Текст книги "Заложники страсти"

Автор книги: Рут Райан Лэнган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Глава четырнадцатая

– Ты уже выбрала, какой дорогой бежать, женщина?

Сердце замерло в груди у Леоноры. С трудом сглотнув, она посмотрела на гневный профиль Диллона и ответила, надеясь, что ее слова прозвучат вполне невинно:

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Не советую затевать со мной никаких игр. Я знаю, чего тебе хочется больше всего на свете. – Он повернулся к Леоноре, стараясь не прикасаться к ней, чтобы не впасть в соблазн. – Мне отлично известно, почему ты навязалась в помощницы мистрис Маккэллум.

Эта мысль пришла ему в голову, когда он ехал по одному из бескрайних лугов Нагорья, заручившись словом еще нескольких воинов, готовых поддержать его в бою. Внезапная догадка прямо-таки оглушила его. Разве на ее месте он не сделал бы то же самое? Он невольно восхитился находчивостью англичанки.

– Одного у вас не отнимешь. Вы очень умны. – Да. Слишком умна, к сожалению. Теперь придется расставлять дополнительных часовых, чтобы охранять ее. А ему сейчас так не хватает людей. Нельзя было разрешать ей свободно разгуливать по Кинлох-хаусу, англичанка обвела его вокруг пальца – ей, видите ли, захотелось помогать служанкам! – Надо полагать, все двери, окна и коридоры изучены основательно.

Догадавшись, что она замышляет, он поскакал вперед быстрее ветра. Увидев, что она как ни в чем не бывало трудится вместе со служанками в кухне, он испытал такое облегчение, что до сих пор радовался в душе. Он почти приготовился к известию, что пленница пустилась в бега.

– Вы обвиняете меня в том, что не под силу и десятку мужчин. – Потрясенная догадливостью горца, девушка решила все отрицать, видя в этом единственное спасение.

После оживленных женских голосов, оглашавших кухню, молчание, царившее в коридорах, показалось Леоноре почти зловещим. Она шла рядом с Диллоном, еле передвигая ноги. Подъем по широкой лестнице показался ей бесконечным, словно она карабкалась на высокую гору. Леонора была уверена, что Диллон обнаружил еду, которую она припрятывала под кроватью, и оружие, которое стащила. Вот, должно быть, почему он так хорошо осведомлен о ее планах. Когда, наконец, они приблизились к комнатам Диллона, девушка замедлила шаг, напряженно ожидая, когда ее похититель откроет тяжелую дверь.

Быстрым шагом, войдя в комнату, Диллон первым делом подошел к боковому столу и налил себе кубок эля. Леонора осмотрелась по сторонам, ожидая увидеть свои припасы из разоренного тайника. Однако все было по-прежнему. Неужели он ничего не нашел?

Заметив, как побледнела девушка, Диллон налил эля во второй кубок и протянул ей. Она поднесла кубок к губам и с жадностью отпила. Напиток теплой волной заструился по ее жилам, помогая вновь обрести потерянную было энергию.

Чувствуя на себе пристальный взгляд горца, Леонора подошла к камину и уставилась на подвижное пламя. Ей следовало догадаться, что Диллон Кэмпбелл не позволит долго дурачить себя.

Услышав его низкий и гневный голос совсем рядом с собой, она нервно вздрогнула.

– Очень умно с вашей стороны перепачкаться в пыли и грязи, чтобы я поверил, будто вы действительно работали вместе со служанками.

Леонора застыла, но ничего не сказала в свое оправдание. В таком настроении он едва ли способен поверить ей. Она быстро осушила кубок и отставила его в сторону.

Увидев, как пленница высоко вскинула голову, Диллон понял, что его обвинения попали в цель. Это еще больше разъярило его.

– Я оказался таким глупцом, что поверил, будто англичанка благородного происхождения может снизойти до черной работы. Вы, наверное, восседали на стуле и требовали себе чаю с печеньем, пока вокруг вас кипела работа?

Девушка сжала зубы, мысленно проговорив все, чего заслуживал этот неотесанный горец, деревенщина, невежа… Однако сейчас она слишком устала и ей не хотелось вступать в перепалку. Уставившись в огонь, она еще выше вскинула голову и выпрямила спину. Она не начнет с ним поединок, к которому так стремится его душа.

Диллон осушил свой кубок и поставил его на каминную полку, а затем повернулся к Леоноре. Она по-прежнему избегала смотреть ему в глаза.

– Да… Отворачивайся, лживая англичанка… – пробурчал он. – Тебе это не поможет. Теперь мне известен твой план, и он не сработает. Ты останешься моей пленницей до тех пор, пока мои братья не окажутся на свободе. И мне все равно, если плоть твоя сгниет, а сердце твоего отца будет разбито навеки. Сейчас меня заботит лишь безопасность моих братьев.

При упоминании о сердце ее отца Леонора повернулась к своему похитителю, и во взоре ее запылала ненависть, которую она так долго скрывала.

– Да, вам нет дела до того, что сердце моего отца будет разбито. Вы утверждаете, что вам дороги лишь ваши драгоценные братцы. Мне до смерти надоели разговоры о них. Я насмотрелась, с каким усердием ты осуществляешь свои планы, горец, и поняла, что братья тут ни при чем. В крови у тебя горит жажда мести, мысль о сражении. Да, я вижу, как и ты, и твои друзья, и даже твоя сестра разъезжаете по окрестностям, собирая людей и оружие. Не справедливости вы хотите, а английской крови. И если ты попробуешь мне возразить, это будет ложью.

На мгновение Диллон онемел от ее дерзости и уставился на девушку округлившимися глазами. Затем, совершенно неожиданно, кончики его губ приподнялись, и он расхохотался.

Леонора, ждавшая совсем другого ответа, почувствовала, как от его смеха ее гнев разгорелся с новой силой.

– Мои слова кажутся вам забавными?

– Нет. – Он вытер выступившие на глазах слезы и постарался успокоиться. Однако это не удалось, и новый приступ хохота одолел его. – Я смеюсь не над словами, женщина, а над тобой. Посмотри на себя.

Одной рукой он обхватил ее за плечи и повернул лицом к зеркалу. Она увидела себя, облаченную в грязное платье, перепачканную в саже и пыли. Волосы у грязнули из зеркала висели влажными прядями, полуобхватывая лицо. Углядев пятна муки, которой были перемазаны ее щеки, и грязные полосы на носу и лбу, девушка залилась жарким румянцем. Родной отец сейчас едва ли узнал бы ее.

Диллон тоже внимательно рассматривал ее отражение. Желание смахнуть муку с ее щек охватило его с такой силой, что ему с трудом удалось удержать свои руки. Его улыбка исчезла, когда он убедил себя, что все это притворство и игра.

– Ты хорошо сыграла свою роль, а теперь умывайся, женщина. Затем мы спустимся вниз и поужинаем. – В его резком голосе не было и следа недавней веселости.

Проследовав в спальню, Леонора подошла к тазу и наполнила его водой из кувшина. В голове у нее роились планы побега… Радуясь, что Диллон уже не следит за ней, она вынула нож из кармана платья и засунула его под кровать.

Она постаралась еще раз продумать свой план. С галереи она видела дверь в стене, окружавшей сад. Кажется, этой дверью никто не пользуется.

Надо только выяснить, куда она ведет: возможно, это откроет ей путь к свободе.

Вспомнив, что Диллон неподалеку, девушка взяла с постели накидку и скромно завернулась в нее. Она сняла сначала свои крохотные башмачки, затем платье и нижние юбки. Оставшись в одной рубашке, Леонора принялась мыться. Закончив, она поднесла щетку к волосам и попыталась расчесать их, но движения ее неожиданно стали неуклюжими и замедленными. Недоедание, изнурительная работа и ноющая боль во всем теле окончательно ослабили ее. Она оставила волосы в покое и переключила свое внимание на платье. Мыльной водой она попыталась смыть самые грязные пятна и терла каждое из них до тех пор, пока платье не обрело прежний вид. После чего накинула платье на стул, поближе к огню, и решила посидеть в сторонке, ожидая, пока платье не высохнет.

Леонора приложила руку ко лбу. Так жарко… Несомненно, во всем этом виноват эль. Он притупил все ее чувства и способность соображать.

Девушка накинула на себя мех и свернулась калачиком на полу возле камина, понимая, что засыпать нельзя: опасно раздражать ставшего подозрительным горца. Она просто на минуточку прикроет глаза, вот и все…

Веки ее сомкнулись. Она слышала, как в соседней комнате движется Диллон, но не могла заставить себя подняться. Так хорошо просто лежать тут и не шевелиться…

Я не должна спать, твердила она себе. Я должна быть совсем готова к ужину, когда Диллон позовет меня.

Это было последней мыслью Леоноры, прежде чем она погрузилась в глубокий сон.

Диллон стоял, опершись одной рукой на полку над камином, и взгляд его не отрывался от огня.

Саттон и Шо. Они живы. Если бы это было не так, сердце подсказало бы ему правду. Они живы, но что им приходится выносить?.. В каких условиях их содержат? Диллону доводилось видеть немало доказательств жестокого обращения с пленниками-шотландцами в подземельях у англичан. Каждый день он колеблется, и каждый день его колебаний продлевает мучения братьев.

С одной стороны, ему хотелось собрать ополчение, достаточно большое для того, чтобы смести любое препятствие, стоящее на пути его братьев к свободе. С другой стороны, он страстно желал в одиночку, без чьей-либо помощи, выручить Саттона и Шо из неволи.

Войско его все увеличивалось. Сегодня еще пятнадцать человек обещали сражаться на его стороне. Но пройдет не меньше двух недель, прежде чем он наберет достаточно воинов, чтобы сразиться с англичанами.

Господь Всемогущий, как же ему ненавистно это ожидание!

Сжав руку в кулак, он отвернулся от огня, решив направить свой гнев в привычное русло. Эта женщина.

Почему она так раздражает его? Как получается, что ей достаточно одного мига, чтобы привести его в ярость, и еще одного, чтобы рассмешить? Какой таинственной властью она обладает – ведь все, кто знакомится с ней, неизбежно становятся жертвами ее чар!

Хотя Диллон и не показал виду, но заметил, как расстроились служанки, когда он резко заговорил с пленницей. Они уже относились к англичанке так, словно она была одной из них. А что уж говорить о Руперте! У парня есть все основания с подозрением относиться ко всем англичанам, и все же он смотрит на пленницу глазами преданного щенка. А мистрис Маккэллум? Ведь она заявила ему, что леди трудилась наравне со служанками. Что могло заставить домоправительницу солгать, если это действительно была ложь?

Но одно ему точно известно: ничто не сможет смягчить его душу. Пока братья его остаются в плену у англичан, он должен неустанно ожесточать свое сердце против этой женщины. Ее судьба неразрывно связана с судьбой его братьев. И ему не следует обращаться с ней лучше, чем обращаются сейчас с его братьями.

Когда Диллон вошел в спальню, его взгляд задержался на фигуре, калачиком свернувшейся возле огня.

– Женщина, чем ты занята? Тебе ведь известно, что нам…

Недоумевая, почему она ничего не отвечает, он помедлил и опустился на одно колено. В горле у него пересохло, когда он увидел открывшуюся его глазам картину.

Она лежала словно в меховом гнездышке. Мех соскользнул с ее плеч, обнажив белоснежную кожу, едва прикрытую рубашкой цвета слоновой кости. Темные волосы упали на одну грудь массой спутанных локонов. Перебегающие блики каминного пламени освещали ее так, что свет и тень непрерывно менялись местами.

Ночами, которые девушка проводила в его постели, она выглядела совсем не так. Леонора всегда тщательно старалась соблюсти все приличия, а потому снимала лишь платье и башмачки и сразу же заворачивалась в одеяло, чтобы оставаться совершенно невидимой.

Его взгляд медленно скользил по ее телу, наслаждаясь зрелищем. Никогда не приходилось ему видеть более совершенное создание. Он любовался плавной округлостью ее плеч и ровно вздымающейся полной грудью, ясно видимой сквозь почти прозрачную ткань рубашки. Талия такая тонкая, что, кажется, без труда уместится в его ладонях. Соблазнительные бедра и длинные, стройные, прекрасно очерченные ножки. Да, англичанка прелестна, ничего не скажешь.

Девушка вздохнула во сне и повернулась на бок, а Диллон вдруг прервал свое восторженное созерцание – так не к месту показалось ему нечто, на мгновение мелькнувшее перед его взором. Схватив сначала одну ее руку, а затем другую, он повернул ладони вверх и увидел свежие кровавые мозоли.

Отвращение к самому себе охватило его удушливой волной. Он издевался над ней, обвинял ее во лжи. Хуже того, он даже предположил, что ее молчание было признанием вины.

С величайшей нежностью он прижался губами к ее ладоням, а затем поднял девушку на руки.

Она снова вздохнула во сне и обвила руками его шею, скользнув губами по его горлу. Он стоял, бережно прижав ее к груди, чувствуя такую нежность, какой ему никогда не доводилось испытывать.

Диллон пронес девушку по комнате, осторожно опустил на постель и накинул на нее одеяла. После этого он отправился разыскивать мистрис Маккэллум и ее чудодейственные целебные бальзамы.

Леонора шевельнулась, но никак не могла заставить себя подняться. Она чувствовала тепло очага, но глаза ее открываться не желали. Она и припомнить не могла, когда в последний раз спала так крепко. Слабые воспоминания о каком-то сне кружились у нее в голове – будто сильные руки приподняли ее и куда-то несли, словно она вновь стала ребенком. Ласковые пальцы прикасались к ее рукам, голос, низкий и глубокий, говорил какие-то нежные слова, которые она никак не могла припомнить.

Улыбка тронула ее губы, радость разлилась по телу, словно разогретый мед. Она дома. Она снова дома, с отцом. Должно быть, это его голос, это он говорит те слова. Никакой другой мужчина никогда не носил ее на руках. А ласковые пальцы – нянюшкины, старенькая Мойра убаюкивала ее. Значит, горцы – это всего лишь страшный сон. И этот горский дикарь, Диллон Кэмпбелл, – тоже сон…

Едва она вспомнила это имя, как улыбка исчезла с ее губ. Нет. Все это не сон. Этот горский дикарь – самая, что ни на есть настоящая реальность. Диллон. Пресвятые небеса! Голос в ее сновидении принадлежал ему… И ласки тоже… Наконец она припомнила все… Она же уснула, когда причесывалась! В ожидании ужина она уснула. Но то, что ей припомнилось, – не сон. Все это происходило на самом деле… Вернее, происходит – глаза ее раскрылись, когда Диллон поудобнее устроил ее среди меховых одеял на постели и сам присел рядом с ней.

– Что вы делаете? – Подтянувшись, она села, забыв, что на ней почти ничего нет. Откинув с глаз тяжелую гриву волос, она постаралась окончательно проснуться. – Вы не должны…

– Шшш… – Он приложил к ее губам шершавый, загрубевший от работы палец, и она замолчала.

От этого простого прикосновения словно буря началась в ее душе. Она попыталась отнять у него свои руки, но он, крепко ухватив их, начал смазывать ее болячки целительным бальзамом.

– Пожалуйста, вам не следует…

– После всего, что я заставил вас вытерпеть, миледи, это – малая малость… – Тон его голоса был доверительным, и по спине девушки начали пробегать волны огненного жара, смешанные с ледяным холодом. – Подумать только, я обвинил вас в каких-то дьявольских кознях! А ваши руки говорят совсем о другом. Кроме того, служанки, которые работали рядом с вами, не перестают восхвалять ваше трудолюбие.

Она почувствовала, что начинает дрожать. Если бы только он знал, что она замыслила… Она низко опустила голову, боясь встретиться глазами с его пристальным взором, и в этот момент поняла, что на ней надета лишь тончайшая рубашка. Девушка потянулась за одеялом, чтобы прикрыться, но горец не ослабил хватки.

Хотя он по-прежнему удерживал ее ладони в своих руках, пальцы его замедлили свои движения. Он посмотрел на ее низко склоненную голову, и желание с новой силой охватило его.

– Я слишком долго пытался отрицать правду.

Она подняла голову.

– Правду?

– Я хочу тебя, хочу с того момента, как впервые увидел в замке твоего отца.

– Нет… – Она отпрянула, до смерти перепуганная ощущениями, нахлынувшими на нее при этих словах. Таким чувствам не место между пленницей и ее похитителем, между англичанкой и шотландцем.

– Да, миледи. Это правда, и да поможет Господь нам обоим!

Он приблизил свои губы к ее губам со всей страстью, яростью и силой, которые до сих пор ему приходилось сдерживать. Сейчас лишь Провидение могло остановить его, ибо у него не осталось больше сил терпеть и ждать.

Никогда еще она не сталкивалась с такой страстью. Недаром ей казалось, что он что-то утаивает в себе, что-то скрывает, твердой рукой управляя своими чувствами. Теперь его поцелуи заговорили о желании, подобном неукротимому огню.

Руки его заскользили по ее спине. Полупрозрачная ткань рубашки, едва скрывавшая ее тело от груди до бедер, возбуждала его. Ее кожа казалась прохладной и светлой, как белый песок на дне журчащих ручьев Нагорья. Очарованный, он позволил своим рукам забраться под ткань и обнаружил жар ее плоти.

Все еще отуманенная сном, Леонора двигалась очень медленно. Она подняла было руки, чтобы оттолкнуть Диллона прочь, но силы изменили ей. Ее руки обвились вокруг его талии и пальцы прижались к его спине, побуждая Диллона придвинуться еще ближе.

Волны желания захлестывали ее тело, плоть ее загорелась жарким пламенем, от которого кровь, казалось, заструилась по жилам огненной лавой.

Неужели она может так страстно отвечать на его ласку? Ведь он же ее враг! Содрогнувшись от стыда, девушка не в силах была удержать восторженный вздох, сорвавшийся с ее губ.

Он прижался губами к ее шее. Не отрываясь от ее нежной кожи, он пробормотал:

– Сегодня, миледи, я не могу больше удерживать желание, которое испепеляет меня. – В его голосе слышалась не только угроза, но и обещание небесного блаженства. – Сегодня вечером я получу, наконец, то, чем так жажду обладать!

Он осыпал горячими, голодными поцелуями ее нежную шею и затем спустился еще ниже, к мягко вздымающейся груди.

Под тончайшей тканью рубашки сосок ее немедленно напрягся. Недовольный тем, что между ними оставался этот, пусть и полупрозрачный, барьер, он поднял руку к лентам, что стягивали ворот ее рубашки. Быстрыми, нетерпеливыми движениями он развязал узелки, и рубашка соскользнула с ее плеч.

Сознание того, что происходит, внезапно обрушилось на нее ледяным потоком. Господи, о чем только она думает? Она позволяет этому дикарю такие вольности, каких не позволяла никогда никому!

– Нет! – Напуганная своим внезапным возбуждением, она начала сопротивляться, как загнанный зверь, царапаясь, отталкивая его, вырываясь из объятий, в которые он заключил ее.

Возбужденный, разгневанный, он схватил ее запястья в свою большую ладонь и завел ей руки за голову. Другой рукой он поднял лицо девушки за подбородок, и губы его жадно впились в ее рот.

Ослепленный исступленным желанием, он целовал ее так, как не смел до этого целовать ни один мужчина. Его губы, язык и зубы мучили ее и дразнили, и, наконец, с криком, губы ее смягчились, открываясь ему. Продолжая целовать ее, он умелой рукой не переставал ласкать ее тело, пока не почувствовал, как постепенно она начинает отвечать на его прикосновения.

– Видите, миледи. – Дыхание его прерывалось, а в тихом шепоте слышалось торжество. – Хотя вы и отрицаете это, вы хотите того же, чего желаю и я. И этой ночью мы…

В этот момент он ощутил на губах соленый вкус ее слез.

Слезы?!

Он поднял голову и в неверном свете камина увидел, что ее лицо залито слезами. Леонора никак не могла их унять. Хоти такое проявление слабости вызвало у нее новый приступ стыда, слезы продолжали струиться из глаз и катились по щекам.

В это мгновение Диллон понял, что преступил все границы приличий. Господь Всемогущий, он оказался ничем не лучше тех, кого сам заклеймил, назвав «необузданными скотами»!

Смахнув пальцами слезы со щек девушки, он с усилием заговорил. В голосе его слышались боль и раздражение.

– Простите меня, миледи. Я, кажется, сошел с ума.

Кляня себя на чем, свет стрит, он быстро вышел из комнаты.

Глава пятнадцатая

Леонора стояла на галерее: наблюдая, как полоска света на краю горизонта возвещает наступление нового дня. Всю эту бесконечно длинную ночь она провела тут, не в силах заснуть, готовая прыгнуть вниз и разбиться насмерть, если только Диллон Кэмпбелл вернется и приблизится к ней.

Дело было вовсе не в том, что он вызывал у нее отвращение. Нет, напротив: каждый раз, вспоминая, как она отвечала на его поцелуи, девушка заливалась румянцем. По правде говоря, она хотела его. Ей было невероятно стыдно признаться в этом самой себе, но она хотела его так же сильно, как и он, если верить его словам, желал обладать ею.

И почему все так получается? Она и сама не знала. Но ей было известно одно: вчера вечером, в объятиях Диллона, она почти обесчестила доброе имя своего отца. Теперь она знала, что не может больше доверять самой себе, оказавшись наедине с этим человеком. Хотя Диллон Кэмпбелл всего лишь неотесанный дикарь, он прикасается к ней так, что она тут же теряет голову. Рядом с ним она становится слабой и беззащитной, размышляла Леонора, просто-напросто романтичной дурочкой, в голове которой странным образом поменялись местами понятия о том, что хорошо, а что плохо. Она всерьез начинала верить, что в этом шотландце может быть и доброта, и сердечность, какими не обладал ни один из мужчин, что пытались ухаживать за ней в ее собственной стране.

Леонора приняла решение: ей нельзя оставаться под крышей этой крепости ни на одну ночь. Если она поступит иначе, то навсегда навлечет бесчестье на себя и своего отца. Яснее ясного, что в следующий раз она не сможет устоять перед Диллоном Кэмпбеллом. Неважно, каким образом, но она должна попытаться сегодня же совершить побег. Еще одна ночь – и она погибнет.

Услышав, как в коридоре за дверью ходят слуги, она поспешно умылась и оделась. Когда дверь открылась, она резко подняла голову и испустила вздох облегчения, убедившись, что это всего лишь Гвиннит.

– Ах, миледи, я вижу, вы тоже сегодня поднялись спозаранку. – Служанка заговорила тише: – Милорд уже сошел вниз, и у него ужас какое мрачное настроение. Мистрис Маккэллум велела нам вести себя в его присутствии потише, чтобы не навлечь его гнев.

– А часто он бывает в таком мрачном настроении, Гвиннит? – поинтересовалась Леонора, поворачиваясь к девушке спиной и начиная расчесывать волосы щеткой.

– Нет, миледи. Правду сказать, это вовсе не похоже на милорда. – Маленькая служанка засмеялась, прежде чем подойти к Леоноре, чтобы помочь пленнице справиться с непокорными локонами. – Если бы я не знала его так хорошо, то подумала бы, что он провел всю ночь за столом, осушая один кубок эля за другим, как это делают пьяницы. – Закрепив волосы украшенным драгоценными камнями гребнем, она отступила на шаг, рассматривая отражение Леоноры в зеркале – Мистрис Маккэллум говорит, что мужчина может быть в таком плохом настроении только из-за женщины.

Леонора почувствовала, как запылали ее щеки, и поспешно отвернулась. Только в этот момент она заметила, что предмет их разговора стоит в дверях, наблюдая и слушая. На лице его была недовольная гримаса.

– Разве тебе больше нечем заняться, Гвиннит?

– Я уже ухожу, милорд. – Служанка мигом выпорхнула из комнаты, оставив Леонору наедине с Диллоном.

Он долго и пристально смотрел на нее. Она все еще была желанна ему. Каждой клеточкой своего существа он хотел ее. И сам себя ненавидел за это желание.

– Сегодня вы останетесь в моих комнатах, чтобы ваши нежные руки зажили.

Услышав его слова, она вскинула голову.

– Нет, я не могу. – Она замолчала, чтобы ненароком не проговориться о своих планах. Ей следует убедить его, что она вполне способна покинуть его комнаты.

Диллон продолжал смотреть на нее так внимательно, что ей стало не по себе – казалось, он читал ее мысли. Затем он прошел мимо нее, налил в таз воды и, сняв рубашку, начал умываться.

– Я… я просто не имею права сидеть взаперти. – Она прошлась до галереи и повернула назад. – Работа идет так хорошо. Я обещала мистрис Маккэллум, что научу служанок, как готовить пудинг с бренди – любимый пудинг моего отца.

Он вытерся льняным полотенцем.

– Мистрис Маккэллум поймет, что сегодня вы работать не в состоянии.

– Но я должна!

Страсть, с которой она произнесла эти слова, возбудила его любопытство. Отбросив в сторону полотенце, он быстро шагнул к ней, со стремительностью дикого зверя.

– Покажите мне свои руки.

Кажется, ему не было никакого дела до того, что на нем надеты лишь облегающие бриджи. Но Леонора не могла забыть об этом. Как не могла забыть о его широкой, мускулистой, покрытой жестковатыми волосками груди; как не могла забыть о его тонкой талии и плоском животе. Почувствовав его теплое дыхание на своей щеке, Леонора разволновалась. Желание, захлестнувшее ее, оказалось таким могучим, таким неожиданным и ошеломляющим, что у нее перехватило дыхание.

Девушка неохотно подняла руки, давая ему осмотреть свои ладони. Едва пальцы его прикоснулись к ее рукам, как ее словно пронзила молния, она крепилась изо всех сил, чтобы ничем не выдать себя.

– Подживает неплохо… – Диллон поднял взгляд и встретился с ее пристальным взором. – А как вы себя чувствуете? Руки не болят?

– Нет. – Она попыталась шагнуть назад, но он слишком крепко держал ее. – Честное слово, – заверила она его.

Он заглянул ей в глаза, и перед его мысленным взором она предстала такой, какой была прошлой ночью: в одной лишь полупрозрачной рубашке. Она никогда не узнает, что тогда творилось с ним. Если бы не ее слезы…

Он до сих пор испытывал раскаяние, вспоминая, как она расплакалась. Ее слезы стали той спасительной преградой, что остановила сладострастное желание, от которого он словно впал в безумие. Диллону до сих пор было больно думать, что он довел эту сильную и гордую женщину до слез.

Внезапно ему страстно захотелось поцеловать ее, захотелось сильнее, чем когда-либо. Пытаясь скрыть свои чувства, он жестко проговорил:

– Я не могу допустить, чтобы вы вернулись к своему отцу со следами физических страданий, иначе он обвинит меня в том, что я слишком жестоко обращался с вами.

Девушка почувствовала укол разочарования.

– Мне следовало сразу догадаться, Диллон Кэмпбелл, что вашими действиями двигала не доброта, а только чувство долга.

Он отпустил ее и проследил взглядом, как она прошла по комнате к камину.

– Разумеется, я стараюсь обращаться с вами сносно не по доброте, а из благоразумия – в надежде, что и ваш отец не позволит жестокости по отношению к моим братьям.

Вот это уже лучше. Так гораздо безопаснее. Гнев и ярость всегда предпочтительнее нежных чувств. Эта женщина никогда не должна узнать, какую нежность он испытывает по отношению к ней.

Он продолжал говорить таким же безразличным тоном.

– Через день или два израненные пальцы заживут окончательно. Но до тех пор я не позволяю вам заниматься черной работой.

Девушка по-прежнему была решительно настроена добиться позволения беспрепятственно передвигаться по крепости. Этому дню суждено стать днем ее освобождения. Иначе все пропало.

– Тогда мистрис Маккэллум может использовать меня как советчицу. Я буду объяснять служанкам, как повкуснее готовить или как почище прибрать эту хибару.

Хибару, вот как? Глаза его угрожающе прищурились, едва он уловил в ее голосе покровительственный тон. Неужели эта женщина проводит все ночи, измышляя, как побольнее кольнуть его и вывести из себя?

Впрочем, Диллон был уверен, что домоправительница прямо-таки жаждет перенять у англичанки все навыки и умения, которые могут пригодиться в хозяйстве. Однако он не смел предоставлять Леоноре излишнюю свободу, опасаясь, что она непременно придумает, как воспользоваться его разрешением себе на пользу. Кроме того, Диллон до сих пор был уязвлен тем, что прошлой ночью на мгновение потерял контроль над собой.

Он натянул рубашку и заправил ее за пояс бриджей.

– В этом я не вижу ничего плохого и разрешаю вам давать пояснения служанкам, если только Руперт не будет отходить от вас ни на шаг.

Леонора отвернулась к камину, скрывая легкую улыбку, в которой читалось торжество. Она только что одержала своего рода победу и не преминет воспользоваться ею.

– Если вы готовы, – сказал Диллон, открывая дверь, – мы можем спуститься вниз и позавтракать.

Пленница быстро скользнула мимо него, высоко подняв голову и глядя в сторону. В карманах ее платья были спрятаны нож и завернутый в льняную тряпицу запас еды.

* * *

– Тростник лучше всего раскладывать вот так, – Леонора ползала по полу на коленях, выкладывая из нескольких стеблей камыша затейливый узор.

Служанки закивали и попробовали подражать ей. Мистрис Маккэллум стояла и наблюдала, скрестив руки на необъятной груди.

Леонора продолжала трудиться рядом со служанками, но домоправительница остановила ее:

– Хватит, миледи. Милорд сказал, чтобы вы не утруждали руки.

К этому времени все в замке прослышали о том, как леди героически пыталась скрыть свою боль. Служанки уже заметили, какие следы оставила тяжелая работа на нежных руках англичанки. Их собственные руки давно стали мозолистыми и огрубели от многих лет грязной и тяжелой работы, однако все они помнили, как плохо им приходилось в самом начале, а потому не могли не восхищаться мужеством пленницы.

– Может быть, на кухне я могла бы заняться чем-нибудь полегче? – Леонора изо всех сил старалась скрыть свое нетерпение. Из кухни путь к свободе был куда короче.

– Да, миледи. Это хорошая идея. Все, кто вчера вечером пробовал ваши пирожки, просят испечь их снова. Может, вы займетесь пирожками?

– С удовольствием, мистрис Маккэллум. Руперт придержал дверь, а затем последовал за двумя женщинами по коридору, который после множества поворотов наконец привел их в громадную кухню. Там в больших печах уже пекся свежий хлеб, а на открытом огне поворачивали двух оленей.

Леонора присоединилась к женщинам, раскатывающим тесто для пирожков. Вырезав из теста кружки, она разложила на них кусочки нарезанных яблок, облитых медом и слегка присыпанных мукой. Когда все было готово, сладкие пирожки защипали и отправили в большущую духовку печься. Вскоре по кухне поплыл восхитительный запах, и у Руперта потекли слюнки.

Мистрис Маккэллум одобрительно улыбалась, а Леонора принялась показывать служанкам, как готовить любимый пудинг ее отца с бренди и сладкий пирог из темного теста с начинкой из ягод и фруктов.

Вместо обычной густой и безвкусной овсяной каши, которая подавалась к каждой трапезе, Леонора сделала нечто вроде пюре из разных фруктов и ягод. Даже домоправительница испустила блаженный вздох, попробовав это лакомство.

– У вас здесь есть огород или сад? – спросила Леонора, хотя отлично знала, что услышит в ответ.

Мистрис Маккэллум кивнула.

– Тогда не разрешите ли вы мне набрать немного свежих овощей, чтобы подать их вместе с олениной? – Домоправительница уже готова была отказать ей, но девушка быстро добавила: – Ваш хозяин будет вынужден признать, что такая трапеза вполне достойна короля.