Текст книги "Суета сует. Бегство из Вампирского Узла"
Автор книги: С. Сомтоу
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)
Один из «особых» званых вечеров герцога Кларенса: полночь, комната, наспех снятая в какой-то малопосещаемой ресторации, красное вино, икра и беседы совершенно неаристократического свойства.
На выбор: опиум, гашиш и даже недавно вошедший в моду кокаин. Никаких запретов – ни на что. Противоестественные наклонности герцога не только терпели – их чуть ли не превозносили. На эти званые вечера приглашали тех, у кого были секреты еще более темные, чем у него самого: Чарльз Алджернон Суинберн – забавный маленький поэт из Итонского колледжа, который обычно никак не мог кончить без хорошей порки розгами; частный сыщик, которого все звали Холмсом, большой охотник до белого порошка; Оскар Уайльд и лорд Альфред Дуглас, которому первому пришла в голову мысль пригласить мальчика на встречу в «узком кругу друзей». Здесь были еще и мальчишки-посыльные, однако они пришли сюда явно не для того, чтобы передать какие-то сообщения, если судить по тому, как они сидели в фривольных позах, развалившись в креслах и на диванах в гостиной, куда пускали только по условному тайному стуку: тема судьбы из Пятой симфонии Бетховена. Собственно, ее только что и отстучали. Причем по второму разу. Мальчик встрепенулся. Это был сам мистер Стокер, который, как правило, брезговал посещением подобных сборищ, хотя большинство членов этого «тайного общества» просто бредили им, а некоторые были и вовсе им одержимы. Неужели он все-таки поступился своими принципами или ему просто хотелось услышать еще одну историю Себастьяна?
– Прошу прощения, – сказал он, входя, – я опоздал.
Потир уже ходил по кругу. Ритуальный укол подушечки большого пальца булавкой – и еще несколько капель крови падают в священный сосуд... во всем этом было что-то святотатственное, богохульное... один из мальчишек-посыльных преподнес чашу Себастьяну. Да, это была взятка; но мальчик-вампир честно ее отрабатывал.
– Какое милое имя, Себастьян Мельмот, – сказал Уайльд, обращаясь к какому-то неизвестному гостю. – Если бы я мог, то взял бы его себе. Возможно, когда-нибудь я так и сделаю.
Себастьян пил.
Тепло растеклось по его холодным венам. Глаза налились кровью.
– О чем он расскажет сегодня? – спросил герцог. – Надеюсь, что сегодняшняя история будет не о Джеке-потрошителе; как-то он уже поднадоел.
– Себастьян... – обратился к нему один из мальчиков, нарумяненный и напудренный, с веткой сирени в волосах. – Ходят слухи, что его милость и был настоящим Джеком-потрошителем. Вы его видели?
Неужели это правда?
Он посмотрел на ошеломленное лицо герцога; он не был уверен в том, что перед ним – тот же самый человек, которого он видел почти десять лет назад; все произошло так быстро, и он до сих пор до конца не оправился после того стремительного рывка в пустоте времени... возможно, это был он... Ну и что, если так? Старая история, которую скорее всего никто и не вспомнит еще как минимум целый век.
– Синяя Борода, – сказал герцог. – Мне так понравилась твоя история о встрече с этим сумасшедшим французом. Когда ты рассказывал нам в прошлый раз, как он проткнул дырку у тебя в боку и входил в тебя через нее, я просто потерял контроль над собой!
– Святые угодники! – воскликнул доктор Ватсон.
– Не говоря уже о символизме, заложенном в этом действе: попрание всех христианских таинств... рана в боку и все прочее, – добавил Бози.
– Иногда ты такой предсказуемый, – сказал Уайльд и отрывисто чмокнул его. И тут же добавил, обращаясь к Стокеру. – Брем, сдается мне, что сегодня твоя очередь задавать вопрос нашему сверхъестественному другу.
Лицо Себастьяна озарилось улыбкой. Брем Стокер писал роман про вампира и постоянно расспрашивал его о тех мелких подробностях, которые всегда добавляют правдоподобия литературному вымыслу. Тем лучше, потому что Себастьян уже читал что-то из работ Брема и не счел их никчемным чтивом.
– Я исключительно в вашем распоряжении, мистер Стокер, – сказал он. – Теперь, когда я осушил последнюю каплю крови, которую ваши светлости имели честь предложить мне. – Он улыбнулся; они были зачарованы его улыбкой; он знал, что все они так или иначе страстно желали его: влекла ли их его физическая привлекательность, сверхъестественность или же его бессмертие – в конечном итоге все сводилось к банальной похоти.
– Итак, – произнес Стокер, устраиваясь поудобнее в кресле и зажигая сигару, – ты рассказал уже столько историй о самых развратных людях в истории... и даже о тех, кто живет в наше время, с кем ты лично встречался... с тем же Джеком-потрошителем... с Жилем де Рэ, кардиналом дель Монте, Монтесумой... с великими инквизиторами и ведьмами, с гонителями христиан, с монстрами – великанами и лилипутами... но никто из них, сдается нам, не был вампиром. Возможно, это потому, что тобой движут какие-то неведомые нам интересы, может быть, именно так твое воображение рисует самых больших злодеев в истории, каждый из которых выглядит просто чудовищем, по сравнению с которым ты – просто сама невинность, хотя именно ты и есть порождение Сатаны, воплощение зла в чистом виде?
– Я как-то не думал об этом, сэр, – ответил ему Себастьян. – Я просто рассказываю о том, что я видел своими глазами.
– Но ведь очевидно, что во всей мировой истории должен быть еще хотя бы один вампир, кроме тебя. Или же ты – единственный в своем роде, безвинная жертва жестокой судьбы?
– Мне трудно ответить на этот вопрос. Я пришел к выводу, что зло само по себе есть не что иное, как творение рук человеческих или же просто иллюзия.
– Все это, конечно же, замечательно, Себастьян, – сказал Стокер. – Однако мне, автору, пишущему для печати, нельзя не прислушиваться к требованиям, которые выдвигает мне рынок... а история про вампира, который не несет в себе зла, просто не будет продаваться.
Себастьян печально улыбнулся.
– Я внимательно слушал истории про злодеев, о которых ты мне рассказывал, в поисках главного героя для моего нового романа, – объяснил ему Стокер, – и, похоже, нашел настоящее чудовище – злодея, который трапезничал в окружении тысячи умирающих жертв, мужчин, женщин, детей.
– Звучит очень по-человечески.
– Скажи, Себастьян, в твоих путешествиях под покровом теней истории, – продолжал Стокер, – встречал ли ты Влада Дракулу? Князя Валлахии, известного также как Колосажатель?
Себастьян закрыл глаза. Живые картины памяти... картины ужаса. Он вспоминал: крысы. Стены каменной темницы. Тесно, душно, вонь мешает дышать... тюрьма турецкого султана.
Крысы, грызущие ноги пленников...
Тьма. Тьма. Тьма.
Как мне хочется вернуться назад, на родную землю...
Дитя, поющее во тьме...
Дитя, закованное в цепи. Крысы мечутся по холодным стальным оковам. Ребенок даже и не пытается их спугнуть. Он поет песню, песню о покоренной родине.
У него были темные беспокойные глаза; они сияли во тьме камеры; искрами падали слезы.
– Дракула, – тихо сказал Себастьян. – Да, Дракула...
Часть четвертая
Vanitas
Не спрашивай, как отыскать,
Не спрашивай – где и когда.
Как показать тебе Вампирский Узел,
Когда ты и так уже там.
Тимми Валентайн
19
Красавчик Раду
Наплыв: тьмаА где Пи-Джей?
Не знаю.
Последние известия«Scandal International» пишет:
РОК-ЗВЕЗДА ИСЧЕЗАЕТ – СНОВА!
В тот самый момент, когда Тимми Валентайн, как всем казалось, уже закончил свое выступление, произошло очередное действо с его исчезновением. Помните, как это было в прошлый раз – десять лет назад во Флориде, в Бока-Бланка, когда старуха взорвалась в инвалидном кресле? А Тимми исчез без следа на целых десять лет, а потом вновь появился, совершенно не изменившись, на концерте своих двойников в «Юниверсал Студиоз»? И что же: руководство «Stupendous Studios» восприняло его воскрешение за чистую монету?
На этот раз все было куда как интереснее.
Два дня назад, на этом последнем концерте, проходившем на совершенно новом стадионе «Паниасай» в Бангкоке – в городе, где суперсовременные небоскребы соседствуют с древними дворцами и храмами, – Тимми был великолепен, если не сказать больше. Спецэффекты, которыми закончился последний номер его выступления и которые обошлись больше чем в два миллиона долларов, были поистине грандиозны – и совершенно излишни даже для этого маленького мечтателя, который исчез прямо на сцене, в вихре зеркал, и с тех пор его никто больше не видел. Чародей, сотворивший это чудо преобразований, после концерта был найден мертвым на сцене – кто-то вонзил ему в сердце осколок зеркала в форме кинжала, однако пока неясно, когда и как именно это произошло. Среди пропавших также стоит упомянуть леди Премхитру – молодую тайскую аристократку и близкого друга Тимми Ва-лентайна, – а также ее мужа, коренного американца и владельца художественной галереи Пи-Джея Галлахера.
Дикий восторг поклонников, сопровождавший все происходящее на сцене, был просчитанным элементом шоу.
Исчезновение звезды – зловеще перекликающееся с его предыдущим исчезновением десятилетней давности – повлекло за собой волну слухов, среди которых имеется мнение, что все это было срежиссировано ребятами из «Stupendous», чтобы получить сверхприбыль на имени Тимми Валентайна, однако нам пока не удалось получить комментарии Дэвида Гилера, директора студии.
Где объявится Тимми Валентайн в следующий раз? Ученый Джейсон Николози, сотрудник Лос-Анджелесского института исследования криогенных технологий, высказывает следующее мнение: «Лично я считаю, что они заморозили Валентайна, – заявил он в своем интервью, данном нашему изданию, когда мы „поймали“ его в ресторанчике „Пицца-Хат“. – Если они сумеют затормозить физиологические функции его организма и заморозить его жидким азотом, он сохранится в таком состоянии еще десять лет и при этом не постареет ни на день. Вполне вероятно, в 2005 году его разморозят и снова предъявят публике. Вот будет номер!»
Мы задали Николози вопрос: есть ли какие-то доказательства его теории? «У нас в институте мы проводим подобные опыты на крысах. Мне кажется, Тимми Валентайн достаточно глуп для того, чтобы согласиться на такую авантюру».
НочьКуда мы едем, Пи-Джей?
Не знаю.
Тогда откуда ты знаешь, что мы движемся в правильном направлении?
Потому что это неправильное направление.
Ты снова все делаешь наоборот, да? Ладно. Я знаю, что мы едем на юг. В Пенанг. После Малайзии ты сказал, что нам надо еще дальше на юг. Такими темпами мы заберемся за край земли... в какую-нибудь Индонезию... или Новую Гвинею. Мы едем туда? К этому новому вулкану? Там что, источник энергии? Место, где в вихре стихий и эмоций можно выйти в другую реальность сквозь разрыв в ткани мира? Ты его чувствуешь? Мы к нему едем?
Не знаю, Тимми. Я ничего не знаю.
Раньше я чувствовал эти энергетические источники. А теперь не могу. Мне приходится полагаться на тебя, потому что теперь в тебе больше магии, чем во мне. Но я знаю одно: мое второе рождение произошло в огне. А Эйнджел с тобой разговаривает? Стуком колес, ветром, качающим пальмы в ночи за окнами поезда? Я слушаю, слушаю... но для меня ветер – это всего лишь ветер. Но ты... ты слышишь духов, ты можешь услышать. Думаю, что могу.
Думаю, что могу. Думаю, что могу – ладно, Пи-Джей, наконец-то ты хоть улыбнулся. Тут так душно. Чем дальше мы от Бангкока, тем больше ты возвращаешься в свое дикое прошлое... в ночной лес. Может быть, где-нибудь там, за холмами, притаились тигры. Там так темно. Я уже носом уткнулся в стекло и все равно не могу ничего рассмотреть. Но ты видишь, я знаю. И ты умеешь разговаривать с животными. Там есть тигры?
Не думаю. Но там точно есть ворон.
Я его вижу! Вон там! Прямо между двумя холмами. Темный силуэт на фоне луны. Все, пролетел... больше не вижу.
Думаю, это Эйнджел.
Ворон – предвестник смерти. Похоже, веселое будет у нас путешествие... Да... как там Хит?
Сейчас проверю гроб.
Хорошо. Я зажгу свет. Доставай его с багажной полки. Так. Я помогу тебе с крышкой. А вот и она. Какая красивая! Лежит как живая. Вот только эта рана на груди... Она так и не затянулась... и никогда не затянется, да? Даже в смерти. Но и с этой раной она прекрасна. А как она пахнет. Это «Самсара». Она так любила эти духи. Буквально вчера купила новый флакон. Господи, неужели это было только вчера? И тело даже не затвердело. Дотронься до ее щеки. И правда как будто живая. Она шевельнулась или мне показалось? Она сегодня проснется к не-жизни? Я боюсь даже думать... а вдруг нам все же придется ее убить, вонзить кол ей в сердце?! Кто это сделает, Пи-Джей? Ты сам? Или все-таки я? Быстрее. Уже скоро. Быстрее, быстрее, до того, как она... а это что? Статуэтка? Маленькая фигурка китайской Богини Милосердия? Кажется, ты говорил, что она была у нее в тот день, на похоронах в Германии, когда вы вдвоем уничтожили Амелию Ротштайн? Для чего она лежит в гробу?
На тот случай, если она проснется. И замки на гробе тоже из серебра. А «Самсара»... я набил ее рот чесноком... ну и залил все духами, чтобы отбить запах. Если она станет вампиром...
Она пока не просыпалась. Она не вампир.
Но она и не мертвая. Не мертвая и не живая и пока не бессмертная. Как будто ее душа сейчас в лимбе... на перепутье. Если мы не успеем вовремя... она повернет... в одну сторону или в другую. Давай. Помоги мне закрыть гроб. Мне больно на нее смотреть.
Да.
Тимми...
Да?
Нет, ничего.
Ладно. Я закрыл гроб, сейчас запираю серебряные замки. Ты действительно все продумал.
Это от торговца гробами из храма, который содержит семья Хит. Я взял его вчера.
Заранее?!
Я все делаю наоборот.
Ты знал, как все будет.
Я не хотел этого, но... думаю, да. Я все знал. Ничего нет хорошего в том, что я позволил ей умереть, что она мне такого наговорила... таких страшных слов... и бросилась в объятия вампира, и упала мертвой прямо к твоим ногам, а я так и не сказал ей, что люблю ее... и когда она умирала, она злилась на меня, она меня ненавидела. Тимми, ты тоже меня ненавидишь?
А почему я должен тебя ненавидеть?
Место, куда я тебя везу... там может быть...
Смерть.
Тебе страшно?
Да.
Хочешь вернуться?
Нет, Пи-Джей, смерть – моя старая знакомая. В первый раз я умер при извержении Везувия в 79 году нашей эры. Я хотел умереть в горящем Вампирском Узле, но так и не смог... а потом все-таки умер, но уже в иллюзорном пламени, умер и вернулся назад – простым смертным. А теперь... ну... теперь это будет уже в третий раз. Надеюсь, на этот раз я умру насовсем. Ты хочешь умереть?
Пи-Джей, Пи-Джей, я умираю вот уже две тысячи лет. Пора бы уже довести начатое до конца! Вот и славно. Я снова тебя рассмешил. Ты же сам знаешь, в двадцатом веке у меня было три великих приключения, и все они были так или иначе связаны с религией. То есть мое первое приключение – с Карлой Рубенс и Стивеном Майлзом – происходило в символике святой троицы, искупления грехов и прочей христианской чуши; потом была история, связанная с языческими божествами и духами, с великим противостоянием добра и зла, мужского и женского начала... а сейчас все завязано на буддизме. В смысле: наша реальность – это всего лишь иллюзия; чтобы достичь просветления, следует отказаться от всех страстей. А самая главная цель – вечное существование. Похоже, на этот раз все закончится.
Нет.
Что на твоем «обратном» языке означает – да.
Что означает – не знаю.
Ой как все запущено. Вот ты опять улыбаешься. Знаешь... мне до сих пор странно... когда-то я был самым старым человеком в мире, а теперь я всего лишь двенадцатилетний мальчишка... Посмотри в окно! Океан. Мне кажется, я что-то слышу... шепот моря... А ворон все еще здесь. Он преследует нас. Погоди! Там шаги, в коридоре. Кажется, скоро граница. И рассвет тоже скоро. Что мы скажем им по поводу гроба?
Предоставь это мне. В оборотном состоянии есть свои преимущества.
Ладно, как скажешь.
Ты меня любишь, Тимми?
Когда-то я сам был любовью. И я был смертью. А теперь я всего лишь маленький мальчик. Но иногда я вспоминаю... Хочешь расскажу тебе историю? Чтобы убить время? "Он убивает время!" Это я цитирую Льюиса Кэрролла. Его преподобие. Знаешь, он приходил как-то раз к герцогу. Он был такой дерганый, нервный... Носил с собой всякие штучки, подарки для маленьких девочек, но никогда себе не позволял ничего такого. А ведь мог бы позволить. В Уайтчепеле было полно малышек... и всего-то за шесть пенсов. Взрослых он ненавидел. Может быть, именно он и был Джеком-потрошителем? Впрочем, что-то меня занесло... Я хотел рассказать о Дракуле.
Память: 1445...в том месте, где кожа соприкоснулась с гробом, выступила кровь. Ее запах, конечно же, разбудил голод... но мальчик-вампир в облике крысы пока держался. Он прислушивался к горестным завываниям узников темницы. Они говорили на языке Древнего Рима, на диакийском[30]30
Диакия – древнеримская провинция, занимавшая часть территории современной Румынии.
[Закрыть] диалекте... странно, он практически не изменился с тех пор, как мальчик говорил на латыни тысячу лет назад.
Пусть меня похоронят в родной земле,
В земле, где лежит моя мать,
Я хочу упокоиться в древних холмах,
Где с отцом мы смотрели на звезды.
Когда он слышал эту песню в последний раз? Кто ее пел? Может быть, светловолосый центурион, которого он слушал, стоя у шатра императора Диоклетиана? Сердце мальчика-вампира болело. Оно томилось по родной земле. И снова – эта тесная камера в тюрьме турецкого султана... и он вместе со всеми поет эту древнюю песню, даже не позаботившись о том, чтобы сменить обличье грызуна на человеческий облик.
Но один человек все-таки видел его, совсем молоденький мальчик, – и он вовсе не выглядел удивленным. Он тихонько позвал:
– Раду, Раду. Ты всегда пел лучше, чем я.
Слова человека словно окутали собой вампира. Он был должен ответить на зов, как всегда. Он – всего лишь зеркало для мира людей. Он не может иначе.
– Но зато в твоей песне звучит подлинная печаль.
– Ты пришел, чтобы дразнить меня?
– Нет, я даже не знаю тебя. Я не знаю, что это за место.
– Ты – не Красавчик Раду, мой прекрасный брат. Тебя прислали специально, чтобы посмеяться надо мной?
– Я могу быть кем угодно, – сказал ему мальчик, которого теперь звали Раду, – но для этого ты должен рассказать мне больше.
– Я понимаю. Позволь мне дотронуться до тебя. – Мальчик ощутил, как костлявая рука прикоснулась к его щеке. Пальцы ощупали его уши, его волосы, его нос. И вот что странно: человек, который к нему прикасался – он не отдернул руку, как это обычно бывает, когда к нему прикасаются смертные, обжигаясь о холод бессмертной плоти. – Нет, – сказал наконец ребенок, закованный в цепи, – ты не мой брат. Но ты так похож на него... до жути.
– Ты понял это даже в полной темноте?
– Я здесь уже несколько месяцев. Хотя, знаешь, я не должен был оказаться здесь, в этой темнице... Я князь – пленник королевских кровей. Меня бросили в эту темницу из-за моей непреклонности. Этот город называется Гелиболу. Он стоит на полоске суши, выдающейся далеко в море. Если прислушаться, можно услышать плеск волн.
Раду слышал, как волны бьются о песок и прибрежные камни, он слышал рев ветра, доносившегося с Эгейского моря, он слышал крики чаек. Но человек вряд ли сможет услышать все эти звуки – тем более через толстые стены темницы. Может быть, это всего лишь шум крови, ревущий в его ушах... который он принимает за шум моря.
– Buna seara. Меня зовут Влад, – прошептал мальчик. – Мне четырнадцать лет. Если хочешь, можешь звать меня Дракулой.
– Маленький дракон.
Не слишком ли громкое имя для такого юного создания?
– А ты хорошо говоришь по-румынски. Ты из Валлахии?
– Нет, – сказал Раду, но лишь потому, что просто не знал, где находится эта Валлахия. – Я просто слышал, как ты говоришь, и твой язык не сильно отличается от того, на каком говорю я.
– Я думаю, ты из Валлахии. Я думаю, ты – один из детей, что родились в темные времена. Нас называют еще детьми ночи. Воистину темные времена наступили на моей родине. Может быть, ты знаешь мою землю как Дакию.
– Может быть.
Мальчик не помнил практически ничего из своей прошлой жизни. До того, как он стал вампиром... он был самым обычным ребенком, у него были мама и папа... а потом их, наверное, убили, а его самого продали в рабство, и так он попал в услужение к Сивилле Куманской... но где он родился? Как называлась его страна? Может быть, этот Дракула прав... и они с ним действительно одной крови? Это странное сходство... даже через четырнадцать веков... может быть, юный князь не ошибся, признав в нем своего брата?
Где-то капала вода. И каждая капля – свой собственный мир. Каждая заключала в себе крик боли кого-то из детей ночи, и каждый из них молил о крови.
– Ты уверен... что я не придумал тебя? Иногда, Раду, я чувствую жар, лихорадочный жар, и тогда мой мозг тонет в огне и боли, и мне видятся страшные вещи; меня посещают видения; муки ада. Мой брат, Раду, болен, и он сделает для них все, что они пожелают; именно поэтому я здесь – в темнице, а он лежит там, на надушенных простынях, предаваясь греховным утехам с одним из турецких аристократов. Я предпочитаю тьму. Я люблю тьму, правда. Я не против этих видений. Даже ад может быть прекрасен. Ты станешь мне другом? Иногда мне бывает нужно с кем-нибудь поговорить. Да, я могу разговаривать с духами, но ты, кажется, настоящий.
– Я – настоящий, но я тоже дух.
– Если ты и вправду дух, значит, ты можешь проходить сквозь стены и скользить незамеченным среди людей?
– Да, могу.
Мысли Дракулы были где-то далеко-далеко. Наверно, поэтому его и не тяготила тьма, окутавшая все вокруг. Может быть, он сумасшедший? – подумал вампир, который только что покинул другого безумца, Жиля де Рэ, сожженного на костре.
– Меня вообще не выпускают из камеры. Даже посрать. Мне приходится испражняться в самом дальнем углу, куда только дотягивается моя цепь... они бросили мне охапку сена, чтобы было чем вытирать задницу... видишь, что мне приходится выносить. Ты можешь хоть что-нибудь для меня сделать? Можешь перелететь во дворец и посмотреть, что там с моим братом? Мне представляется самое худшее, я всегда звал его слабаком, а теперь я боюсь за него.
– Да, – сказал мальчик-вампир, – я могу.
И растворился во мраке.
Он сбежал из одной темницы – и сразу попал в другую, в другой стране, в другом времени. Но если замок Синей Бороды нес на себе явственный отпечаток сумасшествия – душевной болезни, душевной боли, – то это место было куда более тривиальным, и пытки здесь были не столь изысканными. Его губы уперлись в холодный стальной засов. Он уже не был ветром, дуновением, легким вздохом. Если бы он был человеком, его бы точно стошнило от этой густой, мерзкой вони свернувшейся крови и экскрементов. К стенам камер были прикованы люди – женщины и мужчины, – тощие, искалеченные создания с пустыми глазами, в которых не осталось ни искры чувства. Кровь разбудила голод, но, похоже, от всех этих ужасов у него напрочь пропал аппетит... Он пронесся по камерам... нет, не ветром... тяжелым колыханием воздуха... крысой, пиявкой, клещом, блохой... темница буквально кишела живностью... и все они были такими же, как и он, – кровопийцами; отличие было лишь в том, кто сколько мог выпить... Вода стекала по стенам... грязная вода, наполовину – морская, наполовину – из канализации.
Темнота постепенно рассеивалась. Темница состояла из нескольких этажей, и Дракула был заточен на самом нижнем, ниже уровня моря. Запах пота, мочи и кала смешался с ароматом розового масла и цибетина, редчайшими и дорогими духами. Он доносился с самого верхнего этажа с решеткой вместо крыши, сквозь которую внутрь проникал свежий воздух... Мальчик-вампир растворился в этом прозрачном воздухе; он плавал в нем, взмывал ввысь; а когда он нырнул в темноту дымохода, он словно попал в другой мир.
Он летел вихрем; и уже в самом конце вновь принял человеческий облик. Он стоял во внутреннем дворике, мозаичный пол которого напоминал узор на персидском ковре, только сделанном из фарфора. До него доносился шум моря. Луна освещала белый минарет, возвышавшийся над куполообразными крышами дворца. Откуда-то доносилась музыка – мелодичные переборы ребаба – и чистый голос ребенка, очень похожий на его собственный голос, когда он был еще человеком... ему хотелось заплакать – горько, навзрыд... но он забыл, что такое слезы.
Это была та же самая песня, которую Дракула пел в темнице:
Пусть меня похоронят в родной земле...
Только голос у Дракулы огрубел и охрип в темных застенках; а этот голос был сладким и мелодичным. Он свободно парил над красивыми переливами лютни, барабана и скрипки; Раду прислушался и понял, что там есть еще люди... и они тоже слушают песню, затаив дыхание... И, как всегда, когда он слышал музыку, он пошел за ней, к ней.
Через дворик, по мерцающей под ногами мозаике. Сквозь арки, мимо греческих колоннад, через атриум с фонтанами, разбитыми статуями и соловьями в клетках. В мегарон в эллинском стиле, где на фресках, украшавших стены, изображались не нимфы, боги и богини, а замысловатые абстрактные узоры.
В центре огромного зала стоял мальчик, который пел. Его окружали развалившиеся на дорогих коврах придворные, визири и воины; принц, наследник султана, возлежал на огромном диване, а рядом с диваном сидели четыре обнаженных ребенка, два мальчика и две девочки, крылья из лебединых перьев держались на их спинах при помощи золоченой упряжи – они сидели по четырем углам, словно четыре зверя у подножия трона самого Бога. В самом дальнем углу сидела какая-то женщина, лицо которой скрывала вуаль. Повсюду была еда: фиги, баранина, выпечка из теста, которое было не толще бумаги, яйца, цыплята, сахарная пудра; кебаб, вымоченный в лимонном соке, сладкий чай с мятой. Почему они трапезничали посреди ночи? Или это было какое-то торжество?
Мальчик-вампир стоял в тени, прямо за дверью. Он пришел туда, куда привела его музыка, и его облик вновь изменился. Теперь кому-то он виделся черным котом, кому-то – пятнистым псом, а кому-то – вороном с яркими обсидиановыми глазами. Он проскользнул среди музыкантов и вскочил на колени барабанщика, так поглощенного своей игрой, что тот даже и не заметил вампира. Теперь Раду мог рассмотреть певца. Да, это был другой Раду, настоящий брат Дракулы. Странно только, почему его называют красавчиком. В общем-то самый обыкновенный ребенок. Бледный, словно сама луна; его длинные черные волосы были завязаны в узел. На нем был пышный турецкий наряд: куртка красного шелка, шитые золотом шаровары, маленькая кривая турецкая сабля, сделанная специально для него, с рукоятью, инкрустированной рубинами. Они были совсем не похожи, совсем... впрочем, Дракула столько времени провел в темнице... неудивительно, что он ошибся, приняв вампира за брата... но он дал вампиру имя, и теперь это имя пристало к нему, ведь каждое имя несет в себе частичку магии, а это значит, что теперь они связаны, Раду-вампир и другой Раду, брат Дракулы.
Мальчик закончил песню. Поклонился. Раздались аплодисменты.
– Раду, а ты не знаешь каких-нибудь радостных песен? – спросил принц со своего дивана.
– Нет, принц Мехмет, – ответил певец, – там, откуда я родом, не поют радостных песен, там вообще нет счастливых людей.
Мехмет задумчиво накрутил кончик длинного уса на указательный палец с остро заточенным ногтем.
– Неужели ни одного?
– Откуда, – спросил его мальчик, – быть радости в Валлахии, когда мы с моим братом – пленники Гелиболу?
– Но ведь сейчас рамадан! – сказал Мехмет. – Мы должны пировать. Или я плохо тебя угощаю?
– Лучше, чем моего брата, – ответил Раду.
– А ты дерзкий мальчишка, – воскликнул Мехмет, – но тебе очень идет эта дерзость, и только поэтому я с ней мирюсь. Подумать только, у меня гарем, где сладкие пышечки с похотливыми глазками и гладкими, трепещущими животами только и ждут моей ласки, и превосходные мальчики с дивными упругими попками... их там несколько тысяч... и одному только Аллаху известно, сколько там евнухов... а мое сердце пленил дикий капризный заложник. Но мне нравится быть твоим пленником, что лишний раз подтверждает, что для меня ты – не просто очередной любовник.
Мехмет хлопнул в ладоши. Прекрасная танцовщица вошла в круг, покачивая бедрами. У нее на голове лежала сабля без ножен. Она была совсем юной, ее движения были скованны и неумелы; прервав танец, принц поманил обессилевшую танцовщицу к себе. Он снял саблю с ее головы, внимательно изучил клинок, потом взял апельсин с серебряного подноса, стоявшего у его ног, подкинул в воздух, рубанул его саблей. Апельсин только помялся от удара тупым лезвием. Смех наполнил огромный зал; принц подозвал одного из охранников, огромного негра, снял саблю с его пояса. Снова подкинул апельсин и разрубил его, даже не замахнувшись. Положил эту саблю на голову перепуганной танцовщице и дал знак музыкантам, чтобы они продолжали играть.
Она танцевала. В ее глазах застыл ужас. Каждое ее движение сопровождал вздох толпы. Она скользила по полу. Ее движения становились все увереннее. Ее руки взмыли вверх, и колокольчики на браслетах зазвенели. Зрители улюлюкали в восторге, некоторые бросали ей под ноги золотые монеты. Она танцевала: наклонялась вперед и откидывалась назад. Она даже не вскрикнула, когда сабля соскочила вниз и срубила ей голову. Было слышно, как хрустнули кости. Отрубленная голова откинулась на спину, повиснув на позвонках.
Хлынула кровь. Мехмет смеялся до слез. Кое-кто из придворных нахмурился: негоже так богохульствовать в священный месяц рамадан. Но большинство хохотали вместе с принцем. Может быть, лишь для того, чтобы скрыть свое отвращение? Сабля со звоном упала на кучу серебряных кубков.
И только Раду, певец, повел себя не так, как все остальные. Он вскочил и подбежал к трупу. Кровь все еще хлестала из раны; крылья детей, являвших собой богохульную издевку над херувимами, пропитались кровью, но сами дети продолжали сидеть неподвижно, скованные ужасом. Свежая кровь еле слышно шипела на пылающей коже только что погибшей женщины; мальчик-вампир уже не мог сдерживать голод, настойчиво требующий насыщения; в обличье черного кота он бросился вперед и принялся лакать кровь. Тело женщины все еще подергивалось в предсмертных судорогах. Ее сердце все еще билось.
Раду тряс тело женщины. Конечно же, он не мог вернуть ее к жизни. Он плакал, не стыдясь слез. Ему на глаза попался кот, лакающий кровь танцовщицы. – Прекрати... прекрати... – шептал он. Он пытался отогнать кота, но тот шипел, выл, царапался. Раду взглянул в глаза вампира. И, кажется, что-то увидел... что-то... да, подумал мальчик-вампир, Дракула назвал меня Раду и тем самым закрепил нашу связь с этим мальчиком. А связь, безусловно, была. Он видит, какой я на самом деле, подумал вампир. Ты меня знаешь... и ему показалось, что Раду мысленно ответил ему: Да, я тебя знаю.
