Текст книги "Линии"

Автор книги: Рю Мураками

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– А где хозяйка?

– Уехала домой. Какие-то дела у нее.

* Рисовые колобки, завернутые в сушеный лист водоросли.

** Небольшой низкий стол с нагревательным элементом на обратной стороне столешницы.

Управляющей клубом было чуть больше сорока. Когда-то она работала в торговой фирме, для которой закупала муку и баранину в Новой Зеландии и Австралии. Но больше всего ей нравились садомазохистские игрища, и, разойдясь с мужем в тридцатилетнем возрасте, она открыла клуб. Джунко тщетно пыталась определить, какой доход приносило ей это заведение, поскольку начальница не носила дорогой одежды и не ездила на «мерседесе».

Итак, хозяйка уехала домой. Это означало, что на сегодня работа закончена. К телефону подключили автоответчик, объявлявший, что с ними можно будет связаться на следующий день, после тринадцати часов. Джунко посмотрела на время – было уже четверть двенадцатого.

– Когда я звонила из отеля, она не сказала мне, что уйдет рано, – сказала она Юкари.

– Кто, хозяйка?

– Ну да.

– Это не было запланировано. Ей позвонили, а потом она сказала примерно следующее: «Забирай деньги и скажи девочкам, что я уезжаю, ясно?»

Некто С. заплатил ей тридцать тысяч иен, М. – двадцать тысяч и еще оплатил такси. К тому же тот, последний, несимпатичный, дал ей шестьдесят и десять тысяч на машину – в общем, ей причиталось семьдесят тысяч. Клуб забирал у девушек сорок процентов выручки.

– Скажи-ка... – начала Юкари.

– Что?

Джунко пришло в голову, что это, пожалуй, первый раз, когда ей предоставилась возможность поговорить с этой Юкари. Из семи работавших здесь девушек четыре трудились полный день, а три другие, школьницы и студентки, имели еще какую-то работу и приходили на полдня, два-три раза в неделю. Юкари работала по полной.

– Если хочешь, остался один онигири.

Юкари натянула свой тонкий свитер с вельветовым воротом и вельветовые же брючки. Глаза и фигура у нее были так себе, она носила короткую стрижку, зато кожа была на удивление хороша.

– Спасибо, я недавно ела карри, – сказала Джунко, разглядывая чистые, белые и гладкие щеки своей собеседницы. Ее настоящего имени она не знала.

– Карри? – удивилась Юкари и отпила из своей бутылочки.

– Ага.

Телевизор был включен на полную громкость, передавали выпуск новостей.

– Можешь убавить? – попросила Юкари. Джунко взялась за пульт, недоумевая, почему

Юкари попросила ее, тогда как ей самой было достаточно лишь протянуть руку. Она щелкнула пультом, и экран потух. Джунко показалось, что лицо ведущего, которого она часто видела на шестом канале и в журналах, словно провалилось в черноту. Выключая телевизор, она любила смотреть, как гаснет экран.

– А разве у нас на углу подают карри?

Какое-то время Джунко размышляла, стоит ли ей рассказывать всю историю, но в конце концов просто сказала, что, мол, один клиент ее угостил. Ее всегда мучил вопрос, должна она рассказывать своим собеседникам о том, что думает, или нет. Это началось еще в школе, терзало и во время обучения в университете, и на предыдущей работе. Истории очень ее утомляли. Часто, возвращаясь из школы, а потом с работы, она становилась свидетельницей всевозможных незначительных происшествий – то пожилая дама упадет с велосипеда, пытаясь объехать ребенка, то какой-то парень сломает руку своему приятелю клюшкой для гольфа; однажды она видела, как старушка хотела утащить один из горшков с душистым горошком, украшавших вокзальный перрон; а еще какой-то мужчина, открывая только что купленную бутылку с молоком, опрокинул ее на журнал, который хотел прочесть... И Джунко постоянно мучилась сомнениями, стоит ли говорить обо всем этом своим друзьям и товарищам по работе. Глупо зацикливаться на таких пустяках, говорила она себе, но тем не менее ей становилось все хуже и хуже. В конце концов Джунко начал охватывать страх. Тогда же она стала много пить, причем регулярно. Каждый вечер она покупала бутылку дешевого виски, джина или бренди.

Ей стало полегче только после поступления на работу в клуб. Конечно, в первую очередь благодаря ее нынешним собеседникам, но, как бы то ни было, Джунко теперь могла разговаривать, не терзая себя. И особенно с теми, кто не был ей особенно близок. Она полагала, что с Юкари можно говорить совершенно спокойно, хотя не могла объяснить, на чем основывается такая уверенность. Ведь тот факт, что какой-то человек симпатичен нам, еще не является решающим и достаточным критерием. Подобных симпатяг тысячи, и часто получается, что они оказываются не такими уж белыми и пушистыми. У Джунко слишком рано появилась возможность убедиться в этом на собственном опыте, поэтому она не доверяла приятным и симпатичным.

Тон, которым Юкари предложила ей оставшийся онигири, показался Джунко суховатым. «Если хочешь, остался один онигири», – так обратилась к ней Юкари, оторвавшись от своего журнала. Это навело Джунко на мысль, что Юкари не из тех, кто на первый взгляд кажется очень милыми людьми.

– А разве бывают такие клиенты? – поинтересовалась Юкари, закрывая номер «JJ». – Значит, он угостил тебя карри, а ты потом любовалась видами из окна отеля «Кэйо Плаза», так, что ли?

– Ага.

– А вот мне так не везет. Вечно нарываюсь на каких-то шизиков.

Голос Юкари смягчился, но от него все равно веяло холодом. Джунко вдруг подумала, что эта девятнадцатилетняя пипетка, должно быть, говорит «Ах, я люблю тебя!» каждому встречному и поперечному.

– Таких вот, настоящих садомазо, их ведь немного, как ты считаешь?

– Хм... Это точно.

– Знаешь, Мегуми... Ну, как бы это сказать? Мне хотелось бы чего-нибудь покруче...

– Ну конечно.

– А то все попадаются такие, которым бы только в дырку мне заглянуть. Пихают мне туда вибратор, а я должна у них отсасывать... Самый обычный трах, по-моему.

– Можно и так сказать.

– У меня есть напарница, так она обычно главная.

– Угу.

– Ей это понравилось еще. в школе.

– Не сомневаюсь.

– И показывает экстра-класс!

– Вот как.

– Она называет себя Евой. У нее есть приятель, который играет в какой-то группе и который мне все это и рассказал. Когда мазохисту на спину выливаешь, например, расплавленный воск... ты меня слушаешь?., ну так вот, когда на спину или на другую часть тела связанного человека выливаешь расплавленный воск, выражение его лица, если присмотреться, в ту же секунду меняется. То есть человек весь приготовился к страданию, но в тот момент, когда расплавленный воск касается его тела, у него на лице появляется такое же выражение, как во время поллюции. И в это мгновение... ну... Я не совсем ее поняла, поскольку это трудно выразить... но она говорит, что в этот момент между ней и ее партнером происходит такая штука... Очень трудно выразить... Короче, это куда круче, чем простой секс. Она говорит: супер! Мне кажется, это потрясно!

– И, конечно, с этого началось ее увлечение мазохизмом.

– Н-нет, не совсем так.

– Не совсем?

– Ну, если ты когда-то была мазо, тебе уже не достанется роль главной участницы.

– А тебе нравится быть главной?

– Понятное дело! А тебе – нет?

– Мне?

– Разве нет?

– Я была главной много раз.

– И тебе не понравилось?

– Не сказала бы.

– Ну а тогда почему?

– Скучно.

«Да, конечно! Стоит только на тебя взглянуть, и сразу ясно, что тебе такое и не светит! – подумала Юкари. – Узкий лоб, худющая, мрачная и главное – полное отсутствие индивидуальности. Да еще так одеваться... Наверно, ни разу и не открывала нормального женского журнала. Да во всем районе Минато не найдется ни одной дуры, которая смогла бы носить на себе такую пошлую дрянь».

– Что, задолбало?

– Ага.

– Тебе не нравится бить своего клиента? А я прямо не могу остановиться...

– Совершенно верно. В один прекрасный день я поняла, что меня все это достало. С другой стороны, это ведь большая проблема.

Юкари никак не могла представить себе того типа, который мог бы угостить карри с креветками такую невзрачную девицу:«Я бы такой не оплатила бы и миски лапши быстрого приготовления». Она предложила онигири только затем, чтобы посмотреть, как Джунко ест. Хозяйка заведения рассказала ей как-то одну вещь: «У нас есть девушка, которую воспитывала мать-садистка. В действительности она не была ей родной матерью. С самого детства она била ее, причем употребляла для этой цели разные предметы. Таких людей очень много... Но это низко, не так ли? Телефонная трубка, бамбуковая трость, линейка, пляжные сандалии, пластиковая бутылка – гораздо хуже, чем просто рука. Не знаю за что, но мать била ее до синяков, а случалось, что и до крови. Потом она разражалась рыданиями и просила прощения: «Прости, прости, прости меня!» И так до бесконечности. Сначала побои, а потом это «прости, прости, прости». Девочка ходила с опухшим лицом, а мамаша говорила ей: «Я ударила тебя, потому что ты такая лапочка, ну, ты же знаешь», – и брала ее на руки. А после этих сцен они, как будто так и следовало, вместе ели онигири. Онигири лепят прямо на ладони, поэтому говорят, что вся нежность и чувства готовящего через его ладонь переходят в них. Ну так вот, они вдвоем ели эти онигири и плакали». Хозяйка не говорила, что этой девочкой была Мегуми, в ее рассказе это была просто какая-то девочка. Но Юкари была уверена, что речь шла именно о Мегуми.

Вот по этой-то причине Юкари и хотелось посмотреть, не будет ли плакать Джунко во время еды или как минимум не изменится ли выражение ее лица.

– Ну ладно, я пошла. Ты останешься в конторе?

– Да, конечно. Сегодня ночую здесь. Если кто и придет сюда, то только Лиза.

– Ты будешь здесь спать?

– Да, а потом отсюда мне удобно сесть на поезд.

– Куда?

– В Чиба.

– Ну, я ухожу.

Юкари еще раз оглядела эту тощую девицу, как она, покидая комнату, порылась в своей сумочке, подкрасила губы. Потом включила телевизор.

Пощелкала пультом в поисках какого-нибудь фильма и решила остановиться на выпуске новостей. Чуть-чуть прибавила звук.

– Да что же делает этот перец? – процедила она сквозь зубы и проверила, включен ли ее мобильник. – Сказал, что позвонит мне сегодня вечером, и даже не послал никакого сообщения. А еще телережиссер. Обещал, что пристроит меня на съемки в «Уайлд шоу» *, и я у него отсосала без презерватива. И вот я должна тут подпрыгивать на одном месте, а он там и не чешется.

Черт меня побери! Вот дерьмо, даже визитки своей не дал. И не сказал, на каком канале работает. А я-то оставила ему свой номер, думала, пригласит в бар «Ниси-Азабу», где играют песни шестидесятых годов. Трахнул меня и спереди, и сзади, на британский флаг порвал! Вставил «Пинк Ротор» мне в задницу, мол, вибрации, когда трахаешься спереди, от этого круче.

Юкари прикинула – должно было быть не больше половины первого. Он сказал, что позвонит около полуночи. Вроде задерживаться не собирался. И она еще раз проверила свой телефон.

* Телепередача о скандалах и современных нравах.

IV – ТАКАЯМА

Юкари успела прочитать половину «JJ», когда мобильник наконец запищал.

– Алло!

Не похоже, чтобы это был голос того самого телережиссера. Правда, совсем недавно, сразу после ухода Джунко, она послала сообщение на специальный номер, сказав, что свободна. Вот, наверно, этот тип ей и звонит... А может быть, все-таки это тот парень с телевидения? Юкари никак не могла вспомнить его голос.

– Алло!

– Алло! Юкари?

– Да.

– Такаяма беспокоит.

– Такаяма?

– Да. «Така», то есть «высокий», и «Яма», что значит «гора». Та-ка-я-ма.

«Что-то не припомню я такого имени», – подумала Юкари. У нее было такое впечатление – впрочем, без особой уверенности, – что тот деятель с телевидения регистрировался в отеле под другим именем. Но, с другой стороны, он мог и не подписываться своим настоящим именем и его действительно зовут Такаяма. И если сейчас звонит именно он, то не очень хорошо спрашивать: «Так вы по моему сообщению?» Он вообще-то был ничего, и костюм у него такой приятный на ощупь, часы «Ролекс». А в плане секса – так просто гений. Ей очень хотелось встретиться с ним еще раз, и было бы паршиво, если он узнает, что Юкари пользуется услугами подобных служб.

– А! Только что...

– Что?

– Мы уже встречались?

– Да что ты болтаешь?! Я Такаяма.

– Господин Такаяма...

– Здрасьте приехали! Ты чего? Ты точно Юкари?

– Да.

– Нет, кроме шуток, ты что, не узнаешь меня? Я Такаяма!

Он звонил из какого-то шумного места, в трубке слышалась музыка. «Да, это тот, с телевидения», – подумала Юкари. Она не могла вспомнить названия песенки, но она точно годов шестидесятых. И ведь сдержал обещание, позвонил. Конечно, он с друзьями, поэтому не хочет говорить о сегодняшнем сеансе.

– Ах, ну да, конечно! Прошу простить меня!

– Ну наконец-то! Так что звоню, как и обещал.

– Извините...

Юкари показалось, что он сильно рассержен, и она испугалась, что он может бросить трубку. Нет, она обязательно должна сказать что-нибудь, что доставило бы ему удовольствие, иначе он никуда ее не пригласит. И не только в бар, но и в итальянский ресторан, о котором тоже говорил. А она давно уже хотела отведать хорошей итальянской кухни... Юкари никогда не пробовала ничего подобного, даже когда приезжала в Токио поразвлечься по окончании школы в Саитама два года назад.

– Сегодняшний сеанс... Мне так понравилось.

– Да?

Ей захотелось сказать ему, что она готова на все: на анальный секс, на секс без предохранения, на все, лишь бы он пригласил ее куда-нибудь или устроил работать на «Уайлд шоу», или на какой-нибудь другой программ^хотя бы и там, где девушка вытягивает билетики, на которых написаны вопросы для участников игры.

– Нет, правда, было отлично. Обычно я такими вещами не занимаюсь.

– Ах так...

– Да, причин особых нет, не правда ли?

Ей не очень хотелось, чтобы он подумал, что она занималась анальным сексом и отсасывала без презерватива у кого угодно. От такого секса Юкари уже начинала испытывать истинное удовольствие. Нельзя сказать, что ей так уж нравился садомазохизм... Ее школьная подружка, занимавшаяся тем же делом, часто говорила: «Ну и что, зато можно встретить кучу всякого народа. И артисты бывают». А этот тип с телевидения вполне мог сойти за артиста. Правда, Юкари слабо представляла себе, что в действительности означает слово «артист». Задумываться над такими проблемами ей не приходилось... Три года назад она попалась на употреблении наркотиков, а еще раньше – имела привод в участок за мелкие кражи в магазинах. Потом она бросила учебу, ушла из дома и обосновалась у своего друга, который жил недалеко от районов Кита-Итабаси. Друг – это тоже очень широкое понятие. В данном случае оно означало друга ее приятеля. Она пару раз видела этого парня на какой-то вечеринке. Он носил длиннющие волосы, почти до пят, и играл на бас-гитаре в рок-группе, а днем подметал улицы. В комнатке в пять татами не было даже котацу. Все его имущество заключалось в фу тоне, кассетном проигрывателе и бас-гитаре. Юкари должна была трахаться с ним по нескольку раз на дню – это была своего рода плата за проживание. Его волосы постоянно закрывали лицо, и Юкари долго не могла определить, сколько же на самом деле этому типу лет. Однажды она нашла его водительские права и по дате рождения вычислила, что ему уже все тридцать. Слово «артист» слетало с его губ как минимум раз в минуту, причем вне зависимости от предмета разговора. Он употреблял это слово настолько часто, что Юкари через два с половиной месяца совершенно запуталась и в конце концов бросила думать об этом.

– Ну... я вас не сразу узнала. Вообще-то нам запрещено спать с клиентами.

– Ах да!

– Сейчас я в офисе, поэтому мне затруднительно говорить с вами о сексе...

– В офисе?

– Да. Правда, все ушли...

Отец Юкари женился, когда ему перевалило за пятьдесят. Это была уже третья жена, она и родила ему Юкари. Семья ютилась в квартирке, располагавшейся в районе Хигасимураяма. Отец работал в охранной фирме, мать, будучи младше своего супруга на тридцать лет, трудилась на предприятии, изготавливавшем жидкокристаллические мониторы для видеокамер и компьютеров. У нее было что-то с правой ногой. Юкари много раз пыталась полюбить эту женщину, но тщетно. К тому же она была редкостной молчуньей и не сопротивлялась, даже когда муж ее избивал. Она только молча закрывала обеими руками лицо... Умерла она, как только Юкари пошла в школу.

Юкари уже училась во втором классе начальной школы, когда произошла довольно необычная встреча. Как-то раз на пороге ее квартиры – Юкари была дома одна – внезапно появилась незнакомая женщина лет сорока. Ее сопровождал какой-то тип. «А я, знаешь ли, твоя старшая сестра, – объявила она Юкари, которая вначале приняла ее за обман зрения. – Я, знаешь ли, твоя старшая сестра...» Потом эта слегка полноватая дама пригласила девочку в кафе, что было неподалеку от вокзала Хигасимураяма, где угостила ее соком дыни. Она еще сказала ей такую вещь: «Ты не очень-то симпатичная, зато у тебя шикарная кожа. Наверное, у тебя завяжутся интересные романы с мужчинами».

Эту женщину – «А я, знаешь ли, твоя старшая сестра» – Юкари больше никогда не видела и не вспоминала о ней. Но хорошо запомнила ее слова: «Если ты не будешь спать с мужчинами, ты никогда не найдешь того, кто полюбит тебя». Так, по крайней мере, поняла ее Юкари. Теперь она жила с семью мужчинами, встреченными ею случайно на улице. И ей пока не удавалось найти такого, кто смог бы ее приютить у себя не только за ее задницу. Последнее время она жила в доме ассистента фотографа на полуострове Босо. Он также увлекался фотографией, снимал океан, песок, облака – короче, природу. Случалось, он фотографировал и саму Юкари, точнее, ее конечности. Он приходил домой после своих бесконечных шатаний с фотоаппаратом и напивался дешевым саке. Потом он связывал Юкари и снимал крупным планом ее подмышки, соски грудей, влагалище, пальцы ног. Правда, на снимках все это получалось каким-то странным, более похожим на те же облака, океан или пляжи, то есть на то, что он обычно снимал.

– А вы где сейчас?

– Да так, в одном баре для взрослых. Услышав это, Юкари еще больше уверилась

в том, что он находится как раз в том самом баре «Ниси-Азабу». Это точно было то место, где проигрывали хиты шестидесятых. И уж точно это был тот самый парень с телевидения. Юкари подумала, что она обязательно должна сообщить ему о своей полной готовности на все, даже на его самые экстравагантные выходки.

– Для меня действительно много значит наш сегодняшний сеанс. Вы же знаете, я люблю это.

– Ага, так тебе это нравится?!

– Ну да, конечно. Но я должна вам сказать, не думайте, будто я могу проделывать такие вещи с кем угодно.

– Такие?

– Совершенно верно. Или вы уже забыли?

– Да нет, не забыл... просто было много чего такого. Или ты так не считаешь?

– Не-е-е, конечно было!

Юкари пронзительно захихикала. И, захихикав, отчетливо вспомнила все подробности сегодняшнего сеанса. При этом между ног у нее стало разливаться что-то теплое. Юкари поняла, что успела обмочиться. Ей показалось, что она еще никогда не испытывала такого желания.

Конечно, бывали моменты, когда ей безумно хотелось мужчину. Она желала ощутить в себе восставшую мужскую плоть, это животное, называемое мужчиной... все вместе... Или чего-нибудь еще – она не знала точно. Когда она начала учиться в начальной школе, ее отец был уже достаточно пожилым человеком. Юкари совсем не помнила, чтобы он когда-нибудь гладил ее по голове или брал на руки. Теперь, размышляя об этом, она понимала, что это обусловливалось не холодностью к ней, а только лишь тем, что отец просто потерял веру в себя как в мужчину. Как рассказала ей мать ее сводной сестры, как-то навестившая Юкари, отец долгое время работал в полиции. Потом, когда Юкари только начала учиться, он вышел на пенсию и стал сборщиком дорожных платежей. Юкари много раз видела его на работе, а мать носила ему посреди ночи еду. Его рабочее место напоминало ящик или коробку, а сам отец своими монотонными движениями был похож на большое насекомое, принявшее человеческий облик. Как-то Юкари попалась на краже, и отец очень сурово ее наказал. Но, так как это стало повторяться, он скоро махнул рукой и перестал даже говорить об этом. На первом курсе лицея у Юкари случился выкидыш, и отец тогда заметил, что, должно быть, она сама провоцирует мужчин. И еще прибавил: «Совсем как твоя мать». После этого Юкари стала воображать, как ее мать со своей больной ногой предлагает юнцам переспать с нею. Сама Юкари не форсировала событий в отношениях с парнями. Спать с мужчиной значило совсем другое, нежели его желать. Скорее ей хотелось удостовериться в том, что ее хотят абсолютно все. Для Юкари это не было поводом для уныния, равно как и не служило средством для возбуждения. Впрочем, она и не могла представить себе грусть или тоску, поскольку к жизни относилась с изрядной долей пофигизма.

– А вот до сегодняшнего дня, когда меня имели в задницу, я не испытывала особо отрадных ощущений. Но тут была приятно удивлена. «Пинк Ротор» почти не причиняет боли.

– Даже так?

– У нас есть девушки, которым вставляли вибратор толщиной с руку ребенка. Задний проход после этого выглядит словно вход в пещеру. Кошмар! Смешно, правда?  ^

– С руку ребенка?

– Что?

– Ты, кажется, сказала «с руку ребенка»?

– Ну да. Такие точно есть.

– Ну уж...

– Да точно говорю!

– А ребенка скольки лет?

– Ну, где-то... первоклассника.

Судя по всему, Такаяма слегка обалдел от этого разговора, и Юкари забеспокоилась. Только бы не отключился! Нужно быстренько сказать ему, что она готова на что угодно.

– Вот раньше мне было немножечко больно. А с «Пинк Ротор» никаких проблем. Конечно, потому что вы вводили его так нежно... Мне бы хотелось повторить это. А... вот я вам все это говорю, а вам не расхочется?

– Вовсе нет.

– Тем лучше. Ну так вот, можно будет еще разок, а? Вы трахнете меня, предварительно вставив мне «Пинк Ротор». И вам хорошо, и мне неплохо. Да что там, просто потрясно! Знаете, между вагиной и задним проходом очень тоненькая перегородочка, и я могу ощущать вибрации «Пинк Ротора» и ваши движения тоже, господин Такаяма. Мне правда хочется попробовать еще раз. Я так ждала вашего звонка...

Такаяма тем временем тщетно пытался сообразить, что все это значит.

Он был слегка пьян и позвонил только затем, чтобы поприкалываться. А она, наверно, приняла его за кого-то другого. Задницы, «Пинк Ротор» какой-то... все эти разговоры... Что, эти шлюхи всегда об этом разговаривают?

– А в каком вы сейчас баре?

– Есть тут такой... для... этих... ну, ви-ай-пи, короче.

Такаяма стоял на проспекте Аояма у входа в здание, где располагалось множество баров и забегаловок. Народу было не протолкнуться. Девушка должна была слышать звуки пианино, доносившиеся из одного из питейных заведений. «Она думает, что я нахожусь в баре», – подумал он. Люди устроены так, что достаточно лишь сказать, что находишься в баре, чтобы тебе сразу поверили.

– Я слышу музыку.

– Ну да.

– Я могу подъехать?

– Э-э-э... дело в том, что я сейчас с друзьями... и мы собирались уходить.

– Ах вот как! Так вы уже уходите...

Такаяма очень захотелось увидеть эту девицу. У него давно уже не было женщины. С того самого времени, как его перевели на новое место, девицы, работавшие с ним, не подходили к нему и на пушечный выстрел. «На кой они засунули меня в эту дыру?» – сокрушался про себя Такаяма. К тому же после разговора с этой чокнутой он почувствовал крайнее возбуждение. Сегодня вечером он дал себе зарок не вспоминать о работе, но мысли так и лезли ему в голову. «Подумай лучше об этой девке. С такой, как она, можешь делать все, что захочешь, и никто об этом не узнает».

– Ладно. Ты можешь подъехать через час, куда я укажу? Это в Сибуйя. Обычный бар. Я сейчас скажу тебе номер...

– Я приеду, – ответила девушка. Она описала ему, как будет одета. В трубке что-то взвизгнуло, и послышались гудки отбоя. Такаяма попытался представить себе ее внешний вид и принялся насвистывать. Потом поднялся к себе в контору и зарядил «стенган» *, хранившийся у него в ящике стола.

* Оружие самообороны. Представляет собой револьвер, стреляющий электрическим разрядом.

V – КОИДЕ

Контора, где работал Такаяма, находилась в здании напротив зоомагазина, на бульваре Аояма. Такаяма снимал небольшие мультипликационные фильмы по заказу торговых ассоциаций, а также занимался производством видеоклипов для караоке и рекламных проспектов. Но из-за кризиса экономическая активность заметно снизилась. И в Токио, и в его пригородах число так называемых «events»*, под которыми подразумевались и концерты камерной музыки, куда приглашались третьеразрядник артисты, и фуршеты по случаю доставки партии божоле нового урожая, и научные форумы, и встречи с учеными, литераторами и звездами телевидения, и выставки-продажи драгоценных камней, гравюр и керамики, и ЗD-анимация, резко пошло на убыль. Клипы для караоке больше не записывались на видео, а сразу передавались по каналам спутниковой связи. Добрая половина рекламных компаний была разорена, а те, кто остался на плаву, должны были сократить объем выпускаемой продукции. Организации, где работало более ста человек, почти не имели заказов.

* «Выпуск», «номер», «представление» (англ.).

Окончив курс пластического искусства в частном институте, Такаяма около трех лет прозябал в различных дизайнерских студиях, пока его не приняли на работу в фирму, где он стал заниматься устроительством «events». В институте он специализировался по византийскому искусству и индустриальному дизайну, но учебой себя особо не утруждал, предпочитая развлекаться за счет своих родителей.

Такаяма был вторым ребенком в семье. Семья была не из бедных, его родители сколотили состояние на организации бытового обслуживания в провинциальном городке с пятитысячным населением. Отец был законченным невротиком, мать отличалась истеричным и довольно-таки легкомысленным характером. Был также и старший брат, с которым Такаяма не ладил. Брат был очень самоуверенным молодым человеком и любил отрываться, колотя Такаяму чем попало. И если отец всегда вставал на сторону старшего, то на стороне Такая мы неизменно выступала мать. Будучи достаточно образованной женщиной, она заставляла младшего сына слушать симфонии Брамса, приучала его к живописи, показывала репродукции работ Ван Гога. При этом она не переставая повторяла: «Ты ведь не такой, как отец и брат. Когда ты вырастешь, ты создашь прекраснейшие полотна, будешь сочинять гениальную музыку, станешь выдающимся поэтом». Такаяма был уверен, что если бы его родители не были вынуждены жить в этой дыре на берегу Японского моря, то они непременно бы развелись. Не зная, что на самом деле его отец думает о матери, он полагал, что та должна ненавидеть отца, который по сравнению с ней был полным ничтожеством. При этом мать боготворила своего младшего сына. И, когда брат нападал на мать, Такаяма понимал, что тот метит в него.

На втором году учебы в колледже Такаяма стал обгонять в физическом развитии своего братца и скоро одержал над ним первую победу. Он терпеть не мог этих драк, но тем не менее расквасил брату нос и подбил глаз. Разбитая физиономия брата и реакция родителей смутили его еще больше. Отец стал орать и попытался избить его, но мать, как всегда, встала на защиту Такаямы: «Несчастный ребенок всегда был для вас козлом отпущения!» – вопила она, обращаясь к мужу и старшему сыну.

К брату Такаяма всегда испытывал смешанные чувства. Не то чтобы он его ненавидел в полном смысле этого слова... Такаяма и хотел бы установить с братом нормальные отношения, но в то же время думал, что может и забить его до смерти. Во всяком случае, с того самого дня брат стал относиться к Такаяме с некоторой угодливостью, но отец не простил этого младшему. Зато мать стала превозносить его почти до небес. Такаяма не мог еще понять, что значит разбить морду собственному братишке. Он думал лишь о том, что наконец-то пробил час его триумфа. Правда, иногда ему казалось, что он совершил ошибку, исправить которую ему теперь никогда не удастся, и душа его преисполнялась страданий.

– Интересно! Что ты тут делаешь в такое время? Ну и выхлоп же от тебя...

Поздоровавшись на входе с охранником, Такаяма поднялся в офис, где застал Моригучи, уткнувшегося носом в экран компьютера.

– Да так, забыл одну вещь.

– Одну вещь, – хмыкнул Моригучи и стал ждать, что на это ответит Такаяма.

Во время кризиса Такаяма устраивал множество презентаций. При этом он добился успеха, лишь повторяя то, что делали его коллеги. Но потом Моригучи удалось заключить контракты с венгерскими и чешскими продюсерскими компаниями и выпустить в продажу компакт-диски по тысяче иен. Это спасло положение компании, но Такаяма и еще десяток сотрудников перевели в новое подразделение фирмы. Как Такаяма ни лез из кожи вон, ему не удалось заключить ни одного даже самого мелкого контрактика. «Вас засовывают в такую задницу, чтобы вам стало ясно, что же на самом деле о вас тут думают, ну и чтобы вы побыстрее уволились», – вот что все это значило. Все его коллеги ушли в течение шести месяцев, но Такаяма выдержал и остался. То не был вызов обществу, просто Такаяма не хотел искать другую работу и начинать все заново. Он не верил, что жизнь может открыть перед ним другие перспективы.

– Одну вещь, – не унимался Моригучи, продолжая клацать по клавишам. Он как будто не замечал Такаямы вовсе. Эта его манера, да еще и привычка насвистывать за работой выводили Такаяму из себя. Фыркая и хмыкая, Моригучи словно хотел сказать: «Только ты, Такаяма, мог что-то здесь забыть! Во всей нашей фирме ты один такой». Такаяме захотелось дать ему по зубам. С того самого дня, как он разбил нос и поставил фонарь под глазом своему брату, Такаяма начал ощущать в себе постоянные позывы заехать в морду первому встречному, как только его раздражение достигнет определенной точки. С момента его переезда в «Токио у него уже было несколько подобных случаев. Причем его подмывало обрушиться не на сам объект своего гнева, а напасть исподтишка на ни в чем не повинного прохожего. Откровенная драка могла повлечь за собой арест. А ему были невыносимы даже воспоминания о своем брате.

Такаяма достал из ящика своего стола «стенган» и опустил его в карман. Потом направился к выходу.

– Ну, я пошел, – бросил он Моригучи. Тот ничего не ответил. – Мудак, кретин! – тихо выругался Такаяма. – Ты бы не очень-то задавался. Кое-кому это может и не понравиться.

Такаяма стоял у входа в бар, где назначил свидание девушке, и курил сигарету. Бар находился на полпути к вокзалу, в здании, построенном в европейском стиле. Было довольно поздно, улица почти опустела. Рядом поскрипывала открытая калитка, ведущая на спортплощадку муниципального лицея. «Из-за этого придурка Моригучи я забыл, как ее зовут, – злился Такаяма. – Судя по голосу, она отнюдь не красавица. – После разговора с ней он ощущал какой-то неприятный осадок. – Наверняка средний результат в школе – сорок – сорок пять баллов». В этот бар ходили, как правило, деловые люди, и появление там некрасивой барышни, да еще и одной, было практически невозможно. Впрочем, ему было на это наплевать. Такаяма стал смотреть на спортивную площадку. Он часто задавался вопросом: почему подобные сооружения в Токио совсем не похожи на спортплощадки. В сельской местности не так много школ с такими большими площадками, а эта казалась просто необъятной. Но если смотреть на них ночью, то по сравнению с сельскими спортплощадки в Токио лишены своего мистического очарования. Втиснутые в городскую застройку, они больше всего напоминают обыкновенные пустыри.