода, чтобы спросить это у меня. Можно было просто написать мне, знаешь?

Аксель усмехнулся:

– Андерссон, ты просто Капитан Очевидность. Я бы именно так и поступил, но практика показывает, что вживую я намного убедительнее.

– Ну да-да, разумеется. Я бы посмотрела, какая такая практика это показывает, – с издевкой произнесла Йенни, растягивая слова. – Так вот, во-вторых… конечно, я очень хочу поехать! Тебе даже не нужно было что-то еще добавлять. Я ведь ни на одном музыкальном фестивале не была.

– Серьезно?

– Ага. Ни. Разу. В. Жизни, – ответила Йенни, выдерживая длинные паузы между словами. – Только надо бы еще Луи спросить. Может, он тоже захочет? А знаешь, я прям сейчас же ему напишу! – оживленно проговорила она. Йенни стала с воодушевлением напевать под нос какую-то песню, проворно набирая сообщение.

Аксель хмыкнул и поднялся на ноги. Пока Йенни печатала текст, он расхаживал по комнате, с интересом вглядывался в картины.

– Все, написала. Он, наверное, тусит с друзьями Ребекки сейчас, поэтому остается только ждать, – развела руками Йенни. – Итак, чем займемся, раз к проекту душа сегодня не лежит?

– Расскажи мне про эту картину. – Аксель кивнул в сторону небольшого полотна, висевшего между «Клитией» Лейтона и «Спящим Купидоном» Караваджо.

Он не мог отвести взгляда от картины – такой глубокой, завораживающей скорбью она полнилась, таким непростительным предательством было бы отвернуться от запечатленного на холсте горя.

– Да, конечно. – Йенни встала с постели и подошла к Акселю. – Это «Смерть Гиацинта» Яна Коссирса, которая вообще-то является финальной версией «Смерти Гиацинта» Рубенса. Видишь этого жутко похожего на тебя златовласого парня в красном? Это Аполлон.

Аксель смущенно усмехнулся.

– Бог склонился в ужасе над своим возлюбленным – прекрасным спартанским принцем Гиацинтом. Видишь, он истекает кровью, он побледнел, замер в ожидании смерти. И Аполлон как бы ни старался, не может его спасти. И самое трагичное здесь даже не то, что Гиацинт погибает у Аполлона на руках, а то, что фактически Аполлон сам же его и убил.

– Но почему? – в недоумении воскликнул Аксель, слегка нахмурив брови.

– Как-то раз Аполлон с Гиацинтом решили заняться метанием дисков. Аполлон со всей божественной силой метнул диск, который потом очень нескоро вернулся, упал наземь. Гиацинт сразу же кинулся подобрать диск, но тот отскочил ему в голову. Принц скончался на месте. А Аполлон… он ничего не смог сделать, чтобы спасти Гиацинта. Он признает свою вину, причитает о том, что хотел бы умереть вместе с Гиацинтом или отдать жизнь за него. Но Аполлон не может этого сделать, он ведь бог, он бессмертен. И в этой ситуации его бессмертие – самое настоящее проклятие. Ну и чтобы сохранить вечную память о Гиацинте, Аполлон превратил кровь его в прекрасные душистые цветы, на лепестках которых начертаны стоны Аполлона. На картине даже видно, как кровь в лепестки превращается. – Йенни вздохнула и провела рукой по репродукции. – Очень люблю этот миф, хотя он и грустный. И картина прекрасная.

– Не представляю, как можно жить, зная, что собственными руками убил того, кого так сильно любишь, – прошептал Аксель, разглядывая фигуру сраженного горем Аполлона. – А Аполлон его, наверное, очень любил. Еще и так по-особенному сильно, наверное, как только боги умеют любить. Думаю, смертного человека разорвало бы на кусочки от боли и чувства вины. Я бы точно не смог с этим жить.

– Я тоже. Но иногда любимых убивают…

И в ту минуту, сама того не зная, она говорила уже не только о печальной истории любви между смертным юношей и сребролуким богом Солнца…

Kapitel 7

В пятницу, в половине двенадцатого, Йенни сидела на полу в прихожей в ожидании Акселя. Она крутила фенечки на запястье, звенела серебряными брелочками на браслете. Иногда отвлекалась на телефон – листала «снапы» однокурсников, просматривала прошлогодние фото с Луи. В душе у нее затаилась тоска.

На фестиваль Луи ехать отказался, так как выходные они с Ребеккой собирались провести в загородном доме семейства Бернар. Да и билет, по его словам, достать за день до открытия было нереально. Отказ Луи не удивил и не расстроил. Йенни ожидала, что у него уже имелись какие-то планы, связанные с Ребеккой. Тем не менее она наделась, что следующие выходные они с Луи наконец проведут вместе.

Когда Йенни услышала настойчивый стук в дверь, то сразу же поспешила открыть. На пороге стоял Аксель и бодро улыбался.

– Привет. Ты уже готова? – спросил он, обнявшись с Йенни.

– Да, уже давно. Ты, кстати, потрясающе выглядишь.

Он хмыкнул, пожимая плечами:

– Спасибо… Ты тоже. Это, – Аксель кивнул на рюкзак в руках у Йенни, – все, что ты берешь с собой?

– Ага, все. Можешь постоять тут минутку, я с мамой попрощаюсь?

Аксель кивнул, привалившись плечом к стене.

Йенни прошла в коридор и прислонилась к двери ладонями так, что только голова показалась в проеме. Затем сказала негромко:

– Мам, я поехала.

Исабель сидела за столом, писала что-то размашисто и нервно на белом листе бумаги. Черные очки в прямоугольной оправе сползли вниз, из тугого пучка на затылке выбилось несколько светлых прядей. Поставив точку, Исабель подняла глаза на Йенни и улыбнулась:

– Хорошо, только напиши мне, когда приедете туда, ладно? И когда будешь собираться домой, тоже.

– Да, конечно.

– И, пожалуйста, будь осторожна. Держи кошелек и карточку в защищенном месте. И не напивайся сильно, хорошо?

– Разумеется, – протянула Йенни. – Если ты забыла, я вообще-то не пью.

Исабель цокнула языком, закатив глаза:

– Я очень хочу в это верить. И держись поближе к друзьям, чтобы было к кому подойти, если вдруг кто-то начнет приставать.

– Да кому я нужна, – отмахнулась Йенни. – Ладно, мам, пока. Не скучайте тут.

Она уже оттолкнулась руками от двери, собираясь идти в сторону выхода, но вдруг что-то в ней переменилось, и Йенни в несколько шагов подбежала к маме, чтобы коротко поцеловать ее в щеку.

Исабель улыбнулась, нежно прижалась своей щекой к щеке Йенни:

– Иди уже. Не заставляй друзей ждать.

Йенни отстранилась от матери и выбежала в прихожую. На улицу она вышла вслед за Акселем. У самого входа их ожидал темно-синий «Мини Купер».

– Мы поедем в этой машине. – Аксель указал на автомобиль и ускорил немного шаг.

Йенни взволнованно вздохнула, открывая заднюю дверцу. Аксель обошел «Мини Купер» сзади и сел с другой стороны. В салоне кроме них было еще три человека, но Йенни знала одного лишь Оскара, который вежливо улыбнулся ей в зеркало заднего вида, когда машина тронулась.

– Привет, я Роми! Приятно познакомиться, – прощебетала незнакомка.

– Меня Йенни зовут. Мне тоже очень приятно познакомиться.

Йенни в первую очередь обратила внимание на глаза Роми – серые, точно октябрьское небо, большие, как будто бы чуть навыкате и безоговорочно добрые. Волосы цвета густого сигаретного дыма, обрезанные под каре, вкупе с бледной кожей делали ее похожей на персонажа из фэнтези-книжки или компьютерной игры. Кольцо в губе Роми, инкрустированное крохотными драгоценными камнями, озорно поблескивало на солнце.

Затем Йенни познакомилась с парнем, который сидел за рулем автомобиля. Его звали Йорген, и он был самым страшим из всей компании. Йенни не смогла разглядеть лица нового знакомого. Единственное, что она заметила, – аляповатое полотно из татуировок, спускающихся от шеи к запястьям.

Спустя десять минут машина остановилась, и дверь со стороны Акселя распахнула Аура.

– Hola, ребята! – поздоровалась она, усаживаясь Акселю на колени. – Нас ждет лучший уикенд за этот месяц!

– А это нормально, что мы вшестером влезли в пятиместную машину? Нас не оштрафуют? – спросила Роми, когда автомобиль плавно сдвинулся с места. Легкий испуг читался на ее добром круглом лице.

– Если заметят, то оштрафуют, – бесцветно ответил Оскар.

– Лучше бы на поезде поехали.

– Роми, расслабься! Carpe diem[23]23
  «Лови момент» (лат.).


[Закрыть], детка! – воскликнула Аура, похлопав подругу по коленке. – Правда, Йенни?

Йенни неуверенно кивнула, пожимая плечами, на что Домингес лишь закатила глаза.

Первые полчаса пути проходило коллективное обсуждение выходных: кто-то делился своими весьма своеобразными ожиданиями от фестиваля, кто-то негодовал по поводу того, что им предстоит провести в дороге около семи часов, кто-то вслух подсчитывал, достаточное ли количество алкоголя они с собой взяли. А когда беседа себя изжила, то ребята разделились на группы по интересам. Йорген, Роми и Оскар пылко обсуждали мотоциклы и электронную музыку. Их голоса заглушали даже Оли Сайкса, чей душераздирающий крик раздавался из динамиков машины.

Аура говорила с Акселем. Она шутила, но шутки эти не понимал никто, кроме них двоих; шептала что-то ему на ухо, при этом активно жестикулируя, накручивала на пальцы его волосы или заплетала их в маленькие косички. Аксель смеялся невпопад, все время стараясь незаметно скосить взгляд в сторону Йенни. Иногда друзья переходили на родной язык Ауры, и тогда казалось, что говорить она начинала в два раза быстрее. Аксель таким образом практиковал свой и без того блестящий испанский.

В этой компании Йенни ощущала себя ребенком, которого усадили за один стол со взрослыми во время Рождественского ужина. Ее накрыло чувство одиночества, причем самого унылого и гнетущего – одиночества среди людей. Более того, среди людей, которые нравились, с кем хотелось говорить. Но она лишь молча слушала их голоса, глядела внимательно и нежно на веселые лица и не понимала, отчего ей было так грустно. Если Аксель и пытался вовлечь ее в разговор, то участие Йенни в беседе заканчивалось после четырех-пяти фраз. Поэтому она снова возвращалась к тому, чтобы наблюдать за происходящим со стороны. Йенни застенчиво и восхищенно глядела на Ауру, думая, сможет ли она когда-то так же свободно и раскрепощенно вести себя рядом с Акселем, сможет ли так же заплетать ему волосы, объясняя буднично «хочу, чтоб было, как у Брэда Питта в „Трое“», сможет ли когда-то не испытывать того необъяснимого мучительного трепета, что поднимался в ней каждый раз, когда они с Акселем виделись.

Спустя полтора часа бессмысленной болтовни друзья умолкли. Лишь Оскар с Йоргеном о чем-то шептались, снимая трансляции в «Инстаграм». Аура устало прикрыла глаза, уложив голову на плечо Акселя. Он осторожно гладил подругу по спине.

Затем Аксель устремил взгляд на Йенни. Та сидела уже в наушниках, задумчиво смотрела на живописные пейзажи девственной шведской природы, что проносились мимо. В это время месяца расцветал рапс. Безбрежные золотистые океаны рапсовых полей простирались на сотни километров, и лишь изредка можно было увидеть островки красных деревянных домиков, вкрапления малахитовой травы.

Почувствовав на себе взгляд Акселя, Йенни обернулась. Ее пальцы потянулись к шее, несильно дернули белый провод, и один наушник легонько выпал.

– Все в порядке? – прошептал Аксель. – Ты как будто бы какая-то грустная сегодня.

– Да, все в полном порядке. – Йении улыбнулась, и чуть помедлив, добавила: – Обворожительные, кстати, получились косички. Можно было и не распускать.

* * *

Дурманящий мир бравурной музыки, изобилующий литрами алкоголя и всеми видами запрещенных веществ, предстал перед друзьями в своем ослепительном великолепии, когда стрелка часов подползала к отметке восьми часов вечера. Из-за оглушающих битов сердце стучало учащенно и земля под ногами дрожала, словно загнанный в угол зверь.

Первым делом ребята прошли контроль, получили там заветные браслеты ядовито-желтого цвета с напечатанным на них названием фестиваля. Затем установили палатки, едва найдя свободный лоскуток земли в брезентовым море палаточного лагеря, поражающем воображение разнообразием красок. Спустя час они уже направлялась к площадкам, где ни на минуту не затихала музыка, – не успевала одна группа уйти, начинала выступать другая.

Подобраться поближе к сцене не получилось. Толпа, словно река, вышедшая из берегов, заполняла собой каждый метр, облепив все пространство вплоть до подхода к другой площадке. Люди танцевали, перекрикивались. Кто-то потягивал алкогольные напитки из трубочки, кто-то крепко и долго курил. Поначалу Йенни стало дурно от стойкого терпко-сладкого запаха марихуаны, что больно раздирал легкие. Вскоре вокруг нее уже образовалось седое непроглядное облако тошнотворного удушливого дыма.

Йенни держалась рядом с Акселем, не отходила от него дальше чем на несколько шагов. Когда они всей компанией наконец определились с местом, откуда им удобнее было наблюдать за представлением, Аксель наклонился к уху Йенни и сказал громко, стараясь перекричать толпу:

– Сейчас будут выступать The brain fever. Они очень крутые!

От его теплого дыхания на своей коже Йенни вздрогнула, улыбнулась едва заметно. Поднявшись на носочки, чтобы Акселю было лучше слышно, она крикнула:

– Кто это вообще такие? Откуда они?

Вопрос растворился в буйстве звуков неподражаемого вокала, гитары и сочного ламенто виолончели. Йенни одобрительно закивала головой, краем глаза заметив, как Аксель довольно ухмыляется.

Толпа оживилась: то там, то здесь слышны были смех и радостные вопли фанатов, в воздух взлетели тысячи рук. Йенни охватило пронзительное восторженное чувство родства с каждым незнакомцем, что стоял под тем вечерним небом, впитывая в себя музыку, льющуюся со всех сторон. Такие же подростки пели, обнимались, чисто и искренне смеялись, раскачиваясь из стороны в сторону, словно юные деревца, объятые порывами ветра. Она оглядывалась на веселых беззаботных людей, из которых состояла многотысячная толпа, и у нее захватывало дыхание от осознания того, что она часть чего-то большого и значимого. Что никто из них не одинок.

Конечно, Йенни понимала: это красивая иллюзия, притягательный мираж, который хочется считать правдой. Впрочем, как и все то, что делает нас счастливыми. Но она не могла, не хотела думать об этом под тем влажным гуашевым небом, под ласковым сияющим взором показавшейся в вышине Венеры. Мысли об одиночестве казались Йенни абстрактными и маловажными в тот момент – словно она совсем забыла, что вообще это слово значит. Атмосфера праздника, пробирающая до дрожи энергетика, ощущение единения и всепоглощающей любви просачивались в самое сердце, а затем согревающим потоком растекались по телу. Зачарованная улыбка не сходила с лица Йенни.

Переведя взгляд на огромный экран, куда транслировалось все происходившее на сцене, она с любопытством рассматривала солиста, который пел, закрыв глаза и крепко сжав микрофон в руке. Его длинные медно-рыжие волосы были заплетены в дреды, по коже рассыпались сотни веснушек. Полное лицо и крепкая шея сверкали бисеринками пота. Стоя на залитой светом прожекторов сцене, он казался счастливейшим из людей.

Если выступление этой группы друзья Акселя еще дослушали до конца, полностью сосредоточенные на музыке, то дальше началась банальная попойка. Они бродили от одной сцены к другой, не стремясь ни влиться в толпу, ни подобраться близко к музыкантам. Друзья становились в самом хвосте, распивали алкоголь как привезенный с собой, так и тот, что Йорген с Роми приобрели на фестивале.

Йенни наблюдала за происходящим, обеспокоенно считая, сколько пустых банок пива осталось, сколько косяков ребята выкурят на четверых. Также, пока на камере не закончилась зарядка, она фотографировала все происходящее и с улыбкой затем пересматривала получившиеся фото, спрятавшись подальше от толпы. Аксель в веселье почти не участвовал – вдруг притих, погрустнел. Он отходил куда-то, возвращался спустя полчаса и, усевшись на влажную землю неподалеку от Йенни, наблюдал за тем, как друзья уже плескались в волнах «химической» эйфории, как стремительно неслись навстречу беззаботному веселью.

Вскоре шумная попса сменилась на трогательное, мелодичное сплетение звуков, и парочки в толпе затанцевали, аккуратно покачиваясь в такт композиции. Аура резвым и легким движением подняла Акселя с земли, не спрашивая согласия, обвила его шею руками, улыбаясь. Он неуверенно, как будто бы в легкой растерянности, приобнял ее за талию. В нескольких шагах от Акселя с Аурой танцевали Роми и Йорген. Роми безвольно повисла на друге, точно тряпичная кукла. Она втолковывала ему что-то горячим шепотом и непрестанно хихикала. Йорген качал головой.

Йенни с добродушной усмешкой глядела на танцующих. Руки ее покоились на камере, пальцы белели на фоне черного пластика.

– Кажется, без пары тут остались только ты да я, – раздался у нее над ухом чей-то голос.

От неожиданности Йенни вздрогнула, но, скосив взгляд в сторону, обнаружила Оскара. Он сидел по левую сторону от нее и дружелюбно улыбался. На его лице, что красотой не уступало ни одному из бюстов Антиноя[24]24
  Антиной – греческий юноша, родом из Клавдиополя, провинции Вифиния, фаворит и постоянный спутник римского императора Адриана, обожествленный после смерти. В Египте Антиноя отождествляли с Осирисом, который также погиб в Ниле, а затем воскрес, даровав земле новую жизнь и плодородие. Славится невероятной красотой.


[Закрыть], танцевали синие, сиреневые и желтые огни. В глазах цвета незабудок плясали искорки пьяного веселья.

– Да уж. Тебе ли жаловаться на отсутствие пары? – ответила Йенни, даже не глядя в сторону Оскара.

Он хмыкнул:

– Не хочешь… тоже потанцевать?

– Если честно, не очень. Извини, пожалуйста.