Текст книги "Любовь и деньги"

Автор книги: Рут Харрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

Но мысль, что Слэш почти готов был сказать «да», если бы она захотела выйти за него замуж, все изменила. Гордость теперь явно взяла верх над стыдом, но Лана решила быть терпеливой. С возрастающей уверенностью она убеждала себя, что теперь, пожелай она этого, у нее было бы все, что имела Диди Дален, включая и ее мужа.

IV. СВИДАНИЕ В САМАРРЕ[20]20
  В буквальном смысле «свидание в Самарре» обозначает – встреча со смертью (восточная притча).


[Закрыть]

Пока такси через Малую Италию и Гринвич Виллидж везло ее из нижней южной части города в верхнюю, северную, кажущиеся легкость и уверенность не покидали Диди. Ей казалось, что она почти счастлива, ибо, наконец, на что-то решилась. Как хорошо, что она сохранила пилюли, и хорошо даже то, что Трип обошелся с ней так грубо и безжалостно. Это придало ей силы и решимость наконец сделать то, что будет единственно верным.

Однако когда такси, минуя Ирвинг Плейс, объехало Грамерси-парк, настроение вдруг стало меняться, легкая эйфория постепенно уступала место разумной трезвости, и Диди стала вспоминать и осмысливать, что же с ней произошло: яростный гнев, который охватил ее, когда Трип вместо милосердия предложил ей продать единственное, что у нее осталось – акции фирмы «Ланком и Дален», которые фактически даже не принадлежали ей и перейдут к ней только после смерти отца.

Расселу Далену было шестьдесят три года, и хотя он ушел в отставку, был вполне здоров и проживет не меньше, чем его отец, Лютер. Это было кощунственное, чудовищное предложение. Если бы Диди его приняла, Трип, словно стервятник, распростер бы свои крылья над ее отцом, ожидая его смерти и подсчитывая будущую прибыль. Сама мысль была настолько чудовищной, что Диди, представив, как бы все это произошло, почувствовала приступ тошноты.

Гнев и возмущение ее стали еще сильнее, когда она вспомнила, как он распорядился ее деньгами, и, наконец, с каким удовольствием нанес ей удар, сообщив о любовной связи Слэша. Не то чтобы эта новость ее удивила или она сама не думала об этом. Но Адриан Адамс намеками здесь, намеками там заставил всех говорить об этом. А это ранило Диди больше, чем намеренно обидные слова Трипа и удовольствие на его лице от причиненной ей боли. Она ненавидела его и за свое добровольное заточение с того дня, когда Слэш сообщил ей, что все ее деньги исчезли, как дым.

Тогда она винила во всем Слэша и была неправа. Нет, не Слэш нанес ей удар. Во всем виновен Трип, только он. Диди сразу все вспомнила. Это Трип подставил Слэшу подножку, он не сдержал своего слова, предал Слэша и молча смотрел, как уходят ее деньги, рушится ее брак, гибнет репутация ее мужа. Сам же. Трип на этом только выиграл и в конце концов взял контроль над фирмой.

Пока такси ехало по Мёррей Хилл через среднюю часть Манхэттена и петляло по Пятидесятым и Сороковым улицам, последние остатки спокойствия и удовлетворения покинули Диди. Гнев душил ее, а она больше всего боялась этого. С детства воспитанная гасить в себе все дурное, она боялась этого чувства. Гнев был чужд ей, она не знала, что с ним делать, он ставил ее в тупик, вызывал растерянность, и теперь она с опаской прислушивалась к тому, как он зреет внутри, но не знала еще ни его силы, ни формы. Постепенно прислушиваясь к себе, знакомясь, она вдруг поняла, что он ей нужен, она готова приветствовать его. Гнев очищал, прогонял слабость и безразличие, которое сковали ее после смерти сына. Гнев – это здоровое, полнокровное чувство, и теперь оно готово заменить ее хлипкое ложное счастье от мысли, что самоубийство решит все проблемы. Гнев, бывший врагом всю ее жизнь, стал ей теперь нужен, и испытывать его было приятно.

Так долго подавляемый и теперь получивший свободу, гнев обрушил на нее, в свою очередь, лавину мыслей, чувств и воспоминаний, уводящих к тем роковым дням конца недели, когда умер маленький Расс, и даже еще дальше, к первой встрече со Слэшем и их борьбе за право любить друг друга и быть вместе. А потом еще дальше – к детству, ко всем тем временам, когда ей твердили: как жаль, что ты родилась девочкой. Или к тем, когда сокрушались, что, если бы был жив маленький Лютер, у Даленов был бы достойный наследник, продолжатель рода и накопитель его богатств.

«Разве я ничего не значу?» – думала Диди и плакала. Мы любим тебя, успокаивали ее, но было бы лучше, если бы ты родилась мальчиком, жаль, что ты не можешь заменить нам маленького Лютера. Да, жаль, думала Диди, что я осталась жива, а маленький Лютер умер.

Весь круг наказаний был пройден вновь, когда умер Расс, когда не в силах вынести груза обвинений она обрушила их на Слэша. Он казался таким сильным, таким неуязвимым. Слэш занял в семье место маленького Лютера, отныне ему была поручена забота о богатстве, благополучии и репутации семьи Даленов. Казалось, что Слэш может сделать все, чего не могла сделать Диди.

Наконец, когда такси вырвалось из пробок центра па относительный простор Шестидесятых улиц, Диди окончательно освободилась от плена чувств, толкавших ее на самоуничижение и мысли о самоубийстве. Она поняла, что сама по себе она тоже чего-то стоит и может найти замену маленькому Лютеру. Этой заменой будет Слэш. Презрев все запреты и противостояние семьи, она вышла за него замуж, она первая открыла в нем его таланты, первая поверила в него и угадала в нем достойного наследника Даленов. Она тоже нужна была своей семье, но они не подозревали об этом. Они, по сути, не зная того, зависели от нее. Диди раньше тоже не понимала этого, а теперь поняла, и она изменит свою жизнь, свое будущее и будущее своей семьи. Нагнувшись к окну водителя, она быстро дала ему новый адрес.

Войдя в квартиру родителей, она прямо из холла позвонила по телефону. Разговор был коротким. Потом она спросила, где ее мать. Именно ей она собиралась рассказать о своем разговоре с Трипом, о предложении, сделанном ей, и вообще о будущем фирмы «Ланком и Дален», а также о своем браке.

Но Джойс была у дантиста, и все это Диди рассказала отцу. Она начала с предложения Трипа выкупить у нее акции. Затем рассказала о Лане Бэнтри.

– У нее роман со Слэшем! – почти выкрикнула она сердито и взволнованно. Такой Рассел ее еще не знал.

После смерти сына она была погасшей и безразличной ко всему, жила словно в полусне. Сейчас глаза ее сверкали, лицо горело румянцем волнения. – Эта сучка спит с моим мужем!

Рассел Дален побледнел, услышав из ее уст вульгарные слова.

– Я не верю этому, – сказал он прерывающимся голосом.

– А я верю и намерена поехать к ней в Провиденс.

Отец и дочь стояли, глядя друг на друга, в его оранжерее. В руках Рассел держал поднос с цветочными семенами.

– В Провиденс? – переспросил он и почувствовал, как подул ледяной ветер в теплой и влажной теплице.

– Да, – ответила Диди. – Там, где находится ее фирма «Премьера».

Позвонив в справочную, она уже получила адрес и номер телефона фирмы. Секретарь Ланы ответила, что мисс Бэнтри в отъезде, но возвращается во второй половине дня.

– Я собираюсь поговорить с мисс Ланой Бэнтри по душам. Я скажу ей, что ей лучше держаться подальше от моего мужа, – решительно заявила Диди. Она стояла выпрямившись, прислонясь к стеллажу.

– Как ты можешь? – не выдержал Рассел. – Это так унизительно.

– Совсем нет. Может, для нее унизительно. Особенно если я покажу ей письма, которые продолжает писать мне Слэш, несмотря на их так называемый роман. – Диди не думала сдаваться. Она слишком долго молчала. – Я уже звонила в ее контору. Она в Сингапуре, но к вечеру прилетает. Я дождусь ее.

– Не надо! – умоляюще воскликнул Рассел, с ужасом представив себе эту первую встречу, которая произойдет без него. Рано или поздно Лана скажет Диди, что они сестры. Но он хотел сам сказать это Диди, он хотел сам познакомить этих двоих своих детей. Ведь они не только сестры, но и наследницы семьи Даленов. Они должны встретиться как друзья, а не как враги, как родные сестры, а не как чужие, враждебные друг другу люди. Ведь от этого зависит будущее семьи и будущее фирмы «Ланком и Дален».

– Почему? – непривычно враждебно и с вызовом спросила Диди. – Она хотела знать, почему отец против того, чтобы она встретилась с любовницей мужа. Неужели он не хочет, чтобы она спасла свой брак, даже если для этого придется сделать невероятное.

– Я сам поеду, – наконец сказал Рассел, ставя поднос с семенами на стол. – Позволь мне поговорить с ней.

– Но Слэш мой муж! Это касается меня и моего брака, – возразила Диди и подумала, что это еще в большей степени касается спасения их дочери, Клэр. Она хочет вернуть ей отца и жизнь в нормальной семье, которой девочка лишена. – Слэш нужен Клэр, я совершила ошибку, выгнав его. И теперь я сама должна за него бороться.

– Может произойти ужасная, отвратительная сцена, – упрямо твердил Рассел, стягивая с себя хлопчатобумажный пиджак, в котором обычно работал в теплице. – Все, что я могу сделать для тебя – это помочь избежать сцены. Ты достаточно настрадалась. Позволь мне поговорить с ней, позволь позаботиться о тебе.

– Ты уверен, что так будет лучше? – спросила Диди, тронутая тем, что отец готов защитить ее.

– Да, уверен, – ответил Рассел. – Твой брак так же важен для меня, как и для тебя.

Диди с благодарностью улыбнулась. Отец снова проявил к ней прежние любовь и заботу. Благодарная, обнимая отца, она почувствовала, как любит его за то, что он всегда думает прежде всего о ней. Теперь они снова близки, как были всегда. Он защитит ее.

Рассел позвонил в гараж и попросил приготовить автомобиль. Как давно он не ездил в Новую Англию и как хорошо, что есть еще время сделать это. Есть время исправить ошибки, что-то изменить, переписать прошлое, как переписал он свое завещание. Хорошо, что он не передумал и оставил все, как есть. Он знал, что надо подождать и жизнь обязательно предоставит ему возможность встретиться с Ланой и помирить ее с семьей. Если ему удастся с помощью завещания заставить ее оставить Слэша, он готов пойти даже на это.

Почему тогда, когда она не пришла в ресторан, он сам не пошел к ней в контору, а, обидевшись, уехал. Он слишком близко к сердцу принял ее месть и слишком виноват был перед ней. Теперь все будет по-другому, и он тоже будет другой. Он не отступит, он будет тверд. В этот раз он добьется встречи и все уладит. И без того между ними столько обид и недоразумений. В этот раз она не должна сказать «нет», он не допустит этого.

Когда Рассел прибыл в Провиденс, секретарь Ланы сообщила ему, что она приехала, но решила из аэропорта отправиться прямо в Уилком. Секретарь не была уверена, где скорее всего ее можно найти, в доме матери или в салоне «Шкатулка красоты». Был четверг, парикмахерские в этот день работали допоздна. Значит, «Шкатулка» тоже.

– Все же загляните прежде к ним домой, Уиллоу-драйв, дом номер тридцать пять, – посоветовала секретарь, давая ему адрес. – Иногда Лана и ее мать пьют кофе вместе, а потом уже отправляются в салон.

Рассел сел в машину и отправился по указанному адресу в Уилком. В доме оказался лишь Уилл Бэнтри. Он сидел в гостиной очень красивого дома в колониальном стиле, который Лана купила ему и Милдред. Откровенно говоря, Уилл ненавидел этот дом. Он понимал, что Лана хотела сделать как лучше, купив для них этот дорогой дом с прекрасной большой лужайкой и высокими тенистыми деревьями. Но дом напоминал Уиллу о его собственных неудачах и был для него постоянным укором. Он говорил Милдред, что не хочет в нем жить, но та и слушать не хотела, потому что боялась, что их отказ обидит Лану. Уилл чувствовал себя здесь, словно в клетке. Какое-то время он посещал антиалкогольное братство, но потом бросил. Даже здесь он оказался неудачником.

Он налил себе еще виски и, как всегда, погрузился в горькие раздумья о несправедливости в этой жизни, не давшей ему никаких шансов. Вся его неприязнь на этот раз сосредоточилась на Франклине Спарлинге и очередном случае, когда он опять потерял работу.

Подумаешь, ну прогулял несколько деньков, иногда опаздывал, приходил на работу с похмелья и от него разило виски. Ну и что тут такого страшного, конец мира, что ли? Он отличный механик, дело свое знает. Какое имел право Фрэнк Спарлинг уволить его?

Уилл еще плеснул виски в стакан, но рука дрогнула и содержимое бутылки пролилось на стол.

Он ненавидел Фрэнка, как ненавидел всех этих богатых ублюдков, которые считают, что им дано право помыкать другими только потому, что у них есть деньги в банке. Если бы у него было под рукой ружье, он сказал бы этому Фрэнку Спарлингу, что он думает о нем, вернее, не ему, а его заднице, всадив в нее пулю. Нет, он не собирался убивать его, а вот пугнуть было бы неплохо, доказать, что деньги это еще не все.

Уилл откинулся в кресле, с удовольствием представляя себе эту картину. Чем больше он думал об этом, тем больше ему нравилась его идея. Одно удовольствие увидеть Фрэнка в больнице, лежащим на кровати, пробитой задницей кверху.

Шатаясь, он встал со стула и, держась за стены, пошел в свою комнату и взял ружье. Это было отличное охотничье ружье, и он содержал его в полном порядке, чистил, смазывал маслом и заряжал. Уилл любовно провел рукой по полированному деревянному прикладу и, прихватив ружье, снова вернулся в гостиную. Интересно, что будет с Фрэнком, если он явится в его шикарный кабинет с ружьем в руках, думал со злорадством Уилл.

В это время ему показалось, что кто-то постучал во входную дверь. Кто бы это мог быть в такое время? Уилл снова услышал стук.

Что же, если это он, то я ему скажу, что я думаю о его драгоценной работе, бормотал про себя Уилл, направляясь с ружьем в прихожую.

– Ладно, ладно, иду, кому это так невтерпеж! – крикнул он и, поспешив, ударился о любимую горку Милдред. Жалобно зазвенел тонкий дорогой фарфор. В дверь продолжали стучать.

Наконец Уилл отпер дверь.

– Секретарь вашей дочери сказала, что она может быть у вас, – начал было объяснять Рассел, сам удивляясь, что сказал «вашей», когда на самом деле Лана была его дочерью и пора было бы привыкнуть к этому.

– Она не моя дочь! – разъярился Уилл и вдруг понял, кто перед ним.

Прошло более тридцати лет, а Уилл не забыл этот голос и этот пижонский акцент, и все помутилось в его и без того затуманенной алкоголем голове. Он вспомнил все, словно это было вчера. Перед ним был тот самый хмырь, который обесчестил его жену. Тот самый, что подкинул ему свою девчонку, которая корчит из себя Бог знает что, как и ее папенька.

Франклин Спарлинг и Рассел Дален одного поля ягоды с их богатыми костюмами и надменным отношением к простому человеку. Думают, что облагодетельствовали тебя, дав тебе грошовую работенку или подкинув своего ублюдка на воспитание. Он предупреждал Далена, что если хоть еще раз увидит его, то всадит пулю и в него, как собирается сделать это с Фрэнком Спарлингом. Они оба того заслуживают.

Уилл Бэнтри, отступив на шаг, поднял ружье и выстрелил.

V. БЛИЗКАЯ РОДНЯ

Ее пронзительный, полный отчаяния крик нарушил на мгновение покой тихой и респектабельной Парк-авеню и так же внезапно оборвался. Снова воцарилась тишина. Диди невероятным усилием воли удержалась на ногах и не позволила себе упасть в обморок. Двое полицейских, позвонив в дверь, сообщили ей, что ее отец убит. Они были осторожны и внимательны, когда выполняли свой печальный долг, но это не могло смягчить удара. Отца убил человек, о котором она никогда не слышала. Звали его Уилл Бэнтри.

Два полицейских офицера стояли в холле и мяли в руках фуражки. Всем своим видом они говорили, что готовы ко всему. Они знали, что в таких случаях кто-то падает в обморок, кто-то начинает бросать на пол вещи и крушить что попало, кто-то теряет силы, а кто, наоборот, впадает в неистовство. Сообщать о смерти близких не самая опасная часть их работы в смысле физического риска, но по своим эмоциональным последствиям она не менее вредна. Нет таких полицейских, которые привыкли бы к этому или для которых это прошло бы без следа.

– Это невозможно! Здесь какая-то ошибка, – пыталась убедить себя и их Диди, глядя то на одного, то на другого умоляющими глазами. Она словно хотела этими словами отвести беду, сделать ее нелепым недоразумением.

Полицейские переглянулись, как бы подбадривая друг друга. Они знали, что им ничего не стоит подтвердить фактами свое сообщение, но слова не шли на ум. Тот, что повыше, провел языком по пересохшим губам, второй откашлялся.

– Значит, это правда, – сама за них заключила Диди, прежде чем кто-то из них открыл рот. Она произнесла это очень тихо, еле слышно, подтвердив случившееся и признав его. Ее отец поехал навстречу своей смерти и сделал это ради нее.

* * *

Вечером Диди поднялась в оранжерею отца и срезала белую розу, его любимый цветок. Она держала ее на столике у своей кровати, вдыхая ее аромат, пока лепестки не поблекли и не увяли.

– Уилл и Рассел даже не знали друг друга! – не веря, воскликнула Лана, когда прямо из аэропорта приехала в парикмахерский салон. Ее мать уже знала обо всем от инспектора полиции: Уилл арестован, Рассел умер. – Эти двое никогда даже не встречались!

– Нет, они встречались, – тихо промолвила Милдред, вспомнив родильный дом и драку в ее палате, затеянную Уиллом. Словно вчера это было. Она всячески оберегала новорожденного младенца от двух орущих и лезущих друг на друга с кулаками мужчин. А потом сама чуть не стала жертвой, упав с высокой больничной кровати. – Однажды они уже виделись.

Лана была потрясена, узнав, что Уилл убил Рассела Далена. Он сдержал однажды данное слово. Милдред, главная виновница этой трагедии, была сломлена. Каким страшным оказался конец единственной любви ее молодости. Рассел мертв, Уилл Бэнтри в тюрьме, напуганный и недоумевающий, что жизнь так жестоко обходится с ним. Спустя тридцать пять лет после ее романа Золушки с принцем и вынужденного брака с Уиллом, все кончилось такой ужасной катастрофой. Нежная бело-розовая кожа Милдред была теперь пепельно-серой, тускло-серыми стали голубые глаза, когда в комнате за парикмахерским залом она поведала Лане все о себе – все тайны ее первой и единственной любви и тайны того дня, когда родилась Лана.

– Уилл и Рассел встретились в тот день, когда ты появилась на свет. Рассел приехал специально, чтобы увидеть тебя. Они подрались в больнице, и тогда-то Уилл поклялся убить Рассела, если тот когда-нибудь попадется ему на глаза. Он пытался тогда уже стрелять в него, за что попал в тюрьму, – убито говорила Милдред, впервые делясь с дочерью своими печальными тайнами.

– Рассел приехал, чтобы посмотреть на меня? – воскликнула Лана, жадно впитывая все, что говорила мать. – Почему? Ведь он хотел, чтобы ты сделала аборт? Мне казалось, что он даже дал тебе деньги на это.

– Да, дал. Но это было в самом начале еще до того, как родилась Диди, его дочь. Он мечтал о мальчике, о сыне, – пояснила она Лане и рассказала, как Рассел звонил ее матери. – Он сказал ей, что в семье Даленов мальчики значат все, а девочки – ничего. Поэтому он хочет наследника.

– Значит, я была для него не более, чем вторым разочарованием, – тихо промолвила Лана, поняв, что это одна из причин, почему Рассел бросил ее на произвол судьбы.

– Для отца Рассела самым главным было продолжение дела Даленов. Их честь, имя и богатство зависели от того, будут ли в роду мальчики, продолжатели семейной истории, – тихо продолжала рассказывать Милдред. Этими словами она подтвердила догадки Ланы.

Лана не в силах что-либо сказать, лишь обняла мать, как всегда взяв на себя роль утешительницы, роль старшей и более сильной. Успокаивая мать, она впервые задумалась над тем, что, возможно, Диди и не так уж была счастлива. Ведь, без сомнения, своим рождением она тоже разочаровала отца и всю семью Даленов. Обе они родились в семье, где их не хотели и где нужны были только сыновья.

Но даже это не изменило ее отношения к Диди. И ничто никогда не изменит. Даже неожиданное и запоздалое наследство, уравнивавшее их.

Адвокат Ван Тайсон позвонил Лане спустя несколько часов после смерти ее отца. Лана все еще была в салоне. Милдред ушла, чтобы встретиться с адвокатом, которого она наняла для Уилла.

– Рассел Дален изменил свое завещание 28 марта 1978-го, – сообщил адвокат Лане. – В нем он признает вас своей дочерью и завещает вам половину своих акций в фирме «Ланком и Дален».

Эта дата навсегда отпечаталась в памяти Ланы, как день отмщения отцу за его отказ от нее и равнодушие к ее судьбе. В этот день она заставила его почувствовать, что пережила она в отеле «Рузвельт», когда он не пришел. 28 марта 1978 года был день ее не состоявшейся, по ее же воле, встречи с отцом в ресторане отеля «Пол Ре-вир».

– Я этого не знала, – растерянно сказала Лана адвокату, чувствуя, как ей не хватает воздуха. Почему отец не сказал, зачем он хочет видеть ее? Почему не дал ей возможности помириться, пока был жив?

– Не знали? – удивился адвокат. – Рассел сказал мне, что сам вручит вам копию завещания при личной встрече, ибо пригласил вас позавтракать с ним. Именно тогда он и хотел вам вручить завещание. Разве он не сделал этого?

– Мы с ним не встретились, – тихо промолвила Лана. – Завтрак не состоялся.

Она сказала это так тихо, что он почти не расслышал, а затем поблагодарила его и повесила трубку. Она получила все ответы на вопросы, которые так долго собиралась задать отцу. Он не сказал ей о завещании, потому что она не дала ему возможность сделать это. Они не помирились при его жизни, потому что она яростно и упорно упивалась своей обидой.

Лана не кричала и не плакала. Она покинула свой кабинет в салоне «Шкатулка красоты» и, отпустив помощницу, сама принялась обслуживать клиентов.

Намыливая и ополаскивая чужие головы, она словно хотел, чтобы вода и пена унесли с собой ее вину и ее стыд. Привычно выполняя знакомую работу, она думала об отце, вспоминая все подробности последнего разговора по телефону, свой холодный голос и беспощадные отказы на все его просьбы все же увидеться, боль и растерянность в голосе отца. Тогда она торжествовала, что может так ему отомстить, и считала свою жестокость оправданной.

Когда последняя клиентка была обслужена, ушел мастер и салон опустел, Лана, закатав рукава, взобравшись на стремянку, принялась мыть стены, а потом и пол зала, вычищая все углы и щели и, ползая на коленях, натирая его мастикой.

Она вымыла окна и зеркала, раковины и кресла у моек, маникюрный столик, затем навела порядок в кладовой, вымыла пол в фойе, выскребла и вычистила каморку, где хранятся швабры и ведра и, наконец, комнату для отдыха. Кожа на ладонях и кончиках пальцев побелела и сморщилась от воды и моющих средств и нестерпимо саднила, но она с остервенением атаковала каждую соринку, словно в пыли и грязи материализовались грызущие совесть чувства вины и стыда. Но напрасно, заглушить их было невозможно.

Мне снова предложили любовь, терзалась она, а я была слишком обиженной и злой, чтобы заметить это. Вот о каком сюрпризе говорил он тогда, вспоминала она слова отца, сказанные по телефону. Но он хотел мне предложить не только деньги, но и свое признание и любовь, то, чего ей так не хватало всю ее жизнь.

Ей вдруг вспомнилась китайская поговорка: если жаждешь отмщения, рой сразу две могилы. С неприятным ноющим чувством отчаяния она поняла, что в своей жажде мести она вырыла две могилы – одну для мертвых, где будет покоиться ее отец, другую – для живых, где предстоит ей самой жить и мучиться.

Домой она вернулась безмерно усталой, но тут же устроила такую же генеральную уборку, как и в салоне. Но забыть того, что совершила, или простить себе это она уже не могла.

В тюрьме Уилл Бэнтри не мог вспомнить, держал ли он в руках ружье и открывал ли кому дверь. Он даже не помнил, что в этот день пришел домой с работы рано. Однако он вспомнил, что зашел в бар через дорогу от фабрики Фрэнка Спарлинга и выпил несколько рюмок.

– Всего парочку, – убеждал он адвоката, которого наняла для него Милдред. – Не думал, что я так пьян.

* * *

– Сводная сестра? – воскликнула Диди, побледнев, когда адвокат отца Ван Тайсон прочитал ей завещание. – Но я единственная его дочь! У меня нет сестер.

– Оказывается, есть, – сочувственно ответил адвокат, понимая ее состояние. Он показал ей завещание, подписанное отцом. – Она наследует половину его акций.

– Половину? Никогда! Я опротестую завещание. – Зеленые глаза Диди сверкали, как изумруды, на мертвенно-бледном лице. – Я опротестую его во всех судах страны.

– На каком основании? – мягко спросил Ван Тайсон. Он понимал, каким шоком была для нее эта новость, но как адвокат знал, сколь нереальны ее намерения. – Ваш отец составлял завещание в полном здравии и рассудке. Он действовал сознательно и не по принуждению. Он составил завещание сам и по своей воле.

Диди молча смотрела на пего. На какое-то мгновение она почувствовала даже неприязнь к старому адвокату, сообщившему ей эту чудовищную весть, которая означала одно – она отныне владеет лишь половиной акций отца. Но это была не единственная плохая новость для нее. Диди наконец получила ответ на давно мучивший ее вопрос: почему, когда она родилась, отца не было рядом с матерью, не было его и в городе. Теперь она знала, кто виноват в этом, кто, оказывается, был для отца дороже, чем она.

Она сидела в старинной, как в диккенсовские времена, адвокатской конторе Вана Тайсона, адвоката, который вел все дела Рассела Далена, и все отчетливее представляла себе последствия этого неправдоподобного и несправедливого завещания, в котором была выражена последняя воля ее отца.

Она вынуждена будет делить не только богатство отца, но и самою себя и свое положение и имя с женщиной, укравшей у нее мужа и разорившей ее. И ужаснее всего, эта женщина, которую Диди презирала, считала самозванкой, соперницей и самым лютым врагом, оказалась ее сестрой.

Диди поклялась не иметь с Ланой никаких отношений. Отец не сделал ее членом семьи, ни разу за все эти годы не обмолвился о ней и не признавал ее своей дочерью. Зная все это, она намеревалась отныне поступать так же. Она не видела причины, почему она должна признать существование какой-то Ланы Бэнтри. К тому же она не переставала винить ее в смерти отца, потере состояния и в своей разбитой семейной жизни.

Однако ее мать, Джойс, смотрела на все более трезво. Она напомнила Диди, что отец сам настоял поехать в Уорчестер, а убил его Уилл Бэнтри, а не Лана. Она не имеет никакого отношения к гибели Рассела. К тому же в том, что Диди потеряла свои деньги, виноваты Трип и Слэш, потерпевший неудачу на бирже, а вовсе не Лана. Все это она решительно и даже резко высказала дочери и посоветовала ей руководствоваться разумом, а не эмоциями.

– Твой отец оставил Лане Бэнтри половину своих акций. Ты здесь ничего не можешь изменить, – подчеркнуто сказала Джойс. – Если ты будешь сотрудничать с ней, вы вместе сможете осуществлять хоть какой-то контроль над будущей деятельностью фирмы «Ланком и Дален». Если не сможете этого сделать, Трип будет творить все, что захочет. Тогда лучше сразу продать ему твою долю акций, как он тебе это предлагал.

– Она наглая посягательница, – упрямо твердила Диди, отказываясь признавать правоту матери и прислушаться к ее трезвым советам. Она упорно твердила свое, ибо это освобождало ее от ответственности за дальнейшее. – Она не Дален.

– Нет, она Дален, – неумолимо, как судья, настаивала Джойс, не пытаясь уходить от реального факта – существования еще одной дочери у Рассела. – Она попросила разрешения присутствовать на его похоронах. Я сказала, что мы ждем ее.

– Ты так ей сказала? Как ты могла? – пришла в" ужас Диди от одной мысли, что какая-то посторонняя женщина, которую она презирает, будет на похоронах ее отца.

– Как я могла поступить иначе? – спросила Джойс, и в голосе ее была невыразимая боль. – Ведь она тоже дочь Рассела.

Теперь и Джойс знала, где был Рассел в день рождения Диди и что у него не одна дочь, а две. Ее собственный план больше не иметь детей, чтобы все досталось Диди, оказался ненужным и жалким актом мести. Сама из бедной семьи, Джойс хорошо понимала, каким изгоем в этой жизни чувствовала себя Лана, когда сравнивала себя с богатыми и самодовольными Даленами.

Всегда отличавшаяся трезвым и практичным подходом к жизненным проблемам, Джойс понимала, что во всех случаях, когда речь будет идти о судьбе фирмы «Ланком и Дален», семье Даленов придется считаться с фактом существования Ланы Бэнтри. По ее мнению, чем скорее они это поймут, тем будет лучше для всех. Поэтому она продолжала уговаривать дочь реалистично смотреть на происшедшее, но это плохо ей удавалось. Диди не желала ее слушать.