Текст книги "Град Екатерины"

Автор книги: Рустам Саитов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

– Здравствуйте, я помощник губернатора, капитан Татищев. Приехал к вам по государственному делу.

Гостей встретил старейшина:

– Здравствуй, Татищев-отыр. Слыхали мы о тебе. Будь гостем, у нас праздник, у охотника Кынлабаза сын родился! Новый человек у нас появился!

– Поздравляю! Мне нужен охотник Артанзей. Говорят, он где-то в этих местах руду нашел. Хотел бы посмотреть на нее.

– Ну, как скажешь. Если надо, тогда пойдем ко мне в дом.

В этот момент к старейшине подбежали детишки и стали что-то лопотать ему на своем языке.

– Что они говорят? – спросил Татищев.

– Говорят, что обошли все кругом, но следов нового человека не нашли. Думают, что он прилетел на крыльях.

Татищев рассмеялся, а старик что-то объяснил детям, и они убежали. Татищев отдал команду солдатам и пошел за старейшиной. Зайдя в дом, старик, покопавшись в углу, вынес Татищеву сверток с рудой. Татищев вышел из дома и при дневном свете внимательно рассмотрел ее.

– Где Артанзей нашел ее?

– На реке, ниже по течению. Верст шесть будет.

– Где он сейчас?

– Сети ставит. К вечеру будет.

– Так у вас же праздник?

– У рыбы праздников нет. Она ждать не будет. Вечером он придет, тогда и поговоришь с ним. А теперь я хочу с тобой поговорить.

– Слушаю тебя, старик.

– Это руда. Вы из нее металл будете делать.

– Да.

– Сюда придут ваши люди.

– Да.

– Вогулам придется уходить.

– Почему?

– Ваши люди будут притеснять нас. Так было всегда.

– Больше этого не будет. Это я твердо обещаю.

– Я слыхал о тебе, Татищев-отыр. Говорят, ты не даешь наш народ в обиду, а обидчиков жестоко наказываешь. Это правда?

– Да. Я действительно издал указ, запрещающий чинить вред местному населению, и стараюсь следить, чтобы он строго выполнялся.

– Вот поэтому я и стал с тобой говорить и руду показал. Мы благодарны тебе. До тебя никто этого не сделал. Артанзей покажет тебе место. Завтра. Сегодня уже поздно идти будет. А пока попразднуйте с нами. Пусть твои люди отдохнут с дороги.

На этих словах старика в дом забежала молодая вогулка. Татищев посмотрел на нее и обомлел: она была копией Чудской Царицы, ее земным воплощением. Девушка встретилась взглядом с Татищевым, вспыхнула и выбежала из дома.

– Кто это, старик? – спросил оторопевший Татищев.

– Это моя младшая дочь.

– Царица… царица… – прошептал Татищев. – Красавица…

– Пойдем на воздух, Татищев-отыр.

Они вышли из дома. Татищев стал искать взглядом девушку, но нигде не видел ее. Он подошел к солдатам, что-то сказал им. Те развязали притороченные к лошадям мешки. Вокруг сразу образовалось плотное кольцо вогулов. Подошел старейшина.

– Принимайте подарки, – сказал Татищев.

На траве были разложены несколько новеньких штуцеров, боеприпасы, ножи, топоры, пара бочонков вина… Татищев приказал откупорить бочонки и протянул старейшине кружку вина. Вторую взял сам. Их окружили вогулы. Женщины принесли плошки с мясом и рыбой…

…Закружил хоровод вогульский… Хмель задурманил головы; бубен шамана, сплетаясь с голосами поющих женщин, все сильнее затягивал в омут танца. Вдруг в круге появилась дочь старейшины. Татищев устремился к ней. То чувство, которое он однажды, прошлой зимой, испытал во сне, вновь всколыхнулось в душе. Молодая вогулка при каждом его приближении уворачивалась и отбегала в сторону, прячась за спины танцующих. Татищев повторял раз за разом попытки, но та, будто рыбка, ускользала от него. Наконец он настиг ее и взял за плечи. Посмотрел в глаза. На какое-то мгновение девушка замерла, потом вывернулась из его рук и побежала прочь из круга. Он бросился за ней. Она подбежала к дому и исчезла за пологом. Татищев – за ней. Попав в темноту, зажмурился на мгновение, затем открыл глаза. Красавица стояла прямо перед ним.

– Это ты, ты… я узнал тебя.

Татищев сжал ее в объятиях…

22 мая закладывали домну нового завода. Руководили работой доменные мастера Максим Орловский и Федор Казанцев. Рядом с рабочими находились Геннин, Клеопин и Гордеев. Геннин обратился к мастерам:

– Как, Максим Андреич, добрая будет домна?

– Постараемся, Виллим Иванович. Олонец не опозорим!

– Федор! – крикнул Геннин Казанцеву. – Чтоб не хуже невьянской была! Покажи-ка, чему тебя англичане выучили.

– Да уж не опозоримся, чай. И сами не хуже сработать можем.

– Верю, верю вам, братцы. За других не знаю, а за своих и глаз могу заложить.

Мастера продолжили работу. К Геннину подбежал Бурцев.

– Виллим Иванович, беда!

– Что случилось?

– Еварлаков… Федор Борисович…

– Да не тяни ты! Говори, что с ним!

– Удавился. С утра никто его найти не мог. Пошли к нему домой, а он… Беда-то какая!

– О, майн готт! Дурак! Дурак! Вот напасть-то на мою голову! И так людей не хватает, а он вон что удумал. Дурак!

– Вчерась письмо от жены получил, прочитал и в печке сжег. А потом, стало быть, и того…

– Про письмо откуда знаешь?

– Сын его сказал. Сам с утра из дому ушел, думал, отец спит. А тут такое…

– Ты похоронами займись. Все, что надо, возьми, людей там…

– В Тобольск повезем?

– Жена там, дом. Эх, Федор Борисович, Федор Борисович… Что ж ты так-то…

– Не дождался ответа из Сената. Не вытерпел. А тут еще жена. Что такое написать могла?

– Теперь не прочтешь.

– Так уж коли поставили комиссаром на такой завод, значит, доверие возвернул. Можно было полагать, что все хорошо закончится.

– Так оно, Бурцев, так. Только в жизни так бывает, что все наоборот почему-то выворачивается. Иди, Тимофей Матвеич, сделай все, как надо… И не забудь, за сыном его присмотри.

Лето 1723 года

Татищев зашел в кабинет к Геннину.

– Здравствуй, Виллим Иваныч. Звал?

– Здравствуй, Василий Никитич, садись.

Татищев сел напротив Геннина.

– Хорошие вести из Питербурга.

– Не томи, Виллим Иваныч!

– Пришло письмо из Берг-коллегии. Кабинет-секретарь Макаров уведомляет, что получил выписку из следственного дела, которую государь намерен на днях слушать. Макаров выражает надежду, что в скором времени сумеет дать знать мне о решении Петра Лексеича как о следственном деле, так и об определении тебя к управлению заводами. Пока же Макаров пишет, что можно привлечь тебя к выполнению разных заданий, «ежели нужда того требует».

– Опоздал маленько Макаров-то! – смеется Геннин.

Татищев усмехнулся:

– Ты его, Виллим Иванович, на год опередил.

– Эх, Василь Никитич, Василь Никитич, ты уж прости меня, старого зануду.

– За что?

– Да за то, что удовольствие захотел растянуть, да и сижу, про Макарова тебе рассказываю. Получил я письмо от государя, – Геннин загадочно улыбнулся.

Татищев, скрестив руки на груди, закатив глаза в потолок, ждал, что еще выкинет Геннин. Тот не торопился, решив, видимо, до конца помучить Татищева. Татищев сидел еще некоторое время, затем встал:

– Пойду я, пожалуй, Василь Никитич.

Геннин замахал руками:

– Все, больше не могу. Садись. Пишет государь, что ознакомился с выпиской из следственного дела и моими донесениями и убедился в твоей невиновности. Также сообщил, что мне на Урале быть недолго и что намерен он отозвать меня в столицу, а вместо меня оставить Татищева. Не знаешь такого?

– Так чего же ты тянул, Виллим Иваныч! Я ведь этого, почитай, год ждал! Нет, не назначения, а решения по спору с Демидовыми!

– Ну вот, а тут пяти минут подождать не смог! А я виноват!

Татищев подошел к буфету, открыл его и достал штоф с вином и бокалы. Налив, подошел к Генину и подал вино:

– Виктория, Виллим Иваныч!

Чокнулись и выпили.

– Поздравляю, Василий Никитич. Надобно, конечно, дождаться окончательного решения суда, но, как говорится, это просто дело времени.

Виват!

Поднял бокал. Татищев налил. Выпили по второму разу.

– Да, чуть не забыл. Михаэлиса Петр Лексеич приказал вернуть в Берг-коллегию.

– За все это нужно в третий раз выпить, дабы традицию не нарушать, ибо Бог троицу любит!

Оба заразительно расхохотались и традицию не нарушили. Геннин добавил:

– Придется тебе в Соль-Камскую съездить. Пыскорский завод поднять.

Геннин посмотрел выжидательно на Татищева и, прыснув от смеха, добавил:

– А заодно уж и ягошихинский!

Тут уж и Татищев не смог удержаться от смеха. Наконец, успокоившись, он ответил:

– А сейчас, Виллим Иванович, хоть к черту на рога!

Под окнами проходили мужики. Услышав смех, один из них спросил:

– Слышь, Петро, и чего им всегда так весело?

– Господа, что с них взять, – отвечал Петро, махнув снисходительно рукой, будто речь шла о малых детях…

На берегу Исети, на фоне плотины и возведенных цехов, стояли Геннин, Патрушев, Блюэр и Бриксгаузен. Невдалеке Татищев беседовал с Королевичем. Конвоиры привели группу беглых. Среди них был и Андрюха Журавлев. Старший команды обратился к Геннину:

– Господин генерал! Привели беглых!

– Что натворили?

– Энтот двух человек сгубил, – показал на Андрюху, – а остальные просто бегляки.

Геннин скомандовал, не раздумывая:

– Этого повесить, остальных высечь и приставить к работе!

Андрюха вырвался вперед и крикнул Геннину:

– Не убивал я! Под пытками оговорил себя!

Геннин посмотрел на Андрюху:

– Который раз бегаешь?

– Второй.

– Повесить!

Андрей взглянул на генерала, но в глазах не было мольбы. Только злость на все. На судьбу свою беспутную, на себя, на весь мир. Геннин несколько мгновений глядел ему в глаза, будто чего-то ждал, затем отвернулся к собеседникам. Конвоиры согнали беглых в кучку, чтобы вести на экзекуцию. Вокруг начала собираться толпа любопытных. Вдруг, растолкав их, к Геннину бросилась Катерина с сыном на руках и упала в ноги:

– Господин генерал! Не надо, не надо! Не убивайте его! Простите, Бога ради!

Катерина зарыдала и протянула Геннину ребенка.

– Ради сына, пожалейте! Не оставьте малого сиротой! Один он у нас, Андрей-то! Не губите, Богом заклинаю, барин!

Геннин обратился к Катерине:

– Муж твой?

– Да, муж! Отец Васяткин! – показала она на сына.

– В церкви венчаны?

– Нет. Не успели мы.

– Найдешь себе хорошего мужа. А этот – преступник!

Геннин повернулся к конвоирам:

– Исполнять!

Те согнали снова всех беглых в строй. Катерина бросилась к Андрею. Журавлев нежно, в последний раз обнял Катерину и сына.

– Прощайте. Прости меня, Катенька, прости за все. Не смог я обещанного выполнить. Видно, судьба наша такая. Не держи зла на меня. Сына береги. Прощайте!

Конвоиры, спохватившись, отогнали Катерину. Она, сопротивляясь, все рвалась к Андрюхе. Наконец конвоиры грубо оттолкнули Катерину, та упала. Васятка заплакал. Татищев, наблюдавший всю эту картину, подошел к Геннину.

– Виллим Иванович! Сделай мне одолжение!

– Слушаю тебя, Василий Никитич.

– Никогда для себя ничего у тебя не просил. А сейчас прошу!

Геннин удивленно посмотрел на него.

– Отмени приказ, прошу тебя! Оставь ему жизнь.

– Что так пожалел его? А?

– Не гоже с такой женкою помирать. Да и дите жалко. Не могу смотреть на них. Пусть живут. Детишек еще нарожают – будет кому на наших заводах работать.

Геннин задумался.

– Так отменишь? – вывел его из задумчивости Татищев.

Геннин насупился, посмотрел на Катерину с дитем, потом на Андрюху, потом снова на Катерину и повернулся к Татищеву.

– На горло себе наступаю, Василий Никитич, да ладно, будь по-твоему!

Татищев обернулся к конвоирам:

– Слыхали?! Высечь и на работу!

– Так точно! – отрапортовал начальник конвоя.

Катерина бросилась Татищеву в ноги, плача и тараторя:

– Век не забуду доброты твоей, Василий Никитич! И детям накажу, чтоб век за тебя Бога молили! Спаситель ты наш! Дай тебе Бог всего!

Татищев поднял ее и подтолкнул к Андрюхе:

– Дай слово, что не сбежишь боле.

Андрей смотрел то на Татищева, то на Катерину, все еще до конца не веря в свое спасение. Татищев переспросил:

– Ты слышишь ли меня?

Андрюха спохватился:

– Нет, господин капитан. Боле не сбегу. Вот те крест.

Перекрестился. Старший конвоя дал команду, и кучка беглых двинулась к месту экзекуции. Катерина с малышом поплелась за ними. Татищев молча стоял и смотрел им вслед.

Пуск плотины

24 ноября освящали закладку церкви Святой Екатерины. Священник Иван Ефимов служил молебен. Присутствовала вся администрация Обер-бергамта и нового исетского завода. Де Геннин и Татищев отошли к реке и, стоя рядом, смотрели на дело рук своих. Де Геннин подал Татищеву письмо императрицы. Тот зачитал вслух: «Что же вы писали, что построенный на Исети завод именовали, до указу, Екатеринбург, и оное також его величеству угодно. И мы вам как за исправление положенного на вас дела, так и за название во имя наше завода новостроенного благодарствуем».

Их взорам открылась плотина. Она работала. Стучали молоты. Рождалось первое железо исетского завода. Стучало сердце новорожденного града Екатеринбурга. На берег Исети выкатили бочки с вином. Стрельнула крепостная пушка. Солдаты Тобольского полка рыдали, кричали «ура» и пили вино. О поселенцах, рвавших жилы на строительстве, никто не вспомнил…

В ноябре 1723 года Высший суд рассмотрел результаты расследования генерала де Геннина и полностью оправдал Татищева. Тот был отозван в столицу для получения нового назначения…