Текст книги "Драматория"

Автор книги: С. Крылатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Для вас,

которые

здоровы и ловки,

поэт

вылизывал

чахоткины плевки

шершавым языком плаката.

В последний раз Маяковский принимает итоговый парад своего громадного поэтического наследия:

Парадом развернув

моих страниц войска,

я прохожу

по строчеаному фронту.

Стихи стоят

свинцово-тяжело,

готовые и к смерти

и к бессмертной славе.

Поэмы замерли,

к жерлу прижав жерло

нацеленных

зияющих заглавий.

Оружия

любимейшего

род,

готовая

рвануться в гике,

застыла

кавалерия острот,

поднявши рифм

отточенные пики.

И все

поверх зубов вооруженные войска,

что двадцать лет в победах

пролетали,

до самого

последнего листка

я отдаю тебе,

планеты пролетарий.

В феврале 1930 года открылась выставка "Двадцать лет работы Маяковского". На открытии выставки мрачный Маяковский сидел один за столом президиума. Никто из руководителей писательской организации не счел нужные придти и поздравить Маяковского с двадцатилетием его поэтической деятельности.

Машину

души

с годами изнашиваешь.

Говорят:

– в архив,

исписался,

пора!

Все меньше любится,

все меньше дерзается,

и лоб мой

время,

с разбега крушит.

Приходит

страшнейшая из амортизаций

амортизация сердца и души. 11

Драма несложившейся личной жизни, травля критиков, утверждавших, что Маяковский исписался", недоброжелательное отношение к выставке "Двадцать лет поэтической работы" не только официальных лиц, но и близких друзей, увидевших в выставке нескромную саморекламу – с моей точки зрения, все это вызвало обострение весенней депрессии, общего переутомления организма напряжением многолетнего труда с колоссальной отдачей всех духовных и жизненных сил. 14 апреля 1930 года Маяковский ушел из жизни. Ушел всего лишь спустя 15 лет после того, как в поэме "Облако в штанах" сразу обрушил на нас вс громаду своего уже осознанного им таланта.

Мир ограбив медью голоса,

иду – красивый,

двадцатидвухлетний. 12

Ушел, так и не дождавшись "человечьего слова". Думаю, что в конце жизни, перед смертью, это слово было ему остро необходимо, гораздо более необходимо, чем в начале, когда он был молод и в 1916 году в стихотворении "Дешевая распродажа" готов был отдать за него все богатства своей души и свою драгоценнейшую корону поэта.

Слушайте ж:

все, чем владеет моя душа,

– а её богатства подите смерьте ей!

великолепие,

что в вечность украсит мой шаг,

и с? ^ое мое бессмертие,

которое, громыхая по всем векам,

коленопреклоненных соберет мировое вече,

все это – хотите?

сейчас отдам

за одно только слово

ласкозое,

человечье.

Люди!

Пыля проспекты, топоча рожь,

идите со всего земного лона.

Сегодня

в Петрограде

на Надеждинской

ни за грош

продается драгоценнейшая корона.

За человечье слово

не правда ли, дешево?

Пойди,

попробуй,

как же

найдешь его! 13

Маяковский не дожил до того времени, когда у нашего "вели го кормчего" разыгралась паранойя, пробудившая всеобщий всплеск безумия, широкомасштабную истерию по поискам "врагов народа" чуть не в каждой семье, Маяковский воевал с настоящими врагами новой жизни своего народа мещанской пошлостью, самодовольством, тупым обывательским эгоизмом, духовным убожеством, его четкая беспощадная сатира была направлена против социальных и извечных нравственных пороков. В "Оде революции", написанной в 1913 году, есть такие строчки:

Как обернешься еще, двуликая?

Стройной постройкой,

грудой развалин?

Тебе обывательское

– о, будь ты проклята трижды!

и мое,

поэтово

– о, четырежды славься, благословенная!

Стихотворение "Головотяпам" (1928 г.) оказалось и вовсе провидческим:

Словом,

счесть

чудеса безобразий

не сможет

и кодекса

уголовный том.

Куда вам строить?!

Постройте разве

сами

себе

сумасшедший дом.

И построили. Но в приключившемся с нами головотяпстве Маяковского обвинять совершенно незачем. Если бы он остался жив, он сам обвинил себя в чем-либо, малодоступном нашему обывательскому пониманию, как сделал это в поэме "Война и мир", желая своей смертью, своей кровью "выесть" "имя "убийца", выклейменное на человеке". Мы не имеем права обвинять его сейчас в пламенной любви к ныне развенчанной и поруганной Октябрьской революции. Это была подлинная искренняя, великая любовь великого поэта, великого человека, великого гражданина. А все великое надо учиться уважать, понимать и принимать, ещё раз напоминаю строчки Евгения Евтушенко:

Великое зовет.

Давайте думать,

Давайте будем равными ему. 14

Готовясь к работе над этим рассказом, кроме двенадцати томов полного собрания сочинении Маяковского, я прочитала двухтомник "Семь вождей" и трилогию "Вожди" в шести томах писателя, историка, философа Дмитрия Антоновича Волкогонова. Эти книги были подарены нашей семье его вдовой Галиной Алексеевной Волкогоновой, замечательной женщиной, нашей соседкой по даче, – поэтому, к счастью, они – оказались здесь, на даче, у меня под руками. Мне хотелось сравнитть политический портрет В. Ленина из этих исторических книг с поэтическим образом Ленина, созданным В. Маяковским в поэме"В, И, Ленин". Оказалось это "две вещи несовместные" – злодей и гений.

Однако, в случае с Лениным историческая правда отыщется лишь при совмещении в нем этих качеств – злодея, увиденного писателем Д, А, Волкогоновым через призму рассекреченных архивных документов мемуарной и архивной литературы последних лет, и гения, воспетого современником Ленина поэтом В. Маяковским. Сегодня чудовищными кажутся призывы Ленина к поражению собственного отечества в войне и к превращению империалистической войны в братоубийственную гражданскую. Ленин оказывается национальным и историческим преступником, совершившим величайшее предательство нации: подготовку и осуществление Октябрьского переворота на немецкие деньги, заключение сепаратного мира в Брест-Литовске, признавшего поражение России перед Гермаиией, которого на деле не существовало, поскольку Германия сама уже фактически стояла на коленях перед Антантой. Ленин не только признал это поражение, он согласился отдать миллион квадратных метров российской территории Германии и выплатить контрибуцию в 245, 5 тонны золота – вот такие щедроты в благодарность за десятки миллионов золотых марок, перекачанных по хитроумным денежным каналам на подпитку разрушительного для России дела ленинской партии – партии большевиков. Самое сильное впечатление на меня произвели цифры – в Государственном банке на момент захвата власти большевиками оказалось золота на сумму 1 064 300 000 золотых рублей. Кроме того, большое количество ценностей хранилось вне Государственного банка – платина, серебро, драгоценные камни. Позже эти ценности доставили в Кремль, потом туда же перевезли и ценности царской семьи на сумму 458, 7 миллиона золотых рублей. Революция оказалась прибыльным делом – фантастические богатства российского народа достались горстке узурпировавших власть людей. Нашим современным олигархам было у кого поучиться, как наплевать на нужды собственного народа. С беспримерной расточительностью национальные ценности по указующим записочкам Ленина растрачивали на нужды Коминтерна, на создание и содержание за рубежом новых и новых компартий, на инициирование революционных выступлений проле тариата в других странах. Дорого обошлась российскому народу омрачившая разум Ленина навязчивая, патологическая идея победы мировой революции. В трилогии "Вожди", во втором томе "В. И. Ленин" Д. А. Волкогонов пишет: "Ленин был единственным в истории человеком, который вознамерился осуществить коренные революционные перемены не в масштабе общины, региона, государства, континента, а всей планеты". Вот так – в планетарном масштабе. Никакого золота никогда бы не хватило. Лично я убеждена, что всякое тяготение к планетарным масштабам вызывается психическим нездоровьем людей, психическими отклонениями, с синдромом маниакально-навязчивых бредовых идей. Лично я после многолетней слепой веры в святость и непогрешимость наших великих вождей Ленина и Сталина теперь не смогу поверить никогда ни одному из политиков. Политикам нужна только власть – все остальное им чуждо и просто неинтересно. Вечной загадкой останется то обстоятельство, каким образом миллионы психически здоровых людей начинают слепо верить фанатикам разрушительных идей и слепо следовать за ними. Стоит задуматься над эпитафией владыке Древнего мира Александру Македонскому, бессмысленно окропившему кровью своих воинов громадные пространства от Греции до Индии: "Этой могилы оказалось достаточно для того, кому не хватало Вселенной". У Ленина могилы нет, и он несет тяжелое посмертное наказание через непогребение его праха.

Хорошо вам.

Мертвые сраму не имут.

Злобу

к умершим убийцам туши.

Очистительнейшей влагой вымыт

грех отлетевшей души. 15

В первом томе "В. И. Ленин" той же трилогии "Вожди" Д. А. Волкогонов пишет: "Мы ещё не представляем, сколь убогими и смешными в своем идолопоклонстве будем выглядеть для людей из XXI века". Убогими, может быть, но не смешными. Не до смеха там, где речь идет об идолопоклонстве: за ним стоят миллионы и миллионы бессмысленно загубленных жизней, которыми человечество расплачивается за пренебрежение библейской заповедью – не сотвори себе кумира. Видимо, в самой человеческой природе генетически заложено что-то такое, что заставляет человека не следовать этому мудрейшему двухтысячелетней давности предостережению. Увы, на смену политическим идолам нашего вею Ленину, Сталину, Гитлеру, Мао Цзе Дуну, Ким Ир Сену с исторической закономерностью придут новые, может быть, не такие кровавые, как их предшественники. Участь идолов исторически трагична – их безжалостно ниспровергают. Поучительный пример для размышлений – огромные каменные кладбища из бесчисленных изваяний Ленина и Сталина, некогда без чувства меры повсеместно громоздившихся на улицах, площадях, скверах городов и поселков.

Как же нам, настоящим и будущим идолопоклонникам, справляться этой тягостной напастью? Идолопоклонничество проявляется уже в подростковом возрасте – толпы мальчишек и девчонок беснуются на рок концертах своих идолов, фанаты футбольных команд давно бы разнесли в щепки все стадионы, если бы не количество блюстителей порядка, почти равное числу болельщиков. Когда бывший солист группы "Иванушки Интернейшнл" Игорь Сорин выпрыгнул из окна, то его безрассудному примеру последовали 7 молоденьких девчонок – 2 москвички и 5 из регионов, для которых жизнь не имела смысла без своего кумира. Почему открывавшаяся перед ними такая огромная и прекрасная жизнь сузилась, сморщилась, стала такой одномерной, убогой? Мне кажется, что вино! Всему недостаточное духовное и культурное развитие, за исключение конечно, клинических случаев психических отклонений. Нельзя это развитие откладывать на "потом, успеется", его надо начинать с ранних детских лет. "Со всей вселенной впитывай соки корнями вросших в землю ног", – писал Маяковский. Миллионы золотых рублей – не заработанных, а награбленных царских денег, – Ленин истратил на поддержку своей химерической идеи мировой революции – победы коммунистов во всем мире. Победа в планетарном масштабе была одержана и весь мир был завоеван, но не коммунистами, а неувядаемым, нестареющим искусством современников Октябрьской революции Рахманинова, Скрябина, Стравинского, Чехова, Шолохова, Булгакова, Анны Павловой, Шаляпина. Алемдар Караманов в 1989 году в радиоинтервью, данном Ольге Шаповаловой, сказал замечательные, полюбившиеся мне слова – они часто цитируются и мною, и музыковедами. "Искусство, дух, мысль человеческая только они способны спасти мир, противостоять всему разрушительному".

Молодой 22-х летний студент 4-го курса Московской государственной консерватории Алемдар Караманов уже был широко и всесторонне образованным человеком, великолепно знавшим не только музыку своих гениальных предшественников-композиторов, но и мировую литературу, и мировую живопись. Когда он начал работать над своей драматорией "В. И. Ленин" по поэме В. Маяковского, он не был новичком и в симфонизме – им уж были созданы четыре симфонии, одна из которых, вторая, заслужила высокую оценку Шостаковича. Поэма "В. И. Ленин" Маяковского была выбрана для новой работы потому, что Алемдару хотелось быть признанным советской властью – так он написал в далеком 1956 году в письме к маме в Симферополь. Но временщина советской власти, как и временщина вообще любой власти, оказалась поглощенной величием поэтического и музыкального замысла. Драматория не получилась приближенной к идеям советской власти – это была история Октябрьской революции и история жизни её творца Владимира Ленина, увиденная глазами великого поэта и великого музыканта.

Положив в основу своей драматории – масштабной, объемной симфонии с непривычным составом – чтец, солисты, хор и большой симфонический оркестр с группой саксофонов – одно из самых замечательных поэтических творений нашего века поэму Маяковского "В. И. Ленин", Алемдар Караманов провел над литературным источником очень тщательную и очень продуманную работу. С редкой смелостью и уверенностью в своих творческих силах он выстроил диалоги чтеца с солистами, с хором, с оркестром так ярко и изобретательно, что смысл гениально: слова Маяковского, бережно и уважительно выводимого на первый плат усиливался, укрупнялся многоплановым полифоническим звучанием хора и оркестра. Прекрасная эмоционально яркая и мелодичная музыка неразрывно спаивалась с выразительным словом Маяковского, как будто оживляла его, и оно становилось ощутимо реальным, выпуклым, зримым.

Драматория начинается эпической, мощной, стремительной увертюрой. Начальные величественные оркестровые аккорды и отзвуки скорбной ленинской темы как бы предваряют масштабность музыкального повествования об эпохе Ленина, их сменяет стремительно развивающаяся на фоне четкой барабанной дроби и ритмически мерных "шагов" виолончелей могучая революционная тема, подкрепляемая призывным ревом саксофонов. Музыка зовет под революционные знамена, собирает, объединяет людей, и вот уже весомо, зримо видишь грозные шеренги ожесточенных, суровых солдат и матросов, готовых к последнему страшному рывку, чтобы отвоевать себе новую свободную жизнь – без войн, без насилия, без угнетателей. Стремительная революционная тема развивается, нарастает, усиливается совместным звучанием с другими темам и вот, наконец, в музыке проступает сокрушительная, все сметающая на своем пути основная суть любой революции. Пафосная, победоносная тема в финале увертюры завершается постепенно затихающей мерной дробью барабанов.

Время

начинаю

про Ленина рассказ.

Чтобы объяснить, "что он сделал, кто он и откуда – этот самый человечный человек", Маяковский возвращается в историю "далеко давним, годов за двести" – ко времени становления капитала.

Город грабил,

грёб,

грабастал,

глыбил

пуза касс,

а у станков

худой и горбастый

встал

рабочий класс.

И уже

грозил,

взвивая трубы за небо:

– Нами

к золоту

пути мостите.

Мы родим,

пошлем,

придет когда-нибудь

человек,

борец,

каратель,

мститель!

И пришел. Алемдар пропускает несколько страниц текста, рисующих "капитализма портрет родовой", но не вдохновляющих его, как музыканта, однако останавливается на портрете "старшего ленинского брата Маркса" предтечи-теоретика классовой борьбы, провозвестника будущего практика Ленина.

Первая часть драматории заканчивается резюмирующим пояснением чтецом, хором и оркестром причин появления в мире Ленина:

Смесью классов,

вер,

сословий

и наречий

на рублях колес

землища двигалась.

Капитал

ежом противоречий

рос во-всю

и креп,

штыками иглясь.

Коммунизма

призрак

по Европе рыскал,

уходил

и вновь

маячил в отделенья...

По всему поэтому

в глуши Симбирска

родился

обыкновенный мальчик

Ленин.

Хочу отметить то, что не успел осознать Маяковский. Несколько столетий назад Русь прикрыла собой Европу от татаро-монгольского нашествия, на сей раз Россия тоже выступила спасительницей Европы от рыскавшего по ней "призрака коммунизма". Именно в России он нашел тепленькое, безопасное пристанище на долгие десятилетия и, таким образом, избавил Европу от своего злодейского, кровавого присутствия,

Вторая часть драматории – это революционный путь Ленина.

Шагом человеческим,

рабочими руками,

собственною головой

прошел он

этот путь.

Сверху

взгляд

на Россию брось

рассинелась речками,

словно

разгулялась

тысяча розг,

словно

плетью

исполосована.

Но синей,

чем вода весной,

синяки

Руси крепостной.

Ты

с боков

на Россию глянь

и куда

глаза ни кинь,

упираются

небу в склянь

горы,

каторги

и рудники.

Но и каторг

больнее была

У фабричных станков

кабала.

Были страны

богатые более,

красивее видал

и умней,

Но земли

с ещё большей болью

не довиделось

видеть

мне.

Будучи студентом консерватории, Алемдар часто посещал репетиции корифея хорового мастерства А. В. Свешникова, бывшего в ту пору ректором консерватории и всячески поддерживавшего Алемдара. Может быть, помимо природного таланта, в таком приближении к хору и были какие-то начальные истоки потрясающего овладения Алемдаром мастерством хорового звучания. Покоряющая, ясная, яркая мелодическая красота звучания хоровой ткани драматории – одна из её сильнейших сторон. В приведенном выше эпизоде голос тенора сменяется пением хора на словах: "рассинелась речками, словно разгулялась тысяча розг". Возникающий образ страданием истерзанной, исполосованной страны уже не исчезнет из памяти, закрепленный в ней как будто стонущей от боли музыкой хора и оркестра.

Слова

у нас

до важного самого

в привычку входят,

ветшают, как платье.

Хочу

сиять заставить заново

величественнейшее слово

"ПАРТИЯ".

Я не буду приводить здесь отданное хору четкое, чеканное славословие партии, за прошедшие десятилетия достаточно прочно затверженное, зацитированное и изрядно заезженное нашим обществом, а приведу предшествующие этому славословию строчки, оказавшиеся пророческими:

Партия

рука миллионопалая,

сжатая

в один

громящий кулак.

Справившись с царем, с капиталистами и помещиками, этот "громящий кулак" принялся крушить собственный народ, к счастью для Ленина и Маяковского, им уже не довелось дожить до этих тяжелых дней,

Но вот из лет

подымается

страшный четырнадцатый.

Земля

горой

железного лома,

а в ней

человечья

рвань и рваль.

Отсюда Ленин

с горсточкой товарищей

встал над миром

и поднял над

мысли

ярче

всякого пожарища,

голос

громче

всех канонад.

– Солдаты!

Буржуи,

предав и продав,

к туркам шлют,

за Верден,

на Двину,

Довольно!

Превратим

войну народов

в гражданскую войну!

И превратили. Слишком яркими, зажигательными были мысли и речи у горсточки товарищей во главе с Лениным.

Гнет капитала,

голод-уродина,

войн бандитизм,

интервенция ворья

будет!

покажутся

белее родинок

на теле бабушки,

древней истории.

И оттуда,

на дни

оглядываясь эти,

голову

Ленина

взвидишь сперва.

Это

от рабства

десяти тысячелетий

к векам

коммуны

сияющий перевал.

Пройдут

года

сегодняшних тягот,

летом коммуны

согреет лета,

и счастье

сластью

огромных ягод

дозреет

на красных

октябрьских цветах.

Этот многослойный кульминационный эпизод – чтец, хор, оркестр звучит торжественным сияющим апофеозом, прославляющим наше – будущее огромное счастье, дозревшее на кровавых октябрьских цветах.

Когда я

итожу

то, что прожил,

и роюсь в днях

ярчайший где,

я вспоминаю

одно и то же

двадцать пятое,

первый день.

После этих слов чтеца Алемдар пропускает несколько страниц текста поэмы о революционных передрягах, он заменяет их содержа! оркестровой увертюрой на темы песен времен революции и граждане! войны, некоторые из этих песен Маяковский цитирует в поэме. Увертюра звучит то стремительно, маршеобразно, то тягуче, распевно, скорбно. Блистательно полифонически оркестрованная, увертюра от вается великолепной находкою Алемдара, сокращающего таким музыкальным образом излишне растянутый на этой теме текст поэмы.

Третья часть драматории – это грандиозный реквием Ленину.

мировой музыкальной литературе нет ничего, подобного этой музыке с таким состраданием, сердечным сочувствием и пониманием отражающей огромную всенародную скорбь о бесценной утрате. Всенародное оплакивание умершего вождя передается потрясающими, проникновенными страдающими, скорбящими плачами хора и оркестра, то соединяющимися, то чередующимися с голосом чтеца.

Это

его

несут с Павелецкого

по городу,

взятому им у господ.

Улица,

будто рана сквозная

так болит

и стонет так,

Здесь

каждый камень

Ленина знает

по топоту

первых

октябрьских атак.

Здесь

всё,

что каждое знамя

вышило,

задумано им

и велено им.

Здесь

каждая башня

Ленина слышала,

за ним

пошла бы

в огонь и в дым.

Здесь

Ленина

знает

каждый рабочий,

сердца ему

ветками елок стели.

Он в битву вел,

победу пророчил,

и вот

пролетарий

всего властелин.

Здесь

каждый крестьянин

Ленина имя

в сердце

вписал

любовней, чем в святцы.

Он земли

велел

назвать своими,

что дедам

в гробах,

засеченным, снятся.

И коммунары

с-под площади Красной,

казалось,

шепчут: – Любимый и милый!

Живи,

и не надо

судьбы прекрасней

сто раз сразимся

и ляжем в могилы!

Сейчас

прозвучали б

слова чудотворца,

чтоб нам умереть

и его разбудят,

плотина улиц

враспашку растворится,

и с песней

на смерть

ринутся люди.

Но нету чудес,

и мечтать о них нечего.

Есть Ленин,

гроб

и согнутые плечи.

Он был человек

до конца человечьего

неси

и казнись

тоской человечьей.

Вовек

такого

бесценного груза

еще

не несли

океаны наши,

как гроб этот красный,

к Дому союзов

плывущий

на спинах рыданий и маршей.

Можно развенчать и ниспровергнуть бывшего идола – вождя на, можно сжечь бесчисленные тома издании и переизданий его устаревших и теперь никому не интересных работ, можно сбросить с постаментов и разбить созданные ему за эпоху идолопоклонничества многочисленные памятники, но этот реквием, этот эмоциональный поэтически-музыкальный документ, передающий подлинные исторические чувства всенародной любви и скорби сплотившихся и склонившихся в горе людей, не подвластен разрушению – это великое произведение искусства.

Величественные оркестровые аккорды, с которых начиналась увертюра драматории, открывают и её торжественный, светлый, жизнеутверждающий финал. Громогласный голос чтеца, произносящего последние строки поэмы, разносится на фоне апофеозного исполнения хоре "Интернационала", органически вписанного в оркестровую ткань муз ни. Мощно, убедительно звучит действительно "современная, сегодняшняя молодая музыка Революции". 16

Ко времени начала подготовки к исполнению драматории мой муж Евгений Павлович Крылатов занимал заслуженное и весомое положение в отечественном кинематографе. Им уже была написана музыка к целому ряду популярных кинофильмов, в том числе и к 6-ти серийному телевизионному фильму "И это все о нем", для которого шесть текстов песен написал поэт Евгений Евтушенко. Для записи музыки к кинофильмам Евгений Павлович предпочитал приглашать дирижера Константина Кримца и очень высоко ценил его профессиональное мастерство, эмоциональную страстность, напористость, твердую волю и умение увлечь за собой оркестр. Константин Кримец был одним из дирижеров Государственного симфонического оркестра кинематографии. Этот оркестр получал возможность один раз в году выступать с концертом в Большом зале Московской консерватории, и очередной концерт в январе 1979 года должен был продирижировать Константин Кримец. Он предложил включить в программу концерта одну из симфоний Алемдара Караманова, с гениальной одаренностью которого был знаком не понаслышке, а по нескольким годам совпавшего по времени обучение в Московской консерватории, когда в 1961-1963 г. г. своей аспирантуры Алемдар Караманов был признанным лидером московских авангардистов. Евгений Павлович сразу одобрил идею исполнения сочинения Алемдара и предложил исполнить драматорию "В. И. Ленин". Константин Кримец с удовольствием и без возражений согласился, а дальше началась длинная цепочка противодействий и злоключений, вплоть до последней генеральной репетиции в день концерта. Начало этой цепочке было положено категорическим отказом художественного руководителя и директора Государственного симфонического оркестра кинематографии Васильева (имя стерлось из памяти) исполнять сочинения композитора Алемдара Караманова. Возникла картина обыденного, так или иначе часто повторяющегося житейского парадокса: Алемдар Караманов с 1965 года жил и исключительно интенсивно и плодотворно работал в далеком от Москвы городе Симферополе: к 10 симфониям, 2-м фортепианным и 2-м скрипичным концертам, созданным им за годы обучения в Московской консерватории, добавились 4 симфонии "Совершишася", 3-й фортепианный концерт, "Аве Мария", оратория "Стабат Матер", Реквием, 2 симфонии "In amorem at vivificantem", симфония "Америка", а начиная с 1976 года Алемдар уже работал над грандиозным циклом из шести симфоний "Бысть"; в Москве же кто-то настойчиво распространял всевозможные нечистоплотные, порочащие его имя слухи. Васильев объявил, что нравственный облик Караманова аморален, он религиозен, посещает церковь, кроме того, он пьяница и хулиган, и по этим причинам исполнение его симфонии в Большом зале недопустимо. Когда Алемдар в один из своих приездов в Москву зашел проведать А. В. Свешникова на репетицию, то старый маэстро при виде Алемдара очень обрадовался и с изумлением сказал: "Вы живы? А я слышал, что вы уже умерли". Возможно, что кому-то очень хотелось чтобы Алемдар Караманов умер, поэтому желаемое хотя бы в виде слухов выдавалось за действительность.

Обычно всеми делами, связанными с Алемдаром, в нашей семье занимался Евгений Павлович, однако, именно в то время, когда заранее, почти за год составлялся тематическйй план предстоящего концерта для подачи его в филармонию и был получен категорический отказ включить в этот план драматорию, Евгений Павлович был в отъезде в Киеве, и тогда я, чтобы спасти положение, набравшись смелости, записалась на прием к Первому секретарю Союза композиторов СССР Тихону Николаевичу Хренникову. В годы обучения в аспирантуре Алемдар Карананов, не найдя общего языка со своим консервативным педагогом проессором Д. Кабалевским, посещал класс профессора Т. П. Хренникова.

Драматория, показанная ещё в то время Т. Н. Хренникову, получила его одобрение и самую высокую опенку. Так что при встрече с Т. Н. Хренниковым у меня, к счастью, не было необходимости говорить что-либо о самой драматории. К этому визиту я хорошо подготовилась: взяла с собой афишу авторского концерта Алемдара, состоявшегося в Симферополе в 1977 году, и афищу исполненной в Киеве одной из симфоний "Бысти" под тогдашним названием "Победе рожденной", взяла несколько крымских газет с прекрасными статьями о его жизни и творчестве, я не могла взять с собой партитуры всех перечисленных выше сочинений – поднять и нести такой груз было просто физически невозможно, да их и не было в моем доме, однако я сообразила взять с собой партитуру 3-го концерта для фортепиано с оркестром "Аве Мария" и партитуру исполненной в Киеве симфонии. Тихон Николаевич Хренников встретил меня очень любезно, очень дружелюбно, внимательно выслушал, обе партитуры вызвали у него профессиональный музыкальный интерес и он их внимательно просмотрел – зримые, весомые, очень объемные по числу убористо заполненных нотными знаками страниц документы – самые убедительные аргументы, подтверждающие мои слова, что Алемдар Караманов в действительности активно творчески работает, а не пьянствует и хулиганит, как считает тов. Васильев, что же касается его религиозности, то это обстоятельство тоже никак не должно препятствоватъ исполнению драматории: в нашей стране религия не находится под запретом, и вероисповедание является личным делом каждого гражданина. В моей жизни это была первая, очень приятная и очень памятная встреча с государственным деятелем такого масштаба, и у меня осталось отчетливое ощущение именно государственного подхода Т. Н. Хренникова к разрешению проблемы с исполнением драматории. Т. Н. Хреиников пообещал переговорить с Васильевым, и буквально через день было получено его согласие на включение драматории в тематический план. Теперь надлежало найти партитуру драматории и передать её в производственный комбинат Музфонда СССР для расписки хоровь и оркестровых партий.

Возникла новая проблема – единственной авторской партитуры (в нашей стране тогда ещё не было ксерокса) не оказалось на месте в Министерстве культуры РСФР, которое приобрело эту партитуру десять лет назад, и никто из работников министерства не мог сказать, куда она исчезла. Мне посоветовали поискать партитуру в библиотеке Всесоюзного бюро пропаганды советской музыки, в библиотеке Московской филармонии, в библиотеке радиокомитета, в музее им. М. Глинки. Я побывала везде, но не нашла никаких следов партитуры драматории. Ее не было на нотных стеллажах, и никто из работников библиотек ничего о ней не знал. Безвыходная, тупиковая ситуация – мне на память об этой существующей в единственном авторском экземпляре партитуре оставалось только светлое воспоминание о том, как мы с Евгением Павловичем, счастливые молодожены, в 1957 году, в крошечной квартирке, где мы проживали, в течение нескольких дней по очереди обводим черными чернилами написанные простым карандашам нотные знаки – для очередного показа драматория могла быть представлена только в таком, чернильном, варианте. И в эту уже печально осознанную мною безысходную ситуацию, внезапно вмешивается проведение и заставляет меня раз и навсегда поверить, что основные моменты жизни Алемдара не пущены на самотек, а находятся под покровительством высших сил, именно они определяют и направляют все знаменательнре в его жизни, а вовсе не мы, простые смертные люди.

Наша дочь Маша с 1972 года обучалась в Центральной музыкальной школе при Московской консерватории – очень престижной, но крайне трудной для обучения из-за чрезмерной загруженности учащихся.

Я села за руль автомобиля и первые четыре года ежедневно возила Машу в школу и забирала её по окончании уроков, два раза в неделю приходилось привозить её в школу ещё раз на занятия по специальному предмету – музыке. К 1978 году мои поездки стали более редкими и приходилась на те дни, когда у Маши была специальность, и мне хотелось сберечь ей время и силы, растрачиваемые на дорогу. И вот в одну из этих уже редких поездок за Машей в школу я свернула с Садового кольца не на улицу Чехова – по обычному многолетнему маршруту, а на улицу Каретный ряд, переходящую в улицу Петровку. Совершенно не припомню, почему мной был сделан этот поворот, но именно в ту минуту, когда я повернула с Садового кольца, я заметила стоявшего у дорожного бордюра нашего прославленного дирижера Евгения Федоровича Светланова. Было понятно, что он высматривает такси, и я притормозила, вышла из машины, представилась и предложила подвезти его, куда ему надобно, инстинктивно чувствуя, что его поездка будет в пределах Центра и я ещё успею в школу к Маше. Фамилию моего мужа Евгений Федорович не только слышал, а и был лично знаком с ним по совместным застольям в Доме творчества композиторов в Рузе, поэтому он доверчиво сел рядом со мной. Оказалось, что нам действительно по пути, потому что он торопился на репетицию на фирму грамзаписи "Мелодия". У кого что болит, тот о том и говорит, а у меня болела и душа, и голова от расстройства из-за невозможности найти партитуру драматории. Поэтому я не могла развлекать досужими разговорами своего знаменитого попутчика в считанные минуты нашей короткой совместной поездки, а просто и бесхитростно поделилась с ним наболевшим, горестным, рассказала, что, разыскивая партитуру драматории, побывала и в обслуживающей его оркестр библиотеке Московской филармонии. Через несколько минут Евгений Федорович, поблагодарив и попрощавшись, вышел у ворот студии, а когда я вернулась с Машей домой, мне позвонил инспектор его оркестра и сообщил, что партитура драматории нашлась на антресолях в квартире у Евгения Федоровича, и я могу созвониться с его женой, подъехать и забрать партитуру, Незабываемо и неописуемо словами радостное волнение, с которым я взяла в руки партитуру – найденные несметные сокровища вряд ли обрадовали бы меня сильнее. Уже дома, бережно рассматривая партитуру, узнавая страницы, где ноты были обведены моей неуверенной, не привыкшей к их написанию рукой, я впервые задумалась о роли провидения в жизни Алемдара. Что было бы, если бы я оказалась у большого углового дома на повороте с Садового кольца на Каретный ряд, где в то время жил Е. Ф. Светланов, на несколько даже не минут, а секунд раньше, когда Светланов ещё не вышел из своего подъезда и не пошел к бордюру дороги, или же на несколько секунд позже, когда он уже уехал бы в такси? Партитура драматории продолжала бы безнадежно пылиться на антресолях квартиры, которую он впоследствии покинул, разведясь с женой, и, возможно, при очередной генеральной уборке была бы выброшена ею в мусорный контейнер, как невостребованный, ненужный хлам? Нет. Я никогда не думала, что моя встреча со Светлановым была просто делом случая – только провидение могло с такой сверхточностью вмешаться и разрешить подобным сверхъестественным образом злосчастную ситуацию с исчезнувшей партитурой.