Текст книги "Князь-волхв"

Автор книги: Руслан Мельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Да, сейчас, именно сейчас! И именно туда!

Итиро набрал в грудь побольше воздуха. Дунул – сильно и резко.

Идзин удивленно вскинул руку к мочке правого уха. Потом вдруг дернулся всем телом. Пошатнулся. Отступил на слабеющих ногах от бойницы. И еще на шаг. Открыл рот, издавая невнятный хрип. Повалился на пол… На этот раз поддержать падающего было некому, но звук падения, запертый в крытой галерее, не вырвался наружу и никого не встревожил.

После недолгих конвульсий стражник затих. Видно было, как из перекошенного рта сочится струйка белесой слюны. Яд тарикобуто действовал как всегда – быстро и безотказно.

Духовая трубка вновь стала ножнами, меч-посох занял свое место в наспинной перевязи. Как и предполагал Итиро, дверь удалось отпереть без особых затруднений. Он вошел в галерею. Осторожно вынул из шеи мертвеца иглу. Таково старое доброе правило синоби: чем меньше остается следов – тем лучше.

Итиро обшарил труп. Никаких ключей не было и у этого идзина. Что ж, очень умно… Расставить у запертых дверей вооруженную стражу, способную при необходимости дать отпор, но не имеющую возможности открыть запоры.

Он прошел до конца галереи. Уткнулся еще в одну запертую дверь – маленькую, тяжелую, обитую железными полосами, без смотрового окошка. Это был вход в главную замковую башню.

Приложив ухо к щели у косяка, Итиро долго и напряженно вслушивался. В башне тихонько подвывали сквозняки, но ни шагов, ни позвякивания металла, ни человеческого дыхания он не услышал.

Отмычки и буравчики не подвели и на этот раз. Щелкнул взломанный замок. Дверь со скрипом отворилась. Тишина, темнота… Итиро вновь ступил на винтовую лестницу.

Спираль ступеней вывела его на верхний ярус башни – в широкий, но короткий изогнутый коридор. Проход заканчивался деревянной лестницей, поднимавшейся к квадратному люку наружной смотровой площадки. Правая часть коридора представляла собой толстую внешнюю стену, в которой зияли глубокие ниши бойниц. Слева располагалась очередная дверь. Судя по всему – тоже запертая. Именно за ней должно храниться то, ради чего Итиро пробрался в крепость.

По обе стороны от двери горели факелы. Перед дверью прохаживался стражник с длинным обнаженным мечом. Итиро, уже наученный горьким опытом, а потому передвигавшийся крайне осторожно, увидел идзина прежде, чем тот заметил его.

Страж был закован в железо с ног до головы. Поверх кольчужной рубахи – нагрудник из металлических пластин, стальные наручи и поножи. На голове – островерхий шлем с опущенным на лицо забралом, напоминавшим защитные маски-хоатэ дорогих кабуто. [14]14
  Кабуто – самурайский шлем.


[Закрыть]Видимо, здесь нес службу знатный самурай.

Выждав момент, когда страж отвернулся, Итиро стремительно и беззвучно преодолел разделявшее их расстояние. Когда идзин повернулся снова, Итиро уже стоял перед ним с занесенным мечом.

Темная фигура, выросшая из ниоткуда, и мелькнувшая в свете факелов темная полоска стали оказались последним, что увидел в своей жизни идзинский самурай. Молниеносный удар пришелся под нижний край железного забрала – туда, где шею прикрывала лишь кольчужная сетка. Острие сикоми-дзуэ пропороло кольчугу и рассекло глотку стражника.

Итиро помог хрипящему идзину медленно и без лишнего шума сползти по стене. Теперь можно было заняться дверью. Последней дверью на его пути.

Ничуть не удивившись тому, что ключей не обнаружилось и при этом страже, Итиро снова взялся за отмычки. Сверху, с наружной смотровой площадки, доносился свист ветра и обрывки чьей-то неторопливой беседы. За дверью было тихо. Вроде бы…

С этим замком пришлось повозиться дольше, чем с предыдущими, но и он в конце концов поддался умелым рукам синоби. Итиро вошел в дверь.

Да, все верно… В просторной, округлой комнате не было ни одной живой души. И ни единого окошка, ни бойницы. Только тяжелые расшитые полотнища свисали вдоль стен. В самом центре – небольшой деревянный помост. На возвышении – серебряная подставка с тремя изогнутыми ножками. А горящие бронзовые светильники, установленные по краям помоста, освещают…

Освещают…

Итиро замер от восторга, наблюдая, как трепещущие огоньки масляных лампадок преломляются в прозрачном, словно отлитом из чистейшего льда, кристалле-коконе, уложенном на треногу. По форме кристалл напоминал яйцо огромной птицы, по сути – драгоценную раку. Его широкие грани были помечены истертыми молочно-белыми знаками, недоступными пониманию непосвященных. А под ними, под неведомыми иероглифами, в гладкую толстую оболочку кокона была вмурована маленькая черная рука. Высохшая. Костлявая. Согнутая в локте. С чистым ровным срезом на плечевом суставе.

Сухая темная кожа обтягивала мумифицированную конечность, не скрывая, а лишь подчеркивая очертания выпирающих суставов и суставчиков. Тонкие и длинные – невероятно, непостижимо длинные – скрюченные пальцы как будто стремились сомкнуться на горле невидимого врага. Ногти, больше смахивающие на звериные когти, словно пытались выцарапаться из прозрачного саркофага.

Вне всякого сомнения, это была та самая Черная Кость, за которой пришел Итиро.

Глава 3

По воле Феодорлиха, являвшегося единственным распорядителем и судией внезапно объявленного императорского турнира, ханским послам надлежало открыть ристалищные игрища и сразиться с немецкими рыцарями в первом же бою. Уговорились на групповую схватку-бухурт. Причем император пожелал непременно увидеть конную сшибку на копьях – гештех, в котором германцы особенно сильны. Правила оказались простыми, даже, как счел Тимофей, подозрительно простыми. Каждая сторона выставляла десяток воинов в тяжелом боевом доспехе и с привычным вооружением. Условие выдвигалось только одно: копья должны быть тупыми.

Послам пришлось снять боевые наконечники, обратив копья в обычные палки. Немцы же украсили свое оружие увесистыми набалдашниками, смахивавшими на ослиные копыта. Коронели – так называли их латиняне. Пробить подобным навершием щит или латы противника не представлялось возможным, зато благодаря расширенной форме турнирный наконечник не соскальзывал с доспехов и давал во время сшибки определенные преимущества.

Возле императорского шатра расчистили и утоптали поле – ровное, подходящее для конной стычки. Однако достаточно просторным для полноценной схватки двух десятков всадников оно все же не являлось. Сильно вытянутое в длину, но стиснутое по бокам ристалище позволяло противникам лишь разогнаться как следует и съехаться в лобовой таранной сшибке. А вот обходного маневра, внезапного охвата и сокрушительного флангового удара, излюбленного татарами, здесь уже не совершить. Поле изначально готовилось для боя, к которому привыкли рыцари, а не степняки.

Границы ристалища обозначили подожженными факелами. Трескучие огни горели так ярко и часто, что каждый боец, оказавшийся на турнирном поле, был виден, как при дневном свете. Трибун, скамей и навесов для зрителей не возводили, только у входа в императорский шатер стояло походное кресло-трон Феодорлиха. Прекрасных дам не было и в помине. Пышно разодетых герольдов – тоже. Молчали трубы. Не вились над полем знамена. Не звучали долгие торжественные речи. Никто не брал и не давал клятв честного боя, никто не проверял доспехи бойцов, никто не мерил длину копий и не сравнивал размер щитов.

Тимофея мучило нехорошее предчувствие. Во время былых странствий ему доводилось бывать на подобных состязаниях, но ни одно из них не походило на этот странный турнир.

– Бельгутай, – шепнул он ханскому послу по пути к ристалищу. – Здесь что-то не так. Точно тебе говорю.

– Охотно верю, – согласился нойон. На лице татарина не дрогнул ни один мускул. – Я уже принял меры, Тумфи.

– Меры? – насторожился Тимофей. – Какие меры?

– Какие мог. Так, на всякий случай…

– Бельгутай, ты не доверяешь мне? Настолько не доверяешь?

Степняк усмехнулся. Отмолчался.

– Вообще-то в этом турнире я участвую тоже и, заметь, на твоей стороне, – нахмурился Тимофей.

После недолгого раздумья ханский посол все-таки заговорил:

– Мои лучшие нукеры остались в лагере. Сейчас они тоже облачаются в доспехи и готовят оружие. Настоящее, боевое. Не затупленное.

Тимофей оглянулся.

Татарский курень издали выглядел мирно и сонно. Дымились притушенные костры под закопченными казанами. Между палаток лениво прохаживалась пара часовых. Но вот что творилось в палатках? Этого отсюда не разглядеть. Правда, у коновязи посольства стояли два десятка оседланных коней, но так было всегда или почти всегда.

– Погоди-ка, Бельгутай, – спохватился Тимофей. – Если твои лучшие воины остались там, кто тогда будет биться на ристалище?

– Тоже неплохие нукеры, – пожал плечами нойон. – Но все же не самые лучшие…

– А-а-а… – Тимофей напрягся, не зная, что сказать.

– А еще я и ты – не забывай об этом, Тумфи, – чуть дрогнули уголки губ Бельгутая.

Тимофей подавился невысказанным изумлением.

– Тем, кто остался в лагере, приказано наблюдать, – продолжал Бельгутай. – И ждать.

– Чего?

– Моего знака. Если возникнет необходимость, они вступят в бой.

Тимофей с сомнением покачал головой.

– Думаешь, латиняне позволят твоим воинам ускользнуть из лагеря?

– Я приказал им пробиваться туда. – Бельгутай кивнул на императорский шатер. – У моих воинов хорошие луки…

Ах, вот оно что!

– Твоих воинов не подпустят даже к ристалищу, Бельгутай!

– … И не только луки, – загадочно улыбнулся нойон, словно не слыша собеседника. Хитрый степняк явно что-то скрывал.

– Надеешься подстрелить Феодорлиха или Михеля? – с сомнением спросил Тимофей.

– А лучше – сразу обоих, – кивнул Бельгутай. – Это единственное, что мы сможем сделать или хотя бы попытаться сделать, чтобы погибнуть не зря. Если, конечно, нам суждено погибнуть сегодня. Или ты считаешь иначе, Тумфи?

Пронзительный взгляд раскосых глаз впился в лицо Тимофея.

Тимофей взора не отвел.

– А если твой план сорвется, Бельгутай? Если император и колдун уцелеют, а хан Огадай еще долго не узнает о гибели своего посольства?

– Ну, об этом-то хан как раз узнает быстро, – загадочно улыбнулся Бельгутай.

– Как? Откуда?

– Сильные шаманы служат не только императорам, – уклончиво ответил нойон.

Тимофей замолчал, вспомнив напутственные слова ищерского князя-волхва. Когда Угрим велел ему наблюдать за татарами, то обмолвился, что способен сам все видеть и слышать глазами и ушами Тимофея. Так отчего бы и ханским колдунам не владеть подобным волховством?

Десять посольских воинов во главе с Бельгутаем въехали за огни ристалища.

– Будем надеяться, Тумфи, что наши тревоги напрасны и все обойдется, – проговорил Бельгутай, оглядывая факельный коридор. – Сосредоточься пока на турини…

– На турнире, – машинально поправил Тимофей.

– Не важно. Главное – показать Хейдорху, что не одни его рыцари обучены сражаться.

Тимофей вздохнул. Да, латинянские рыцари были обучены, и обучены хорошо. А уж как вооружены…

На противоположном конце ристалищного поля уже выстроились противники. Десять конных германцев из свиты Феодорлиха стояли сплошной линией, перегородив узкое пространство меж огней от края до края. В неровном свете факелов латиняне казались не людьми, а ночными демонами. Большие треугольные щиты, закрывавшие всадников от бедра до шеи, пестрели намалеванными гербами, среди которых Тимофей распознал очертания знакомого геральдического льва – родовой знак барона Зигфрида фон Гебердорфа. Длиннющие копья, уже поданные оруженосцами, были уперты в стремена и направлены наконечниками вверх. Пока вверх. Легкие баннеры реяли на ветру. Колыхались яркие плащи.

Тела рыцарей прикрывали кольчуги, стальные вороты и панцири-нагрудники из скрепленных воедино металлических пластин. Поблескивали в факельных огнях начищенные наплечники, поножи, наручи и латные рукавицы. Глухие горшкообразные шлемы с узкими смотровыми прорезями целиком закрывали головы и лица.

Рыцарские седла служили дополнительной защитой. Высокие передние луки укрывали животы и бедра всадников. Задние луки, тоже поднимавшиеся выше поясницы, позволяли обрести надежный упор и выдержать копейный удар противника. Твердую, «влитую» посадку, рассчитанную на таранную сшибку, обеспечивали и широкие стремена, опущенные на всю длину ноги. При этом рослые немецкие кони, защищенные плотными попонами, кольчато-чешуйчатой броней и стальными оголовьями, были значительно выше и крупнее татарских степных лошадок.

Тимофей окинул взглядом турнирных бойцов Бельгутая. Тоже, в общем-то, тяжеловооруженные конники. Лошади прикрыты латами. На всадниках – пластинчатые панцири-куяки, мало чем уступавшие рыцарскому доспеху. Крупные металлические пластины, укрытые от влаги кожей, защищали почти все тело. Островерхие шлемы-духулги с назатыльниками и наушниками из нашитых на кожу железных блях надежно закрывали голову и шею. На лица опущены кованые личины-тумаги.

Но вот круглые щиты-халахи значительно легче и меньше рыцарских. И степняцкое седло-эмээл лишено высоких лук. И стремена подтянуты так, что ноги сильно согнуты в коленях. Такая свободная посадка позволяет наезднику вертеться в седле как заблагорассудится. В конной рубке, в сплошном месиве боя, когда враг повсюду – и справа и слева, и спереди и сзади, – это безусловное преимущество перед латинянским рыцарем, зажатым между седельных лук. Но только не в таранном ударе на копьях, которому татары не обучены. Да и сами копья к тому же… Ох, копья!

Короткие татарские жада не шли ни в какое сравнение с рыцарскими лэнсами, [15]15
  Жада – боевое татаро-монгольское копье. Лэнс – европейское кавалерийское копье, часто использовавшееся на турнирах.


[Закрыть]увенчанными коронелями. Собственно, исход турнира еще до его начала во многом был предрешен разницей в длине копий. Первая же сшибка свалит наземь большую часть всадников Бельгутая. Если не всех сразу. Даже ратовище, которое держал Тимофей, – крепкое и на полтора-два локтя длиннее татарских, – все же уступало по размерам немецким копьям. Нет, слишком сильно отличается оружие ристалищных бойцов. И слишком очевидна эта разница, чтобы воспринимать все происходящее как честную схватку.

Ладно, что будет, то будет. Тимофей еще раз проверил, хорошо ли сидит доспех, надежно ли затянуты ремни. Повел плечами, пробуя, не сковывает ли защитная броня движений. Он был облачен в добротную тяжелую кольчугу с зерцалом во всю грудь, с длинными рукавами и с подолом по колено. Предплечья закрывали стальные наручи. На левой руке висел круглый щит – поболе татарского, но меньше латинянских. Голову защищал куполообразный шелом с полумаской и мелкокольчатой бармицей. Копье, плащ. Все…

Гнедой конь под седлом начинал нетерпеливо рыть землю копытом. Конь чуял настроение всадника.

* * *

Из императорского шатра вышел наконец Феодорлих. Зрители, окружавшие ристалище, оживились: сейчас начнется!

Император сел на походный трон. А вот Михеля в этот раз при Феодорлихе не было. Странно… Мага вообще нигде не видать. Наверное, воинские забавы не представляют интереса для колдунов. Что ж, так оно, пожалуй, к лучшему.

– Приготовиться! – Бельгутай требовательно тряхнул копьем.

На древке, лишенном стального острия, колыхнулся нойонский бунчук, плетенный из черного конского хвоста. Под бунчуком выпирал изогнутый крюк.

Тимофей усмехнулся. Хитер татарин, ох хитер… Правила турнира требовали снять с копий лишь боевые наконечники, о прочем не говорилось ни слова. И кто теперь посмеет в чем-либо упрекнуть Бельгутая, чье оружие – тупое, как подобранный с земли дрын?

Феодорлих взмахнул рукой, подавая сигнал к началу бухурта. Хрипло и коротко протрубил одинокий рог. Первым с места сдвинулся рыцарский отряд. Как стоял – сплошной ровной линией, – так и двинулся, переходя на рысь и постепенно наращивая скорость.

Десяток поднятых к небу копий опустились почти одновременно. Древки прижаты налокотниками к окольчуженным бокам, тупые коронели направлены на противника. Закованные в латы рыцари скачут, пригнувшись в седлах и прикрывшись щитами. Над конскими головами виднеются только глухие шлемы с темными прорезями смотровых щелей. Баннеры яростно бьются на ветру. Плащи развеваются за плечами, будто крашеные крылья.

Нервно дернулось пламя, потревоженное воздушной волной от проносящихся мимо всадников, испуганно заметались тени…

Латинянский строй не ломался. Рыцари наступали красиво, стремя в стремя, демонстрируя великолепную выучку боевых коней и собственное искусство верховой езды. Каждый выбирал цель для своего копья. Лязгало железо. Тяжело били оземь копыта. Германцы скакали молча. Безмолвные конные фигуры – закованные в латы, влитые в седла, зловещие и неумолимые, готовые смести любую преграду на своем пути – мчались по огненному коридору…

– Гхурах! – С уст Бельгутая слетел гортанный выкрик. Боевой клич и приказ одновременно.

– Гхурах-х! – отозвались степняки, сгрудившиеся возле нойона.

И вновь тревожно колыхнулось пламя факелов. На этот раз в другую сторону.

Татары сорвались в галоп сразу, с места, – столь быстро и слаженно, что Тимофей, не ожидавший подобной прыти, чуть подотстал от степняков. Ристалище вмиг огласилось визгом и дикими криками кочевников, никогда не любивших сражаться в молчаливом сосредоточении, но предпочитавших яростное исступление боя.

Расстояние между двумя отрядами сокращалось. Длинное, огороженное факелами поле казалось все меньше, все короче. С каждым конским скоком, с каждым мгновением, приближавшим противников друг к другу, Тимофей чувствовал нарастающее возбуждение близящейся схватки. Радость и азарт, азарт и радость…

Бельгутай вырвался вперед. Поднятое копье нойона с пышным конским хвостом было сейчас не только оружием, и Тимофей старался не выпускать его из виду.

Справа и слева мелькали цепочки огней. Стесненные границами узкого ристалища и принужденные к лобовому столкновению с врагом, чьи копья длиннее, щиты больше, а кони крупнее, татары тем не менее стремительно набирали скорость. Тоже пригнувшись, тоже укрывшись за гривастыми лошадиными шеями и легкими круглыми щитами.

И – крича без передыху, без умолку.

В таком оре трудно было отдавать команды. Голосом – почти невозможно. Но не случайно на копье Бельгутая прикрепили приметный сигнальный бунчук.

Нойон резко взмахнул своим жада. Черный конский хвост мотнулся вправо-влево. Это был знак. Татарские всадники, и без того не особо стремившиеся удержать строй, вовсе рассыпались. Настолько, конечно, насколько позволяло имевшееся в их распоряжении пространство. Теперь они неслись по тесному ристалищу бесформенной кучкой, друг за другом, то разъезжаясь, то съезжаясь вплотную.

Длинные рыцарские копья неуверенно дернулись из стороны в сторону. Латиняне, ожидавшие красивого и вполне предсказуемого столкновения стенка на стенку, где каждый бьется с противником один на один, тоже попытались перестроиться на скаку и вынудить развалившуюся, смешавшуюся группу чужих всадников к привычной манере турнирного боя.

Но момент был упущен. Времени оставалось слишком мало. И серии единоборств из бухурта не получилось.

Раскинувшаяся от края до края ристалища, только-только начавшаяся раскалываться и изгибаться цепь немецких рыцарей налетела на плотный комок степняков. Приняла на себя его удар чуть правее от центра.

Хруст. Треск…

Два отряда сшиблись неподалеку от императорского трона. Если бы не плотная стена щитоносцев и копейщиков, выстроившаяся сразу за огнями и надежно прикрывавшая шатер Феодорлиха, до императора можно было бы добраться в несколько конских скоков. Повалить факелы, прорваться сквозь пламя, ткнуть тупым копьем в белеющее под золотой короной лицо. Но…

Лязг. Крик…

Но сейчас было не до императора. И все мысли были сейчас о другом.

Всхрап. Всхрип…

Всадники столкнулись с такой силой, яростью и азартом, которые рождаются не на потешных схватках, а только лишь в настоящих сечах. Даже огни факелов с шипением и гулом отшатнулись от налетевших друг на друга турнирных бойцов.

Неожиданный маневр, предпринятый татарами, позволил запутать рыцарей и избежать неминуемого разгрома с первой же сшибки. Немцы, скакавшие плотной шеренгой, не успели заново распределить между собой всех противников, сбившихся в кучу и укрывшихся один за другим.

В кого-то из татар ударило два, а то и три коронеля сразу. Кто-то, наоборот, воспользовавшись этим, сумел избежать сокрушительного удара и, проскользнув меж длинных древков, достал противника сам.

Все смешалось – германские рыцари и нукеры Бельгутая, обломки турнирных лэнсов и выроненные из ослабевших пальцев жада степняков, падающие щиты и слетающие с голов шеломы. Задергались огни. С новой силой и неистовством запрыгали тени. Взвилась пыль, поднятая бойцами. Повалились первые сбитые всадники. Большей частью – татары: иначе в этой схватке, увы, быть попросту не могло.

Вот один степняк, приняв таранный копейный тычок в нагрудные пластины куяка, соскальзывает с седла. Вот второй, наткнувшись стальным забралом-личиной на массивный коронель, кубарем катится по земле. Вот третий, нелепо взмахнув остатками разбитого щита на левой руке, валится набок и волочится за стременем. А вот и четвертый, сам чудом удержавшись в седле, рухнул вместе с лошадью, сбитой широкогрудым рыцарским жеребцом.

Зато там вон, справа, сверзился наземь немец в рогатом шлеме. И на левом фланге копыта низкорослого татарского конька уже топчут рыцарский плащ и треугольный латинянский щит.

Бельгутай налетел на германские копья в числе первых, однако сумел усидеть на лошади. Причем не просто усидеть. В нойона было направлено два копья. Одно целило в грудь. Второе – в забрало-тумагу. Нанести сокрушительный удар в голову намеревался Зигфрид фон Гебердорф. Лицо дерзкого юнца скрывал горшковидный шлем, зато напоказ были выставлены геральдические львы на щите и нагрудной котте.

Копья ударили почти одновременно. И от обоих Бельгутай увернулся, резко бросив тело вправо и на миг зависнув у бока приземистой степной лошадки, подобно вьючному мешку. Коронели мелькнули над опустевшим седлом. Длинные древки стукнулись друг о друга и разошлись. А Бельгутай вновь взлетел на коня – забрасывая щит на плечо, отпуская повод и обеими руками хватаясь за свое короткое копьецо.

Колоть тупым оружием Бельгутай не стал. Бесполезно, да и не было на то времени: промахнувшиеся немецкие рыцари уже проносились мимо, ворочая тяжелые турнирные лэнсы, выискивая за спиной ханского посла другие – менее верткие и ловкие – цели. Однако, прежде чем германцы умчались прочь, копье посла резко ушло в сторону и назад.

Черной кистью мазнул по воздуху бунчук нойона. Конский хвост на татарском жада хлестнул по рыцарскому доспеху. Изогнутый металлический коготь впился в латы. Бельгутай зацепил копейным крюком рыцаря, скакавшего справа.

Дернул…

Сдернул!

Седло с высокой спинкой не помогло немцу. Золоченые шпоры блеснули над изогнутой седельной лукой. Латинянин на полном скаку грохнулся наземь.

«Жаль, не Зигфрид!» – еще промелькнуло в голове Тимофея.

И тут… И вдруг… Что-то произошло. Краем глаза Тимофей заметил, как Бельгутай дернулся, словно от вражеской стрелы, внезапно ужалившей в спину. Краем сознания удивился. Не было ведь никаких стрел! И не было иных видимых причин, которые могли бы заставить кочевника так пошатнуться в седле. Выронить оружие. Судорожно вцепиться в повод…

Но татарский нойон уже унесся дальше, за распавшийся немецкий строй. И Тимофей забыл о Бельгутае. Пришел его черед уворачиваться от копья-тарана с массивным железным копытом на конце. Рыцарь, украшенный львами, избрал новой мишенью посольского толмача.

* * *

Зигфрид фон Гебердорф – и никто иной – мчался во весь опор на Тимофея! Что ж, пришло время проучить спесивого мальчишку! Нахлынувшее яростное, слепящее опьянение боем захлестнуло Тимофея с головой. Овладело им, утопило, растворило в себе и в мелькающих факельных огнях.

К счастью, после неудачной атаки на Бельгутая немец не успел как следует довернуть тяжелое турнирное оружие. Тимофей исхитрился сильным взмахом своего копья отбить направленный в лицо коронель. Щит, подставленный под неопасный уже – скользящий – удар, отбросил рыцарский лэнс еще дальше.

А ратовище Тимофеева копья, закрутившись по инерции в руке, легло поперек седла, перегораживая путь немецкому жеребцу. Было лишь мгновение, доля мгновения, на принятие верного решения. Еще меньше – на действие. Но Тимофей успел отреагировать.

Бросив повод, оставив щит болтаться на левом предплечье и полностью доверившись верному гнедку, он перехватил копье, как хватает мужик в драке оглоблю. Удерживая двумя руками древко в поперечном хвате, Тимофей достал-таки германца. Копье прогудело над стальным налобником чужого коня и, словно дубина, обрушилось на голову всадника. Ударило тупым концом по смотровой щели шлема-ведра.

И как ударило!

Бу-у-у…

Зудящий болезненный импульс в руках. Передающийся через ладони хруст дерева и разлетающаяся перед глазами щепа.

…у-у-у…

И гулкий – будто по колоколу колотушкой! – отзвук латинянского шелома, охоженного ратовищем.

… у-у-ум!

В тот момент Тимофей ничего больше не видел, не слышал, ничего не чувствовал и ни о чем не думал. Главное для него в тот момент было, что…

Бу-у-ум-м-м!!!

Голова рыцаря откинулась. Сбитый шлем закувыркался в воздухе. Оглушенный всадник мотнулся всем телом назад, потом, отброшенный высокой спинкой седла, – вперед. Потерял стремя. Утратил равновесие. Молодой барон Зигфрид фон Гебердорф мешком повалился наземь.

Еще бы не повалиться! Тимофей вложился в этот удар полностью, до конца, целиком, без остатка. Отстранившись от всего остального. Позабыв обо всем на свете. Даже о том, о чем забывать никак не следовало. Даже в пылу настоящей сечи. И уж тем более в никчемной горячке потешного турнирного боя.

Расплата пришла незамедлительно.

Пока Тимофей тонул в безумном исступлении схватки, был нанесен ответный удар – страшный, чудовищный. Внезапный и неотразимый. Удар не крепкой рукой, не тупым коронелем, вышибающим человека из седла и мозги из черепа. Не боевым мечом и даже не стрелой, пущенной исподтишка.

ВЗГЛЯДОМ!

Его ударили в тот самый момент, когда он бил сам. И в тот, и в следующий. И чуть позже. Его ковыряли и терзали, точно и метко вгоняя незримые клинья под шелом, под черепную коробку, под надежную магическую защиту, поставленную Угримом, но требовавшую и присутствия его, Тимофея, воли и силы. Воли и силы, которые сейчас были направлены на иное. На бой и победу.

Именно поэтому он пропустил удар. Поэтому не сразу постиг, что происходит. Отчего вспыхнула в голове нестерпимая боль. Что за багровая искристая муть разорвалась в глазах. И чьи очи вдруг открылись в нем, внутри его.

Понимание пришло лишь несколько мгновений спустя. Пристальный взгляд немигающих черных глаз, проникавший через его глаза, безжалостно и бесцеремонно копошившийся в его мыслях и чувствах, принадлежал Михелю Шотте. Колдун в красных одеждах, доселе укрывавшийся за пологом императорского шатра, теперь стоял у трона Феодорлиха. Латинянский маг стоял и смотрел. Из-за стены телохранителей-щитоносцев, из-за факельных огней.

ВСМАТРИВАЛСЯ.

Боль, потрясение и отчаяние оказались столь велики, что Тимофей едва удержался в седле. Пошатнулся, как давеча Бельгутай. «Видимо, нойону тоже здорово досталось… то же и досталось!» Но все-таки усидел на коне, подмял боевое исступление, собрал всю волю в кулак, выпихнул прочь чужой взор, закрылся снова.

Поздно? Слишком поздно? Или все же не очень?

С зубовным скрежетом он гадал про себя, что сумел, а чего не смог выведать проклятый колдун, проникший за Угримову защиту. И где-то в глубине души понимал: Михель теперь знает все, что ему было нужно узнать.

… Через рыцарскую стенку удалось прорваться лишь четверым посольским воинам. Бельгутай, Тимофей и еще два нукера, достигнув противоположного края ристалища, где воткнутые в землю факелы образовывали огненный тупик, развернули коней, огляделись.

На месте недавней сшибки лежали люди и билась степная кобылка с поврежденными ногами. Шесть татарских воинов были повержены копьями и потоптаны конями. Трое – неподвижны. Трое слабо шевелятся. Однако среди павших степняков валяются и немецкие рыцари. Четверо. Один не подает признаков жизни.

И что теперь? Брать новые копья и продолжать? На потеху императору, на радость императорскому колдуну?

Тимофей видел, как Михель склонился к уху Феодорлиха. Император внимательно выслушал мага, кивнул, небрежно махнул рукой. Хриплый гул рога возвестил об окончании бухурта. Все ясно. К чему продолжать бой, который уже выполнил свое предназначение.

Полтора десятка слуг и оруженосцев, раздвинув и опрокинув факелы, уже бежали к поверженным германцам. Несколько нукеров Бельгутая спешили к сбитым татарским воинам.

Тимофей покосился на ханского посла. Тот, откинув защитную личину, хмуро наблюдал за суетой на турнирном поле. Смотрел Бельгутай туча тучей. На выступающих скулах ходили желваки. Злобно щурились, отражая пламя факелов, глазки-щелки.

Нойон встретился взглядом с Тимофеем. Понимание без слов проскользнуло между ними. Потом прозвучали слова.

– Я ошибся, Тумфи, – процедил Бельгутай. – Не нужно было соглашаться на этот турини.

– Михель? – тихо и коротко спросил Тимофей.

– Он, – скрипнул зубами Бельгутай. Степняк хлестнул ненавидящим взглядом по красной фигуре у императорского трона. – Пр-р-роклятый шаман!

Феодорлих поднялся с трона и направился к шатру. За ним последовал Михель. Видимо, ни того ни другого более не интересовал турнир. Что ж, у императора и мага имелись дела поважнее. Им теперь будет что обсудить.

Кто-то уже прокричал о победе «благородных германских рыцарей», хотя победа эта была еще не окончательной и не безусловной. От шатра Феодорлиха к Бельгутаю и Тимофею спешил рыцарь в дорогих доспехах и богатых одеждах. Приблизившись, посланник императора вежливо, но твердо попросил посольских воинов, усидевших на конях, покинуть ристалище вслед за теми, кто был выбит из седел.

– Его величество велел вам ожидать в лагере и никуда не отлучаться, – сообщил немец. – Вас известят, когда его величество пожелает с вами встретиться.

– А его величество пожелает? – с сомнением спросил Тимофей.

Теперь-то?! После всего-то?!

– Его величество пожелает, – холодно было обещано ему.

Под ликование зрителей шесть рыцарей, принимавших участие в бухурте, уже объезжали поле – торжественно и степенно, с видом полноправных победителей. Желтые огни факелов отражались в начищенных доспехах.

Тимофей переводил Бельгутаю слова германца.

– Возвращаемся в лагерь, – бросил нойон и зло взмахнул плетью.

Тимофей нагнал его уже за ристалищем.

– Что ты намереваешься делать, Бельгутай?

– Ждать, Тумфи. Ты же слышал волю императора.

– Чего?! – Тимофей аж сплюнул в сердцах. – Чего ждать-то?!

– Как тебе объяснить… – Посол вздохнул. – Я совершил ошибку, и Хейдорх узнал то, чего ему знать не следовало. Но случившегося не переиначишь, и теперь я должен понять, что предпримет император, обладая полученным знанием.