Текст книги "Проснувшись с улыбкой"

Автор книги: Рустам Ибрагимбеков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Кем он там в Дивичах работал, никто не знал. Жена его Халида всю войну очень дружила с сестрой, вместе работали на швейной фабрике. Старшего сына она па весь день оставляла у них; с тех пор он и получил прозвище Друг: шага без племянника не делал. Но при этом умудрился где-то туберкулез легких подхватить. Если бы Фариза, как нефтяника с образованием, не демобилизовали из армии одним из первых, конечно же Друг долго бы не протянул.

Первое, что сделал Фариз, – это обменял квартиру, перетащил семью на второй этаж. А маленький Марат с матерью и пишущей машинкой перешли в их квартиру на первом. За приплату, конечно.

Халида продолжала дружить с сестрой и после войны; Фариз тоже сблизился с Надиром...

К Фаризу Алик претензий не имел. Это был человек семейный, солидный. Разожгут во дворе мангал, сделают шашлык, на две семьи, пообедают вместе, и все: он с женой и сыном – домой. А Надир – нет, ему обязательно надо еще погулять. Не мог остановиться. На всю ночь уходил. Вот и пришлось вмешаться.

Да, очень дружили две семьи. И вдруг разом все кончилось: и семейные шашлыки, и совместные поездки на море, и общие друзья...

Он даже у сестры спрашивал: может, случилось что-нибудь? Не натворил ли чего Надир? Но сестра и сама ничего понять не могла: дружба прервалась без всяких причин... Только Друг продолжал бегать к племяннику, не спрашивая разрешения родителей.

Надиру на все это было начхать, но сестра очень переживала. Все же не один год дружила с Халидой. Еще в школе вместе учились. А главное, никак не могла уяснить, в чем причина разрыва?

И только спустя годы все выяснилось. Халида сама кому-то проболталась, что отдалились они от соседей без каких-либо особых причин; Фариз перешел на новую работу и решил заодно поменять друзей и знакомых – вот и все.

С тех пор с соседями он только здоровался. Причем глядя куда-то вдаль. Кивнет, проходя мимо, и больше ни слова – будто они все перестали для него существовать.

В Дивичи его послали большим начальником – по Халиде видно, командует двором, как хочет. А от маленького Изика вообще житья нет – каждый день что-нибудь новое придумывает.

Может, Фариз и не знает обо всем этом, человек он занятой. Но если так, почему сестру толкнул? Ну любит сына, понятное дело, кто не любит своих детей? Но как можно из-за мальчишки поднять руку на взрослую женщину? Теперь-то ясно, что она ни в чем не виновата. Наоборот, спасибо заслужила. Что же он в Дивичах своих творит, если даже здесь ни в чем не повинных людей обижает.

А какой был парень! Вместе жмых ели в сорок втором, когда еще в институте учился. А как за Друга благодарил, когда с фронта вернулся, – всем двором мальчишку спасали, подкармливали, как могли, – со слезами на глазах клялся, что никогда этого не забудет. И вот как все кончилось! Другой человек! Будто подменили! Как жизнь меняет людей!

Неужели он думает, что ему все можно, все сойдет с рук? Одного обидел, второго, третьего, но ведь рано или поздно найдется человек, который поведет себя достойно. Не только же Надиры живут на белом свете. Он же умный парень, Фариз, неужели не думает о таких вещах? Ну хорошо, с Надиром ты не считаешься. А сестра? Как могла рука на нее подняться?! Ну, предположим, совесть ты совсем потерял. Но как о страхе-то мог забыть? Страх – не совесть, которую не каждый день проверяют: он в тебе обязательно сидит. Разделил людей на сорта – одних можно бояться, других – нет, и надеешься так жизнь прожить? Ошибаешься. Не получится. Потому что рано или поздно кто-нибудь из тех, на кого ты плюешь, не выдержит и накажет тебя за наглость, И неважно, кто этот человек; он свое дело сделает, а потом выясняйте все вместе, какой он был и почему так поступил?

Не заходя домой, Алик поехал в больницу, где работала мать. Вполне возможно, что она осталась там на ночь; в последнее время она делала это все чаще и чаще...

Сторожа в дежурке у ворот, конечно, не было, опять ушел ночевать в корпус. Кричи не кричи, не услышит; пришлось лезть через забор.

Дверь в новый корпус на ночь обычно запиралась на ключ, но сегодня, несмотря на позднее время, она почему-то еще была открыта. В палатах все уже спали. Мать могла находиться в любой из них – в зависимости от того, кто больше, по ее мнению нуждается в уходе...

На третьем этаже в комнате дежурного врача горел свет; видимо, там же сидела и ночная медсестра. Они-то точно знали, где можно найти мать. Но разговаривать сейчас ни с кем не хотелось. Особенно здесь, где мать работала в последние годы, когда уже совсем рехнулась...

Нашел он ее на пятом этаже, в коридоре. Она спала, сидя на белом деревянном диванчике; клевала носом, и казалось – вот-вот свалится на пол...

Подойдя поближе, он увидел, что одной рукой она держится за докторские весы, возвышающиеся над диванчиком.

– Ты чего здесь сидишь? – сердито спросил Алик, когда она открыла глаза на шум его шагов.

– Дежурю, – мать выпрямилась и придала себе бодрый, деловой вид.

– Зачем? Ты что – врач? Или медсестра? Или санитарка? Ты свое дело сделала – убралась, вытерла полы – и шагай домой.

Мать даже отвечать ему не стала, посмотрела с сожалением, как на больного, и, махнув рукой, встала.

– Куда ты? – спросил он, сбавив тон.

– Женщина у меня после операции. Проверить состояние надо, – она поправила накинутый на плечи белый халат – под ним серел ее собственный, бязевый.

– Ты почему домой не приходишь? – перейдя на шепот, спросил Алик.

– Времени нету.

– Ты посмотри, на кого ты похожа. Совсем не спишь, что ли?

– Почему? Сплю...

– Вижу я, как ты спишь. Как воробей. Где дежурный врач? – он решил немного припугнуть ее.

– К нему нельзя.

– Почему?

– У него гости.

– Тогда пошли домой.

Мать повернулась и быстро, почти бегом припустилась по коридору.

Он догнал ее у двери на лестницу, преградил дорогу.

– Подожди, мама, – раздражение его уже прошло. – Ну, хорошо, хорошо, только не волнуйся...

Слезы подрагивали на кончиках ее редких бесцветных ресниц.

– Как тебе не стыдно? – ей трудно было говорить от обиды. И вдруг так стало жалко ее, что он сам чуть не заплакал.

– Ну ладно, ладно, извини, – он обнял ее, прижал к груди, чтобы она не видела его лица. – Больше не буду, – так он говорил ей в детстве, когда она его ругала за какую-нибудь проделку. – Только ты тоже не права. То, что ты людям помогаешь, ухаживаешь за ними – это хорошо. Молодец. Но домой тоже надо приходить. Все люди работают, дежурят, но живут у себя дома. Я тебя очень прошу. Слышишь меня?

Мать виновато, как маленький ребенок, кивнула головой.

– Когда придешь?

– Завтра.

– Точно?

– Да... Ты что, уезжаешь? – вдруг спросила она.

– Не знаю, – растерялся он от неожиданности вопроса. – А с чего ты решила?

– Чувствую.

Алик удивленно покачал головой:

– А что ты чувствуешь?

Она не ответила и пошла назад к своему диванчику.

– Ты иди, – попросила она, когда он ее догнал, – а то врач тебя увидит.

Сразу же, как она это сказала, на лестнице послышались шаги. Мать беспокойно оглянулась.

– Да не волнуйся ты, у него у самого гости.

В конце коридора появилась мужская фигура в халате. Даже в неярком свете ночника было видно, что это не врач. Алик всех их хорошо знал.

– Кто сегодня дежурит?

– Самед Агаевич, – мать пошла навстречу мужчине.

– Ну как она? Не просила ничего? – голос мужчины показался Алику очень знакомым.

–Больная спит, температура нормальная, оснований для беспокойств нет, -очень серьезно и ответственно сказала мать.

– Спасибо вам большое... Я так вам благодарен... – Теперь мужчина повернулся к свету, и Алик узнал его – это был товарищ Эмиль, руководитель драмкружка из Дома печати.

Но что-то с ним случилось за эти несколько месяцев – очень он изменился. Давно не чесанные длинные волосы свисали клочьями по обе стороны горбоносого лица, опухшие красные глаза слезились и непрерывно моргали.

Алика он то ли не узнал, то ли не увидел, хотя, разговаривая с матерью, несколько раз остановил на нем растерянный взгляд.

Что-то произошло с товарищем Эмилем, не мог он так измениться без серьезных причин. Но почему Майя ничего не сказала сегодня? Неужели не знает?

– Товарищ Эмиль, что с вами? Что случилось?!-Алик шагнул к своему бывшему руководителю.

– Кто это?! – нервно дернул головой товарищ Эмиль и с недоумением уставился на Алика.

– Это мой сын, – сказала мать.

– Я – Алик. Помните? В кружок к вам ходил. Зимой.

– Алик? Какой Алик? – беспомощно спросил сам себя Эмиль.

– Вы кричали на меня все время.

Это помогло – Эмиль начал вспоминать.

– А-а-а, Алик, да, конечно... Здравствуйте, – продолжая вглядываться в Алика, он вдруг весь сморщился и заплакал. – Милю... вы помните Милю? – больше он не мог ничего сказать; прикрыв рот платком, отвернулся к стене,

Конечно же Алик помнил Милю – толстенькую темноглазую жену товарища Эмиля, он – Эмиль, она – Миля, которая перед каждой репетицией кормила мужа обедом: после основной своей работы, где-то за городом, он не успевал пообедать дома. На 'нее он тоже кричал, но она никогда не обижалась, видимо, привыкла.

– Не надо плакать, товарищ, – сказала мать, – состояние больной удовлетворительное.

Он отчаянно замотал головой, не соглашаясь.

– Метастазы по всему организму, – тихо сказала Алику мать, – даже оперировать не стали. Эмиль резко обернулся:

– Только умоляю вас, Алик, никому ни слова. Никто не знает,– он опять поднес платок ко рту, чтобы сдержать рыдания.

А еще несколько месяцев назад это была счастливейшая семья. Эмиль и Миля. Кто бы мог подумать, что жизнь так быстро все изменит?! Как вообще все ненадежно! Еще два часа назад, он, Алик, считал себя самым счастливым человеком на свете. А сейчас?!

Всю ночь он видел во сне что-то приятное, но, проснувшись утром, никак не мог вспомнить, что именно ему снилось.

Конечно, сон был связан с Майей. В этом он не сомневался. Что еще могло ему присниться такое приятное, что, даже проснувшись, он продолжал улыбаться?! Только Майя. Другого, из-за чего он мог улыбаться во сне, в его жизни не было. Только она...

Барашек, звонко цокая по асфальту копытцами, торопливо перебирал ножками, чтобы не отстать. Время от времени он останавливался, упрямо наклонив голову, и приходилось брат его на руки. Килограммов восемь в нем уже было, но Алик ощутил эту тяжесть только в Майином подъезде, когда лестница вывела его к темно-коричневой двери с множеством звонков. Какой из них ее? Этот? Этот? Этот?.. И как нажать на кнопку в такую рань? Если бы она жила одна – другое дело...

За дверью не было слышно ни звука. И все же он заставил себя позвонить-должен же он хоть что-то сказать ей на прощание.

– Кто это?! – раздался встревоженный женский голос, после того как он нажал на кнопку звонка еще несколько раз.

– Майя дома?

– Что?

– Майя дома? – повторил он громче.

Женщина за дверью пробормотала что-то невнятное – стало ясно, что он выбрал не тот звонок. Шаги удалялись. Послышались далекие, но довольно громкие голоса. И опять из-за двери задали тот же вопрос:

– Кто это? – и этот голос был женский, ко более старый.

– Майя дома?

–Да.

– А кто это?

– Ее знакомый.

– Какой знакомый?! Майя спит...

– Это ее бабушка?

– Да.

– Извините, пожалуйста. Я принес ей кое-что...

– Кто это, бабушка?-послышался голос Майи; сердце заколотилось так, что стало трудно дышать...

– А черт его знает! Ни свет ни заря...

– Алик, ты? – негромко спросила Майя,

–Да.

– Что случилось? – щелкнул замок, она выскользнула в чуть приоткрытую дверь и просияла, увидев барашка. – Ой!

– Это тебе,– сказал Алик и сунул ей в руку конец веревки.

– Ты с ума сошел... Сколько сейчас? – одна щека ее была в полосках – от подушки.

– Шесть, – ответила из-за двери бабушка. Майя присела на корточки и обняла барашка:

– Иди ко мне, хороший мой, иди, иди, не бойся... Алик отступил к лестнице.

– Ты сумасшедший, – Майя крепко прижала лицо к мордочке барашка, и теперь они смотрели на него вдвоем – четыре глаза: два черных, два голубых... Что-то надо было сказать им на прощание...

– Он любит арбузные корки, – вот все, что в этот момент придумалось; Алик быстро пошел вниз по лестнице, перескакивая через ступеньки... А что еще он мог ей сказать?..

Посмотрев на часы, он понял, что надо торопиться...

Через десять минут он вошел во двор сестры. Насвистывая под нос что-то не очень грустное, поднялся на второй этаж. Сел на старую табуретку у двери сестры. Двор только-только просыпался, но через пару минут все уже знали, что он здесь, и сразу поняли, зачем он пришел. Под разными предлогами, по одному, по двое соседи появлялись во дворе, чтобы поздороваться с ним. У всех был серьезный, соответствующий моменту вид.

Фариз все не появлялся.

Послышался шум подъехавшего к воротам "виллиса". Какие-то непонятные знаки подавал в прикрытую дверь Надир. За ним мелькали бледные, взволнованные лица сестры и племянника. Знаки Надира стали понятны, когда вместе с водителем "виллиса" на балкон второго этажа поднялись еще двое мужчин. Как и Фариз, они были в серых, под горло застегнутых тужурках.

Когда эта троица вошла в дверь Фариза, открывшуюся без всякого стука, Надир опять отчаянно замахал руками. Пришлось подойти поближе, чтобы услышать его шепот:

– Люди специально вызваны... Придется отложить. Все было ясно и без объяснений.

– Слышишь меня? – продолжал волноваться Надир. – Придется отложить. Опасно...

Алик вернулся на табуретку. Поднял с пола тонкую палку – кусок чубука, которым вчера женщины взбивали шерсть. Вытащил из кармана маленький перочиный ножик и, чтобы скоротать время, начал строгать палку, подравнивать ее поломанный конец. Со стороны казалось, что он очень увлечен: во всяком случае, по сторонам не смотрел.

Фариз все медлил.

На балкон вышла сестра; пустила слезу.

– Может, не надо, а? – неуверенно спросила она, готовясь заплакать. Прошу...

– Зайди в дом, – попросил ее Алик.

Фариз вышел из двери третьим; замыкал шеренгу шофер. Гуськом, один за другим они двинулись по балкону к лестнице.

Алик встал; негромко, удивляясь собственному спокойствию, окликнул Фариза.

Все четверо оглянулись одновременно. Остановились. Алик отбросил в сторону палку, сложил и засунул в карман перочинный ножик и неторопливо направился к ним.

Шофер шагнул вперед, двое в тужурках встали по обе стороны Фариза.

– Что ты хочешь? – нервно спросил Фариз, когда Алик, подойдя вплотную, левой рукой отодвинул в сторону шофера.

– Женщин бить легко, – произнес Алик с вечера приготовленные слова, голос его от скрытого волнения звучал глухо и низко,– а ты попробуй побить мужчину...

На последнем слове Алик откинул тело назад, как при прыжке с трамвая, и влепил пощечину широко раскрытой правой ладонью. Он знал, что больше ничего сделать не может, – этих двоих Фариз пригласил не только для того, чтобы иметь свидетелей; всему, как говорится, свое время. А сейчас у них другая задача, пощечину они проморгали, но зато остальное провернули как надо: один сразу же повис на правой руке, другой – на левой. Шофер навалился сзади и почему-то разорвал до пояса рубаху.

Фариз не использовал возможность ответить ударом на удар: все же постеснялся бить человека с выкрученными руками.

Краем глаза Алик увидел выскочившего на балкон племянника в красной набедренной повязке и рвущуюся из рук Надира сестру. Хорошо хоть вчера удалось мать повидать.

– Куда его ведут? – кричала сестра. – Отпустите его... Алик! Алик!-так же надрывно она кричала той ночью, когда он прыгнул с крыши на тех троих с ножами, видно, Надир объяснил ей, что может сделать Фариз человеку, давшему ему по роже при свидетелях...

Его вели дорогой, по которой вчера вечером, семь часов назад, ом шел с Майей.

У бывшей мечети, с прошлого года ставшей складом "Пищеторга", он остановился. Пришлось и им задержаться, не тащить же его на руках. Они не понимали, почему он смотрит на старую кладку мусульманского храма...

А он прощался с Майей. Мысленно повторяя все, что произошло у этой старой стены вчера, он целовал ее в губы, ощущая во рту соленый привкус крови. Ее крови...

Когда Алик вернулся домой, Майя уже жила в другом городе. Фариз работал по специальности на нефтяном промысле в Сураханах. Мать умерла. Племянник заканчивал школу. Надир продолжал пить. А сестра опять дружила с женой Фариза...