Текст книги "Град Екатерины"

Автор книги: Рустам Саитов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Лето 1721 года

К каменному карьеру подъехали четверо верховых. Это был Татищев с двумя офицерами сопровождения и старшим команды солдат, что на двух подводах следовали за ними. Татищев спешился, навстречу ему выбежал карьерный мастер Панфилов.

– Здравствуй, Василий Никитич!

– Здорово, Панфилов!

– Так заждались уже. Одолели нас демидовские, обещали в домны всех покидать. Только на тебя, Никитич, и уповаем. Ты молодцов-то нам ли привез?

– Вам, вам. Пойдем хозяйство твое посмотрим да заодно прикинем, где посты выставлять будем.

Татищев подозвал офицеров, и они с Панфиловым пошли по руднику, определяя, где выставить часовых. Мастер не мог успокоиться.

– Вот спасибо тебе, Василий Никитич. Теперь душа спокойна будет. А то ведь, не поверишь, спали в одежде. Ежели что – спасаться сподручней.

– Ничего, Панфилов, теперь все по-другому будет. Хватит, наворовались! Отныне камень доменный только казна добывать будет. А кому надо – пусть покупают.

– На всех хватит! Главное, чтобы порядок был.

– Точно. Отпускать только по моей бумаге. Ну, Панфилов, оставайтесь с Богом, а мне пора.

– Так хоть за стол бы сел с дороги-то, Василь Никитич! Обижаешь.

– Благодарствуй, Панфилов, в другой раз. Спешу я. На Курьинской пристани демидовские двух моих коломейщиков[4]4
  Коломейщики – люди, перевозящие металлическую продукцию на коломейках – специально приспособленных для этого лодках.


[Закрыть] засекли до смерти. Пора кончать с этим. Ну, бывай. В путь, ребята!

Татищев попрощался с Панфиловым, прыгнул в седло, и трое всадников скрылись на лесной дороге. Вскоре дорога вывела на большую поляну. Неожиданно из кустов на опушке прогремело несколько выстрелов. Пули пролетели рядом с Татищевым.

– Засада! – крикнул один из офицеров. – Назад!

Всадники развернули коней и скрылись в ближайших кустах. Вслед им громыхнули еще несколько выстрелов…

С приходом лета начались побеги солдат. Карали за них сурово, но это не спасало. Несладкая доля солдатская давила страшнее любых наказаний, вплоть до смертной казни. Да еще всегда оставалась надежда, что все получится, и жизнь изменится, и прошлое будет вспоминаться как страшный сон. Человек всегда живет надеждами. Так уж он устроен. Однако начальству такие надежды всегда стояли поперек горла, и оно всеми силами старалось с этими самыми побегами бороться. Всеми доступными средствами.

В канцелярии полка сидел за столом майор Бриксгаузен. Перед ним стоял навытяжку унтер и подобострастно докладывал:

– …рядовой Елпидифор Духов с ихней роты там как раз был рядом, все слыхал. Вчерась его сюда привезли к лекарю. Упал где-нито. Шибко лицо разбил. Он мне и доложил. Не впервой, говорит, Андрюха-то Журавлев солдат в побег подбивает. Зимой еще начал, до того как их в Уктус послать. Рванем, говорит, братцы, на Каму али на Волгу, в лесах да на дорогах разбойничать. А службу государеву псу под хвост. Мол, сами командиры пусть тут и справляются, а нам, мол, не с руки тута молодость губить. Так и сказал, ворюга!

Бриксгаузен одобрительно посмотрел на унтера:

– Молодец, Кравцов. Хвалю за усердие и за бдительность.

– Рад стараться, ваше благородие! Я как узнал про измену, так сразу пулей к вам, – крикнул Кравцов и покраснел от усердия.

– Я эту заразу каленым железом выжгу! Под шпицрутены его! Через строй пройдет, так расхочется ему бегать. И другим неповадно будет.

– Так точно, господин майор! А то совсем разболтались – воли им, вишь, надо!

– Бери-ка ты, Кравцов, конвой да сам и езжай в Уктус. Как привезешь этого Журавлева, так сразу ко мне. Молодец! Езжай!

– Слушаюсь, ваше благородие!

Кравцов браво развернулся и бодро, почти строевым, вышел из канцелярии. Бриксгаузен посмотрел в окно, на солдат, марширующих на плацу.

– Воли вам надо? Будет вам воля. Столько, сколько унести сможете…

В невьянском доме Демидовых, в роскошно обставленном огромном кабинете, за накрытым столом, сидели сам хозяин и его приказчик Феоклистов.

Акинфий, опрокинув чарку водки, посмотрел на богатые закуски и занюхал черным хлебом. Феоклистов тоже выпил, но не погнушался золотистой семушкой. Акинфий помолчал немного и спросил приказчика:

– Ушел, говоришь?

– Ушел, хозяин, ушел, гад. С ним два офицера были. Думали, назад один поедет, – начал оправдываться Феоклистов.

– Думали они! Кто старшим был?

– Федорка Дудин.

– Всех на Шайтанку, в рудник. А Федьку, подлеца, запороть!

– Будет сделано, хозяин!

– Живуч гаденыш! Принесла же его нелегкая. Та-ти-щев. Татищев. Тать. Твою мать. На нашу голову. На кого, щенок, зубы скалит! Я же его в порошок сотру и по ветру пущу! – Никита начал загибать пальцы. – Десятину ему подай – раз, народишко на казенные заводы верни – два, лес в приписных казенных слободах не руби – три, пристань курьинскую закрой – четыре, рудознатцев не трогай – пять, коломейщиков не тронь – шесть, отчеты подавай – семь, да еще и помощь ему оказывай людями и матерьялом! А вот хрен тебе, ваше благородие! Да я только государевым указам подчиняюсь. Да и то, если с личной подписью Петра Лексеича! А то, тоже мне, законник объявился! Здесь мой закон! Я – хозяин!

Верный Феоклистов поддержал хозяина:

– Один нос уже совал.

– Ты о ком?

– Да о воеводе верхотурском.

– Да, был воевода, и не стало воеводы. Спасибо Виниусу из Сибирского приказа, удружил.

– У нас бумаги на промысел от самого царя-батюшки. Да ты, Акинфий Никитич, у Петра Лексеича в столице лично бываешь! А он-то кто?!

– Ка-пи-та-ниш-ко. Дожили Демидовы! И что это за вошка у меня такая завелась, да все укусить норовит, да побольнее.

Акинфий налил и выпил. Феоклистов отставать не стал.

– Хозяин! Что делать будем?

– Отлуп капитанишке по полной программе! Пусть умоется! Не подчиняться! Пусть пока свою игру играет, авось где-нибудь да ошибется. Непременно где-нито оплошает. Тут-то мы ему хвост и прижмем да сверху солью присыплем. А ну выше голову! Двум смертям не бывать, да и двум медведям в одной берлоге тоже!

Хитро прищурившись, Акинфий ткнул пальцем в Феоклистова:

– Перо и бумагу! Будем капитанишке прошение писать. Высочайшее!

Феоклистов быстро взял бумагу и перо.

– Пиши! «Доношение благородному господину капитану Василию Татищеву. Комиссар Акинфий Демидов челом бью…» – и далее: «Просим Вашего Величества о разсмотрении нижайшей просьбы нашей о ломке доменного камня». Что повелишь? И подпись: Акишка Демидов.

Давно так не веселился Демидов. Да и не злился тоже.

«Ежели же не увижу обороны, то ездить больше для осмотру рудных мест близ его области и присматривать строения и отпуск судов не смею, дабы весьма не погибнуть, понеже я солдат при себе добрых и надежных не имею, а хотя б имел, столько людей всегда с собою, как он имеет, данных из Адмиралтейства, то я их брать не смею», – Татищев закончил диктовать и перестал ходить по кабинету. Бережно поддерживая забинтованную правую руку, присел на стул.

– Все с этим. Пиши другое, – и снова вскочил и начал расхаживать туда-сюда. Писец положил перед собой новый лист бумаги. Татищев взял со стола письмо Демидова, пробежал глазами и в сердцах выкрикнул:

– Сука! Сука наглая и подлая!

Писец макнул перо в чернильницу.

– Это не писать!

Писец вздрогнул и застыл.

– А сейчас пиши: «Что же вы меня в оном браните неприличною честию, что принадлежит токмо великим государям, и оное я уступаю, полагая на незнание ваше. Упоминанию же, дабы впредь так не дерзали. Начальник Канцелярии управления горных заводов Татищев». Записал?

Писец старательно дописал и утвердительно кивнул. Татищев поставил подпись, взял со стола другое письмо и стал читать: «Демидовым быть послушным указам Татищева и писать ему доношениями и впредь особых себе указов из Берг-коллегии не ожидать».

– Это письмо из Берг-коллегии. Сделаешь копию и оба вместе отправишь Демидову. Не мешкая! Пусть образумится. Вот ведь сука!

В кабинет зашел Блюэр.

– Ты чего разошелся, Василь Никитич?

– А-а… – машет здоровой рукой тот, – со всех сторон обложили. Из Берг-коллегии распоряжение пришло работы по строительству завода не начинать, а деньги пустить на кунгурские медеплавильные.

– Что делать будем?

– А не знаю, не получал письма. Затерялось где-то.

Блюэр улыбнулся. Татищев захохотал.

…Солдат поправил ружье за спиной, посмотрел на звездное небо, потом перевел взгляд на спящую слободу и тяжело вздохнул. Хотелось спать, но караул есть караул. Сарай, в который посадили Андрюху, больше напоминал курятник нерадивого хозяина, чем гауптвахту. Но за неимением лучшего использовали его обычно для «просыпу» перепивших да подравшихся солдат и местных мужиков. Караульный подошел к двери и обратился к Андрюхе:

– Что, Журавель, дотрекался? Бежать надумал, так и бежал бы. Че балакать-то было. Щас всех пытать будут – кто да че… а нам энто надо?

– Ладно, уймись, тебя-то небось не тронут.

– Это как посмотреть. Я с тобой в Кунгур за деньгами ездил? Ездил. Выходит, что мог и разговор иметь.

– За себя сам отвечу. А ты охраняй.

– А куды ты денесся?

Караульный присел у двери, зевнул и скоро задремал. Андрюха прислушался к храпу охранника, отошел в дальний угол сарая и попытался оторвать доску стены. Доска помаленьку начала поддаваться. Андрюха потянул сильней – доска отскочила. Следом за ней та же участь постигла и вторую. Узник протиснулся в образовавшийся лаз и через несколько мгновений, оказался на свободе. Оглянувшись по сторонам, он растворился в ночной тьме. Караульный вдруг вздрогнул во сне, проснулся, испуганно посмотрел на дверь сарая, потом позвал:

– Эй, Журавель! Ты спишь ли, че ли?

Ответа не последовало. Он вскочил и обошел сарай. Заметив на другом конце отверстие в стене, крикнул в него:

– Журавель! Ты тут?! Отвечай, не то стрельну!

Не дождавшись ответа, солдат открыл сарай, забежал внутрь и, тут же выскочив наружу, выстрелил в воздух и заорал:

– Тревога! Сбежал! Журавель сбежал! Ой ты мнеченьки, что же теперь со мной-то будет?! Тревога! Караул!

Стук в окно разбудил Катерину. Она зажгла светец и подошла к окну.

– Ой, Андрейка! Сейчас открою. Вот радость-то!

Андрей ввалился в двери, и Катерина повисла у него на шее.

– Милый мой, милый. Журавлик мой. Ой, да что я на пороге-то. Проходи. Не ждала тебя сегодня.

Андрюха быстро прошагал в дом и прошептал:

– Сбежал я, Катерина!

– Сбежал все-таки! Ой горе ты мое! Да что тебе не жилось-то? Как же теперь-то?

– Катенька, люба ты моя! Арестовали меня. За то, что к побегу ребят подговаривал. Сморчок, сука, настучал в Тобольске на меня. Жаль, не добил я его здесь.

– Андрей, что ты страшное такое говоришь! Господи, что же делать-то теперь?

– Пойду к Демидовым пока, а там посмотрим. Бежать-то, вишь, как пришлось наскоро.

– А как ты с-под караула-то?

– Да не бойся, все нормально, доски вывернул да и дал деру. Я, Катенька, пойду, а не то сюда прийти могут. Знают ведь про тебя.

– Ой, Журавлик ты мой непутевый. Обожди, я тебе поесть соберу в дорогу.

Катерина бросилась в сенки и загремела посудой. Андрюха вышел следом за ней. У двери он остановился. Катерина протянула ему узелок.

– Андрюшенька!

– Катенька! Прости! Видит Бог – виноват перед тобой. Прости. Ты жди меня. Обязательно жди. Все у нас еще сладится. А без тебя мне жизни не будет…

Катерина замялась, хотела что-то сказать, но не решилась. Андрей обнял ее, поцеловал и быстро пошел к калитке. Катерина бросилась вслед и догнала его.

– Андрюшенька!

– Катенька!

– Андрюшенька, милый. Ты береги себя. Ради ребеночка нашего.

– Как ты сказала?

– У бабки сегодня была. Сказала, что понесла я. Сын будет, Андрюшенька! Сынок. Журавленок маленький.

– Катенька, Катенька, – забормотал Андрюха, целуя любимую, – что же судьба с нами делает. Мне бы тебя на руках сейчас носить, а приходится ноги уносить, как зверю затравленному. Эх, доля ты наша…

Будто отвечая на его слова, со стороны гауптвахты послышались приглушенные голоса и топот сапог.

– Сюда идут, – отрывисто бросил Андрюха.

Катерина обняла его и прижалась, издав короткий горький стон. Андрюха освободился от ее рук и бросился в темноту двора.

– Уйду огородами. Прощай пока! Жди меня!

– Андрюшенька, да хранит тебя Бог, милый… – Катерина перекрестила его вслед, постояла еще немного и, уверившись, что беглец благополучно скрылся, ушла в дом.

На медном руднике в Подволошной шла спокойная, повседневная работа. Мастер Лисин устроил перерыв, и рабочие, расположившись под навесом, отдыхали. Кто обедал, а кто уже и прикорнул, чтобы хоть чуть-чуть поспать. Вдруг невдалеке послышались цокот приближающихся коней, скрип тележных колес и голоса людей. Рабочие настороженно стали глядеть на дорогу. В карьер въехала группа конных людей Демидова. Среди них Андрюха Журавлев. За ними несколько подвод с рабочими и скарбом. Карьерный мастер вышел им навстречу.

– Здорово были, мужики! С чем пожаловали?

От верховых отделился богато одетый всадник с плетью в руке, дал команду своим разгружать подводы и подъехал к мастеру. Лисин узнал демидовского приказчика Тимофеева.

– Так мы на свой рудник приехали, а вы здесь что делаете?

Мастер оглянулся назад, на рабочих, снова посмотрел на Тимофеева.

– Это рудник казенного уктусского завода. Мы его разузнали наперво. Наш рудник. Наши рудознатцы место нашли! А вы по какому праву?

Всадник стал наезжать конем на Лисина.

– Это рудник Акинфия Никитича Демидова. Знаешь такого?

– Как не знать, знаем, слыхали…

– Так чего ж тогда спрашиваешь, по какому праву? Я те щас покажу право. На смотри да запоминай!

Тимофеев снова наехал на Лисина и со всей силы несколько раз ударил его плетью. Лисин упал на спину и прикрыл голову руками. Рабочие потихоньку пятились в сторонку. Тимофеев обратился к Андрюхе:

– А ну, Журавель, всыпь-ка этому дурачку плетей. Да от пуза, чтобы впредь дурных вопросов не задавал.

Крикнул Лисину, которого уже поволокли на порку:

– Ужо ты откушай гостинцев-то демидовских, откушай, дурная головушка.

Затем обернулся к рабочим:

– Эй! А вы как? Не хотите вместе с мастером попотчеваться?

Мужики попятились назад.

– Куды! А ну геть сюда!

Рабочие, понурив головы, подошли к Тимофееву. Послышались крики Лисина, которого уже приняли в оборот.

– Что, братцы, приуныли?

Мужики молча стояли, боясь поднять головы.

– Я вас неволить не буду. Кто хочет, может оставаться работать. Акинфий Никитич супротив Васьки-то Татищева плотит вдвое. И провианту кладет от пуза.

Тимофеев показал рукой на лежащего без движения Лисина.

– Ну, а кто, значит, супротив будет, таких в домны помечем, да и с рук, как говорится, долой. Кто согласные, под навес идите.

Рабочие без колебаний переместились под навес. Послышались голоса:

– А нам кто платит, тот и барин…

– Нам-то – где сено, там и поспали…

– Да уж, за демидовскими-то не пропадешь…

Тимофеев подозвал своего мастера, что до сих пор сидел на телеге:

– Кузьма! Принимай рудник! Этих поставь на работу, да чтоб с нашими вперемешку работали. Присмотри за ними напервой. Руду, что казенщики добыли, на подводы кидайте. Бейте новые копи. Послезавтра пришлю за новой партией.

Кузьма приказал подгонять подводы к складу руды и пошел к рабочим под навес. К Тимофееву подбежал Андрюха.

– А с этим что делать? – показал он на Лисина.

– Водой отлей, да пусть ползет на все четыре стороны. Авось до начальничков своих доберется, расскажет, кто здешних мест хозяин. А не доползет, так другим наука будет.

Андрей побежал за водой. Тимофеев огляделся вокруг, потянулся и улыбнулся, как человек, до конца исполнивший свой долг.

В дверь татищевского кабинета постучали. Не дождавшись ответа, на пороге появился Тимофей Бурцев и возбужденно начал:

– Василий Никитич! Демидовские наш новый рудник в Подволошной захватили. Мастера Лисина засекли насмерть. Своих рудознатцев в копи поставили. Что делать-то?

Татищев зарычал, сел за стол, обхватил голову руками и некоторое время приходил в себя. Бурцев между тем продолжал:

– Я сам, перед тем как людей завезти, осматривал прииск и никаких копей демидовских не обнаружил. Это они самочинство творят. Богом клянусь!

Татищев понемногу пришел в себя и ответил Бурцеву:

– Найди Блюэра, и езжайте с ним в Невьянск. Солдат с собой возьмите. Там на месте разберитесь, виновных сюда привезете. Судить будем. Сейчас письмо Демидову напишу, пусть ответ с тобой передаст. А пока Блюэра найди.

Бурцев вышел. Татищев остался сидеть, задумавшись.

На берегу Исети наконец-то закипела работа. Мужики заготавливали сваи, которыми будет перегораживаться река. Невдалеке, на взгорке, возводились полтора десятка изб. Работа спорилась. Двое мужиков спорили:

– Слышь, Петро, говорят, плотина-то на сорок ларей будет!

– Эвон хватил! Не могет такого быть, чтобы на сорок-то. Не, не могет.

– А я тебе говорю – могет. Да на сорок молотов. Сила, брат.

– Ты, Федя, сам подумай, ты нешто видал где, чтобы на сорок молотов завод стоял?

– Не, не видал.

– Вот и я про то же. Значит, не могет.

– А Бурцев говорил, что на сорок. Капитан Татищев самолично чертежи сделал.

– Сам, говоришь?

– Вот те крест! – Федор истово перекрестился.

– Ну, если сам Татищев, тогда, может, и могет!

Оба рассмеялись, довольные, что договорились. Федор продолжил:

– Тут, брат, главное – плотину крепко набить. Чтобы паводком не снесло.

– Это точно. На Верхнекаменском-то какая плотина была, а снесло. Так там речку-то переплюнуть можно, а тут – силишша-то какая! Снесет!

– Не, не снесет!

– Снесет!

– Не снесет!

– А я говорю – снесет!

– А я говорю – не снесет!

– А давай спорить!

– А давай!

– А на што?

– А вот ты ежели проспоришь, то мне вершу свою отдашь.

– А ты… а ты мне самострел свой.

– По рукам?

– По рукам!

Мужики хлопнули друг дружку по рукам под одобрительный хохот остальных работников.

– Ох, порыбачу!

– Ох, поохочусь!

– Слышь, Федор, а давай-ка нашу!

Федор чистым, звонким голосом запел о реке-матушке. Петро попытался подтягивать, но зафальшивил. Смех усилился. Потом кто-то подхватил песню, за ним другой, и вот она уже, набирая силу, понеслась над Исетью, заполняя собой все вокруг.

Карета с Блюэром и Бурцевым, а за ней подвода с солдатами въехали во двор невьянской конторы Демидовых. На крыльцо вышел Феоклистов.

– Здрасьте, господа, с чем пожаловали? – явно с издевкой спросил он.

Бурцев достал пакет.

– Письмо от Татищева привезли. Где Демидов? Пусть прочтет и ответ даст.

Феоклистов улыбнулся.

– Ответа никакого не будет, мы капитану Татищеву не послушны, указов его не принимаем, и ему до нас дела нет. Если же Главное правление будет посылать людей с указами, то таких посыльщиков будем содержать скованными, в тюрьме.

– Ты как, собака, с начальником разговариваешь?! – грозно прикрикнул Блюэр.

– Ты, господин хороший, давай-ка не собачься тут, а не то живо укорот получишь. Видали мы всяких.

Разъяренный Блюэр подошел к Феоклистову, и в этот момент на крыльце появился Акинфий Демидов. Не здороваясь, обратился к посланникам:

– Мне с вашим капитаном много говорить нечего. Мне он не начальник. Мы грамоту от государя Петра Лексеича имеем, за личной подписью. Он нас, Демидовых, здесь на заводы поставил, он, ежели чего, и спросит. Так что позвольте откланяться.

В это время к Бурцеву подбежал унтер-офицер и что-то сказал на ухо, показывая при этом на Андрюху Журавлева, стоявшего тут же, среди демидовских. Бурцев кивнул. Унтер дал команду солдатам схватить беглеца. Блюэр крикнул в спину уходящему Демидову:

– Нехорошо, господин Демидов, беглых у себя прятать. Это преступление!

Солдаты остановились. Вперед Андрюхи вышли люди Демидова. Сам Андрюха, спрятавшись за их спинами, смотрел со страхом и надеждой на Акинфия. Тот обернулся к Блюэру:

– От Демидовых выдачи нет. Это зарубите себе на носу! Если ко мне пришел, значит, ваш капитан – плохой хозяин. От хороших не бегут. А работает он у меня на Россию-матушку, а не на пашу турецкого. Я для государя металла да оружия супротив вас вдесятеро поставляю. Не вам с меня спрашивать. Мои дела меня токмо и касаются. Доброй дороги.

Солдаты сдали назад под напором наседающих людей Демидова. Сам Демидов пошел в дом. Блюэр крикнул ему вдогонку:

– Так какой ответ передать Татищеву?!

Акинфий Демидов резко обернулся:

– А передайте своему щенку, чтобы сидел тихо у себя в Уктусе, а в мои владения не совался, не то живо хвост ему прищемлю.

Демидов скрылся в доме. Феоклистов скомандовал своим людям:

– А ну, ребяты! Гоните-ка взашей гостей непрошеных! Ату! Ату их!

Демидовские начали напирать на команду Блюэра. Тем ничего не оставалось, как ретироваться. Бурцев шипел сквозь зубы, так, чтобы слышал только Блюэр:

– Погоди! Погоди, господин Демидов! Еще, даст Бог, поквитаемся с тобой!

Блюэр и Бурцев прыгнули в карету, солдаты на подводу и под улюлюканье толпы, подняв облако пыли, поспешили прочь.

Татищев приехал проверить, как идет строительство уктусской школы. Рабочие укладывали пятые венцы и размечали места будущих окон.

С Татищевым был и будущий учитель, дьячок Петр Грамотчиков. Василий Никитич внимательно осмотрел углы венцов и заметил сопровождающему их мастеру:

– Хорошо складываете, не по старинке.

Степан со знанием дела ответил:

– Как же, не «в обло» кладем – «в лапу».

– Правильно, чай, не хоромы боярские строим, а храм просвещения. Хорошо, хорошо. А что, Степан, сколько окон будет в классе?

– Так три, ваше благородие. Вот, как по чертежу указано.

– А ты, Степан, сделай четыре, пусть свету поболе будет. Сладишь?

– Так мне что, как скажете, так и сделаем.

– Вот и договорились.

Возле строительства сновала стайка любопытных пацанят.

– Вот они, дьяк, твои будущие ученики, – обратился Татищев к Грамотчикову. – Будущее нашей горной столицы…

Грамотчиков и Степан с недоумением глянули на Татищева.

– Что, удивил я вас? Да, да, будет здесь большой город-крепость. Самый большой на Урале. Будем выше по течению Исети плотину бить, завод новый строить. Да такой, каких не только Россия, а и вся Европа не видывала! Лес-то для нее уже готовить начали. Избы рубят. Скоро тут такое развернется! А, вот эти пацаны выучатся в наших школах и будут грамотными мастерами. В люди выйдут. Они – наше будущее. Им поднимать славу уральского металла…

Мальчишки, слыша, что речь идет о них, сбились поближе. О чем-то переговаривались и смущенно отворачивались от смотревшего на них Василия Никитича. Один из них, набравшись смелости, обратился к Татищеву:

– А Ленька Пузо вчерась говорил, что кто в школу пойдет, того на ночь сечь будут кажный день, а утром на горох ставить! Ему отец сказывал…

Выкрикнул и спрятался за спины товарищей. Татищев повернулся к Грамотчикову:

– Это кто же такой отец у Леньки Пузы?

Пацаны весело засмеялись.

– Так это подьячего сын, Ерофея Пузова.

– Ко мне его пришли, Ерофея-то. Завтра поутру.

Татищев повернулся к пацанам:

– Неправду вам Ленька сказал. Ежели, конечно, кто вести себя плохо будет, безобразия какие там творить, так тут уж без порки не обойтись. А что, вас отцы за шалости не порют? Так это для науки не вредно, а очень иногда полезно бывает. И ума весьма прибавляет, – закончил он шутливым тоном.

Пацаны закричали:

– Порют, дяденька, порют! Нам не привыкать! А на горох ставить будут?

– А вот на горох ни синь пороху ставить не будут. Это я вам обещаю! Так придете в школу записываться?

– Придем, дяденька, придем, – закивали мальчишки.

– Вот и ладно. Ну, не подведите, а дали слово – держите. А кто из нуждающихся, того на казенный кошт возьмем.

Обратился к Грамотчикову, да так, чтобы пацанам было слышно:

– Слышь, Петр, Записывай всех, а у кого родители супротив будут, таких в отдельные списки заноси и мне докладывай!

– Будет исполнено, Василий Никитич, – подыгрывая Татищеву, отрапортовал Грамотчиков.

– Будет исполнено! – передразнили мальчишки и, хохоча, убежали разносить новость по слободе.

– Ну, пошли по селу трезвонить. С самим горным начальником подружковались! – пошутил Степан.

Татищев посмотрел вслед пацанам и проговорил:

– Так ты, Степан, смотри, к сентябрю надо построить.

– Построим, Василий Никитич, не сумлевайся. За нами дело не станет.

– Хорошо. Если что нужно будет, сразу ко мне обращайся. Время нас ждать не будет.

Татищев сел в стоящую неподалеку карету и поехал в управление.

В кабинете его дожидались Бурцев и Блюэр.

– Что, так и сказал?

– Так и сказал, Василий Никитич! Щенком обозвал, надо же! Каков подлец!

Бурцев ударил кулаком по столу:

– Да будет на него управа-то?!

Татищев был взволнован, но старался в этот раз сохранять самообладание.

– Я в Берг-коллегию уже два письма с нарочными отправил о его подлостях. Пропали оба. Даже до Кунгура не добрались.

– Понятно, – встрял Блюэр. – Это его рук дело. Что же мы, так и будем в осаде здесь сидеть?! Надо что-то придумать.

– Есть одна думка…

Татищев встал, посмотрел в окно:

– А вот и наш ответ Демидову…

В дверь постучали. Вошел сержант:

– Господин капитан! Вызывали?

– Входи, входи, Бердышев. Знакомьтесь, господа. Сержант Тобольского полка Иван Бердышев. Прошу любить и жаловать. Вызывал я тебя по одному делу, начинать придется с другого. Вот сейчас мы тут все вместе будем думать, как пробиться из осадного положения. Итак, начнем с рекогносцировки местности. Блюэр, ландскарту!

Трое демидовских головорезов, с заряженными штуцерами, лежали в засаде. Коней привязали позади, в овраге. Прямо перед ними лесная дорога выходила на небольшую, хорошо просматриваемую поляну. Троица поджидала очередного татищевского курьера. Одним из них был Андрюха Журавлев. Второй, здоровый детина, со шрамом через все лицо, за главного. Третий, маленький чернявый живчик, нетерпеливо вглядывался в дорожный просвет через прицел штуцера. Второй весело сказал ему:

– Не хари, Кузя. Ты че ножонками-то сучишь, аки кролик в смертный час?

Кузя покосился и с ухмылкой ответил:

– Да у меня, Триша, завсегда так наперво. А как целить начинаю, так проходит.

Трифон обернулся к Андрюхе:

– Журавель, слышь? Ты это, в голову цель, а мы уж пониже вдарим, по требухе. Да коня, смотрите, не заденьте.

Андрюха молча кивнул в ответ. Стрелять в человека, тем более в своего однополчанина, совсем не хотелось. Но с волками, как говорится, жить… Впереди послышался топот копыт. Бандиты насторожились. Трифон поднял вверх ладонь. Все трое навели оружие на дорогу.

На поляну выехал всадник, одетый в офицерскую форму. Это Бердышев. Ехал неторопливо и осторожно. Видно было, что он опасается за свою жизнь. Трифон прицелился и скомандовал шепотом:

– Пали!

Грохнули три беспорядочных выстрела. Всадник упал с коня. Все трое сорвались с места и подбежали к нему. Трифон расстегнул его куртку, пытаясь найти документы. Под одеждой «убитого» он наткнулся на металлический панцирь, закрывающий тело. Бердышев застонал и пришел в себя.

– Где документ? – крикнул ему Трифон.

Бердышев показал пальцем куда-то позади себя. Трифон обернулся. На поляну выехал отряд всадников во главе с офицером. Они быстро окружили троицу бандитов.

– Вяжи их, ребята! – скомандовал офицер.

Всадники соскочили с коней и навалились на бандитов. Один из них крикнул:

– Братцы! Я Журавеля спымал! Вот Бурцев-то порадуется!

К Бердышеву подошел офицер, помог подняться:

– Ну, как ты?

– Да вроде обошлось. Две пули в грудь. Хорошо, что войлоку изрядно проложил. А все одно – садануло, как оглоблей.

– Ничего, главное – жив остался. До свадьбы заживет!

– Так женатый я! – улыбается Бердышев.

Офицер улыбнулся. Трифон повернулся к Андрюхе:

– Что, свово пожалел, падла?

Андрюха смолчал в ответ и старался не глядеть на Трифона. Связанных поволокли к спрятанным в овраге коням и, перекинув через седла, тронулись в обратный путь…

Третье донесение Татищева дошло по назначению. Демидову было указано из столицы о недопустимости чинимого им беспредела.

На плацу Тобольского полка, у казармы, были выстроены в две шеренги, лицом к лицу солдаты. В руках палки. Все мрачны, каждый понимал, что сам может оказаться в следующий раз на месте наказуемого. Только один Сморчок плотоядно улыбался. Чуть в стороне стояли барабанщики, готовые по команде играть дробь. Вот из деревянного строения, служащего гауптвахтой, два солдата и сержант вывели раздетого Андрюху, со связанными спереди руками. Конец веревки держал Бердышев. В Андрюхиных глазах не было страха. Только ненависть и упрямство. Он что-то шептал засохшими, потрескавшимися губами, словно молитву читал. Бердышев отдал одному из солдат команду. Тот достал холщовый мешок и надел Андрюхе на голову. На плац из канцелярии вышел майор Бриксгаузен. Остановившись, смотрел некоторое время на Андрюху, затем на солдат, скользя взглядом по обеим шеренгам, будто проверяя готовность выполнить очередной приказ. Наконец поднял руку в перчатке и дал отмашку. Барабанщики заиграли дробь. Андрея повели сквозь строй. Каждый ударял его по спине палкой. Офицеры зорко следили, чтобы никто не шельмовал. Все отпускали удары с одинаковой силой. Так, что и не скажешь, что жалеют Андрюху, но и не особо усердствовали. Один лишь Сморчок, дождавшись очереди, аж выпрыгнул из строя и с большого замаха опустил что есть сил палку на спину Журавлева. Со всех сторон послышалось:

– Гнида!

– Сволочь!

– Подожди, доберемся до тебя!

– Держись, Андрюха!

Майор крикнул:

– О-отставить! Ра-азговорчики!

Солдаты умолкли, только продолжали недобро глядеть на Сморчка. Вот наконец последний удар. Бердышев отвел Журавлева к гауптвахте, снял с головы мешок и развязал руки. Андрюха без сил рухнул на траву.

На спине алели рубцы от ударов. Один, самый большой, уже начал набухать, словно какой-то зверь проник внутрь и силился вырваться наружу.

– Силен парень, даже не пикнул, – процедил Бердышев. – Благодари Бога, что в меня не попал, а то бы сейчас на колесе подыхал вместе со своими дружками…

Андрюха приподнялся на руках, из запекшихся губ вырвалось:

– Все одно сбегу! – и упал ничком на землю.