Текст книги "Первый шаг за горизонт"

Автор книги: Сабина Янина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– Да. До окончания школы мы жили все вместе с нашими родителями – Творцами. Ты знаешь о них?

– Бабушка умерла, когда я ещё не родился, а дедушку знаю! Мы с ним часто в шахматы в вирте играем. – Ан вдруг запнулся. Втянул голову в плечи и нахохлился.

Тётя внимательно взглянула на него и, улыбаясь, погладила по плечу.

– Ты не сердись на дедушку, что он не приехал и не забрал тебя к себе. Это не значит, что он не любит тебя! Совсем нет! Он тебя очень любит, но он не может тебя взять к себе жить. Детям до определяющего испытания можно жить только с родителями или в элизии у родных, а если родных нет, то в элизии в приёмной семье. Вот окончишь школу, пройдёшь испытание, станешь Творцом и поедешь учиться в Наукоград. И тогда, если захочешь, сможешь жить у дедушки или приезжать к нему в гости. Он будет очень счастлив.

– Правда?

– Правда.

– Но вот вы же не стали Творцом.

– Ну, это у кого какая судьба! У каждого свои способности. Даже в одной семье. После выпускного испытания Юлия стала Творцом и уехала учиться в Наукоград, а я стала Созидателем и уехала в элизий. С тех пор там и живу. Кстати! Ты любишь вкусные булочки?

– Ага! С изюмом и ещё с заварным кремом!

– Смотри, что я тебе привезла, – тётя достала из сумки вместительный контейнер, сняла с него крышку и от аромата свежей выпечки у Ана чуть закружилась голова, он сглотнул. Внутри прижимались друг к другу сдобными румяными боками булочки, кексы, большие и маленькие, с изюмом и маком, обсыпанные сахарной пудрой и политые шоколадом.

– Ух, ты! – задохнулся от такого богатства Ан.

– Попробуй! Надеюсь, тебе понравится. Это я испекла на нашем хлебопекарном комбинате. Специально для тебя. А Сандра все упаковала.

– Сандра?

– Да, дочка моя. Тебе она двоюродной сестрой приходится. Она немного постарше тебя будет. Ей двенадцать лет. А вот тут, – она быстро открутила крышку термоса, – тут Семён Игнатьевич тебе прислал. Сок из яблок и черноплодной рябины. Семён Игнатьевич – муж мой. А яблочки и рябина из нашего сада. Он любитель возиться в саду.

– Спасибо! Спасибо вам всем!

– Ну, вот и хорошо. Вот и ладно. Потихоньку соберёмся и поедем домой. Поедем?

– Поедем!

Глава «Мятежный учёный»

Везделёт медленно развернулся и нырнул вниз к верхушкам деревьев. Вместе с ним, сжимаясь, упало и его сердце. Сознание путалось, и ему вдруг почудилось, что он в тесном лифте, который стремительно несётся вниз, в бездну.

«Странно, никогда не замечал, что так ощущается движение лифта, должно быть старая конструкция» – думает он. Наконец, лифт останавливается, его двери открываются в длинный коридор. Он выходит и идёт по узкой полосе ядовито-зелёной ковровой дорожки, прислушиваясь к отдалённому гулу, доносившемуся из-за дверей, расположенных по обе стороны. Внезапно пол начинает крениться.

Сознание прояснилось, и он ухватился за бортики походных носилок. «Я в везделёте, это просто бред, мучительные воспоминания», – успевает подумать он перед тем, как вновь погрузиться во тьму сознания, в котором навсегда отпечатался тот день …

Противоположный край дорожки поднимается, он теряет равновесие и кубарем катится по коридору. Его пальцы судорожно пытаются ухватиться за ковёр, но не могут подцепить его и он катится дальше, долго, бесконечно долго. Он уже плохо понимает, где верх, где низ. Потолок меняется местами с полом, потом ещё и ещё. До тех пор, пока он не ударяется спиной о какую-то дверь.

Он поднимает голову. На двери табличка, на которой крупными буквами написано: «Куратор – Хранитель внутренних дел и элизиума». Тут он вспоминает, что сегодня получил письмо, в котором его приглашали на встречу с Куратором. Вместе с памятью всё встаёт на свои места. Он поднялся, и, нерешительно потоптавшись у входа, постучал. Прислушался. Тишина. Поколебавшись и машинально вытерев потные ладони о брюки, открыл дверь.

Большой светлый кабинет обставлен скромно: ничего лишнего, только то, что необходимо для работы. За массивным столом на фоне огромного бирюзового неба, которое смотрело в панорамное окно, сидел лысый человек и что-то писал. Он с удивлением увидел, что человек писал на бумаге и, похоже, ручкой. Такого он не видел давно, да и сам не помнил уже, когда держал ручку, если только в начальной школе. Пока он приходил в себя, человек поднял голову, посмотрел на него, улыбнулся. Поднялся из-за стола и, радостно протягивая руки, пошёл к нему навстречу.

– Здравствуйте, уважаемый Глеб, – подойдя, он обнял его за плечи и похлопал по спине: – Очень, очень рад, наконец, познакомиться с вами! С таким великим учёным! Мы получили ваше сообщение об открытии, и мне предоставлена честь, лично встретиться с вами, чтобы выразить наше уважение и восхищение вашим талантом!

Глеб смутился, лицо его зарделось от удовольствия. Скромно потупившись, он сказал:

– Благодарю Вас. Право не стоило, работа ещё далеко не закончена, мы только в начале эксперимента.

– Не скромничайте! То, что вы открыли, перевернёт всю жизнь на Земле! Это верно, что открытая вами фито–энергия способна заменить все виды энергий?

– Да, но нужно довольно продолжительное время для проведения подготовительных работ: адаптации растений и увеличения их количества там, где это необходимо.

– Это грандиозно! Присядьте, пожалуйста, вот сюда.

Он провёл мужчину к трансидам, стоявшим рядом с небольшим столиком в противоположном от окна углу кабинета. Придвинул фрукты:

– Угощайтесь.

Глеб взял румяное яблоко, повертел его в руках.

– Спасибо.

– Скажите, пожалуйста, сколько по вашим расчётам, понадобится времени, чтобы адаптировать флору Земли к вашему открытию? Сколь затратным это может быть? И какой процент используемой энергии она может заменить уже сегодня? Возможно ли это в крупных городах, где, как вы знаете, растительность встречается не повсеместно, а только в парках? Надеюсь, проект не предполагает сносить часть домов, чтобы высаживать фито–деревья? – засмеялся он.

– Нет, что вы! Отнюдь. Но по порядку. По моим расчётам до окончания исследования необходим ещё год. Экспериментальная часть по получению фито–энергии закончена, и я перешёл к исследованию её влияния на человека и окружающую среду. Сложно сказать, сколько потребуется времени для адаптации растительности к выработке фито–энергии, – он положил на стол яблоко и в задумчивости потёр ладони. – В принципе, при отработанной технологии, домохозяйство сможет перейти на автономное потреблении энергии в течение суток. И, конечно же, никаких сносов домов! Вырабатывать фито–энергию могут не только крупные растения, но и вьющиеся, даже совсем маленькие горшечные. Их можно высадить на крыши и пустить по стенам. А в самом ближайшем будущем возможно создание домов из материала, который будет пригоден для прорастания в них растений. Живые дома – экологически чистые, самосохраняющиеся и самовозобновляющиеся конструкции, которые не требуют ни ремонта, ни реставрации и которые обеспечат жилище необходимой энергией, как воздух кислородом. Они очень прочные и красивые, с возможными трансформациями по желанию владельцев. Я уже кое – что набросал. Вы только представьте! – Глаза учёного горели, словно сами излучали энергию, – любой человек, семья, предприятие смогут использовать бесплатную энергию живых растений совершенно без вреда для них. И все что для этого нужно – иногда поливать растения! И знаете, что? – Глеб помолчал, колеблясь, но видя доброжелательные глаза собеседника, решился, – знаете, у меня есть кое – какие наработки того, что человек сам способен вырабатывать необходимую ему энергию. Но пока это, конечно, дело далёкого будущего, придётся много поработать. Вы представляете, какие новые горизонты откроются перед человечеством! – учёный возбуждённо смотрел на Куратора.

– Представляем, – Куратор барабанил пальцами по столу, – удивительное открытие.

– Вы правы.

Некоторое время они молчали. Наконец, Куратор тихо, как будто обращаясь к самому себе, произнёс:

– Да. А как же быть с предприятиями, которые сегодня производят энергию и топливо? Будем закрывать за ненадобностью электро – и атомные станции? Три корпорации энергетиков совокупно сейчас насчитывают где–то пять миллионов работающих. Их куда? Увольнять?

Учёный растеряно смотрел на Куратора:

– Но, всегда можно найти работу.

– Да?

– Ну, например, необходимо будет налаживать производство фито–энергии. Подключать каждый дом, каждое производство. Адаптировать растения.

– Вы же говорили, что в течение суток можно приспособить домохозяйство к новому виду энергии. Ну, хорошо. Возможно, понадобится консультирование, производство каких–либо необходимых адаптационных ингредиентов. И сколько может занять это времени? Погода? Год? Пять лет? А потом, что все эти люди будут делать? Ведь после трансформации растений в фито–растения, оно будет функционировать самостоятельно много лет, всю свою жизнь?

– Да. Это так.

– Поэтому достаточно будет одного – двух предприятий, которые будут оснащать фито–энергией новые объекты и поддерживать уже адаптированные в стабильном состоянии. Значит надо подумать, куда трудоустроить пять миллионов человек, – Куратор устало потёр ладонью лоб.

– Да, но вся история науки показывает, что вначале неизбежны затраты на внедрение нового, демонтаж старого. Без этого невозможен прогресс на Земле. Потом всё окупится. Фито–энергия раз и навсегда решит проблему поиска энергетических ресурсов. Недра Земли не безграничны. Кроме того, это будет самый дешёвый из всех, когда-либо существовавших и существующих видов энергии! Вы только представьте, что всё работает на бесплатной природной энергии. Дома, транспорт, предприятия – всё! Затраты существенно сократятся. Людям нужно меньше времени тратить на работу, чтобы полностью обеспечить себя и близких, а это приведёт к существенному сокращению рабочего времени, к всеобщей занятости. Каждому, чтобы обеспечить свою жизнь понадобится работать не по восемь часов, а по три – четыре часа в день. Оставшуюся половину рабочего времени будут работать новые, кстати, и в том числе высвобождаемые работники, и роботы. Какие перспективы для творчества, саморазвития, путешествий.

– Идеализм.

– Что?

– То, что вы говорите – чистой воды идеализм. Вы знаете, как живут Созидатели в элизиях?

– Нет. Откуда? У меня нет контактов с кем–либо из них, и потом моя работа занимает всё моё время.

– Вот именно! Ваша работа… Вы талантливый учёный и всецело поглощены работой, на неё вас воодушевляет ваша мечта сделать мир лучше, а людей счастливее, и мы отлично вас понимаем! – Куратор встал и начал ходить по кабинету.

– Мы, Хранители, тоже мечтаем об этом, и не просто мечтаем, мы делаем! Мы храним мир и порядок, отвечаем за стабильность и устойчивость человеческого общества, – он подошёл почти вплотную к Глебу и пристально посмотрел ему в глаза. – Но есть и трудности, которые невозможно преодолеть. Даже не сталкиваясь лично с Созидателями, вы должно быть в курсе из новостей о тех трагедиях, которые периодически происходят среди тех, кто не работает, а живёт на субсидии: пьянство, наркотики, самоубийства, – он выжидающе смотрел на растерявшегося учёного, потом встал и прошёлся по кабинету. – Психологи объясняют это потерей чувства своей значимости, которого человек лишается вместе с работой. А почему они не работают? Кто–то отказывается работать вообще принципиально, им достаточно субсидии и трудиться они не намерены; кто–то не нашёл себя; кто–то так зарекомендовал себя на прежних работах, что его отказываются принимать куда–либо ещё. И что же? У людей достаточно свободного времени, они имеют средства для жизни, почему же они не занимаются, как вы говорите, творчеством, саморазвитием?

– Но это немного другое, – попытался возразить Глеб, – люди чувствуют себя лишними, ненужными.

– А миллионы уволенных из энергетических корпораций не почувствуют себя лишними?

– Да, я понимаю, что нужна будет серьёзная реорганизационная работа.

– Да не в этом дело! – Куратор – Хранитель остановился, и устало потёр переносицу. – Не только в этом.

Он подошёл к учёному:

– Уважаемый Глеб, вы сами видите всю серьёзность ситуации, которую создаёт ваше открытие. Мы, Хранители, понимаем, что вы гениальный учёный и создаём для вас все необходимые условия, но и вы поймите нас! Для нас самое главное – это сохранить порядок, стабильность в обществе. Мы думаем, что человечество сегодня не готово принять ваше открытие. Мы считаем, что внедрение его может привести к разрушению существующего миропорядка, а это недопустимо! Мы столько приложили сил, чтобы, наконец, стать единым планетарным сообществом. Мы победили войны, болезни, голод, нищету и с гордостью можем констатировать, что, наконец, человечество создало идеальный миропорядок, – Куратор помолчал, потом прошёл за стол и сел.

– Нам очень жаль! Искренне! Но вам необходимо временно прекратить разработки фито–энергии, сдать все исследовательские материалы и носители информации, и дать подписку, что никогда не при каких обстоятельствах вы не раскроете тайну открытия никому. Вы понимаете вашу ответственность?

Учёный вскочил:

– Это невозможно! Как прекратить исследования? Это – будущее Земли. Без него человечество погибнет, в конце концов!

– Успокойтесь. Всему своё время. Мы обещаем вам, что проанализируем ситуацию и, когда наступит время, внедрим ваше открытие в жизнь. Оно не пропадёт! Ваше имя, как автора открытия, будет известно всем! Но не теперь. Сейчас мы просим вас передать всё связанное с открытием, комиссии, которая прибудет к вам в лабораторию через два дня.

Они смотрели друг на друга. Всклокоченный бледный учёный и спокойный в своём праве и силе, глядевший на него чуть исподлобья Куратор.

– Ваша работа очень важна. Мы хотели бы вас просить не покидать лабораторию до получения вами задания на новые разработки.

– Но у Творцов есть свобода творчества!

– Естественно! Свободу творчества у вас никто не отнимает, но она не должна разрушать существующий миропорядок и не должна противоречить целям, которые стоят перед нашим обществом! Надеюсь, вы понимаете нас?

– Понимаю.

– Вот и хорошо.

Лицо Куратора вдруг странно перекосилось, зарябило. Сердце Глеба гулко забилось, болью отдаваясь в груди. Голову сдавил жёсткий пылающий обруч. Пол качнулся под ногами. Голова закружилась, он зажмурился, не удержался и упал. Пытаясь удержаться, машинально схватился за что–то металлическое холодное, почувствовал, как тело куда–то плывёт, покачиваясь. Открыл глаза и увидел, что носилки, на которых он лежал, вытаскивали из везделёта.

«Везделёт… Откуда везделёт? Куда меня несут? Кто эти люди? Да, меня же арестовали! Я ранен. Нет. Это бред. Я болен. Это просто бред».

Бред мешался с явью, и он потерял сознание.

***

Сначала вернулась боль. Она ворочалась в груди, то затихая, свернувшись тугим колким комком, то, просыпаясь от неловкого движения, и, вечно голодная, набрасывалась на его тело, сося и въедаясь во внутренности, от чего на лбу Глеба проступал холодный пот, и с запёкшихся губ срывался стон. Сознание возвращалось постепенно. Он почувствовал, что лежит на чем-то жёстком. Прислушался, не открывая глаз, но ничего кроме тишины не услышал.

Открыл глаза. Маленькая комната из-за стен, выложенных серой керамической плиткой, казалась тёмной. Высоко вверху, полтора человеческих роста, почти во всю ширину стены проходила щель-окно, через которую струился свет. Солнечные лучи яркой жёлтой полосой освещали противоположную от окна стену, у которой изголовьем стояла его кровать.

Глеб лежал и смотрел, как пылинки играли в солнечном свете. Вездесущие они проникли и сюда, хотя не захотели спуститься вниз к нему, отчего полумрак комнаты казался гуще.

Холодно. Он осмотрелся. Почти пустая комната: кровать, у противоположной стены, под окном-щелью – маленький пристенный стол, рядом стул. В углу слева от двери кабинка, где сквозь полупрозрачную перегородку просматривался душ, раковина и унитаз. Он перевёл взгляд на дверь. Чёрная, монолитно-гладкая, как кусок камня, только в центре неё, таращилось бельмо глазка.

Вместе с сознанием вернулась и память. «Арестован. Глупо было даже пробовать бежать. Меня сразу убьют или нет? Если бы хотели убить, уже бы убили, зачем меня куда-то тащить. Аннигилировали бы и всё… Материалы! Им нужны мои материалы, чтобы уничтожить», – страх сковал его, даже боль затихла, спряталась. Холодный пот выступил на лбу. «Что же делать? – он с трудом сел. – Эти выпытают всё, а потом сотрут память или убьют».

Послышался шорох.

Он увидел, как дверь вздрогнула и медленно заскользила вправо, прячась в противоположную стену и открывая проход. На пороге показался молодой человек.

Глеб удивлённо посмотрел на него. Вошедший выглядел нелепым: долговязый, непропорционально сложенный, с большой коротко остриженной головой, узкими плечами и узкими бёдрами, непомерно длинными ногами и короткими руками. Бледное продолговатое лицо его с маленькими тёмными глазками, длинным, печально согнутым вниз кончиком носа над неожиданно пухлым большим ртом, придавали ему вид печального обиженного ребёнка – переростка.

Перед собой он катил небольшую тележку, накрытую белой тканью.

– Здравствуйте. Я ваш личный охранник-к. Меня зовут Рик–к–ки Тив. К–как–к вы себя чувствуете? – спросил он, чуть заикаясь.

Глеб молчал.

– Почему вы молчите? Док–ктор вас осмотрел, пок–ка вы были в беспамятстве, сделал всё, что необходимо, и ск–коро вы пойдёте на поправк–ку. Не волнуйтесь.

– Где я? За что меня арестовали и чуть не убили?

– В своё время вы получите ответы на все вопросы. Не беспок–койтесь, вас ник–кто не собирается убивать.

Рикки Тив остановился около столика, откинул белую ткань с тележки. На ней обнаружились две металлические кастрюльки: одна побольше, другая поменьше. На сложенных салфетках лежали столовые приборы.

– Я привёз обед. Идите, к-к столу, – Рикки снял крышку с большой кастрюли и налил что–то в металлическую миску. Комнату наполнил аромат еды. Слюна непроизвольно наполнила рот Глеба. Он сглотнул, но не тронулся с места.

Рикки Тив, закончив наполнять миски, поставил их на столик и обернулся: – Идите же, идите! Вам нужно хорошо к—кушать, чтобы выздороветь. Вам понадобятся силы.

«Мне понадобятся силы, – эхом отозвалось в голове Глеба. – Да, глупо морить себя голодом. Желающих убить меня и так предостаточно». Он встал и пошёл к столу.

– Ну, вот и хорошо. К—кушайте. Отдыхайте. Я потом приду, заберу посуду.

– Спасибо.

Рикки Тив кивнул и вышел. Дверь за ним с шорохом плавно закрылась.

***

Алина, хохоча, взлетает к небу и вновь стремительно летит вниз к нему в руки. Глеб ловит её, на мгновенье прижимает дочь к груди и снова подбрасывает вверх.

– Ещё, ещё, – кричит она, заливаясь от смеха.

– Хватит уже. Уронишь! Идите сюда! – зовёт жена, – Алина, смотри, какой я тебе веночек сплела.

Глеб ставит дочь на ножки:

– Побежали к маме веночек смотреть?

– Да! – соглашается дочь, разворачивается и, быстро – быстро перебирая чуть косолапыми ножками, несётся вперёд.

– Постой, Алина, дай ручку, упадёшь!

– Нэть! – Алина в белом платье с красными маками и босиком бежит по мягкой тропинке среди высокого разнотравья, утопая в зелени и луговых цветах. Глеб, смеясь, быстро идёт за ней, стараясь поймать, подхватить на руки. Тропинка сворачивает и вот он уже не видит дочь, только слышит её звонкий смех. Глеб бросается бежать:

– Алина, стой, подожди меня!

– Нэть! – доносится до него смех дочери и резко обрывается.

Гулко стукнуло сердце. Потемнело. Ветер всколыхнул траву и спокойную безмятежность в его груди, которая сменилась тревогой. Глеб бежал, обливаясь потом. Тишина обручем сжала голову. Травы жёсткими верёвками путались в ногах, мешали бежать. Он упал. Вскочил. И снова бежал, и звал, звал дочь. Ни звука в ответ. Наконец, разодрав в клочья брюки, он выбежал на опушку, за которой начинался тёмный лес.

Прислонившись к берёзе, сидела жена, у неё на коленях их маленькая двухлетняя дочка Алина. Жена надела ей на голову веночек из полевых цветов. Оглянулась на Глеба, улыбнулась. Глеб перевёл дыхание и улыбнулся в ответ. Увидел, как улыбка вдруг застыла на её губах, глаза распахнулись в беззвучном крике, а лицо застыло мраморной маской.

Он взглянул на дочь. Её голубые глаза радостно смотрели на отца. Ручками она трогала веночек, надетый на головку. Венок вдруг съёжился, почернел, ощерился отвердевшими травами и помертвелыми цветами, как острыми неровными зубами, глаза дочери стали огромными и удивлёнными, а на лбу выступили алые капельки крови.

– Нет! – закричал Глеб и резко сел на постели.

Сердце гулко стучало в ушах, тело покрыл холодный пот. Дико озираясь, он осмотрелся и обессиленно упал на подушку, изо всех сил стиснул её, прижимая к лицу, чтобы заглушить рвущийся стон.

***

Несколько минут он лежал неподвижно. Потом перевернулся на спину, устремил пустой взгляд на длинную щель–окно, заткнутую темно–серой ватой тучи, беременной дождём. Холодно. Он сел и закутался в одеяло, пытаясь согреться, унять дрожь. Тепло не приходило, и он никак не мог справиться с ознобом. Тогда он встал и пошёл в душ. Горячая вода ударила упругими струями, пар наполнил душевую, оседая мелкими каплями на маленьком зеркале над раковиной, а его продолжало колотить. Глеб пытался овладеть собой, прогнать ведение, но не мог: огромные удивлённые глаза дочери смотрели в самую душу. Он погубил их, маленькую принцессу Алину и самого близкого родного человека – жену Лию. Он подставил лицо по воду, струи смешались со слезами. Постепенно вода приводила его в себя.

Он вышел из душа, насухо вытерся жёстким полотенцем, натянул одежду. Подошёл к стене, сверху из щели–окна чуть заметно сочился сырой воздух, поднял голову, пытаясь им надышаться.

Раздался тихий шорох, дверь открылась, и вошёл охранник Рикки Тив, катя тележку.

– Здравствуйте. Я привёз вам завтрак—к, – Рикки Тив подкатил тележку к столику и начал выкладывать на него тарелки.

– Здравствуйте. Я не хочу, есть, – отозвался Глеб.

– Вам нужно поесть. Вам нужны будут силы.

– Силы? Для чего?

– Ну, к–как? Док–ктор ск–казал, что вы хорошо восстанавливаетесь и что скоро можно с вами беседовать. Так–к что будьте готовы, что вас вызовут на допрос. Сегодня или завтра.

– Мне не зачем готовится, – и, помолчав, добавил, – мне нечего сказать.

Рикки Тив подошёл к нему, заглянул в глаза:

– Пок–кушайте, если вы будете упорствовать, такая возможность может и не возникнуть в ближайшее время.

– А что вы так печётесь о заключённом? Вам то, что за дело?

– Мне есть дело, и не тольк–ко мне, – чуть слышно ответил Рикки Тив, повернулся и вышел, уводя за собой тележку.

Учёный удивлённо смотрел ему вслед.

***

За ним пришли через два дня. Дверь с тихим шорохом открылась, и на пороге возникли они. Трое в светло–серой униформе. Одного роста, коротко стриженные серые волосы, похожие ничем не примечательные лица с невыразительными чертами и ничего не выражающими глазами.

«Безликие», – мелькнуло в голове Глеба.

Взгляд учёного метался с одной фигуры на другую, с одного лица на другое, и не мог ни за что зацепиться, так и скользил по этим серым безликим фигурам, бесшумно возникшим на пороге.

Двое остановились у входа по краям двери, третий сделал несколько шагов вперёд и остановился напротив постели учёного.

– Прошу вас следовать за мной, – произнёс он чётко, но негромко.

Глеб, как ни старался, не мог уловить ни какого проблеска чувства: ни злобы, ни презрения, ни равнодушия – ничего, чтобы хоть как–то определило их сущность, подготовило учёного к тому, что его ожидало. Неизвестность липким страхом вползло в сознание, заставило глуше стучать сердце, вытесняя все чувства, кроме чувства самосохранения.

Пленник поднялся. Сунул ноги в кожаные шлёпанцы, одёрнул полы рубашки и шагнул вперёд, стараясь идти, не шатаясь. Он не хотел обнаружить слабость, которая сменила боль от раны. Третий сделал шаг в сторону, пропуская его.

У двери Глеб чуть замешкался. Третий вскинул правую руку, указывая в коридор:

– Проходите.

Учёный вздохнул, будто набирая воздух для прыжка в бездну, и вышел.

Дверь с тихим шорохом закрылась.

Они шли по узкому длинному коридору: впереди третий, за ним учёный, а чуть позади него, справа и слева, двое других. Гулко звучали шаги в бесконечным проходе, потолок которого терялся где–то высоко, откуда лился ослепительно яркий свет. Справа и слева на равных расстояниях друг от друга в каменных стенах коридора были вырезаны массивные двери.

Завернув направо по коридору, они остановились у одной из таких дверей. Она отличалась от других только тем, что вместо бельма–глазка в центре неё было вырезано окошко.

Третий приблизил лицо к толстому прозрачному стеклу. Голубая полоса пробежала слева направо, сканируя его. Замок щёлкнул, дверь открылась. Третий прошёл вперёд и обернулся к Глебу:

– Заходите.

Глеб вошёл.

Он оказался в небольшой комнате. Ничего, кроме стола у противоположной стены и ряда стульев у этой, не было.

За столом сидела молодая женщина в такой же серой форме, что и у сопровождавших учёного охранников. Она подняла на него темно–синие глаза, и Глеб уловил в них интерес.

– Задержанный доставлен, прошу доложить, – сказал Третий.

– Одну минуту.

Женщина поднялась, подошла к незамеченной Глебом двери, расположенной в противоположном углу комнаты, выкрашенной в тот же серебристо–голубой цвет, что и стены, и исчезла за ней.

«Секретарь, должно быть. Странно, что пошла докладывать лично. Связи, что ли, нет. На робота не похожа», – подумал он, заметив, как женщина кокетливо повела бёдрами, заходя в открывшуюся дверь.

Она вернулась почти сразу же, и, придерживая дверь рукой, посмотрела на Глеба:

– Проходите, пожалуйста, вас ждут.

И другим властным голосом обратилась к безликим:

– А вы ожидайте тут. Можете сесть.

Все трое одновременно опустились на стулья. Сидели прямо, не касаясь спинок сидения и сложив на коленях руки.

«Как роботы», – подумал Глеб.

Проходя в дверь, которую придерживала женщина, он взглянул ей в лицо. Она чуть заметно, ободряюще ему улыбнулась. Или показалось?

***

В такой же серебристо–голубой комнате, но размером гораздо большей, за массивным столом сидел лысый человек. Глебу он показался знакомым. Человек поднял голову, и Глеб узнал его – это был человек, который уничтожил его жизнь, который преследовал его даже в бреду – Куратор-Хранитель внутренних дел и элизиума.

Куратор отложил дисплей, сложил руки, прикрыв правой ладонью сверху, и, чуть наклонившись над столом, исподлобья смотрел на Глеба. Прошло несколько минут тишины, которая, казалось, сгустила и накалила воздух вокруг так, что ещё несколько мгновений, и он не выдержит давящего напряжения и взорвётся, разнеся в пыль всё вокруг.

Глаза Куратора черными буравчиками сверлили мозг Глеба, стараясь проникнуть вглубь его сознания, подчинить своей воле. Учёный усилием воли заставил себя не отводить взгляд. Капельки пота выступили у него на лбу, но он, не отрываясь, смотрел в глаза Куратора, и проваливался в их бездну.

Наконец, Куратор откинулся на спинку трансида, перевёл дыхание:

– Что же, не могу сказать, что мы рады приветствовать вас здесь. Совсем не желали такого исхода вашего дела. Садитесь, – он кивнул на стул, стоящий напротив стола.

Глеб подошёл к стулу и сел.

– Как ваше самочувствие?

Глеб молчал.

– Впрочем, можете не отвечать. Мы в курсе вашего лечения, и знаем, что вы почти здоровы.

Подождав с минуту, Куратор продолжал, смягчив тон:

– Нам действительно очень жаль, что все произошло так, как произошло. А ведь сейчас вы могли бы отдыхать с семьёй дома после увлекательнейшей работы! Исследовать что–то новое, необходимое людям, что будоражило бы ваш ум, вашу научную фантазию. Сколько открытий было бы впереди!

Куратор встал и, опираясь на кулаки, навис над столом:

– И что вместо этого? Что вы натворили своим бунтарством? Кому от него стало лучше? Вам? Вашей жене или дочери? Человечеству? Ради чего все эти жертвы? – он почти захлебнулся криком. Внезапно успокоился. Провёл ладонью по лбу. Сел.

– Хорошо, – устало продолжал он, – вы наломали дров, но не пора бы уже остановиться? Предлагаем вам добровольно отдать материалы вашего исследования и дать письменное согласие на частичное стирание памяти. Это исключительно в ваших интересах.

В комнате повисла гнетущая тишина.

– Повторяю, добровольное согласие, – сделав ударение на слово «добровольное», он выжидающе смотрел на учёного.

Глеб молчал.

– Вы вообще понимаете, что мы можем просто сканировать ваш мозг и выявить все, что нам нужно? Вы же учёный, не мне вам это объяснять. При виртуальной стимуляции нужных участков мозга вы расскажите всё, что нам необходимо. Но это будет означать, что вы отказались от сотрудничества с Хранителями, с человечеством, что вы против существующего миропорядка, а, следовательно, представляете угрозу для него. Вы это понимаете? Вы понимаете, что тогда мы должны будем в целях безопасности уничтожить вашу личность, уже не скорректировать частично память, а уничтожить вашу индивидуальность. Вы это понимаете?

Глеб молчал.

– Хорошо, – Куратор нажал на кнопку, расположенную в правом углу стола: – Идите и подумайте. Даём вам два дня. Если вы не примете решения о сотрудничестве, ваша личность будет нивелирована.

– Проводите его, – эти слова были обращены к безликим, вошедшим на вызов.

***

Два дня до небытия. Много это или мало? «Не отчаивайся, всё устроится. Не может быть, чтобы не было выхода из создавшейся ситуации. У тебя целых два дня. И потом, все будет зависеть только от тебя. Одно твоё слово и незначительная коррекция памяти возродит тебя к жизни. Ты сможешь снова заниматься наукой, позабудешь боль, жену, дочку… Ничего уже вернуть нельзя, но можно забыть. Можно продолжить жить. Ты нужен. Твой разум, способности могут сделать многое для человечества. Ты сможешь жениться и родить ещё детей, которые без тебя никогда не увидят этот мир. Ты обязан жить и работать ради людей, не будь эгоистом», – скользкий червь сомнения делал свою работу, ввинчивался в самые тайные уголки души и точил, точил её.

«Иметь ещё детей»? – в памяти вспыхнули васильки глаз его Алины. Он прикрыл глаза и чётко увидел, как девочка ковыляла к нему, протягивала руки и что–то быстро–быстро лопотала на только ей и жене понятном языке. Он так не научился понимать её речь. Глеб на мгновенье зажмурился.

Долгие десять лет они ждали первенца, своё маленькое чудо – доченьку. Обследование показывало, что оба здоровы, но жена, почему-то не беременела. Дочь не хотела приходить в этот мир, будто предчувствовала свою близкую кончину, и то страдание, которое принесёт её гибель. Десять лет они с женой почти не расставались, она была не просто женой, а другом и верной соратницей. Все открытия они выстрадали вместе, вместе работали, вместе мечтали, вместе радовались успехам.