Текст книги "Древо скорбных рук"

Автор книги: Рут Ренделл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Он быстро проглядел заголовки газет – ничего нового, только фото Кэрол на первой странице «Миррор» – с поднятой рукой, словно посылающей всем привет. Двое репортеров увязались за ней, когда она уходила с работы, и сфотографировали ее.

Девчонки шли прямо на него, шурша плащами и как всегда хихикая, неизвестно по какому поводу. Он был вынужден поприветствовать их.

Кэрол однажды обмолвилась, что Стефани сохнет по нему. Если это и было правдой, то теперь ее чувство угасло, потому что она демонстративно отвернула голову. То же самое сделала и Диана.

Конечно, это было смешно. Барри подозревал, что эти создания вообще не знают грамоты, но оказывается, газеты они читают, во всяком случае, разбирают тот текст, где напечатано о его персоне.

Кэрол провалялась в постели до самого ланча.

Телефон звонил несколько раз, но, вероятно, кто-то ошибался в наборе номера, потому что когда Барри брал трубку, тут же давался отбой. Иногда, впрочем, следовала многозначительная пауза.

Потом он решил, что кто-то хочет дозвониться Кэрол, но не желает разговаривать с ним. Барри был уверен, что это какой-то мужчина. Томясь бездельем, он вымыл всю посуду после ночной гулянки и ту, что оставили после себя репортеры, гостеприимно принятые Айрис, навел в кухне порядок и вышел через заднюю дверь с мешком мусора.

На улице было холодно, но сухо. С утра, когда он ходил за газетами, заметно похолодало.

Он посмотрел на зелень вокруг и пожалел, что она скоро погибнет под снегом. Миссис Спайсер возилась возле своих клеток с кроликами, давала им что-то горячее, от чего вился легкий парок. Завидев Барри, она улыбнулась ему, поздоровалась и выразила надежду, что день хоть и прохладный, но обойдется без дождя. Почему-то без всякой причины Барри преисполнился благодарности за эти слова. Он готов был ее расцеловать.

Кэрол сказала, что провести еще один вечер без компании она не в состоянии. Она нуждается в движении и шуме. Она долго пролежала в ванне с косметической маской на лице, нарезая мелкими кусочками и поедая авокадо.

В черно-белом платье и накидке из искусственной лисицы, она возродилась из небытия и стала прежней Кэрол, которую он любил.

Она не видела ни Таню, ни Райана со дня исчезновения Джейсона. Барри не напоминал ей об этом. У него было достаточно и своих тревог.

Они с Кэрол отправились в «Бульдог» на встречу с Айрис и Джерри, но когда они уже были в дверях, вдруг опять зазвонил телефон. На этот раз трубку взяла Кэрол. Барри решил подождать ее на крыльце. Она же отнесла аппарат в гостиную, и он только успел услышать: «Ой, привет! Рада тебя слышать».

Потом дверь захлопнулась, оставив его на улице. Он вдруг почувствовал себя таким одиноким, как никогда в жизни. Он ни за что не унизился бы до подслушивания, да это бы ему ничего не дало.

Барри почти замерз на ветру, когда она вышла из дома, взяла его под руку и сказала, что это звонила Алкими.

Айрис и Джерри заняли угловой столик с еще одной парой, которую Айрис представила как своих соседей. Барри тут же подумал о матери Теренса Ванда. Могло быть такое?

Айрис не имела привычки представлять друг другу соседей по столу. Люди сами познакомятся во время беседы.

Кэрол, видимо, знала пожилую женщину достаточно хорошо. Она обратилась к ней как к Дороти. Барри всматривался в лицо шестидесятилетней дамы, изрядно потрепанное, с отвисшими щеками, но зато слишком смело накрашенным ртом, и наивно искал в ней генетическое сходство с Джейсоном. Нос, пожалуй, имел ту же форму, и в глазах, сейчас поблекших, а когда-то, очевидно, васильково-голубых, было что-то похожее.

Он все придумывал, как найти подход к интересующей его теме, но вдруг Дороти и ее муж или приятель, это трудно было определить, внезапно поднялись со своих мест и заявили, что им пора уходить. Барри был разочарован.

Только потом ему пришло в голову, что как раз перед их уходом Айрис впервые назвала его по имени. Тогда же Дороти и ее спутник странно переглянулись. Тут явно была какая-то связь.

Кэрол рассеянно скользила взглядом по дымному помещению, по обыкновению накручивая на пальчик один из своих локонов.

Заведение было похоже на пещеру, выстланную алым плюшем, сверкающую хрусталем, имитирующим эпоху короля Эдуарда, с потолочными балками, давно ставшими темно-коричневыми от никотина.

Джерри сидел молча, заполненный джином доверху. Он близко склонился к Барри.

Айрис втиснулась между мужчинами, словно разделяя их. Она тронула ноготками руку Барри и кивнула вслед удалявшейся пожилой парочке.

– Не бери в голову, Барри. Есть люди, которые чураются тех, кто хоть раз имел дело с полицией.

Обычная полуулыбочка скривила ее рот. Эта улыбка никак не подходила к ее худому, острому лицу. Айрис зажала в губах две сигареты, чиркнула зажигалкой, одну сигарету отдала Кэрол.

По пути домой Барри фактически тащил Кэрол на себе, столь неуверенной была ее походка.

Воспользовавшись ситуацией, он решился прямо спросить: «Фамилия этой Дороти – Ванд?» Кэрол находилась в отключке. Барри не удивился, такое бывало неоднократно, но он продолжал настаивать. Он остановил ее, выбрав более-менее темное место между желтыми фонарями, освещавшими Бевин-сквер. Он жалел, что такой мерзкий тусклый и неестественный свет освещает самое прелестное личико в мире. Фонари излучали зло. Они делали из лиц черепа и лишали глаза зрачков. Он как следует встряхнул ее.

– Что тебе надо?

– Я подумал, что эта дама в баре и была миссис Ванд.

– Нет. Оставь меня в покое! Это миссис Бейли. Что это тебя вдруг взбесило?

Высокая одинокая башня доминировала над всем пространством. Она напоминала заводскую трубу, в которой поселились гномы и пробили себе окошки, провели туда электричество и смотрят там телевизор.

Они продолжили дорогу до дома, повстречав на площади целую банду девчонок, разделенную на несколько группировок. Кто красил черным ногти, кто – губы, кто раскрашивался во все цвета радуги. Все дружно хрустели попкорном.

Когда Барри с Кэрол проходили мимо, одна из девчонок бросила непристойную реплику, вызвавшую у юнцов смешки, но взрослые проигнорировали ее.

– Они все тупицы. У них в головах нет места ни для одной мыслишки, – произнесла Кэрол достаточно громко и четко, чтобы быть услышанной. – Когда ты здесь появился, они были готовы наброситься на тебя, как крысы. Им больше нечего делать, кроме как пялиться на чужих мужчин.

Ее легкое тело подрагивало так близко, и Барри преисполнился мужской гордости, что она ревнует. Потом она шептала ему на ухо:

– Я готова на все, лишь бы убраться отсюда поскорее. Я ненавижу эту вонючую трясину. Мне страшно думать, что я умру, так и не выбравшись отсюда.

– Кэрол, – заклинал он ее, – дай мне год-полтора. Я накоплю денег и куплю нормальный дом.

Она смотрела куда-то в сторону, где скапливалась темнота.

– Это все мечты. Жалкие мечты, и ждать придется так долго. Мне нужны реальные деньги. Я устала от борьбы с бедностью и со скукой. У меня был шанс, но мой муж погиб…

– Но я здоров и молод. Я могу сделать для тебя не меньше, чем Дэйв. Давай поженимся, Кэрол. Я буду прыгать от счастья, когда ты назовешь меня своим мужем.

– Как я могу выйти замуж, пока неизвестно, жив Джейсон или нет?

Его обдало холодом. Неужели и она подозревает, что он замешан в исчезновении ее сына?

Полиция, проявив удивительное рвение, ворвалась к ним еще до рассвета и доложила Кэрол, что обнаруженный мертвый мальчик – не Джейсон. Кэрол встретила их неласково, хоть и придержала свой язвительный язычок, только пожала плечами.

Они, вероятно, восприняли это как равнодушие к судьбе собственного сына.

Выяснилось, что труп ребенка был захоронен еще три месяца назад, когда его родители путешествовали по Северной Африке.

Барри высказал странное, и не вполне оправданное с его стороны желание, чтобы этот ребенок был похоронен достойно. Он предложил взять на себя расходы на похороны. Сержант его не понял, а второе его пожелание посоветовал отослать к утренней смене. Барри потребовал, чтобы его фотографии с подписью «Барри Махоун невиновен в гибели этого ребенка» были отпечатаны и развешаны полицией по всему кварталу. Или чтобы машина с громкоговорителем проехала по району и оповестила жителей о его невиновности. Он хотел быть чистым, безо всяких недомолвок и подозрений.

Мать научила его говорить только правду, и он будет говорить ее даже на пылающем костре. А если он полюбил женщину, то будет верить в нее всегда и простит ей все грехи. В таких традициях он воспитан.

Сегодня был первый выход Кэрол на работу к миссис Флеймон после возвращения той из Туниса.

Барри провожал Кэрол через Китайский мост к автобусной остановке. Он чувствовал себя рыцарем, защищающим любимую женщину, но горькая мысль не оставляла его – а кто, если понадобится, встанет на его защиту? Щемящее чувство одиночества вдруг опять овладело им, хотя рядом в обнимку с ним шла Кэрол, красивая, как всегда.

По дороге им никто не повстречался, и поэтому и вопросов никаких не было задано о том, как обстоят дела. Старый чудак, удивший рыбу в канале каждое утро в любую погоду, даже не взглянул в их сторону. Автобус Барри пришел первым, и они расстались.

Один автобус до Вуд-Грин, а там пересадка на другой. Но по какой-то случайности к остановке медленно подкатила двухэтажная махина с маршрута на Хэмпстед. Такого никогда не бывало. Никаких автобусов в тот район с этой остановки не отправлялось, но на этом на табличке значилось: «Хэмпстед». Вероятно, это был какой-то учебный рейс. Барри вспомнил адрес на бумажке, выпавшей из пальто Кэрол, – Спринг-клоуз, 5, Хэмпстед.

Теренс Ванд…

Там, правда, было написано уменьшительное Терри. Барри почему-то неприятно стало созвучие этого имени со своим собственным, будто их что-то связывало.

Теренс Ванд, живет в Хэмпстеде? Престижный адрес, ничего общего не имеющий с «вонючей трясиной» или «мусорной свалкой», как обзывала Кэрол их собственный район.

Барри сел в подошедший автобус, идущий к месту его работы, взобрался наверх и начал приглядываться к людям в автобусе и на улице. Ему стало казаться, что их стало намного больше – праздношатающихся или раскатывающих без дела в городском транспорте, чем было несколько лет назад. А ведь сейчас самый разгар рабочего дня. Без сомнения, все эти люди – безработные. Барри пугала безработица. Он не хотел даже мысль о ней допускать в голову.

Большинство мужчин были чернокожие или индийцы, быть может, выходцы из Ирландии, как и он сам, темноволосые, с грубоватыми чертами лица и злым огоньком в глазах. Некоторые обладали мужской привлекательностью, но он не заметил никого, похожего на взрослого Джейсона.

Идея зрела в мозгу Барри и наконец твердо закрепилась там. Для собственного спокойствия, а если и не спокойствия, то хотя бы чтобы сбросить часть груза, давившего на душу, он должен отправиться в Хэмпстед, отыскать нужный дом на Спринг-клоуз и поглядеть на этого Теренса Ванда.

15

Бенет была в замешательстве, прочтя в газете, что обнаружен труп ребенка.

Если они решили, что это Джейсон, она могла бы не возвращать мальчика.

В ее рассуждениях было два весьма сомнительных момента, вызывающих противоречивые чувства.

Первое – это то, что мертвый мальчик никак не мог быть Джейсоном, потому что настоящий Джейсон стоял в двух шагах от нее и кормил свою игрушечную лошадку кусочками сахара. А второе – и главное – ничего не могло быть более гибельным для нее, более враждебным ее планам и в работе и в жизни, чем ощущать себя связанной с Джейсоном.

Однако весть о находке тела погибшего ребенка странным образом обрадовала ее, за что она немедленно выразила себе порицание. Это было ужасно и недопустимо – испытывать такие чувства. Кому бы ни принадлежало это жалкое, изувеченное тельце, когда-то оно было ребенком, чьим-то ребенком, убитым намеренно или случайно в результате слишком далеко зашедшей жестокости и закопанным наспех на пустыре.

Потом какое-то смутное и противоестественное разочарование охватило ее, когда сообщили, что тело ребенка опознано, что это нигерийский мальчик по имени Мартин М'Боа, находящийся в розыске уже три месяца. Это вернуло Бенет к тому, что пора выполнять задуманный план. Она тянула время, откладывала его, пока существовали сомнения в личности ребенка и еще не был придуман способ, как сделать задуманное скрытно.

Джейсон вдруг начал просыпаться по ночам и звать ее. Первый раз, когда он разбудил Бенет криком «мамочка», она вскочила в ужасе, уверенная, что ее позвал Джеймс. Она не хотела идти к нему в комнату и видеть его вместо Джеймса, но все же пошла на зов.

Мальчик ни в чем не был виноват. Нельзя было сердиться на него за то, что он ночью из-за своих детских страхов поднял с постели женщину, которая последнее время заботилась о нем. На месте Бенет могла оказаться любая другая женщина, а первое слово, пришедшее ребенку на ум, чтобы позвать на помощь, было, конечно, «мамочка».

Успокоив его, она сама уже больше не засыпала, а лежала неподвижно без сна, в раздумьях о том, в какое странное положение она попала.

Мопса, конечно, была сумасшедшей. Но сама Бенет, не обезумела ли от шока, вызванного потерей сына, от горя, затмившего ей весь реальный мир так, что продержала у себя мальчика так долго уже после того, как узнала, кто он такой.

А сейчас в своем ли она уме?

Задаваться таким вопросом не следует. Она полностью пришла в себя и стала даже писать понемногу, и работалось ей хорошо в уютном кабинете, когда Джейсон укладывался спать.

Но это произошло с запозданием. Здравый рассудок она обрела слишком поздно.

Этот здравый смысл, не имея твердой опоры, легко поддавался соблазнительным идеям, исходившим от Мопсы, – что Джейсона надо незаметно посадить на кирпичную ограду Редьярд-гарденс примерно там, откуда его похитили.

Сначала его обнаружат обыватели, отягощенные рождественскими покупками, объявят по радио универмага об одиноком ребенке и доставят в полицию. Установить личность мальчика будет легко, и все закончится благополучно. Эту счастливую картинку Мопса представляла очень ясно, но не слишком настаивала на возвращении Джейсона в семью.

Она не связывалась с Бенет после своего отлета в Испанию. С дочерью говорил по телефону только отец. Он сказал, что Мопса добралась благополучно, в хорошем настроении и рассказывает много интересного о своем визите в Лондон. Бенет волновало, что мать рассказывала о Джеймсе и Джейсоне. Призналась ли она в чем-нибудь?

Бенет сама должна была проявить инициативу, прежде чем Джон Арчдейл спросит: «А как там мальчик?»

Он как раз задал этот вопрос, но так небрежно, что Бенет поняла – отец делает это только из приличия. Значит, ему ничего не известно о горе и трудностях, постигших ее.

Ей нужен был кто-то, кому она могла исповедоваться. Каким-то странным образом Мопса сохранила, не порвала ниточки, связывающие Бенет с людьми, которые проявили к ней доброту.

После Антонии единственным человеком, позвонившим ей, был доктор Иэн Рейборн. Он пригласил ее где-нибудь вместе перекусить.

Бенет колебалась. Встреча с ним на улице, когда она везла лошадку для Джейсона и он увидел мальчика, могла вызвать у него опасные подозрения. Но это можно было как-то объяснить или вообще не затрагивать эту тему, а свидание в ресторане, на нейтральной почве позволит ей узнать этого человека лучше. Она сама удивилась, как ей этого хочется. Но Джейсона нельзя было оставлять одного, и некого было попросить или нанять посидеть с ним. Это было оправданием, почему она отказала Иэну. Бенет сказала почти правду, что каждый вечер у нее занят.

– Может быть, в другой раз? На следующей неделе?

Она охотно дала согласие, подобно ребенку, откладывающему что-нибудь вкусненькое про запас.

И вот неделя прошла, и Бенет ждала, что Иэн позвонит. Если он напомнит о себе, она примет какое-то решение насчет Джейсона.

Лежа в постели без сна в три часа ночи – самое время размышлять логически – она решила во вторник сбыть с рук Джейсона, а в среду поужинать с Иэном. Утром, одевая мальчика и кормя его завтраком, толкуя о планах на сегодняшний день, она уже растеряла всю свою решимость. К ней вернулось щемящее чувство жалости к мальчику и ответственности за его судьбу.

Она ждала звонка от Иэна, как девчонка от своего первого возлюбленного. И когда он не позвонил, разочарование было не тем словом, какое могло выразить ее чувство. Она не притрагивалась к телефону, пока не выяснила, что Джейсон принял аппарат за игрушку и сломал его уже два дня назад.

Бенет сдержалась и не стала его наказывать.

Она даже отперла шкаф с запрятанными там игрушками Джеймса и вывалила их грудой, отдавая во владение Джейсону.

Он исследовал, словно обнюхивал, каждую игрушку. Палитру с красками, которую Джеймс никогда не трогал – видно, она была ему еще не по возрасту – Джейсон взял в руки первой. Вряд ли он понимал, какие цвета содержатся в этих маленьких коробочках и как их использовать. Вероятно, он просто любовался пестротой. Но на Бенет это произвело впечатление.

Джейсон отличался разборчивостью во всем, даже в еде. Сейчас он взял кисточку, провел ею по худой ручке, где еще не выросло ни единого волоска. Он проверял, а проверив, улыбнулся ей своей неприятной для нее улыбкой. Еще немного, и он запечатлел на листе бумаги радугу – все семь цветов.

Вдруг ожил дверной звонок Бенет устремилась к двери – взглянуть, кто пришел. Может быть, отчаявшийся дозвониться Иэн? Но на пороге могла быть полиция… Во рту у нее стало сухо.

В шесть вечера уже наступили сумерки, и Долина Покоя не так ярко освещалась, как весь старый Хэмпстед. Она посмотрела в дверной глазок

Там маячила одинокая фигура, искаженная толстым волнистым стеклом.

Она не сразу узнала посетителя.

Вечер сулил ей разные варианты: от неприятного разговора с полицией до объяснения с Иэном.

Но перед ее дверью стоял Эдвард.

Нотариальная контора, согласившаяся обслуживать Теренса, располагалась в Криклвуде. Он издалека заметил золотые буквы на целой веренице окон первого этажа громадного приземистого здания. Криклвуд был безопасней, чем Хэмпстед.

Забрав из машины папку с документами, он, сдерживая нетерпение, направился к дверям. К тому времени Теренс уже приобрел некоторый опыт и спокойно воспринял свое двойственное положение, направляясь в качестве мистера Фиппса, к эксперту по подписям, кажется, всю жизнь занимающемуся и получающему жалование только за исследование подписи Джона Говарда Фиппса.

Теренс ожидал, что на него обрушится куча вопросов, но юрист спросил у него только его фамилию и фамилию агента-посредника. Правда, законник выразил некоторое удивление скоропалительностью сделки.

– За оформление таких быстрых контрактов мы берем десять процентов от стоимости покупки. Вы вправе не согласиться с нашими расценками, но тогда процедура затянется, – предупредил он Теренса.

Сказанное ему Теренс перелопачивал и так, и этак в своем мозгу. Тринадцать тысяч и двести девяносто пять фунтов комиссионных. Величина комиссионных действовала ему на нервы.

Но если дело сорвется, он потеряет гораздо больше. Не достойнее ли пережить такую потерю, подобно истинному джентльмену, у которого вытащили кошелек? При его аппетите хватит и остального. Эта мысль привела его в уравновешенное состояние.

Дома в почтовом ящике его ожидало письмо. Первое письмо от Фреды. Он узнал ее почерк

«Дорогой Терри!»

Обращение выглядело зловеще. Хотя он раньше никогда не получал писем от Фреды, он ждал обычного «моего любимого барашка».

Он стремительно прочитал письмо, в страхе, что она извещает его о своем возвращении. Но там ничего про это не говорилось.

Не очень-то она распространялась, что конкретно поделывает, зато на двух страницах описывала, как она счастлива, и в этих излияниях довольно часто проскальзывало имя какого-то Энтони.

Кто такой этот Энтони, объяснялось кратко в самом конце письма:

«Мой старый друг, которого я знала еще до своего замужества. Мы потеряли друг друга из виду много лет назад. У него здесь свой дом…»

Теренс сразу же просчитал ситуацию. Вот почему Фреда сорвалась с места и полетела туда! Получила весточку, возможно, даже приглашение от этого Энтони. Богатый старикашка, вот он кто! «Деньги тянутся к деньгам» – подумал Теренс. Очень похоже, что она готова выйти замуж за этого Энтони.

Письмо расстроило его. Фреда ясно дала понять, что ей безразлично его будущее. Весь тон послания был таков, будто она пишет сторожу:

«Отопительную систему следует отремонтировать к Рождеству, но предварительно подвергнуть тщательному осмотру. Позвони на фирму и договорись на определенное число; у меня с ними заключен контракт, так что тебе не надо беспокоиться об оплате».

Последняя фраза немного подняла его настроение. Значит, она пока не собирается возвращаться и совать свой нос куда не следует. Если б он только мог управлять своими нервами, сохранять хладнокровие, то и незачем ему торопиться, исчезать, теряя тринадцать тысяч фунтов, раз у него есть время в запасе.

Он позвонил в офис «Стейнера и Уальдвуда», чтобы сообщить Сойеру имя своего поверенного. В беседе выяснилось, что в обычных обстоятельствах они берут всего лишь три процента комиссионных.

Приятной новостью было то, что мистер и миссис Голдшмидт готовы приобрести дом 5 по Спринг-клоуз, не дожидаясь продажи своего прежнего дома.

– Вопрос о цепочке не встает, – сказал Сойер.

– Цепочке? – переспросил Теренс.

– Это означает, что мистер и миссис Голдшмидт не ставят условием покупки вашего дома предварительную продажу их собственного.

– Я понял. Великолепно. Просто замечательно!

Казалось, что появился повод отпраздновать такое событие. Теренс стал серьезно подумывать о продаже облигаций внутреннего займа, принадлежавших покойному Джону Говарду Фиппсу. Он был уверен, что способен в совершенстве подделывать его подпись. А ему нужно было подписаться лишь на одном бланке. Он узнал, что даже нет необходимости лично присутствовать в конторе для сверки подписей.

А пока на данный момент он имеет полное право промотать очередное пособие по безработице. Он позвонил Терезе и пригласил ее в кино. Они отправились в новейший кинотеатр на Холме и вернулись на Спрингклоуз вскоре после десяти. Впервые он воспользовался машиной Фреды в ее отсутствие. Теренс не сомневался, что вскоре станет обладателем не менее высококлассного автомобиля.

Он отметил, что машина застоялась, и требовалось хорошенько погонять ее, чтобы подзарядить аккумулятор. Он снова загнал машину в гараж, и они вошли в дом через заднюю дверь.

Тереза спросила, можно ли ей принять ванну? Роскошная ванная комната Фреды напомнила ей фото, виденное в последнем номере журнала «Дом и сад», когда она томилась в приемной зубного врача.

Теренс подошел к окну спальни и опустил занавеску из черного шелка с китайской вышивкой. Он не из скромности или стыдливости не включил свет, прежде чем отгородился от внешнего мира. Ему не хотелось привлекать внимание соседей. Вид голой парочки в спальне Фреды вряд ли приведет к немедленному звонку кого-то из соседей в офис «Стейнера и Уальдвуда» и не смешает всю игру, но вызовет подозрения насчет его поведения, что в данный момент – если цитировать Сойера – «крайне нежелательно».

Но кое-что слегка испортило приподнятое настроение Терри.

Задергивая занавески, он успел заметить, что под аркой, которая служила входом на Спринг-клоуз, стоит мужчина. Теренс мог видеть его вполне отчетливо в свете причудливых, сделанных под старинные каретные фонари, ламп.

Мужчина был молод, очень молод, совсем юнец.

Не имея склонности поддаваться беспричинной панике, Теренс, однако, сразу проникся убеждением, что юноша находится в арке не просто так, а интересуется именно домом номер 5 по Спринг-клоуз.

Он был высок, темноволос, красив особой грубоватой красотой, одет в джинсы, кожаную куртку и свитер с высоким горлом. Так мог одеться констебль, желающий выдать себя за обычного прогуливающегося юнца.

Теренс знал, что незнакомец не имел возможности разглядеть его, однако не отрывал глаз от затемненного окна.

Что ему здесь надо? Неужели полиция что-то унюхала, как-то узнала о планах Терри? Откуда, каким образом? «Нотариус…» – подумал Терри, и его сразу бросило в пот.

Возможно, нотариус лично знал Джона Фиппса. Или даже был его другом.

Теренс облокотился о прикроватный столик, доставая оттуда валиум. Он проглотил разом две таблетки. Его раздражало, что Тереза так долго плещется в ванне.

Но почему полиция следит за домом? Почему бы им просто не войти и не арестовать его?

Ему пришло в голову, что тот человек в арке как раз и собирается это сделать, но думает, что Теренс еще не вернулся.

Скоро Теренс узнает, как обстоит дело. Он должен узнать.

Какое преступление, в конце концов, он совершил? Никакое. Он еще ничего не подписал. Он скажет, что приходится Фреде кузеном и она поручила ему продать дом в свое отсутствие.

А если они спросят ее, Фреда его не предаст. Она может возненавидеть его, облить презрением, прогнать с глаз долой, но никогда не выдаст полиции.

Теренс глубоко вздохнул, ощущая благотворное действие принятых таблеток, щелкнул выключателем, зажигая верхний свет.

Тереза вышла из ванной, распространяя волны ароматов самых дорогих духов из запасов Фреды. Но ее запах, как и ее нагота, не возымели никакого эффекта. Желание у Теренса пропало. Он только надеялся, что с божьей помощью его потенция восстановится.

Настала его очередь идти в ванную.

Он почистил зубы. Потом взобрался на край биде и выглянул в окошко. Улица была пуста, только чья-то белая кошка попалась ему на глаза. Молодой мужчина, видимо, удалился.

В слабом свете лампы над крыльцом Эдвард выглядел бледным и изрядно похудевшим. Он вошел молча, как будто его специально ждали.

И вдруг, когда он разматывал длинный шарф и вешал на крючок пальто, Бенет осознала, что в действительности его приход не случайность, а давно подготовлен. Эдвард, наверное, был в числе тех анонимных собеседников Мопсы, которым один бог знает что она говорила.

Конечно, Мопса приглашала его. Это была ее заветная мечта – увидеть их поженившимися, несмотря на несовместимость характеров, разницу в чувствах, испытываемых друг к другу, и все ради какой-то иллюзорной благопристойности и… ради Джеймса, которого уже нет на свете.

– Полагаю, что моя мать приглашала тебя сюда?

– Она сказала, что это ты меня приглашаешь.

– Эдвард, опомнись. Такого не могло быть.

– Ты была больна, не вставала с постели, когда я звонил. Она сказала, что ты будешь рада видеть меня.

Его тон отнюдь не был наглым; он говорил с печалью, пребывая в давно знакомой ей унылой хандре, может быть, более ощутимой, чем в прежние времена. Это было какое-то заразное состояние духа: тоска окружила ее кольцами.

– Я тебя не приглашала. Это первое, что я намерена тебе сказать.

– А у меня была надежда, что, войдя в этот дом, я попаду в теплые объятия.

– Только не в мои.

Он не изменился. Так же был эксцентрично одет и так же напоминал атлетично сложенного подростка. Тот же мальчишеский взгляд из-под нависшей надо лбом густой копны золотых волос. Рот его был изящно очерчен, но появились предательские морщинки в уголках.

Эдвард постарел, но постарела и она. Только вот чудесная голубизна его глаз осталась прежней.

– Входи и выпей чего-нибудь, – предложила Бенет.

Она собиралась провести его в гостиную, где в буфете хранились напитки, но вспомнила про Джейсона. Мальчик оставался одни в цокольном этаже, где располагалась кухня и такие опасные вещи, как электрический чайник, газовая плита, ножи и прочее.

Она чувствовала при каждом шаге, как он следует за ней тигриной мягкой походкой, как будто на нем совсем не было обуви. Когда они путешествовали вместе по экзотическим местам, Эдвард там был своим среди диких племен, крался бесшумно, как кошка, и считался неплохим охотником.

Присутствие в ее доме Джейсона требовало объяснения, вероятно, такого же, какое было дано Иэну Рейборну. Можно было повторить ту же ложь. Почему бы и нет?

Для Эдварда этого будет достаточно, и он не проявит излишнего интереса. В прошлом он неоднократно заявлял, что вообще не любит детей.

– Я прочел твою книгу, – сказал он. – Мне понравилось. Отличная книга, достойная полученной премии.

Бенет была удивлена и даже тронута. Обернувшись к нему, она искренне произнесла:

– Мне приятно услышать от тебя похвалу.

– А мне приятно осознание того, что многим в этой книге ты обязана мне.

Ей нечего было сказать в ответ. Он как бы заткнул ей рот кляпом.

– Во-первых, только благодаря мне ты вообще решилась поехать в Индию и проникла в такие места, куда без меня тебе доступ был бы закрыт. Во-вторых, оставим за скобками то, что умению излагать свои мысли на бумаге научил тебя я. Ты могла бы оценить мой вклад хотя бы одной строкой, выразить признательность Эдварду Гринвуду, без чьей помощи… и так далее…

– Значит, моральное удовлетворение, которое ты испытываешь, не компенсирует твое участие в моей работе? Ты хотел бы получить вознаграждение в материальной форме?

Бенет стремительно преодолела оставшиеся ступеньки. Гнев душил ее.

Джейсон на время прекратил забавляться с ксилофоном и теперь нагружал игрушечную тележку Джеймса кубиками.

Увидев Бенет, он улыбнулся ей, и личико его радостно засветилось. Он ждал, не хныча и не зовя ее, и был вознагражден за хорошее поведение тем, что она возвратилась к нему. Раскинув ручонки, мальчик направился к ней. Бенет подхватила его, прижала к себе, и прикосновение к детскому тельцу погасило в ней гнев.

Эдвард пристально рассматривал их обоих. Чуть заметный румянец проступил на его лице. Со свойственной ему угрюмостью он прокомментировал увиденную сценку.

– Значит, вот он каков, мой сын.

Для Бенет это было неожиданностью. Допуская Эдварда в свой дом, она не предвидела, как он отнесется к ребенку, хотя, очевидно, должна была подумать о последствиях. Сейчас не было ничего легче, чем сказать «да» и таким образом выйти из сложной ситуации.

В конце концов, Эдвард вряд ли появится здесь снова. Она приложит все усилия, чтобы этого больше не случилось. Нет никакого повода для возобновления их отношений.

Если бы Джеймс был жив, если б ребенок, которого она сейчас обнимает, был его сыном, Эдвард имел хоть какое-то право навещать ее дом. А раз Джеймс мертв, ее с Эдвардом ничего не связывает.

Не желая произносить ложь вслух, Бенет лишь молча кивнула, неопределенно пожав, однако, при этом плечами. Ее сдержанность должна пресечь все дальнейшие вопросы, все его попытки что-то разузнать поподробнее, погасить все подозрения, возможно, возникшие у него. Ей будет достаточно кивнуть утвердительно головой, сделать один маленький шажок вперед и показать хорошенького, светловолосого, голубоглазого малыша этому красивому светловолосому, голубоглазому мужчине, чтобы тот рассмотрел ребенка вблизи.