Текст книги "Дочь игрока"
Автор книги: Рут Оуэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
Рина уже решила: она больше не станет вмешиваться в семейные дела Тревелинов – риск был слишком велик. Но отчаянный взгляд Эми поколебал ее решимость. Рина видела, как страдает бедняжка.
– Хорошо, – вздохнула она. – Вот что ты должна сделать. Во-первых, хорошенько выспаться, чтобы исчезли темные тени под глазами, А потом… Насколько мне известно, доктор Уильямс уехал в Труро за лекарствами. Но как только он вернется, ты должна пойти к нему в больницу и признаешься в своих чувствах.
Эми побледнела.
– Ты хочешь сказать, просто так ему признаться? Но я не могу. Что, если он не… Я умру, я просто умру от стыда.
– Лучше умереть, чем жить, не зная правды. Тебе не придется терпеть и гадать, как он к тебе относится, мучить себя вопросом, любит ли он тебя. – Рина внезапно замолчала и откашлялась. – В общем, ты понимаешь, как надо действовать. Ты должна сказать ему правду – или сама никогда не узнаешь правды. И еще знай: я с тобой, я буду молиться за тебя.
– Да, ты права, – согласилась Эми. – Это единственный выход. Я должна сказать ему все. И должна надеть самое красивое платье. И ленты. Думаю, цвет барвинка подойдет. И гребни из слоновой кости – он мне однажды сказал, что восхищен ими. А еще…
Рина рассмеялась. Ей даже стало жаль чопорного доктора: сам Веллингтон[6]6
Веллингтон – герцог, фельдмаршал.
[Закрыть] не устоял бы перед таким очаровательным противником.
– Думаю, что Чарльзу будет безразлично. Даже если ты наденешь платье из мешковины. Гребни из слоновой кости и ленты – это совсем не то, что заставляет мужчину влюбиться.
– Но если он еще… не совсем меня любит, то следует немного его расшевелить. – Эми снова обняла Рину. – Когда я была моложе, то просила Бога подарить мне сестру. Если бы мое желание исполнилось, она была бы в точности похожа на тебя.
– И я тебя люблю, – пробормотала Сабрина, глядя на Эми, направляющуюся к дому. Она действительно любила эту девушку, любила всем сердцем и надеялась, что Чарльз поймет, какое сокровище даровала ему судьба.
Сабрина со вздохом поднялась со скамейки. День выдался утомительный. Всего лишь за несколько часов она ухитрилась солгать Касси, нажить себе врага в лице Фицроя и успокоить Эми. И при этом она постоянно думала об Эдуарде. Размышляла о том, что произойдет, если он узнает о ней правду.
– Что за день, – пробормотала она, направляясь к лестнице, ведущей на террасу. – Что ж, по крайней мере можно с уверенностью сказать одно: дело не может усложниться еще больше, чем уже…
Тут она заметила клочок бумаги за решеткой розария. Рина осмотрелась, но никого не увидела, кроме двоих работников, которые вышли из дома, чтобы помыть окна. Мужчины приподняли кепи в знак приветствия, и она помахала им рукой. К счастью, работники находились слишком далеко и не заметили, как она взволнована.
Рина сняла с куста записку. Подписи не было, но она сразу же узнала почерк Квина.
«В полночь. На конюшне».
Она ошибалась. Внезапно все еще больше усложнилось.
Глава 21
Тяжелая дверь конюшни со скрипом распахнулась. Сабрина осмотрелась. Отбросив за спину свои распущенные волосы, она поплотнее запахнула на груди накидку, наброшенную прямо на ночную сорочку.
Босые ноги Рины ступали почти бесшумно. В воздухе висел запах влажного сена; слышалось тихое ржание и легкий перестук копыт. Внезапно звякнула уздечка. Заглянув в ближайшее стойло, Рина увидела черного жеребца графа.
Конь мотал головой, явно требуя к себе внимания. Девушка с улыбкой погладила его по шее.
– Ну-ну, – тихо проговорила она. – Ты такой же гордый, как и твой хозяин. И такой же красивый.
На нее нахлынули детские воспоминания: как-то раз, ночью, отправившись лечить заболевшую лошадь, отец взял ее с собой на конюшню. Рина помнила тихое ржание кобылы; ее огромные карие глаза доверчиво смотрели на девочку. Отец поражался – Сабрина одним прикосновением успокаивала взбудораженных животных. «У тебя волшебный дар исцеления, детка, – говорил он. – И я очень горжусь тобой».
– Ты не слишком торопилась, – раздался за ее спиной насмешливый голос.
Она обернулась. Квин, прислонившись спиной к ограде стойла, сидел верхом на старом седле, лежавшем на козлах. Рина поспешила к своему другу.
– Я пришла, как только смогла. Надо было подождать, когда все уснут.
– Да, конечно. Ты опять заставляешь меня томиться в ожидании.
Квин соскочил с седла и зажег сальную свечку. Огонек дрогнул на сквозняке, отбрасывая на стены призрачные тени.
– Ну, по крайней мере, ты сейчас здесь. Я… Помилуй, детка, неужели ты пришла в ночной сорочке?
Сабрина вспыхнула и взглянула на край сорочки, выглядывавший из-под подола накидки.
– Мне не хотелось рисковать. Ко мне в комнату могла войти камеристка. Она бы заметила, что я одета, и наверняка что-нибудь заподозрила бы.
Квин почесал затылок.
– Правильно. Ты быстро соображаешь, детка. Возможно, тебе все же удастся утащить ожерелье.
Рина потупилась:
– Я нашла твою записку. Квин, ты очень рисковал, оставляя ее на таком видном месте.
– Я ее сунул туда прямо перед тем, как ты начала разговаривать с этой болтливой девчонкой. Это было рискованно, я знаю, но твоя история кое у кого вызвала подозрения.
Сабрина оцепенела. Она знала, что когда-нибудь это произойдет. Придуманная Квином история о прошлой жизни Пруденс не могла не вызывать подозрений. И все же в глубине души она надеялась, что никто никогда не узнает правды.
Квин заметил, в каком она состоянии, но истолковал все по-своему. Он взял девушку за руку и ласково улыбнулся ей:
– Не вини себя. Ты тут ни при чем, просто один клерк в Дублине проболтался за выпивкой. Я знал, что мне следовало заплатить его хозяину. Ну, этого уже не исправить. Но у нас есть десять дней. Потом эта история выплывет наружу. Может, две недели, если повезет. Так что надо побыстрее утащить ожерелье.
– Но как? Графиня хранит его в сейфе, под замком где-то в своих комнатах. Но даже горничные не знают, где именно. Если только леди Пенелопа не достанет ожерелье сама и не отдаст мне, я не смогу до него добраться.
– Дорогая, именно поэтому меня называют Бубновым Валетом,[7]7
Бубновый валет, по-английски Jack of Diamonds, в дословном переводе – бриллиантовый Джек.
[Закрыть] – усмехнулся Квин. – Не только люди Тревелина умеют поставить пинту пива, чтобы развязать кое-кому язык. На прошлой неделе я отыскал одного из бывших слуг Тревелинов. Мне сказали, что он многое знает о своих прежних хозяевах и не питает к ним особой любви. Вот тут-то я и вытащил из колоды туза. Кажется, они его выгнали за то, что он помочился на куст каких-то очень редких роз, хотя это, возможно, и пошло им на пользу. Во всяком случае, парень быстро опьянел, и я его разговорил. И то, что он мне рассказал, стоило потраченных на выпивку денег.
– Он сказал тебе, где находится сейф?
– Более того, он сообщил мне комбинацию цифр! Когда-то этот парень помогал графине открыть сейф, потому что дверцу заело. Вот он и успел разглядеть цифры. Правда, он так и не смог добраться до бриллиантов – в комнатах графини всегда столько служанок, сколько пчел в улье. Любого, кому там находиться не положено, тотчас же заметят. Вот тут тебе и карты в руки, детка. Ты можешь пробраться в ее комнаты, когда она уйдет на ужин. Скажем, зайди, чтобы принести ей какую-нибудь безделицу, которую она где-нибудь забыла. А потом схватишь стекляшки – и исчезнешь.
Квин достал из жилетного кармана клочок бумаги и сунул в карман ее накидки.
– Вот комбинация. На этот раз получится, клянусь. Я нутром чую!
Все действительно могло получиться. Инстинкт подсказывал Рине, что план и в самом деле хорош. Но она не разделяла восторга сообщника. Ей хотелось расплакаться при мысли о том, что придется предать людей, которых она любит. К несчастью, у нее не было выбора.
Она вопросительно посмотрела на Квина:
– И когда я должна это сделать?
– В субботу. В этот день большинство слуг свободны и в Рейвенсхолде останется совсем немного людей. В субботу мы и сделаем наш ход. Червонная королева побьет проклятого черного короля.
Сабрина никогда не слышала в голосе Квина такого ожесточения. Она поняла, что, в сущности, почти не знает старого друга своего отца.
– Квин, мне кажется, ты охотишься за ожерельем не только из-за его ценности. Ты хочешь отомстить. Почему ты так ненавидишь графа?
Сначала она подумала, что Квин ее не слышал. Он уставился на свечу, и в глазах его была пустота.
– Потому что на руках Тревелинов кровь, моя девочка. Ее кровь. Черный Граф погубил женщину, которую я любил.
Ошеломленная словами сообщника, Сабрина молча смотрела на него, затаив дыхание. Эдуард – убийца? А жертва – возлюбленная Квина? Подобное просто не укладывалось в голове.
– Я знаю, что такое потерять любимого человека, знаю, что о любимых не забывают. Но ты не прав, обвиняя графа. Он не мог убить…
– Его близкий родственник стал причиной ее смерти. Как если бы он пронзил ее сердце кинжалом. Моя милая, застенчивая, доверчивая Лотта… – Он умолк; в глазах его было отчаяние. – Мне следовало сразу же рассказать тебе обо всем. Я собирался рассказать… Но боялся, что тогда ты не сумеешь сыграть свою роль как следует. Лотти… Ее полное имя было Шарлотта Уинтроп. Она мать той девочки, место которой ты заняла.
Рина сжала в руке медальон, который всегда носила на шее. Она и раньше недоумевала: откуда у Квина этот медальон, и почему он так много знает о детстве Пруденс? Однако ей даже в голову не приходило, что он знал эту девочку и ее мать.
– Но Пруденс и ее родители погибли, когда их дом сгорел. Ты мне сам так сказал.
– Я солгал тебе, девочка. Господи, я столько лгал, что уже трудно отличить ложь от правды! Но я действительно любил Лотти, и Тревелины действительно стали причиной ее смерти. – Казалось, Квин внезапно постарел на много лет. – Наверное, лучше рассказать с самого начала.
И Рина услышала печальную историю, похожую на ирландскую балладу. После того как Квин расстался с Дэниелом Мерфи, он несколько лет бродил по континенту, зарабатывая игрой, подряжался на случайную работу, когда не мог играть. В конце концов, оказавшись в Венеции, он занял должность камердинера у одного джентльмена, состоявшего на дипломатической службе. Дипломата звали сэр Энтони Уинтроп, и он был человеком грубым и вульгарным, склонным к распутству и пьяным загулам.
– Он ничем и никем не дорожил и думал лишь о развлечениях, – говорил Квин с презрительной гримасой. – Я бы уже десять раз ушел от него. Но не мог. Видишь ли, иногда, напившись, он вымещал свою злобу на молодой жене, и я единственный осмеливался встать между ними.
Сабрина знала, на что способны некоторые мужчины, когда пьяны, и ее сердце наполнилось жалостью к несчастной молодой женщине.
– Почему Шарлотта не ушла от него?
– Она боялась. Несмотря на все свои пороки, ее муж был могущественным человеком, он угрожал отобрать у нее ребенка, если она уйдет. У нее не было друзей в этом городе. И не было родственников, кроме Тревелинов, которых она не видела много лет. Она была одинока в этом мире, пока не встретилась со мной. Но я и пальцем ее не тронул, между нами не было ничего такого, в чем мы не смогли бы с чистой совестью признаться перед Всемогущим Господом. Я любил Лотту всем сердцем. И больше не мог смотреть, как муж медленно ее убивает.
Это было рискованно для нас обоих. У Энтони Уинтропа повсюду имелись шпионы. Но мы все же решили бежать, и однажды ночью я увез Лотту и ее дочь и посадил их на корабль, направлявшийся в Англию. В порту она дала мне в качестве талисмана медальон с портретом Пру. Потом поцеловала и пообещала, что выйдет за меня замуж, когда все уладится. Я попросил, чтобы не говорила глупости, ведь я игрок и совершенно никчемный человек. – Грустная улыбка тронула его губы. – Но моя Лотти сказала, что я самый отважный человек из всех, кого она знает. Я, нищий игрок, у которого в кармане полкроны. Когда корабль отплыл, они с Пру стояли на палубе, улыбались и махали мне руками, а я стоял на причале и рыдал, как глупый теленок. Это был самый трогательный момент в моей жизни.
Рина взяла его за руку и крепко сжала.
– Она любила тебя, Квин.
– Да, любила, только счастья ей это не принесло. Бедняжке было бы куда лучше, если бы я привязал ей на шею жернов и столкнул в колодец, чем отправлять на этом корабле. Но мы надеялись. Мы не знали, что игра уже проиграна.
Он прислонился к седлу, и плечи его сгорбились, словно придавленные непосильной тяжестью.
– Дальше ты почти все знаешь. Она пробыла в Рейвенсхолде около шести недель. Я работал в приморских городах, хотел побыстрее скопить денег, чтобы устроить жилье для нее и Пруденс, когда придет время. Она регулярно писала мне, рассказывала, как добры к ней родственники и бабушка, а особенно граф, – отец того графа, которого ты знаешь. Я думал, что кости наконец-то легли к удаче. Потом письма прекратились. Я знал, что это неспроста, без причины она бы не прервала переписку, поэтому бросился обратно, в Венецию. Приехал я ночью и порвался в дом сэра Энтони, но опоздал, черт побери!
– Мне так жаль, Квин. Ты можешь не продолжать, если не хочешь.
– Нет, хочу. Ради нее… и ради тебя. Негодяй в пьяном раже набросился на них обеих, но моя храбрая девочка, собрав все свои силенки, вонзила нож в его злое сердце. Малышка погибла, но в Лотти я еще застал искру жизни. Я обнял ее, и она, умирая, рассказала мне, как старый граф выдал ее мужу. Она призналась ему, что собирается выйти замуж за простого человека, но это привело графа в ярость. Он заявил, что не позволит ей опозорить имя Тревелинов, словно мерзавец муж не был куда худшим позором. Когда она умерла, я поджег дом, чтобы ее светлое имя не замарал скандал. Это по крайней мере я мог для нее сделать.
Рассказ Квина подошел к концу, но Рина понимала, что эта история никогда для него не кончится. И для нее – тоже. Заняв в жизни место Пруденс, она странным образом сроднилась с девочкой, погибшей так трагически. Рина почти чувствовала, что в ней тоже что-то умерло.
– Ты дал ей больше, чем думал, Квин. Ты любил ее, а это величайший дар, который может мужчина дать женщине. Твою душу будет всегда согревать память о ней.
– Мне не нужна память. Мне нужна она. Я хочу самого простого – чтобы она сидела у огня и штопала носки. Я бы покуривал трубку, а маленькая Пруденс играла с куклами на коврике у камина. Я хочу вернуть те дни и все годы, которые ее негодяй муж и этот проклятый граф украли у нас. И я собираюсь вытрясти все это из души Тревелина!
Сабрина могла понять его гнев, его непримиримость.
– Ты прав, что ненавидишь сэра Энтони и графа Тревелина, который предал твою Шарлотту. То, что они сделали, – чудовищно. Но лорд Эдуард совсем не похож на своего отца.
Квин бросил на нее острый взгляд:
– Не говори ерунду, детка. Они – аристократы, – все они одним миром мазаны. Никого не любят, кроме себя и себе подобных.
Рина покачала головой:
– Тревелины не такие. Граф – добрый и достойный человек.
– Добрый и достойный. – Квин выплюнул эти слова, словно они оставили у него во рту дурной привкус. – Тогда, детка, объясни мне, если он добрый и достойный, почему парни в деревенском пабе бьются об заклад, что у незаконного ребенка Клары Хоббз будут черные волосы лорда Тревелина?
Тихое ржание лошадей из ближних стойл доносилось до Сабрины, словно с расстояния в миллион миль. Квин ушел из конюшни четверть часа назад, а она все стояла, прислонившись спиной к старому седлу, и смотрела на огонек свечи… И думала, как ей спасти свое готовое разорваться сердце.
Она вспомнила слова Эми, которая говорила, что, по ее мнению, любовником Клары был человек из высшего общества. И вспомнила тот день, когда застала графа за составлением распоряжений, в которых он проявлял заботу о молодой женщине. Она решила тогда, что он просто добрый человек. Но что, если это не щедрость души? Что, если это элементарное чувство вины. Он сначала использовал невинную девушку для своего наслаждения, а затем вышвырнул вон, бросив вслед подачку, когда она перестала быть нужна. Рина знала, что так случается, но Эдуард не такой. Он не может быть негодяем…
Ребенок Клары… Черные волосы Тревелина… Незаконнорожденный ребенок Тревелина.
– Прекрати! – Рина прижала кулаки к пульсирующим от боли вискам. Это грязные сплетни, не более того. Неверным любовником Клары мог быть хоть зеленщик – откуда кто знает. Но даже если бы она узнала, что граф – отец ребенка Клары, это все равно не имело бы значения. Никакого! Не пройдет и недели, как она навсегда уйдет из жизни Эдуарда. «Я больше никогда его не увижу. У нас с ним не может быть будущего».
Она услышала слабый скрип двери в конюшню, той самой двери, за которой всего несколько минут назад скрылся Квин. Очевидно, ее партнер вернулся, чтобы дать ей новые указания по поводу ограбления или привести новые причины, по которым ей следует ненавидеть Эдуарда и его семью. Ни того, ни другого ей слушать не хотелось. Устало вздохнув, она повернулась к нему:
– Квин, я тебя очень люблю, но я просто не в силах…
Из тени шагнул человек, его сапоги гремели по каменному полу, словно удары молота, а разъяренный взгляд пронзил ее, словно меч.
– Кто такой Квин? – спросил граф Тревелин.
Глава 22
Эдуард бродил по утесам, что бывало почти каждую ночь после того, как его вынесли на руках со скал. Чарльз запретил ему выходить из комнаты, пока он окончательно не поправится, но Эдуарду море было необходимо как воздух. И он каждую ночь удирал из дома, бродил по краю утесов – бушующие волны и холодный соленый ветер, казалось, вливали в него больше здоровья, чем целая аптека различных лекарств. Возвращаясь домой, он заметил в конюшне свет. Решив, что надо непременно утром спросить об этом у старшего конюха, он уже прошел было мимо, но застыл на месте, услышав возглас – голос был знакомый.
Он толкнул дверь, готовый защитить женщину, ту, которую любил больше жизни. Но ее не нужно было защищать. Она стояла абсолютно спокойная, как море в штиль, из одежды на ней была лишь ночная сорочка, кое-как прикрытая накидкой, волосы свободно рассыпались по плечам… И вдруг она произнесла имя другого мужчины.
– Кто такой Квин?
– Ни… никто, – заикаясь, ответила она. – Тебе следует лежать в постели.
– К черту постель! Кто такой Квин?
Рина, опустив глаза, теребила край накидки.
– Никто. Здесь никого нет. Ты… не расслышал.
Черта с два! Она лжет, он видел это по ее опущенным плечам, по ускользающему взгляду. И доказательство ее двуличия он ощущал так, словно с него полосками сдирали кожу. Та же боль, которую он испытывал два года назад. Он заговорил убийственно тихим голосом:
– Я так тебе верил.
– А я тебе. – Она подняла голову и с вызовом посмотрела ему в глаза. – Я не обязана объяснять тебе свои действия. В конце концов, у тебя тоже есть тайны.
Да, у него есть тайны. Тайны разбитых сердец, горя и боли, которые почему-то все не кончаются и не оставляют надежды на избавление. Ему потребовались годы, чтобы выбраться из темноты и позволить себе поверить кому-либо снова и снова полюбить. Чтобы вновь столкнуться с предательством. Давящая тьма навалилась на него – он отвернулся, испугавшись того, что может натворить.
– По крайней мере у Изабеллы хватило порядочности покинуть Рейвенсхолд, когда она завела любовника.
Вызов погас в глазах Пруденс. Она встала перед ним, загородив ему выход из конюшни.
– Это совсем не то, совсем. Ты должен мне верить.
Он ей верил. Все время, пока был прикован к постели; он верил, что она ему верна. В ее глазах он видел отражение того человека, каким хотел быть, каким он мог стать. Но ее любовь оказалась ложью, как и доброта, порядочность – как все остальное. Пока он лежал, стянутый бинтами по рукам и ногам, она тайно отдавалась любовнику. Горечь от ее предательства поднялась к горлу, едва не задушив его. Она играла им, как грошовой свистулькой, а он верил всей сладкой лжи, которой она его потчевала. Господи, он даже просил ее стать его женой!
Он верил ей… И, глядя в ее необыкновенные глаза, лаская взглядом пухлые губы и нежное тело, к которому так долго запрещал себе прикасаться, Эдуард понял, что ему все еще хочется ей верить. Ему отчаянно хочется цепляться за свою веру, как он цеплялся за свою веру в Изабеллу, до тех пор, пока правда о ее предательстве постепенно не уничтожила его, оставив лишь пустую, кровоточащую оболочку…
– Нет! – зарычал он, сорвал с нее накидку и схватил за плечи, заставляя себя смотреть на тонкую ночную сорочку, на босые ноги, на водопад волос цвета заката, которые словно просили любовной ласки. Просили его ласки. Господи, он еще всеми фибрами своей души тянулся к ее милой невинности, хотя глаза говорили об обратном – она не была ни милой, ни невинной. Она отдалась другому мужчине, этому Квину, а может, и другим тоже. Наверное, она рассказывала о нем, лежа в их объятиях, смеялась над глупым влюбленным графом, которого удалось так ловко провести.
Он глубоко вздохнул, едва сдерживая ярость.
– Ты уедешь из Рейвенсхолда. Я обеспечу тебя, как того требует твое положение, но будь я проклят, если позволю еще одной бесстыдной потаскухе наставить мне рога.
По ее щекам и шее разлился яркий румянец.
– Но ведь я не сделала ничего плохого. Ты должен мне верить. Я не такая, как Изабелла. Я тебя не предавала.
Проклятие, она была так хороша! Ее прекрасные глаза сияли невинностью. При других обстоятельствах он, возможно, оценил бы ее искусство притворства по достоинству.
Его губы тронула ироничная усмешка.
– Ты говоришь, что невиновна. Что ж, очень хорошо. Подтверди, что не была здесь с любовником.
Ее румянец стал ярче, но она смело ответила:
– Я не была с любовником.
Его улыбка стала злой.
– Скажи-ка, что ты невинна.
Она опустила глаза, расчетливо изобразив девичью скромность:
– Я… невинна.
Его пальцы больно впились в ее плечи.
– Теперь скажи мне, что ты меня любишь.
Сабрина подняла голову, в ее прекрасных глазах сверкали слезы, она прошептала:
– Я люблю тебя.
Невинная. Прекрасная. И фальшивая насквозь. Безумие прошлого бушевало в нем, затмевало все, кроме боли, гнева и опустошенности. Он притянул ее к себе, не обращая внимания на сопротивление.
– Ты любишь меня, маленькая девственница? Так докажи это.
Он вцепился в ее волосы на затылке и впился в мягкие губы безжалостным поцелуем.
Эдуард уже целовал ее прежде, но всегда оставался по-джентльменски сдержан и мягок. Этот поцелуй был яростным и чувственным, он подкосил чувства, как серп косит траву. Сабрина зашаталась и ахнула. Потом застонала и обвила руками его шею, ведь именно этого она желала с самого первого мгновения их встречи.
Его язык и зубы терзали ее рот, проникали в нее с почти звериной яростью. Его руки гладили ее плечи и спину через тонкую ткань сорочки, ладони скользили по ее груди. Где-то внутри пульсировала тугая жаркая пружина, потом жар разлился по ее рукам, ногам. Он осыпал горячими поцелуями ее стройную шею, царапал колючей щекой нежную кожу. Она откинулась назад, чтобы ему было удобнее ласкать ее, принимая и наслаждение, и боль от него. Она его желала.
Сабрина поняла, что сейчас он хочет только ее тела – без нежности и без любви. Он использовал ее так, как, по его мнению, она использовала его. И она не могла бороться с этим так же, как не могла бы остановить волны, разбивающиеся о берег моря.
Эдуард крепко сжимал ее в объятиях, пока она помогала ему освободиться от фрака и сорочки, горя нетерпением прикоснуться к его телу. Она провела ладонями по твердым мышцам его плеч, по мощной широкой спине, по могучим, мускулистым рукам. От него пахло морем и ветром. Она почувствовала, как его губы у ее шеи сложились в улыбку.
– Господи, ты – ведьма, – проворчал он. – Твои руки способны даже отправить святого прямиком в ад. Неудивительно, что твой Квин рискнул проникнуть сюда, чтобы овладеть тобой.
– Он не мой… – Ее голос оборвался потрясенным вздохом, когда он накрыл рукой ее грудь. Медленно и безжалостно он мял ее сквозь сорочку, сжимая пальцами упругий сосок. Сладкое, острое напряжение пульсировало в ее теле. Она с готовностью выгнулась под его рукой, понимая, что ведет себя как проститутка, да он ее такой и считает. Но это не имеет значения. Ничто не имело значения, кроме чудесной, пронзительной магии, которую он создавал внутри ее. Которую они создавали вместе.
Слова, которые она не могла сдержать, сорвались с ее губ.
– Я люблю тебя! – тихо воскликнула она.
Граф замер. Он смотрел на нее сверху вниз с холодным равнодушием.
– Мне не нужна твоя любовь.
Сабрина вздрогнула, как от удара. Любовь – это единственное, что она могла ему подарить, единственной правдой во всем ее обмане. Но она не нужна ему.
– Тогда что же тебе нужно?
Эдуард не ответил, но его взгляд горел такой страстью, что у нее перехватило дыхание. Человек, которого она знала, исчез, превратившись в мрачного незнакомца – безжалостного, холодного, без капли совести. Рина поняла, что смотрит в лицо безумца, каким он стал после предательства Изабеллы. Она инстинктивно шагнула назад и уперлась во что-то спиной. Оглянувшись через плечо, увидела, что он прижал ее к старому седлу.
Расправив плечи, она попыталась сказать как можно спокойнее:
– Эдуард, нам следует подумать о том, что мы делаем. Давайте все же сядем и подумаем, как…
Слова замерли у нее на устах, когда он, обхватив ее талию, поднял и бесцеремонно усадил верхом на седло. Она ахнула, ударившись о твердую кожу, и попыталась натянуть сорочку на обнажившиеся щиколотки.
– Я не это имела в виду, когда сказала, что нам необходимо сесть…
Жесткий рот графа растянулся в улыбке.
– Ты спросила меня, чего я хочу.
Ее смущение перешло в негодование.
– Ты хотел видеть меня в этой смехотворной позе?
– Не совсем. Вот как я хочу тебя видеть. – Он ухватил ворот ее сорочки и одним движением разорвал тонкую ткань до талии.
Эдуард считал, что богатый опыт общения с куртизанками за последние годы застраховал его от любых сюрпризов. Но он ошибался. Под целомудренной ночной сорочкой Пруденс Уинтроп скрывала потрясающее тело, самое прекрасное, какое он видел в жизни. Ее фигурка сужалась в талии, которую он мог легко обхватить двумя пальцами, а затем расширялась к бедрам, казавшимся весьма пышными для такой стройной женщины. Белоснежную грудь, высокую и полную, венчали соски, такие эротично темные, что он застонал. Эдуард смотрел, как поднимается и опускается ее грудь, и чувствовал, что уже не в силах бороться со страстью.
Он хотел ее. Хотел до боли. Его жадный взор впился в нее, наслаждаясь чистым сиянием ее обнаженной кожи, от которого у него захватило дух. Он у нее не первый, но видит Бог, станет тем, кого она запомнит. Эдуард намеревался взять ее жестко, быстро, любыми способами, каких пожелает его тело, и он без церемоний начал снимать брюки.
Рина тихо ахнула, он поднял глаза.
Волосы волной упали на лицо Пруденс, делая ее еще более эротичной. Но из-за волны волос на него глянули зеленые глаза, и то, что он в них прочел, перевернуло его душу. Страсть. Желание. И страх. Великолепные волосы и божественная фигура принадлежали женщине, но смущенное выражение лица напоминало о той невинной девушке, в которую он влюбился. О девушке, которой не существовало.
Это обман. Должно быть обманом. Доказательство тому прозвучало из ее собственных уст. Ей не нужна была мягкость и нежность, и у него не было настроения их проявлять. Его тело жаждало бурного, жаркого совокупления; дьявол, она обязана дать ему хотя бы это, ведь она так подло обманула его. Эта женщина не заслужила тех нежных любовных игр, которые он приберегал для той Пруденс, которую любил. Она не заслужила…
– А, дьявол, – пробормотал он и прильнул к ее губам нежным страстным поцелуем.
