355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » С. Чумаков » Видимость - 'ноль' » Текст книги (страница 3)
Видимость - 'ноль'
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 01:47

Текст книги "Видимость - 'ноль'"


Автор книги: С. Чумаков



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Борт лодки. 15 часов 45 минут

Русский транспорт открылся вдруг. Он оказался так близко, что высокая корма закрыла весь визир. Видны были пятна ржавчины, наросты льда и название "Ванцетти". Для торпедного залпа дистанция так мала, что становилась опасной для лодки: ударная волна могла наделать бед и здесь. Но сейчас важнее было не упустить удачнейший момент, и Карл махнул рукой:

– Второй торпедный – огонь!

Тут же раздался сигнал звонка, подтверждавший, что выстрел произведен.

– Торпеда идет, торпеда идет... торпеда идет...

Рядом с акустиком стоял радист с секундомером в руке. Ему надлежало заметить время от залпа до взрыва, чтобы вычислить точное расстояние до жертвы, и уже вторым залпом...

Транспорт, выполнявший противолодочный зигзаг вправо, вдруг вздрогнул и покатился влево.

– Торпеда продолжает идти, – пробубнил акустик.

Командир лодки чертыхнулся: никогда раньше не мазал даже с большей дистанции. Только теперь понял, в чем дело: скорость судна совершенно не соответствует справочнику Ллойда. Транспорт еле ползет, вот почему оказался неожиданно близко. Никакого упреждения давать не надо было. Стрелять прямо в упор. Пароход продолжал катиться влево, подставляя корму.

– Третий торпедный, огонь!

Снова монотонно бубнит акустик:

– Торпеда идет... торпеда идет... торпеда продолжает идти. Пеленг...

Снова мимо. Капитан русского парохода – счастливчик или опытнейший игрок в кошки-мышки. Карл вдруг представил, что этот тихоход, этот увалень уйдет целым, невредимым, и достанется тем двум лодкам, что крейсируют дальше на запад. Он не мог этого допустить, не мог упустить добычу, которая принадлежала ему по праву первого. Лодка тем временем еще больше сблизилась с транспортом. Теперь расстояние меньше трех кабельтовых. Он внимательнейшим образом рассматривал, что делается у русского на корме. Никакого движения, лишь с ботдека торчит дуло пулемета. Но это не опасно.

– Всплыть! Орудийную команду наверх. Пять снарядов... – отдал команду Карл.

Расстрелять пароход из пушки, в упор, по ватерлинии дело одной минуты.

Вслед за артиллеристами корветтен-капитан выскочил на мостик. Красный веер вспыхнул перед глазами. Это очередь трассирующих пуль ударила в основание рубки, отрикошетила вверх.

– Идиоты! Еще сопротивляются! – воскликнул Карл. – Но ничего, первым орудийным выстрелом смести пулемет, а потом по корпусу этого "Ванцетти".

Борт "Ванцеттти". 15 часов 45 минут

Снежный заряд кончился – Веронд увидел, как боцман, стоявший на баке, тычет ладонью в море, широко раскрыв рот в немом крике.

"Ванцетти" катился влево, подставляя борт торпеде. Боцман первым понял неотвратимую трагичность только что начатого противолодочного зигзага. Он хотел крикнуть: "Право, право руля!", но спазм сжал горло, перехватил дыхание.

Капитан тоже увидел след торпеды, успел переложить руль круто вправо и подвинул рукоятку машинного телеграфа на полный вперед. Умница "Ванцетти"! При всех своих немощах он обладал несомненным достоинством – прекрасно слушался руля. Вот и сейчас, не успев набрать инерцию, он вздрогнул, послушно покатился вправо, пропуская рядом торпеду, словно матадор разъяренного быка.

Начиненная взрывчаткой торпеда проскочила в каких-то восьмидесяти метрах от борта. Капитан, расчет пулемета ясно ее видели. Она шла с очень малым заглублением, стремительно и слепо. Она пронзала острым носом гребни волн, пролетала между ними, обнажая свое акулье тулово, вращающийся винт.

Судя по следу, "Ванцетти" разворачивался кормой к лодке.

Еще во Владивостоке в самом начале войны Веронд был на инструктаже по борьбе с подводными лодками противника. Лектор аккуратно рисовал на классной доске разные положения врага относительно судна, пунктиры движения торпед и маневры, которые должно успеть выполнить судно. Названо было лишь, одно спасительное средство – противолодочный зигзаг: следовало бросать пароход то вправо, то влево, чтобы враг не мог вести прицельный огонь.

Стучал по доске мелок, выстраивались колонки цифр. Они должны были доказать скептически слушавшим капитанам, что шанс на спасение есть и, по крайней мере, три торпеды могут пройти мимо.

– А четвертая? – спросил кто-то.

Лектор пожал плечами.

– Может быть, и четвертая промажет, – сказал он. Поток подумал и добавил: – Но вряд ли... зато вы к этому моменту успеете вывалить шлюпки и спасти хотя бы часть команды.

Затем снова застучал мелок. Лектор стал описывать случай, при котором пароход, выполняя зигзаг, невольно попадал, как он выразился, в резонанс с действиями врага. Тогда... Пунктиры следов второй и третьей торпед сталкивались с судном. Одна попадала в корму, другая – в борт.

– Впрочем, третья торпеда может и не понадобиться.

...Это был тот самый случай! Корма "Ванцетти( на какое-то время становилась для лодки как бы неподвижной мишенью. Вот сейчас выхлоп, и вдребезги разлетится корма, расшвыряет всех, кто на юте. Вода хлынет сквозь тоннель главного вала, сметая все, ломая, топя машинистов, кочегаров. Взрыв котлов...

Как только была замечена первая торпеда, капитан послал потерявшего голос боцмана в радиорубку. Тот ворвался, ошалелый, просипел:

– Гони "SOS"! Торпеда!

Рудин не поверил. Переспросил рубку через переговорную трубу. Отозвался не капитан, старпом, и всего лишь одним словом:

– Да!

Он передал радиограмму сперва на английском языке, потом продублировал на русском. Англичане приняли сигнал сразу. Наши радиостанции ответа пока не дали. Далеко.

Рудин снял руку с ключа. Теперь отполированная ладонью машинка больше не нужна. Теперь лишь бы услышать отзыв родной земли, подтверждение того, что и там знают о судьбе "Ванцетти".

Он даже не шевельнулся, когда мимо рубки по цепочке пронесся возглас:

– Торпеда в корму.

Почувствовал, как судно снова рванулось влево, но с места не двинулся, лишь напрягся, уперся руками и ногами в стены, аппаратуру, чтобы страшной силы удар не вышвырнул наружу, не перекинул через леера в свинцовые волны.

След второй торпеды Веронд увидел, лишь перегнувшись, через поручни крыла мостика. Один шанс из ста – попробовать отклонить ее курс кильватерной струей. Он приказал совсем немного отвернуть руль вправо, чтобы замедлить поворот судна. И теперь, рискуя свалиться за борт, смотрел, смотрел на полукруг кильватерной струи и прямой след торпеды. Вот белая стрела коснулась кильватерной струи и, не выдержав соревнования с вихревыми потоками, отклонилась в сторону. Этого оказалось достаточно, и торпеда прошмыгнула мимо так же близко, как и первая.

Конец дуэли. 15 часов 53 минуты

По береговому расписанию матрос Машин исполнял роль подносчика снарядов. Он подбежал к орудию, когда боевой расчет снимал с трехдюймовки чехол, занял место в голове цепочки, хвост которой прятался в надстройке. Приготовился принять снаряд, однако его никто не передавал.

А там, за стеной надстройки, случилась неожиданная заминка. Цепочка заканчивалась у подвала с боеприпасами – черной дыры, куда вели скобы крутого трапа. Судовой плотник, которому положено было нырнуть в подвал и оттуда подавать снаряды, – он так ловко проделывал эту операцию во время учебных тревог, – вдруг уперся ладонями в стену над люком, замычал:

– Н-не полезу. Н-не могу!

Тогда Сергей Зимин юркнул под его руками, исчез в темном лазе и заорал оттуда во всю силу легких:

– Держи, а то уроню!

Крик привел плотника в сознание. Он подхватил лоснящийся латунный цилиндр, передал кому-то. Наконец ушли первые пять снарядов. Теперь плотник резиновым рукавом вытирал со лба обильный пот, а из люка гудел голос Сергея:

– Мне тут даже лучше. Те-е-пло. Что там слышно, почему не стреляют?

– Должно быть, учебная тревога, – выдавил с надеждой плотник, забыв, что на последнем собрании экипажа капитан сказал, что учебных тревог не будет.

Веронд приподнял бинокль и увидел так близко, что казалось, можно было тронуть рукой, вздымавшийся из волн корпус лодки, каскады воды, стекавшие с ее палубы.

На мостике появился человек. Вслед за ним выскочили еще трое, бросились к орудию.

– Жалеют торпеды. Решили расстрелять, – проговорил Веронд и тут же закричал во всю силу легких в сторону кормы: – Огонь!

Кормовое орудие молчало.

– Огонь, огонь! – повторил дважды.

– Куда? Не вижу! – откликнулся главстаршина.

Капитан сообразил, что с кормы лодку не видно. И в тот же момент рядом застучал пулемет. Трассирующие пули ударили в корпус лодки, высветили рубку, орудие, готовых к артиллерийской дуэли фашистских матросов.

Теперь и комендор увидел цель. Он поймал черную тень в зенитное кольцо. Первый выстрел дал недолет. Взметнулся столб воды, окатил фашистский орудийный расчет, на несколько секунд сбил артиллеристов с темпа.

Второй выстрел. Разрыв прозвучал так, словно огромным молотом грохнули по наковальне. Не столб воды – отблеск пламени высветил лодку. Третий выстрел – еще один удар молота. А потом – заминка, осечка. Подносчик патронов матрос Машин опередил заряжающего, кинулся к орудию, открыл казенник, выхватил снаряд и швырнул за борт. По инструкции положено в случае осечки переждать тридцать секунд. Заряд мог взорваться в руках. x x x

Карл скомандовал "огонь" одновременно с яркой вспышкой на корме русского транспорта. Зенитный снаряд русских прошил металл и взорвался в рубке. В центральный пост под огромным напором ворвался раскаленный газ, влепил в металл палубы кровавые клочья.

Очищенная исповедью, душа Карла Турмана еще не успела отлететь, как снова содрогнулась лодка. Второй снаряд разорвался в центральном боевом посту, вдребезги расшиб мозг лодки и всех, кто там находился. Теперь ничто не могло остановить ее стремительного падения в глубину. Мгновенная смерть всех, кто находился в рубке и центральном посту, была "поцелуем бога" по сравнению с той, что, ломая переборки, бритвенно острыми струями воды била, душила цеплявшихся за жизнь.

Огромный пузырь, словно созревший нарыв, вспучился и лопнул на поверхности воды, по которой медленно растекалось пятно мазута.

А ожившая зенитка "Ванцетти" выпустила по этому пятну еще три снаряда. След трассирующих пуль впивался в черную воду и гас...

Лишь теперь Веронд взглянул на часы. От первой пулеметной очереди до последнего выстрела зенитки прошло всего минута и сорок секунд.

Он дал команду уходить на северо-восток, в обратную генеральному курсу сторону, чтобы потом снова начать осторожное движение вперед.

Северная Атлантика. Январь

Занесенный в список погибших, "Ванцетти" пробирался во льдах, тащился, словно истрепанная фронтовыми дорогами полуторка по карнизу горной дороги.

Только вместо отвесной скалы были здесь ледовые поля. В промоины между ними забирался пароход, пока брезжил день. Вмерзал и выкарабкивался с помощью динамита. И шел вдоль кромки льдов, которая была сейчас страшнее бездонной пропасти. Снежные заряды сменялись густым туманом, таким же непроглядным, как пурга.

Однажды пароход стал фосфоресцировать. Мачты – новогодние елки с зажженными свечами. Подобные призрачным наконечникам стрел, голубые огоньки холодными светлячками светились повсюду. Бесчисленное множество огоньков.

В призрачном освещении пароход, люди на мостике и на палубах казались пришельцами из иного мира. "Летучий голландец" с живой командой на борту...

Наплыло, заслонило все странное видение: заснеженный зимний лес, согнутые шапками белого снега лапы елей, распущенные волосы тонких ветвей на березах и далекий стук дятла. Потом лес исчез, но легкое потрескивание осталось. Треск издавали огоньки. Только теперь капитан сообразил, что это же огни святого Эльма! Они иллюминировали надстройки, мачты, словно в довоенный праздничный Первомай. Предавали пароход. Кто-то рванулся на ботдек, кого-то на полпути остановил резкий окрик старпома:

– Назад! Вахта, на место!

Да, море и небо предавали судно. "Ванцетти" был виден от самого горизонта. Тучи равнодушно неслись, не просыпая снег, не проливая дождь, не опускаясь туманом. Но вот наконец они разразились зигзагами молний, грохотом близкого грома. Как по команде, погасли свечи.

Стал набирать силы ветер. Он принес густой, плотный туман. Слепец "Ванцетти" брел вдоль 75-й параллели, может быть, севернее, а может быть, и южнее ее.

Часами приходилось колдовать над картой, прокладывая курс с учетом бесчисленных поправок на ветер, на течение, на петли в ледяной шуге. Старались угадать – иного слова не придумаешь – место судна в океане. Рейс безнадежно затягивался. Рацион пришлось урезать даже кочегарам. Еще опаснее был все увеличивающийся расход пресной воды.

Напряжение первых дней спало. Но расчеты по-прежнему дежурили у орудия и пулеметов круглосуточно, сменяя друг друга. Усиленная вахта вела непрерывное наблюдение за поверхностью океана. Обычный ритм смены вахт полетел кувырком. Продрогшие на пронизывающем ветру люди бросались на койки, на какое-то время забывались чутким сном. Спали не раздеваясь – спасательные костюмы на расстоянии протянутой руки. Только утомленный, издерганный человек забывался сном, как его уже кто-то тряс за плечо:

– Слушай, пора на вахту.

Никогда еще радист не смотрел с таким вожделением на телеграфный ключ. Так хотелось положить ладонь на рукоятку и отстучать всего два коротеньких слова: "Мы живы". Но это было равносильно самоубийству. Даже по краткому радиосигналу немецкая радиослужба запеленгует судно, доставившее подводному флоту рейха крупные неприятности. А ведь где-то, в какой-то канцелярии уже напечатаны стандартные бланки и разосланы семьям. Черная рукоятка ключа магнитом притягивала руку, а радист даже прикрыл ее коробкой от домино. Он слушал эфир. Безрадостное занятие. Каждый день доносятся безнадежные крики о помощи на английском, испанском, немецком и на родном, русском. Не проходит дня, чтобы в этой проклятой Атлантике не топили кого-нибудь. Сколько же пароходов уже на дне! Эфир попискивал бессмысленными наборами точек и тире это чьи-то шифровки. Два раза в сутки, в полдень и в полночь, с секундной точностью, по радио кто-то прокручивал на большой скорости магнитофонные ленты. Это переговаривались со своим штабом немецкие подводные лодки. У парохода не было средств, чтобы запеленговать их место. Эти сигналы говорили только, что лодки бродят в океане, возможно, рядом. А то попадал на музыку или песни. Тогда Рудин подключал динамики судовой связи, и по "Ванцетти" разносились заграничные мелодии, чтобы ребятам не было так тоскливо. Вот только сквозь треск радиопомех никак не мог уловить голос Москвы, узнать, что там делается на фронтах. В столовой экипажа висела сводка десятидневной давности, и капитан все время настойчиво напоминал: "Лови Москву, маркони, как хочешь, но лови".

У Веронда было правило раз в день обходить судно. Последние дни выбили из этого ритма. Несколько суток, прошедшие после встречи с лодкой, слились в один долгий– предолгий день. За это время он, кажется, несколько раз забывался, в дремоте, а может быть, и нет. Вспомнить не мог. Он остановился на середине трапа между своей каютой и спардеком. Только сейчас сообразил, что решил пройти по судну. Провел рукой по жесткой щетине. Решительно вернулся к себе в каюту. Зашел в ванную, увидел в зеркале чужое, осунувшееся, заросшее лицо. Вслух сказал:

– Дурак! В таком виде идти по каютам!

Разделся, швырнул за дверь одежду. Пустил холодную, потом горячую, снова холодную воду. Отфыркивая, растерся жестким полотенцем. Навел прекрасную, шведской стали бритву, снял щетину. Достал флакон с остатками лосьона фирмы "Жилетт". Стало приятно от легкого аромата, холодка, освежившего лицо. Затем тщательно оделся: белоснежная рубашка, галстук, парадная форма с золотыми шевронами на рукавах и двумя рядами сияющих пуговиц.

Смахнул щеткой невидимые пылинки, навел блеск на ботинках. Слегка сдвинул на ухо фуражку с крабом. Теперь можно было сделать обход.

Двери всех кают – так положено, когда каждый миг может раздаться сигнал боевой тревоги, – были раскрыты настежь. В первой от трапа аппетитно храпел третий помощник. Из следующей доносился резкий стук, прерываемый возгласами:

– Опять поехали, черти!

– Да, держи их, держи!

– Пустой, здесь же пусто было.

Главстаршина загораживал дверной пробы. Лишь заглянув через его плечо, капитан понял, в чем дело. Здесь резались в "козла". Один из болельщиков матрос Машин – поднял голову, и его спокойные глаза вдруг расширились от радостного удивления.

– Ребята, капитан пришел. При полном параде! Уже Исландия?

– Пока исландское направление, – усмехнулся Веронд. – Которая партия?

– Полуторная.

– Как понять?

– Волной наподдало, одну рассыпало.

Веронд пошел дальше. В двух следующих каютах было полутемно, пусто, в четвертой же двое матросов в спасательных костюмах молча сидели напротив друг друга, зажав руки в коленях. Чувствовалось, они не слышат ни стука костей, ни ритмичного пульса машины.

– Здравствуйте, товарищи!

Пришлось еще раз повторить, прежде чем поднялись серые лица. Загнанные глаза. Ни слова в ответ...

– Немедленно спать.

Матросы словно ждали этого приказа. Повалились на койки.

– А ну, встать!

Послушно, быстро, как по сигналу тревоги, вскочили.

– Разберите постели. Разденьтесь. Костюмы сверните и положите рядом с собою.

– А можно? – это были первые слова, которые капитан услышал здесь.

– Д{о}лжно. Спокойной ночи.

Позже он заглянул сюда еще раз. Оба матроса спали, может быть, впервые за эти несколько суток. Смягчились лица. С них сполз серый, словно дорожная пыль, налет.

И вновь набитая людьми каюта. Моряки травят баланду, перебивают друг друга, словно встретились после долгой разлуки.

– Понимаешь, в зенитное кольцо вижу на ее рубке какую-то белую картинку. Я прямо в нее нацелился – и шарах! – видимо, в десятый раз сообщал комендор.

– А нас как тряхнет, когда вы попали! Как угольную пыль поднимет! Чую, ко хне в штанину что-то теплое ползет, ногу когтями царапает. А это крыса. Перепугалась, видать. Ну, думаю, раз ко мне прибежала, значит, не помру, жить буду! – вторил Лосинов.

Дружный хохот потряс каюту.

– Не верите? Вот, царапины остались. – Кочегар, откинувшись на спину, задрал ногу, оттянул штанину. – Убеждайтесь, не вру. Я ее за хвост дернул. Думал в топку кинуть, а потом пожалел: "Живи, родная".

Веронд миновал каюту. Не хотел мешать. А оттуда уже доносилось чье-то честное признание:

– А я, ребята, струхнул. Все, думаю, не видать тебе обеда. Закусишь напоследок американской шоколадкой – и привет родне...

Лишь одна дверь была закрыта. Сообразил: "Тут женщины". Легонько постучал. Раздалось приглашение войти. На койке, в уголке между иллюминатором и простенком, нахохлившись, сидела Клава. Веронд помялся у входа, присел на краешек койки, спросил:

– Страшно?

– Уже почти нет. – И настороженно спросила: – А что, еще рано не бояться?

– Честно?

– Да, очень прошу, честно.

– Рано, Клава.

– Спасибо, что честно. Это лучше, чем когда говорят: "Хорошо, хорошо", а на самом деле хуже некуда. Скажите, а вы и на мостике все время были так, при галстуке?

– Да, Клава, – не колеблясь солгал капитан. – Только поверх формы была эта американская резиновая хламида. А что же твоей соседки по каюте не видать?

– На камбуз пошла. Говорит, есть до смерти захотелось. Говорит, кока сожрет, если ничего не даст, – и поспешно добавила: – Это хорошо, что есть хочет. С нервами, значит, полный порядок. И вообще у нас ребята молодцы, даже не болеют.

Собственно говоря, ему не хватало вот этой последней фразы. Действительно, молодцы ребята и "даже не болеют". Поразительно, как свыкается с обстоятельствами матрос: пятый день пути под крестом новой встречи с подводными лодками. Все прекрасно понимают, что вряд ли повторится удача... x x x

И снова навалился шторм. Никогда еще не приходилось так туго судну и людям. Казалось, море и ветер решили во что бы то ни стало добить "Ванцетти". От непрерывных ударов содрогался корпус. Крен достигал Grad{35} на оба борта. Шлюпки пришлось завалить и намертво закрепить стальными концами. Теперь в случае торпедной атаки вряд ли удалось бы их спустить. Да и бессмысленно. Десятиметровые валы вмиг поставили бы их килем вверх. Волны доставали ботдек. Повредили у шлюпок обшивку, рули. Валы были столь высоки, что даже через верхние решетки – в кочегарку, сквозь световые люки – в машинное отделение то и дело обрушивались тонны воды. Вода не успевала стекать с палуб, заливала коридоры, каюты. Зашевелились штабеля леса на баке и юте, штабеля прекрасных экспортных "балансов" для американских целлюлозников. Команде пришлось пять часов подряд по горло в воде авралить, закреплять их.

...Карандашная линия курса миновала Ян-Майен, скалистую гряду в океане, которую так и не увидели за туманом. Теперь касательная тянулась вдоль северного побережья Исландии.

Капитан упер ножку циркуля в точку, где пока кончалась эта линия, вторая игла повисла, словно раздумывая, куда сделать следующий шаг. В Датский пролив соваться нельзя. Он закрыт минными полями союзников. Может быть, "Ванцетти" уже вплотную подошел к "дружественным" минам? А может быть, уже в зоне минных полей?.. Ведь с пятого января видимость – "ноль", невозможно вести астрономические наблюдения. Пять дней следовали во льдах, не имея лага, определяя скорость на глаз. Лот показал глубину 380 метров. Но каждому моряку известно, как круто обрываются берега Исландии. Значит, скалы могут быть рядом.

Громадная зыбь раскачивает штурманскую рубку, словно маятник. "Ванцетти" постепенно сдавал и наконец вообще перестал слушаться руля. Веронд приказал все балласты заполнить забортной водой, форсировать ход машины. Лишь через долгих пять часов удалось поставить судно против зыби, повернув... на Grad{180}. Снова вспять.

Еще пять суток отяжелевший "Ванцетти" грузно переваливался с вала на вал.

Наконец к исходу второй недели января ветер переменился, подул с юго-запада, потом стал стихать. Заряды пурги сменились дождем и градом. Видимость увеличилась, правда, всего до двух миль, но и это немало, можно было повернуть в берег, без риска врезаться в скалы. Осторожно, ежечасно опуская лот, двинулись на юг. Вот уже лот показывает двести, сто шестьдесят метров. Кривая глубин подсказывала: пароход примерно в 70 милях западнее порта Акурейри.

Открылись черные голые скалы, а затем показался маяк. Это мог быть только Хорн. А от него недалек и Эйя-фиорд, в глубине которого прячется Акурейри – военно– морская база. В щели фиорда, между базальтовыми "часовыми", сразу заглох, запутался ветер, улеглись валы, и "Ванцетти" стала баюкать ровная зыбь. Из-за скалы выскочило быстроходное патрульное судно, запросило позывные. "Ванцетти" ответил. Однако сторожевик проскочил мимо и закрыл выход в океан. В бинокль было видно, как на палубе сторожевика поднялась суета, как стали расчехлять орудие!

Вскоре явился эскадренный миноносец. Лишь теперь, под прикрытием миноносца, со сторожевика спустился моторный бот. На пароход поднялась военная команда, заняла посты возле пулеметов, трехдюймовки, радиорубки. Офицер сухо поздоровался, потребовал судовые документы, недоуменно пожал плечами.

– Ничего не понимаю. По нашим данным, вы погибли еще пятого января.

– И решили, что мы замаскированный под русский лесовоз фашистский рейдер? – расхохотался Веронд, поняв причину такой встречи.

– Совершенно верно. Но... как вам удалось спастись?

– Честно говоря, я сам до сих пор удивляюсь этому. – И рассказал о скоротечном бое. – Ну а что судну пришлось выдержать после этого неожиданного рандеву, вы сами видите на палубе. Прошу дать разрешение команде сойти на берег. Люди измотаны до предела.

– Понимаю, но я должен запросить берег.

Семафор на миноносец. Оттуда радио в Акурейри. Наконец на миноносце часто замигал прожектор.

– Сожалею, – искренне сказал офицер, – но приказ такой: следовать возможно быстрее в Рейкьявик. Там формируется конвой, который в ближайшие дни должен выйти на запад.

Рейд Рейкьявика

От открытого моря рейд Рейкьявика отделяло лишь бонное заграждение препятствие для немецких подводных лодок чисто символическое. Правда, по ту сторону заграждения мотались два миноносца. Время от времени они сбрасывали серии глубинных бомб, и лишь эти глухие взрывы напоминали о том, что за пределами залива идет война. Даже транспорт с развороченной кормой казался декорацией из голливудского фильма на военную тему.

По аккуратной набережной вдоль ухоженных домов под черепичными крышами слонялась разноязыкая, пестрая толпа моряков – военных и штатских. А над крышами высились черные молчаливые горы, прикрытые шапками снега.

Моторный ботик с "Ванцетти" ткнулся в причал. Из него выбралась первая партия отпущенных на берег. Боцман повел носом, воскликнул:

– Чую запах жареной трески. Курс по ветру. Кто за мной?

Сергей Зимин был ошарашен. Он застыл у витрины первого же продовольственного магазина. Такого в жизни он давно не видел... Вот все бы купить, набить посылку и отправить маме в Ленинград. Но тут же тяжело вздохнул. Неосуществимое желание: какая же посылка дойдет отсюда через океан? Как переберется через кольцо блокады? Он стоял у витрины, опираясь об угол стены. Отвык парень от земной тверди. Тротуар под ним раскачивало, словно палубу, голова кружилась. И вдруг неожиданный, крепчайший хлопок по плечу едва не свалил его. Обернулся, думал, кто-то из своих. А рядом стоял здоровенный детина в толстом свитере и плаще нараспашку. Детина улыбался доброжелательно.

– Русский? "Ванцетти"?

Зимин растерянно оглянулся. Увидел неподалеку своих, поджидавших боцмана, который добывал пачки сигарет из автомата. Кивнул в их сторону:

– Мы все с "Ванцетти"!

– Ура, "Ванцетти"! Субмарина – пуф! – заорал на всю набережную детина.

Матросов окружили рыбаки. Вскоре все очутились в ближайшем кабачке за литровыми кружками пива. Боцман популярно, на пальцах, показывал, как произошел бой и как он лично действовал. Потом появился возле столика канадский матрос, который представился:

– Джордж Стецько.

– Эмигрант? – в лоб спросил трезвый в отличие от всей компании Зимин. Ему по молодости лет была выдана жестяная банка с апельсиновым соком.

– Який я эмигрант? Цe мий батько був эмигрантом. Да не хвилюйся. Не в революцию тикав, значно ранише. И не з России, а з Пряшевщины. Вид злыднив тикав до Юэсей, а потим в Канаду.

Сергей, в общем, понял что парень свой, вот только кто такие злыдни, не понял, белые, что ли?

– Ну це коли ничего не мае в кишени, – хлопнул себя по карману канадец. – Ниц нема в хати, – призвал на помощь еще и польские слова, – оце злидни.

– Значит, из бедняков, – успокоился Сергей. – Будете переводить?

– А як же! В мисцевий газети вже прописано про вас, але коротко.

С помощью Джорджа Стецько разговор пошел куда оживленнее, и вскоре вся пивная перекочевала к столику.

Больше никуда не пошли в этот день матросы с "Ванцетти". Сергею с большим трудом удалось оторвать их от застолья на ботик "без пяти минут отход".

Джордж Стецько с пирса кричал вслед:

– До побачения у Галифакси! Мы разом пидемо! Двадцать шостого, о десятий години ранку-y-y!

Развеселый боцман хлопал по плечу Сергея.

– Слыхал? Черт-те откуда вся Исландия знает про нас. Как у нас на селе – в одном конце чихнешь, в другом "будь здоров" говорят.

Вахта из чувства солидарности поспешно рассовала разомлевших матросов по каютам. Лишь неугомонный боцман пошел посмотреть, "как там брашпиль". Когда он довольно успешно в сопровождении Сергея преодолевал участок палубы от трапа до якорной лебедки, рупор рявкнул:

– Боцман, на мостик!

– Ну хорош, – беззлобно протянул капитан, когда к нему поднялся боцман.

– Угощение в честь нашей победы.

– Сами, что ли, разболтали?

– Нет, весь порт знает.

– Откуда? – изумился Веронд.

– Порт все знает. И что мы с караваном двадцать шестого ровно в десять выходим, тоже знает.

– Марш отсыпаться, – нахмурился Веронд. – Учти, опохмелу не будет.

– А мне и не надо, – ухмыльнулся боцман и съехал по трапу.

Не столько развеселое настроение вернувшихся с берега обеспокоило капитана, он был готов к такой "разрядке". Поразило сообщение о точной дате выхода каравана, которую он, капитан, еще не знал по причине секретности. За кормой раздался стук моторки.

– Капитан! – заорал на весь рейд рупор. – Конференция завтра в десять, в офицерской столовой базы.

И об этом по инструкции положено было сообщать лично. В Архангельске и Мурманске инструкции военного времени выполнялись безоговорочно, и то немцы какими-то путями узнавали иногда о времени выхода караванов и даже одиночных судов, а здесь...

Наутро подошел тот же катер. В нем уже сидели капитаны других судов. Без спешки обошли еще несколько пароходов. Выгрузились и толпой, по деревянной лестнице поднялись на горку к длинному бараку. Отсюда весь рейд как на ладони. Спокойно стоят, дымят пароходы. "Тесно, как на сингапурском рейде", – всплыло воспоминание о последнем предвоенном рейсе... Подошел капитан третьего ранга Пантелеев из советского отдела перевозок в Рейкьявике. Они были уже знакомы. В то время как команда отдыхала на берегу, Веронд вместе с представителями английских и американских военно-морских властей подробно разбирал встречу и бой с подводной лодкой. Эксперты пришли к выводу, что лодка была безусловно потоплена и потому дальше не могла преследовать пароход. С ходом в пять-шесть узлов от подлодки, даже поврежденной, уйти было невозможно.

– Пока не заходите в зал, – попросил Пантелеев Веронда. – Пусть все рассядутся.

– Это по какому случаю?

– Я тоже задал этот вопрос коммодору конвоя, но ответа не получил. Он лично просил вас войти последним. Придется подчиниться. Хозяева здесь не мы.

– Лучше бы хозяева держали втайне время выхода, – проворчал Веронд. Боцман вчера все в кабаке узнал. К чему теперь конференция, не понимаю. Что, в Исландии нет ни одного разведчика?

– Если бы. Двоих недавно за работой на рации взяли. Но что делать... Война здесь проходит транзитом. Никого особенно не задевает, рыбаки продолжают селедку и треску брать.. Отсюда и беспечность.

– Но у нас и в Англии дело иначе поставлено!

– Это лишь подтверждает мои слова. С английского берега в ясный день можно "атлантический вал" увидеть. На Англию падают бомбы. А здесь воздушной тревоги не знают. Я вас прошу: предпринимайте любые меры, но не отставайте от конвоя. Немцы в первую очередь атакуют суда, вышедшие из ордера. Волчья стая и действует по-волчьи: нападает на отставших.

Как только Веронд перешагнул порог, раздалась команда всем встать. Коммодор конвоя, американский контр-адмирал, торжественно произнес:

– Господа! Я вопросил вас подняться с мест для того, чтобы приветствовать героического капитана русского транспорта и поздравить его с победой над немецкой субмариной. Этот факт исследован и подтвержден авторитетной комиссией. Кроме того, по данным английского адмиралтейства, штаб Деница с 20 января считает лодку U-553 пропавшей без вести, как исчерпавшую срок автономности. Лодка исчезла в Северной Атлантике. Мы ее не топили. Это мог сделать только русский пароход. Еще раз поздравляю. Считаю для себя честью, что "Ванцетти" будет идти в моем конвое. Как все моряки, я немного суеверен и думаю, что присутствие в ордере героического парохода принесет удачу. Прошу сесть. Приступим к делу.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю