Текст книги "Если совершено убийство"

Автор книги: Рут Ренделл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Место было каким-то нелепым: грандиозный некрополь, поглотивший огромное количество земли, на которой лучше было бы приютить бездомных Кенберна. Вид его был очень зловещим и внушал благоговейный ужас.

Никогда раньше – ни в морге, ни в домах, где происходили убийства, – Уэксфорд так сильно не ощущал гнетущего холода смерти. Крылатая богиня сдерживала коней, рвущихся в почти черное небо, а между арками колоннады стояла стена мрака. Он почувствовал, что ни за что на свете не пройдет между этими арками, чтобы прочитать надписи на бронзовых табличках, прикрепленных к влажным желтым стенам. Даже если бы ему посулили вернуть здоровье и молодость, он не согласился бы провести здесь ночь.

Уэксфорд поднялся по ступенькам, чтобы осмотреть кладбище. Он его увидел, и этого было довольно. К счастью, склеп Монфортов должен был находиться где-то между стеной и колоннадой. Он сразу понял это, потому что только там росли падубы, и страшно обрадовался, что ему не придется обследовать внутреннюю часть кладбища, где находились чудовищные, причудливо украшенные надгробия и где над всем этим, словно зловещий падший ангел, царила крылатая Ника.

Но как только Уэксфорд спустился по ступенькам и вышел на тропинку, которая вела в правую часть кладбища, он обнаружил, что внизу было так же неприятно, как и наверху. Крылатая богиня и колоннада были скрыты за деревьями, да и самих деревьев здесь было так много (казалось, были собраны все существующие вечнозеленые разновидности) и росли они настолько бесконтрольно, что представляли собой даже некоторую угрозу: из-за них на тропинке было очень темно. Их стволы до высоты плеч были скрыты плющом и густыми кустами ежевики, из-за которых вначале стали проглядывать очертания могильных камней, а затем, когда тропинка пошла параллельно внешней стене, появились очертания все более крупных гробниц.

Уэксфорд хотел было посмеяться над одной из высокопарных надписей, но смех застрял у него в горле: нелепость надписи пересилило ощущение чего-то мрачного и зловещего. Оно возникало от фигур из бронзы и камня, казавшихся таинственными и какими-то уродливыми из-за проросшего в них мха и глубоко въевшейся грязи. Они будто бы притаились под стелющимися усиками растений, и, когда ветер проникал сюда сквозь разрушенную каменную кладку и шелестел глянцевыми листьями, казалось, что фигуры оживали. Над головой была лишь узкая полоса совершенно тернеровского неба – грозового и черного. Уэксфорд пошел дальше, глядя только вперед.

В тот момент, когда он начал ощущать, что его плоть и кровь начинают стынуть, Уэксфорд очутился у склепа Монфортов. Это было сооружение размером с небольшой коттедж и еще более отвратительное, чем на фотографии: она не могла передать этот запах плесени, которым веяло из полуоткрытой двери, и особенно неприятное впечатление, которое оставлял отвратительный зеленый мох, ползущий по лицу воина и лапам убитых львов.

То же самое можно было бы сказать и о надписи, появившейся в газете. Она совершенно не была похожа на другие эпитафии, встречавшиеся Уэксфорду на кладбище, так как в ней ничего не было сказано о тех, кто покоился в этом склепе. Медная табличка позеленела, однако сама надпись, сделанная из какого-то нетускнеющего металла – может быть, золотой фольги? – оставалась совершенно четкой:

«Безумец тот, кто задаст вопросы. Безумец дважды – отвечающий на них. Что истина есть? То, что сам считаешь верным. А красота? Лишь то, что видят очи. Что правда и неправда? Одна сегодня, завтра, может стать, другая. А истинна лишь смерть».

Последний из Монфортов призывает:

 
«Прочти и следуй дальше,
Оставив свое мненье при себе».
 

Эта эпитафия, если ее можно было так назвать, настолько заинтересовала Уэксфорда, что он достал из кармана клочок бумаги, карандаш и записал ее, затем толкнул дверь, ожидая услышать скрип, но ни звука не последовало. Наверное, мистер Траппер смазал петли маслом. И все же скрип, наверное, подействовал бы успокаивающе. Внезапно Уэксфорд понял, что этот благоговейный страх и тревога, которые он испытывал, были от глубокой тишины: войдя на кладбище, он не слышал ничего, кроме шуршания мертвой листвы под ногами и шелеста ветра.

Внутри склепа было не так уж темно – абсолютная темнота была бы не так неприятна. Слабый сероватый свет падал на ступени сквозь узкое окно на задней стене. Уэксфорд спустился по ступеням и оказался в помещении размером около десяти квадратных метров. Покойные Монфорты покоились не в гробах, упоминавшихся мистером Траппером, а в каменных саркофагах, лежавших на специальных постаментах. В центре располагался почти полностью высохший бассейн, до смешного напоминающий ванночку для купания. Он не мог себе представить, для чего был нужен этот бассейн. Приблизившись к саркофагам, Уэксфорд увидел, что они стоят в два ряда, а между ними узкий проход. Именно в этом проходе на сыром каменном полу и было обнаружено тело.

Уэксфорд слегка вздрогнул: в склепе ощущался запах разложения. Он не был уверен, что это был запах мертвых Монфортов – они уже давно превратились в пыль. Это был запах цветов, застоявшейся воды и веками не проветривавшегося помещения. Отвратительное место! «Ей было двадцать», – подумал Уэксфорд, надеясь, что девушка умерла быстро и не здесь. «Что правда и неправда? Одна сегодня, завтра может стать другая, а истинна лишь смерть».

Он повернулся к ступенькам и вдруг услышал над головой шум шагов по тропинке, посыпанной гравием. Конечно, это кто-то из служителей. Поставив ногу на нижнюю ступеньку, Уэксфорд стал смотреть на прямоугольник тусклого света, проникавший через дверь. Когда он был уже готов заговорить, чтобы сообщить о своем присутствии, в проеме появилось изможденное и суровое лицо его племянника.

Глава 3

То, что возникает в вашем сознании, либо совсем не соответствует действительности, либо искажает се, либо является лишь ее подобием.

Каждому знакомо ощущение, когда, оказавшись в неловком положении, хочется провалиться сквозь землю. «Более подходящего для этого места не придумаешь», – подумал ошеломленный Уэксфорд. Эта земля, «нашпигованная» смертью, наверное, уже не смогла бы принять никого. Однако не оставалось ничего другого, как подняться по ступенькам и держать ответ.

Говард, всматриваясь в полумрак, поначалу не узнал незваного гостя. Уэксфорд, неловко стряхивая с пальто паутину, вышел на тропинку. На лице племянника было неописуемое удивление.

– Боже мой, Рэдж, – произнес он, оглядывая дядю с ног до головы. Затем посмотрел на склеп, как будто подумал, что стал жертвой какого-то обмана, или словно это был не Уэксфорд, а какой-то похожий на него «кенбернит», или это было вовсе не Кенбернское кладбище. На осмысление всего этого у Говарда ушло несколько мгновений, и наконец он сказал: – Я думал, что ты хотел отдохнуть от всего этого.

Было глупо стоять здесь подобно провинившемуся школьнику. И вообще, нерешительность не была свойственна Уэксфорду, поэтому он быстро пришел в себя. «Я уже ловил преступников, когда этот парень еще соску сосал», – подумал он и довольно холодно произнес:

– Ты так думал? Не понимаю, почему. – Никогда не извиняться, никогда ничего не объяснять. – Не стану отвлекать тебя от работы. Мне нужно успеть на автобус.

Говард прищурился.

– Нет, – заявил он. – Ты на нем не поедешь. – Он всегда говорил ровным спокойным тоном. – Я этого не позволю. Если ты хотел осмотреть склеп, почему не сказал об этом вчера вечером? Я взял бы тебя с собой сегодня утром. Если ты хотел ознакомиться с материалами этого дела, тебе надо было только попросить об этом.

Было нелепо что-то доказывать на этом страшном холоде среди поваленных могильных плит, да и чувство собственного достоинства не позволяло Уэксфорду делать это, и все же он не мог оставить без ответа слова племянника – все его чувства выплеснулись наружу.

– Попросить? – возмутился он. – Попросить тебя, когда ты совершенно устранил меня от всего, что касается твоей работы? Когда ты и Дениз сговорились не произносить об этом ни слова, словно родители, выключающие телевизор, когда на экране начинают показывать любовные игры. Я чувствую, когда со мной не желают иметь дела. Попросить!

В начале этого монолога лицо Говарда помрачнело, но теперь его губы тронула легкая усмешка. Он пошарил в кармане пальто, в то время как дядя стоял, прислонившись к склепу, демонстративно сложив руки на груди.

– На, прочти это. Оно пришло за два дня до твоего приезда. – Подбадриваемый желанием подтвердить свои намерения, Говард заговорил тверже: – Прочти это, Рэдж.

С подозрением Уэксфорд взял письмо. Без очков ему только и читать письма! Однако можно сделать вид… С листа на него уныло смотрела подпись Леонарда Крокера…

«Надеюсь, что могу положиться на ваш здравый смысл… Ваш дядя, мой близкий друг и пациент… Более всего он нуждается в полном отстранении от всего, что связано с работой в полиции… Не позволяйте ему в какой бы то ни было степени связываться…»

– Мы думали, что поступаем так, как лучше для тебя, Рэдж.

– Близкий друг! – взорвался Уэксфорд. – Чего он добился, вмешиваясь в мои дела? – Не имея привычки мусорить, теперь он забыл о ней и, смяв письмо в комок, швырнул его в кусты.

Говард расхохотался.

– Я разговаривал об этом с моим врачом, – сообщил он, – рассказал ему обо всем, что с тобой произошло, и он объяснил мне, – ты же знаешь, какие дипломаты эти врачи! – что на этот счет существует два мнения, и не будет ничего страшного, если ты не станешь изменять своим обычным вкусам и привычкам. И все-таки Дениз настояла на том, что мы должны придерживаться рекомендаций твоего личного врача. Кроме того, нам казалось, что ты этого хочешь.

– Я всегда считал тебя снобом, – отозвался дядя. – Так вот, ты и есть настоящий сноб.

– Правда? Но это никогда не было для меня оскорблением. – Говард прикусил губу, стараясь сдержать смех. – Ты представить себе не можешь, как я истосковался по настоящим беседам вместо этой болтовни о литературе, особенно теперь, когда мне не хватает людей, а работы – по горло. – Сдвинув брови, он очень озабоченно сказал: – Ты, наверное, замерз. Сюда идет мой сержант, так что мы сможем уйти от всех этих легендарных гробниц.

От «собора Святого Петра» к ним приближался коренастый незнакомец лет сорока. У него был беспечный, жизнерадостный и какой-то очень земной вид человека, совершенно нечувствительного к атмосфере кладбища, чего нельзя было сказать об остальных двоих. Говард представил его как сержанта Клементса, а Уэксфорда – как старшего инспектора, не упомянув, что он – его дядя, и не пытаясь объяснить его внезапное и, безусловно, неожиданное появление на месте преступления.

В компании таких внушительных особ сержант счел за лучшее не задавать лишних вопросов (может быть, причиной тому было и то, что он прочитал эпитафию Монфорта).

– Очень рад познакомиться, сэр.

– Мой дядя, – сказал Говард и через небольшую паузу добавил: – Он в отпуске, приехал из Сассекса.

– Полагаю, здесь все совершенно по-другому, сэр: нет ни зеленых полей, ни коров и всего прочего. – Клементс посмотрел на Уэксфорда с полной уважения и в то же время снисходительной улыбкой, а затем, повернувшись к суперинтенденту, доложил: – Я еще раз поговорил с Траппером, сэр, но у него больше ничего не удалось узнать.

– Ладно. Мы возвращаемся в машину. Пообедаем вместе с мистером Уэксфордом, а во время обеда я постараюсь убедить его позволить нам воспользоваться его интеллектуальными способностями.

– Конечно, мы воспользуемся ими, – откликнулся сержант и последовал за ними к выходу с кладбища.

«Великий князь», маленький старый паб, в который Говард повел дядюшку, стоял на углу извозчичьего двора на Кенберн-Вейл.

– Не знал, что в Лондоне еще остались такие места, – сказал Уэксфорд, оглядывая панели, отделанные льняным полотном, деревянные лавки с высокими спинками и старинные окна. Обстановка была домашней и напоминала постоялые дворы с картин Помфре или Стоуэртона.

– Поблизости таких мест действительно нет. Кенберн – не Утопия. Не кажется ли тебе, что вид из этого окна вызывает в памяти то, о чем Гуд написал в одном из неопубликованных стихотворений:

 
Ах, трястись на груженой повозке
Средь цветущих холмов Кенберн-Вейл.
 

– Что будешь есть, Рэдж?

– Мне много нельзя.

– Если кусочек холодной утятины и салат? Здесь очень вкусно готовят.

У Уэксфорда немного кружилась голова, но он не мог позволить себе так легко сдаться. То, что происходило между ним и Говардом, было торжеством взаимопонимания и дружбы над недоразумением, и если теперь ему предоставлялась возможность снова «вгрызаться» в настоящую полицейскую работу, то почему бы не сделать то же самое и с утятиной? Предлагавшийся в меню набор блюд был настолько широк и соблазнителен, что просто слюнки текли. Уэксфорд выбрал самые низкокалорийные – тонко нарезанную говядину и холодный рататуй – и с удовлетворенным видом откинулся на спинку лавки. Даже высокий стакан яблочного сока, который предложил ему Говард с уверениями, что он изготовлен из лучшего сорта яблок из Суффолка, не смог омрачить его настроения.

С самого начала пребывания в Лондоне Уэксфорда не оставляло ощущение некоторой потери собственной индивидуальности, знакомое каждому человеку, находящемуся на отдыхе, за исключением, конечно, закаленных путешественников. И вместо того чтобы его собственное уэксфордовское «я» возвращалось по мере его привыкания к этому городу, он чувствовал, как оно продолжало исчезать, и на кладбище он, наконец, понял, что утратил его окончательно. Это был страшный момент. Однако теперь он в большей степени ощущал себя самим собой, чем все предыдущее время. Сейчас ему было так же легко и приятно, как когда-то в «Оливе и голубке», где они бывали с Майком и за обедом обстоятельно обсуждали какое-нибудь дело, только теперь руководителем был Говард, а сам Уэксфорд выступал в роли Майка. Однако он не имел ничего против этого. Мог даже совершенно спокойно смотреть на огромный, почти на всю тарелку, стейк, запеканку с почками, молодым картофелем и кабачками, обжаренными в сухарях, которые с аппетитом поглощал Говард.

Первые пять минут они ели, пили и говорили о произошедшем недоразумении, затем Говард повел прямой и ясный разговор, протянув дяде моментальный снимок.

– Это единственная фотография девушки, которая есть у нас. Конечно, могут появиться и другие. Снимок лежал в ее сумочке. Вообще-то довольно необычно, когда кто-то носит с собой собственную фотографию. Возможно, это связано с какими-то дорогими сердцу воспоминаниями. Где и когда она была сделана, нам не известно.

Снимок был слишком светлым и нечетким для опубликования в газете. На нем была красивая тоненькая девушка в платье из хлопка и тяжелых, совершенно неподходящих туфлях. На месте лица – бледное пятно. Уэксфорд подумал, что ее не смогла бы узнать даже родная мать. На заднем плане виднелись запыленные кусты, кусок стены с парапетом и что-то похожее на столб для веревки, на которой развешивают белье.

Уэксфорд вернул снимок Говарду и спросил:

– Гармиш-Террас далеко отсюда?

– Дома, стоящие на этой улице, выходят тыльной стороной на кладбище, только напротив того места, где мы с тобой были. Очень неприятное место: эти уродливые дома были построены еще в 1870 году для городских торговцев, которые не могли тратить по полторы тысячи в год на дворец на Куинс-Гейт. Теперь в них в основном сдаются в аренду комнаты или, как их для приличия называют, «квартирки». Убитая девушка около двух месяцев снимала там комнату.

– Чем она зарабатывала себе на жизнь?

– Работала регистратором в пункте проката телевизоров. Магазин называется «Ситансаунд» и находится на Ламмас-Гроув. Эта улица идет налево от Кенберн-Серкус и тоже огибает кладбище. Очевидно, чтобы сократить путь, девушка ходила на работу через кладбище. Почему ты так на меня смотришь?

– Просто подумал, каково это – ходить в таком месте каждый день.

– Здешние жители это часто делают. Они уже не обращают внимания. Представляю, как бы ты удивился, увидев, как летом многие молодые мамаши гуляют здесь днем с детишками.

– Когда и как она умерла? – поинтересовался Уэксфорд.

– Предположительно, в прошлую пятницу. У меня нет пока полного медицинского заключения, но она была задушена ее собственным шелковым шарфом.

– В прошлую пятницу… и никто не сделал заявления о ее исчезновении?

Говард пожал плечами:

– На Гармиш-Террас, Рэдж? Лавди Морган не жила вместе с родителями в каком-нибудь фешенебельном пригороде. На Гармиш-Террас приезжают и уезжают, и каждый занят только своим делом, и никто не задает лишних вопросов. Подожди, сержант Клементс еще расскажет тебе об этом.

– А что известно о ее дружках?

– Насколько нам известно, у нее никого не было. Тело опознала особа по имени Пегги Поуп, домоправительница, проживающая по адресу: Гармиш-Террасе, 22. Она сказала, что у Лавди не было друзей. Лавди приехала в Кенберн-Вейл в январе, но откуда – об этом никто не знает. Когда она обратилась к миссис Поуп насчет квартиры, то дала ей адрес в Фулхеме. Мы проверили его. И дом, и улица, которые она указала, там были, но она никогда там не жила. Хозяева дома – пара молодоженов, которые никогда не сдавали комнаты в аренду. Итак, нам пока не известно, откуда она приехала, да и кем она была на самом деле.

Заинтриговав своего слушателя (как, впрочем, и сам Уэксфорд умел делать, прибегая бесчисленное количество раз к этому способу), Говард отошел за сыром и крекерами. Он вернулся с еще одной порцией яблочного сока для дяди, который чувствовал себя настолько удовлетворенным, что послушно выпил его.

– Она жила на Гармиш-Террас; жила одна, тихо и спокойно, – продолжал Говард. – В прошлую пятницу, двадцать пятого февраля, как обычно, пошла на работу, а в обеденный перерыв вернулась домой – она иногда делала так. Миссис Поуп полагала, что после перерыва Лавди вернулась на работу, но на самом деле девушка этого не сделала, а позвонила менеджеру «Ситансаунд» и сказала, что заболела. Менеджер был последним, кто разговаривал с ней. – Говард замолчал, затем продолжил: – Возможно, она сразу пошла на кладбище, а может быть, и нет. Ворота на кладбище ежедневно запираются в шесть часов; в пятницу их заперли как обычно. Кстати, Клементс тоже иногда ходит домой через кладбище. В пятницу он как раз был там и разговаривал с Траппером, который закрыл за ним ворота ровно в шесть. Нет нужды говорить, что он ничего особенного не заметил; кроме того, его маршрут проходил довольно далеко от склепа Монфортов.

Возникшую затем паузу Уэксфорд воспринял как намек на то, что можно задать умный вопрос, и он задал его:

– Как вы узнали, кто она такая?

– Ее сумочка лежала рядом с ней в склепе и была набита информацией: ее адрес был на счете из химчистки, моментальная фотография тоже лежала там. Кроме этого, в сумочке был листок бумаги с двумя номерами телефонов.

Уэксфорд вопросительно поднял брови:

– Вы конечно же позвонили по этим номерам?

– Безусловно. С этого практически начали. Первым был номер отеля «Бейсуотер» – довольно крупного и исключительно респектабельного заведения. Там нам сказали, что они давали объявление на замещение вакантной должности дежурного регистратора, и Лавди Морган откликнулась по телефону, однако она им не подошла – как они говорили, слишком робкая и застенчивая; кроме того, у нее не было необходимого опыта работы.

Вторым был номер компании «Нортберн пропертиз» в Вест-Энде – эта компания особенно хорошо известна в Ноттинг-Хилл и Кенберн-Вейл, откуда и ее название. Они также давали объявление о работе – на этот раз нужна была телефонистка. Лавди подала заявление, и ей назначили собеседование, которое состоялось в конце позапрошлой недели, но они так же не собирались брать ее на работу. Вероятно, она была плохо подготовлена – не разбиралась в специальной телефонной системе, которую использовала эта фирма.

– Она хотела сменить работу? Кто-нибудь знал, почему?

– Думаю, хотела побольше зарабатывать. Возможно, нам удастся получить какую-нибудь информацию об этом и о ее образе жизни вообще от миссис Поуп.

– Это женщина, которая ее опознала? Домоправительница?

– Да. Мы подождем и выпьем кофе или ты хочешь прямо сейчас отправиться на Гармиш-Террас?

– Да бог с ним, этим кофе! – ответил Уэксфорд.

Глава 4

Впрочем, когда продвинешься дальше, то понемногу все смягчается Погода менее сурова, почва от зелени приятнее..

Гармиш-Террас представляла собой прямой серый и отвратительный «каньон» с семиэтажными домами по обеим его сторонам. Все эти дома, соединенные друг с другом, были с совершенно одинаковыми плоскими фасадами, но из-за выдающихся вперед подъездов с колоннами их пропорции оказались нарушены (как и в случае с «собором» на кладбище). Видимо, их соорудили не в самый счастливый период в истории архитектуры: создатели этих проектов еще не приспособились к неоготическому стилю и пытались усовершенствовать стиль георгианский.

Все это, наверное, не было бы так очевидно, если бы делались хоть какие-то попытки поддерживать дома в порядке. Глядя на них с тяжелым сердцем, Уэксфорд тщетно пытался обнаружить хотя бы один свежевыкрашенный фасад. Штукатурка на стенах растрескалась, а на колоннах, в тех местах, где стекала вода, образовались полосы. Фундаменты были загромождены мусором и отделялись от мостовой разломанной изгородью, местами «залатанной» проволочной сеткой. Вместо деревьев стоял длинный серый ряд счетчиков платной стоянки автомобилей – целая улица, ведущая в тупик, где высилась церковь из красного кирпича.

Людей почти не было – только какой-то сикх в чалме волок мусор к ступенькам, ведущим в подвал, старушка катила тележку, наполненную, как казалось, «трофеями» с распродажи дешевых подержанных вещей, да брела беременная молодая негритянка в ярко-синем, как оперение зимородка, плаще, который был единственным ярким пятном на этой улице. Ветер сдул листы газетной бумаги из мешка сикха, закрутил и понес вверх в серое небо; он играл густыми и курчавыми волосами негритянки, которая, следуя моде, предприняла трогательную попытку отрастить их. Уэксфорд с горечью подумал о тех чернокожих людях, которые, наверное, надеялись на лучшую обещанную им жизнь, а вместо нее получили лишь горечь от совершенно непристойного существования на Гармиш-Террас.

– Неужели кто-то может жить здесь по собственной воле? – спросил он, обращаясь к сержанту Клементсу. Пока Говард изучал в машине отчет, он вызвался быть руководителем, гидом и, если понадобится, защитником.

– Закономерный вопрос, сэр, – одобрительно заметил сержант. Нельзя сказать, что его манера общения с Уэксфордом была как у школьного учителя с подающим надежды учеником – он, конечно, отдавал должное и уважал положение и возраст последнего, и все же в нем чувствовалось некоторое традиционное превосходство городского человека над новичком из провинции. Полное лицо Клементса, которое, кажется, совершенно не изменилось с той поры, когда он был толстощеким мальчишкой с пухлыми губами, выражало одновременно самодовольство и досаду. – Понимаете, им здесь нравится, – пояснил сержант. – Они любят грязь, жить вчетвером в одной комнате и тут же швырять отбросы, ночами рыскать по городу, а потом отсыпаться целыми днями. – Он сердито посмотрел на парня и девушку, которые, держась за руки, пересекли улицу, присели на мостовой около церкви и, достав из сумки картофельные чипсы, стали их есть. – Они могут среди ночи прийти к друзьям без приглашения и остаться спать прямо на полу среди разбросанных окурков, потому что не успели на последний автобус. Если спросить, где они живут, то большинство из них не ответят, потому что не знают: эту неделю здесь, другую – там; короче говоря, лови удачу и беги дальше! Эти люди живут не так, как вы или я, сэр, скорее как кроты, всегда скрывающиеся в темных порах. А их-то у вас в провинции хватает! В этом сержанте Уэксфорд узнавал общеизвестный тип полицейского – человека настолько хорошо знакомого с неприглядными сторонами жизни, что если социальные работники вовремя не проведут с ними специальный тренинг, то со временем вместо милосердия и сострадания у него вырабатывается жестокое и циничное отношение к окружающим. Его собственный коллега Верден иногда был близок к этой опасной черте. Спасал Майка только природный ум. У Уэксфорда сложилось невысокое мнение об умственных способностях сержанта, однако это не мешало ему отнестись к нему с симпатией.

– Бедность и нищета не способствуют правильному образу жизни, – заметил он, улыбнувшись, чтобы эти слова не показались Клементсу наставлением.

Тот не посчитал их упреком, а только покачал головой, словно поражаясь такой наивности.

– Я имел в виду молодежь, сэр, таких, как вот эта парочка бездельников. Да вы и сами скоро убедитесь: пара недель в Кенберн-Вейл, и у вас раскроются глаза. Я и сам, когда впервые попал сюда, думал, что гашиш – это тушеное мясо, а STD – система набора телефонных номеров.

Прекрасно зная другие значения этих терминов, Уэксфорд, однако, ничего не сказал, а только взглянул на машину. Он начинал замерзать и, как только Говард кивнул, направился к подъезду с номером 22. Уэксфорд понял, что лекция на тему о манерах современной молодежи, совершенно противоположных усердию, энтузиазму, здоровому честолюбию и безупречной морали современников Клементса и его собственной юности, была неминуемой, и надеялся избежать ее. Однако сержант пошел следом за ним и, топая ногами по грязным ступенькам, разразился резкой обличительной речью, которой Уэксфорд боялся больше всего. Пару минут он дал ему говорить, но затем прервал:

– Так что там о Лавди Морган?..

– Так называемой Лавди Морган, – мрачно уточнил Клементс. – Это не настоящее ее имя. А теперь я хочу вас спросить; разве такого не может быть? Мы проверяли ее в Сомерсет-Хаус. Девиц по фамилии Морган там полным-полно, а вот Лавди Морган – ни одной. Она сама себя так назвала. Почему? Такой вопрос правомерен. Нынче девицы называют по-своему самые разные вещи. Попробую объяснить, что я имею в виду…

Но прежде чем он начал это делать, к ним присоединился Говард, «наградивший» сержанта таким непривычно холодным взглядом, что тот замолчал. Сбоку от входной двери располагался целый ряд звонков с номерами квартир вместо табличек с фамилиями жильцов.

– Домоправительница живет на цокольном этаже, – пояснил Говард, – так что можно попытаться позвонить в квартиру номер 1. – Он нажал кнопку звонка, раздался щелчок, и из домофона послышался голос, который произнес что-то похожее на «тил».

– Прошу прощения?

– Это Айвен[8]8
  Айвен – английская транскрипция имени Иван.


[Закрыть] Тил, квартира номер 1. А кто вы?

– Детектив-суперинтендент Форчун. Я хотел бы поговорить с миссис Поуп.

– А… – протянул голос. – Тогда вам нужна квартира номер 15. Понимаете, эта штука, которая открывает дверь, сломалась. Сейчас я спущусь.

– Квартиры! – проворчал сержант, пока они ждали Тила. – Смех – да и только! Разве это квартиры? Это комнаты с водопроводом и газовым счетчиком, однако наша девица платила за свою семь фунтов стерлингов в неделю, притом что на весь этот притон всего лишь два туалета. Что за жизнь! – Он похлопал Уэксфорда по плечу. – Приготовьтесь к тому, что сейчас увидите. Кем бы ни был этот Тил, он будет выглядеть не по-человечески.

Однако вид у Тила был вполне приличный. Единственное, что поразило Уэксфорда, – это то, что невысокий мужчина, появившийся в дверях, был примерно одного с ним возраста, при этом у него была хорошо развитая мускулатура и довольно длинные и густые седые волосы.

– Извините, что заставил вас ждать, – произнес Тил. – Идти довольно далеко. – Он смотрел на пришедших полицейских без улыбки, высокомерным и оценивающим взглядом. Уэксфорду приходилось ощущать на себе такой взгляд и раньше, но, по правде сказать, это почти всегда была молодежь. Кроме того, у этого человека было произношение, характерное для людей из высшего общества. Он был одет в безупречно чистый белый свитер, и от него пахло «Афродизией» Фаберже. – Наверное, сейчас начнете всем докучать вопросами?

– Мы не докучаем вопросами, господин Тил.

– Неужели? Значит, вы изменились. Мне вы часто докучали.

Посчитав, что Говард дал ему карт-бланш на опрос свидетеля, Уэксфорд спросил:

– Вы знали Лавди Морган?

– Я знаю здесь всех, – ответил Тил, – и самых старых жильцов, и случайных, которые появляются ночью. Я тот, кого Фивы поставили у ворот. – Он неожиданно широко улыбнулся. – Квартира номер 1, если вам угодно.

Он проводил полицейских к подвальной лестнице и, не сказав больше ни слова, ушел к себе.

– Занятный старый педик, – прокомментировал Говард. – Пятнадцать лет в этой дыре… Боже мой! Ладно, идемте, нам надо вниз.

Узкая лестница, застланная совершенно изношенным покрытием, вела в довольно просторный холл с высоким потолком. Когда-то давным-давно этот холл был выкрашен темно-красной краской, но теперь она облупилась, обнажив белые пятна, причудливая конфигурация которых напоминала фантастические континенты, так что стены казались огромной картой какого-то другого, неведомого мира – некой Утопии. Мебель казалась слишком громоздкой для того, чтобы ее можно было затащить по этой лестнице (хотя ее явно принесли сюда именно таким образом), буфет, громадный книжный шкаф с запыленными фолиантами на полках заполняли почти все пространство помещения. У порога каждой из трех закрытых дверей стояли баки с мусором, в холле витал отвратительный запах гниющих отбросов.

Никогда раньше Уэксфорд не видел ничего подобного, однако интерьер квартиры номер 15 показался ему более знакомым: он напоминал некоторые кингсмаркхемские коттеджи, в которых ему доводилось бывать. Здесь ощущалась та самая мерзость запустения, которая всегда бывает там, где съестное находится рядом с грязным бельем: открытые консервные банки среди грязных носков, и посреди всего этого – старая разбитая коляска с младенцем, лицо которого перепачкано кашей, какую варят и в городе, и в деревне. Конечно, тот факт, что эта молодая женщина с ребенком были вынуждены жить в подземной пещере круглые сутки при искусственном освещении, был достоин сожаления; с другой стороны, если бы сюда проникал дневной свет, то сломанные кресла и отвратительно грязный ковер показались бы еще более ужасными. Однако этот ковер был в своем роде произведением искусства – настолько тщательно и мастерски починила его в свое время какая-то родственница владельца этого дома. Уэксфорд затруднился бы сказать, то ли это был синий ковер с темно-красной вставкой, то ли на основу из красной пряжи были вставлены куски знаменитого эксминстерского синего ковра. Хотя он весь был покрыт пятнами от размазанных кусков еды и всюду валялись пучки вычесанных волос хозяйки.