Текст книги "Лимон на снегу (СИ)"

Автор книги: Руслан Тимерханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

  Лимон на снегу.

   Сколько людей называли меня фантазёром,

  как насмехался над моими идеями

  наш заблуждающийся близорукий мир.

  Нас рассудит время.

  Никола Тесла

  Звонок противно резанул по ушам. Кир вздрогнул и посмотрел на стальной корпус допотопного устройства над дверью учительской. Он не любил звонки, любые звонки: телефонные, дверные, школьные, они никогда не несли ничего хорошего. И каждый раз, когда он слышал эти мерзкие механические трели, все его тело содрогалось. Где-то в животе начинал копошиться холодный червь смутной тревоги, уходящий хвостом в туманные воспоминания, но сколько он не силился вспомнить, чем они его так пугают, не находил в своей голове ничего, кроме ноющей боли.

  – Опоздаешь на урок! – Пожилая учительница, с массивным журналом вышла из преподавательской и остановилась в дверях, обжигая осуждающим взглядом.

  Кир посмотрел на пустой школьный коридор с протертой коричневой краской на старых досках, пересекся глазами с учительницей и нехотя побрел к классу. Прямо перед входом на секунду замер и задержал дыхание. По шее противными сороконожками побежали уколы страха. Дверь, покрытая старческими морщинами от многих покрасок, предательски скрипнула и двадцать пар глаз повернулись к опоздавшему. Он глубоко вдохнул и задержал дыхание. Несколько шагов отделяли его от своей парты. Несколько шагов перед всем классом. Учитель стоит к нему спиной и пишет на доске тему урока. Белый кусок мела в шершавых пальцах, скользит по покрашенной мерзкой коричневой краской доске, издавая противный скрип и белой пылью осыпаясь вниз. Кто-то громко чихнул на последней парте, распространив по всему классу миллионы болезнетворных бактерий. Несколько шагов. Может, не увидят или просто решат не обращать внимания. Ноги нехотя делают первый шаг.

   – Лесной! А спросить разрешения у учителя? – Алексей Иванович повернулся к опоздавшему. Коричневый затертый пиджак на мешковатом теле, испачканные мелом рукава, синяки под глазами и мелкая сетка красных капилляров на носу. – В следующий раз стучись. Садись на свое место и не крадись, как мышь.

  Щелчок и зажигаются софиты, кулисы, шурша по полу, распахиваются и оставляют его одного посреди огромной сцены. Двадцать зрителей застывшие в ожидании представления устремили свои взгляды на одинокого актера. Кир не видит детей, он видит только их глаза, огромные глазные яблоки с тонкими прожилками кровеносных сосудов пристально следят за каждым его шагом. Сердце разгоняет ритм по экспоненте, становиться одновременно холодно и жарко. Пальцы противно липнут друг к другу от выступившего пота. Шаг. Скрип ссохшейся половой доски разрывает пространство класса на две части. Существо Кира сжимается до размеров кошки. Парты, учитель, стены класса вытягиваются и схлопываются над его головой в сферический купол. Чуть зажмурив глаза, он собирает остатки воли и делает еще несколько шагов. С каждым сантиметром идти становиться легче, словно он выходит из илистого берега реки. Все постепенно возвращается к реальному размеру, сердце успокаивается, пот переходит в следующее агрегатное состояние вещества.

  Добравшись до своей парты, Кир освободился от тянущих лямок рюкзака и укрылся от всех в номосе своего привычного места. Облупившая фанерная поверхность парты, покрытая вязью замысловатого узора, который он день за днем дорисовывал, как амулет, ограждала его от внешнего мира. Робко окинув взглядом одноклассников, он увидел, что никто на него не смотрит, лишь Алексей Иванович изредка бросает раздраженный взгляд, в нетерпении – когда же опоздавший усядется.

  Опять страх. Вторая эмоция которая была знакома Киру, кроме любопытства. Любовь, ненависть, презрение, зависть, любое другое чувство он знал только по описанию из книг, но никогда не испытывал, и не мог точно понять, что чувствуют другие люди. Каждый раз он силился угадать эмоции по мимике, жестикуляции и тону голоса, но почти всегда ошибался и поэтому не мог выстроить цепь взаимосвязи поступок – эмоция. Он не знал чего ждать от людей, что они хотят от него, и каковы мотивации их поступков. Что-то в его мозгу было сломано, какая-то тонкая связь нарушена. Именно из-за этой поломки он боялся почти всех, а моменты, когда он становился объектом всеобщего внимания, вызвали у него приступы панического ужаса.

  – Лесной! Ты готов выйти к доске? – Голос Алексея Ивановича вернул Кира обратно на урок.

  «Культура раннего Возрождения в Италии» крупными буквами на всю доску. В голове поплыли образы: картины с обилием складок на драпировках и одежде, пестрые цвета, статуя Давида, палаццо и виллы с всевозможными арками и колоннами, знаковые фамилии Ботичелли, Мазачо, Донателло. Память, как послушная слуга, доставала с полок нужную информацию и прокручивала ее на проекторе внутреннего взора. Каждая дата, имя, событие, все, что, он когда либо читал, слышал, всплывало в голове моментально.

  -Кир, я тебя спрашиваю? – Учитель подошел к парте и навис над ним с угрюмым укором. Внимание всего класса опять сосредоточилось на Лесном.

   Тонким сверлом в уши врезался противный писк набирающий громкость. Кир знал, что слышит его только он, и дальше будет только хуже. Изображение стен, учеников, парт начало дрожать, как песок на низкочастотном динамике.

  – Нет, я не успел выучить. – Быстрее избавиться от этих взглядов, сделать так, что бы все о тебе забыли любой ценой.

  – Опять? Может, хоть раз выйдешь к доске и расскажешь? Письменные задания ты делаешь отлично, почему же не можешь ответить у доски. – Алексей Иванович вздохнул и перевел взгляд на других учеников, ритмично похлопывая указкой по руке. – Кто готов отвечать?

  Взметнулся лес рук и учитель вернулся за свой стол, пригласив одного из желающих блеснуть знаниями. Кир шумно выдохнул, и зажмурил глаза. Страх нехотя угасал алым угольком в потухшем костре. Спокойствие. Такое обволакивающее и размеренное. Одноклассники и Алексей Иванович забыли о нем, погрузившись в научные открытия и изобретения средневековья. Умиротворение обвило худощавое тело ребенка мягкими лапами и обняло сзади, словно соскучившийся родитель. Кир вытащил из рюкзака прозрачную шариковую ручку, с почти пустым стержнем, и продолжил дорисовывать витиеватые узоры на парте, выводя очередные изгибы и линии. Миллиметр за миллиметром. Маленький шарик, покрытый чернилами, на кончике ручки чуть продавливал лакированную поверхность и оставлял за собой насыщенный синий след. Кир не знал, что значат эти узоры и не придавал этому никакого значения, он просто отключал сознание и пускал руку в свободный полет. Вязь на парте рождалась сама по себе, постепенно закрывая всю чистую поверхность. За эти занятием уроки пролетел незаметно. После очередного раздражающего звонка на перемену Кир всегда оставался в классе, в отличие от других детей, которые старались покинуть школьные казематы и вырваться на улицу. Он неспешно доставал учебники, раскладывал их на парте в определённом, понятном только ему порядке или читал очередную книгу. Зачастую это были очень серьезные и взрослые произведения или научные книги, которые вряд ли бы когда-то заинтересовали одиннадцатилетнего ребенка, но Кир читал их с упоением, а, что бы не вызвать удивление и так неприятное ему внимание, он оборачивал их в аккуратно вырезанный кусок старых обоев.

  Учебный день проходил без особых эксцессов, урок истории сменился русским языком и биологией. Перемены он все так же отсиживался в классе за чтением. Между вторым и третьим уроком школа опустела на полчаса, гомонящая и шумная толпа разновозрастных учеников переместилась в стоящую через дорогу от школы столовую. Кафельный пол, обшарпанные белые столы и извечный запах чего то варено-прокисшего. Обычный обед для сельской школы: отварные макароны с сосиской, компот и булочка. Поварихи на раздаче, давно привыкшие к «татаро-монгольскому игу» каждый день, лишь безразлично взирали на происходящий хаос из-за алюминиевых кастрюль. Кир, оставшись один в классе, доставал завернутые в газету ломтики хлеба с маслом и сахаром. Ел он только лишь для утоления чувства голода, удовольствие от вкуса еды было ему так же не знакомо, как и другие чувства. Но он находил что-то интересное в похрустывании сахарного песка на зубах.

  После уроков ему предстояла сорокаминутная поездка на старом ПАЗике. Сельский центр, где находилась одна на всю плеяду небольших поселков, школа и его маленькое, не больше тысячи жителей, село, разделяла узкая горная дорога, в одном месте проходящая по горному перевалу. Покатые старые горы, изрезанные зубьями каменистых утесов и обрывов, топорщились в небо грабовым и буковым лесом с бурой подложкой из полусгнивших листьев. Кир мог бесконечно рассматривать частокол облысевших по осени деревьев, они его успокаивали так же, как узоры на парте.

  Начало зимы давало о себе знать: пронизывающий ветер, температура близкая к нулю, легкий моросящий дождь. Большая влажность воздуха дополняла картину, температура в плюс пять ощущалась, как минус пять. Такие метеорологические изыски заставляли съеживаться и дрогнуть. Люди на остановке, как озябшие воробьи, сбились в кучу под небольшим навесом, с надеждой высматривая из-за поворота желтый автобус. Кир держался чуть поодаль, предпочитая мокнуть под дождем, чем толпиться с людьми. Зеленый анорак немного спасал от сырости и ветра, но он все равно порядком замерз. Капли дождя гулко барабанили по капюшону и рюкзаку, заглушая почти все остальные звуки. Автобус приехал с опозданием на полчаса, когда люди уже изрядно понервничали и завелись. Задержки транспорта были нормой, но народ все еще ни как не мог привыкнуть к этому, после развала социалистического строя.

  Скрипнули тормоза, и компрессор с шипением открыл дверь гармошку. Ребенка обдало облаком выхлопных газов и запахом бензина. Люди у входа толкались и галдели, стараясь как можно быстрее проникнуть в чрево автобуса, каждый хотел побыстрее усесться на сидение и хоть немного согреться. Дождавшись, пока последний человек скрылся в проеме двери, он поднялся по металлическим ступеням и осмотрел салон. Пассажиры расселись ближе к выходу, а дальняя часть салона пустовала, лишь на одном сидении, молча уставившись в окно, сидела старуха. Дерматин кресел неприятно укусил холодом ладони. Кир сел на самом заднем сидении возле окна и уткнулся головой в стекло. Зеркальные ручьи воды сбегали по окну, преломляя картинку мира как им вздумается. Стекло быстро запотело от дыхания ребенка и спрятало все за дымчатой поволокой. Кир вытянул указательный палец и ткнул им в центр запотевшего пятна, несколько раз покрутив им на месте, он начал выводить вензеля и изгибы узора, который один в один повторял узор с его школьной парты.

  – Опять рисуешь? – Трухлявый голос старухи отвлек Кира.

  Он медленно посмотрел на сидящую рядом пожилую женщину и вернулся к росписи окна.

  – Смотри, скоро ремонт в школе, все парты заново покрасят, и твои каракули исчезнут. – Старуха громко закашлялась и прижала к губам сжатый кулак.

  Ребенок опять повернулся к бабушке, осмотрел ее внимательно с головы до ног. Любого другого человека вид старухи, как минимум, бы оттолкнул: видавшая виды телогрейка с засаленными пятнами на рукавах, черно-алый платок с зелеными цветами, из-под которого выбивались грязные седые волосы с зеленоватым отливом, мясистый нос лилового цвета, нависающий над одряхлевшими, беспрерывно двигающимися губами. Один глаз чуть сощурен и покрыт белесой катарактой, второй больше первого в два раза. Зрачок увеличенного глаза постоянно двигался во все стороны, как оса, пойманная в банку. Кир, как не странно, реагировал на нее абсолютно спокойно, словно знал ее уже давно. Он вздохнул и отвернулся обратно к окну.

  – А я опять нарисую. – Ребенок несколько раз шумно выдохнул на стекло, расширив площадь для рисования.

  – Это ладно, вот что ты с «Лимоном» делать то будешь? – Старуха достала из кармана желтый цитрус и принялась грызть его оставшимися зубами, как простое яблоко, ни разу ни скривившись.

  – «Лимон» заработает, мне не так много осталось. – Кир на секунду замер, нарисовал в воздухе пальцем несколько символов, примеряясь, и тут же нарисовал их на стекле. – Совсем немного.

  – Ну да, заработает. Ты это сколько уже твердишь? – Подняв с пола клетчатую сумку, старуха поставила ее на сидение рядом с собой и раскрыла. – Герда, я тебе лимончик оставила, вылазий.

  Кир повернулся посмотреть, с кем разговаривала бабушка. Из-за края сумки показался маленький бежевый нос, несколько раз дернулся, втягивая воздух, и скрылся обратно. Через мгновение пушистая молния метнулась из недр сумки, промелькнула по руке и шее бабки и оказалась у нее в ладонях. Странный зверек был очень похож на хорька, только без характерной «маски» на мордочке, с бежевой спиной и белым брюшком. Он схватил передними лапками остаток цитруса и принялся его грызть. Ребенок протянул руку и притронулся к кончику пушистого уха. Зверек отдернулся и начал противно верещать на весь автобус.

  – Не бойся, он всегда так кричит, когда ему что-то не нравиться. – Старуха погладила зверька, по пушистой спинке. – Ну, все Герда, успокойся.

  – Он мальчик? А почему же Герда. – Кир еще раз попытался прикоснуться к зверьку, но и эта попытка оказалась тщетной.

  – Просто он ведет себя как девочка, поэтому Герда. Я его вчера нашла на центральном рынке в коробке из-под фиников. – Старуха еще раз погладила зверька и опустила его обратно в сумку.

  – Как ты могла его найти на рынке, если ты просто плод моего воображения? – Потеряв интерес к бабке, Кир вернулся к росписи окна.

  – Хватит быть таким букой! Плод воображения! Я, кстати, единственная, с кем ты можешь поговорить, ценил бы это, – Старуха раздраженно заерзала на кресле. Убрав мешающую сумку, она, кряхтя и охая, сложила ноги в позу лотоса и откинулась на спинку. – Я тут, собственно, не просто так, мне тебе кое-что показать надо.

  Кир повернулся к старухе и вопросительно посмотрел на нее. Бабка растянула лицо в жутковатой улыбке, обнажив последние пожелтевшие зубы, и ткнула узловатым пальцем прямо в центр лба мальчика.

  Мир перед глазами свернулся в одну точку и погас, как изображение на телевизоре с кинескопом после его выключения. Секунд на десять перед глазами начался «белый шум». Кир не раз пытался себе объяснить это явление, и пришел к тому, что мозг, за невозможностью отобразить реальность в такие моменты, заменяет его самым привычным и логичным на данный момент изображением. Кожу лица ужалили мириады мелких холодных укусов. Перед глазами закружили тысячи снежинок, сплетающихся в тугие струи пурги. На мгновение показалось, что он где-нибудь на севере, но, с трудом различимые и знакомые здания, дали понять, что он в родном селе. Снега было много, даже очень много. Кир, родившийся и выросший на юге, где зимой редко температура опускается ниже минус пяти, а снег выпадает максимум на несколько часов, ошарашенно осматривался по сторонам и ни как не мог сориентироваться. Щупальца холода пробрались за воротник и рукава и погнали стаи мурашек по всему телу. Клубы пара изо рта перекрыли весь обзор и он начал махать руками что бы они расселись. Сделав пару шагов, мальчик чуть не упал. Толстый покров снега, выше колена, не давал вытянуть ногу, не хуже песка. Высоко поднимая колени почти до пояса и помогая себе руками как при плавании, Кир все же добрался до ближайшего здания. Серая одноэтажная коробка закусочной, где чаще всего задерживались уставшие работяги, пропустить одну другую рюмку после трудового дня, выглядела заброшенной. От сильного мороза витринное окно, заменяющее переднюю стену кафе, было полностью покрыто узорчатым слоем льда. Дверь поддалась с трудом, металлические петли смерзлись от холода.

  Внутри было темно и ничуть не теплее чем снаружи. Тусклый свет с улицы освещал лишь небольшую часть зала, дальше царила кромешная чернота. Постояв несколько секунд, что бы глаза привыкли к темноте, Кир добрался до выключателя и попытался включить свет. Щелчок. Ничего. Еще пара переключений для уверенности. Все равно ничего. И только сейчас он обратил внимание, что большой холодильник, стоящий у кассы кафе тоже молчит. Решив проверить, есть ли кто-то в здании, он двинулся к двери возле высокой стойки, но на полпути обо что-то споткнулся и больно упал на кафельный пол. Скрываясь в тени столика, дорогу перегораживала бесформенная куча тряпья. Не вставая, что бы еще раз не споткнуться, Кир подобрался поближе и тут же отпрянул назад. Среди различных курток и телогреек, шапок и косынок, одетых друг на друга, проглядывалось синее окоченевшее лицо. Судя по позе и почерневшему носу, человек явно умер от холода. Кир как можно быстрее подскочил на ноги и выбрался из закусочной. Только теперь он заметил, что улицы села обезлюдили и напоминали заброшенную полярную станцию из фильма «Нечто».

  В окне амбулатории через дорогу промелькнул тусклый огонек, словно от свечи. Мальчик не понял, увидел он его на самом деле или ему показалось, но все же решил проверить. Спустившись по ступеням, он двинулся через улицу, хоть где то пригодился бег с высоким подъемом колен, которым их мучали на физкультуре. На полпути он зацепился ногой об какой-то предмет, скрытый под белой периной, и со всего хода рухнул в снег. Лицо обожгло холодом, и он с инстинктивно зажмурил глаза. Дыхание перехватило. Но холод резко отступил так же внезапно, как и нахлынул. Открыв глаза, Кир увидел все тот же салон и запотевшее окно с его рисунками. Старухи рядом уже не было, но в воздухе до сих пор висел запах лимона.

  Потерев лицо руками, мальчик немного пришел в себя. Такие видения он видел уже давно, с самого детства, но все равно еще не до конца привык к ним. Каждый раз они показывали ему короткие отрывки событий, и чаще всего эти события сбывались. Перед каждым видением приходила старуха, он не знал как ее зовут, но только она не вызвала приступов страха. События его видений сбывались с пугающей точностью. Обычно это незначительные вещи, как его обрызгает машина из лужи, или что не стоит есть творог, простоявший в холодильнике четыре дня, что не стоит идти в магазин за хлебом, так как его уже разобрали, что идти на школьный автобус нет смысла, так как он с утра не завелся. Но именно это видение вызвало так знакомую ему эмоцию – страх. Он понимал, что зима, которая вот-вот наступит, преподнесет сюрприз, и никто к этому не будет готов. Стрелки термометров упадут намного ниже ноля, а на это не были рассчитаны ни коммуникации, ни сами жилые дома, и тем более их хлипкий саманный дом. Денег на дрова и так катастрофически не хватало, приходилось экономить, протапливая дом слегка, но с такими холодами они просто замерзнут насмерть. Необходимо было закончить и запустить «Лимон» во что бы то ни стало. Именно это видение дало ему мотивацию, которой ему так не хватало.

  Автобус остановился возле старой остановки, с полуразрушевшейся бетонной звездой, отголоском прошлого политического строя. Шипение компрессора вернуло Кира в реальность. Привычный маршрут с заходом в магазин. Грузная женщина в белом переднике и сожжёнными покраски белыми кудрями узнала его сразу, и принялась доставать с полок продукты. Гречка, рис, соль, тушенка, сахар, масло. Каждый раз одно и то же и в одинаковых количествах. Ребенок положил на кассу одну купюру в двадцать тысяч рублей. Отсчитав сдачу, продавщица передала мальчишке пакет с продуктами и проводила его взглядом из магазина, этот малец всегда ее немного пугал, особенно взгляд, взгляд не ребенка, взгляд старика.

  От центра села до дома было около пятисот метров по центральной улице, но Киру приходилось идти почти километр, он всегда выбирал путь по самым безлюдным улицам. Сегодня он слишком торопился и пренебрёг безлюдным маршрутом, картины заснеженного и обесточенного села, ни как не выходили из головы. Привычно скрипнула старая калитка. Мама как всегда молча сидела перед телевизором. Она не обернулась на звуки в прихожей, и вообще никак не отреагировала на возвращение сына. Она вообще последние несколько лет ни на что не реагировала, только обращение к ней напрямую вызывало хоть какую-то реакцию. Сама она была способна лишь на элементарные действия, которые у любого человека записались на подкорку: поесть, сходить в туалет, принять душ. Все это она делала как безмолвный зомби, уставившись бессмысленным взглядом в одну точку. Она как оболочка от человека исполняла самый простой алгоритм выживания, как домашнее растение, которое умеет ходить. Поседевшие волосы, которые он ей расчесывал каждый день, уже успели растрепаться, придавая ей еще более отстраненный вид. Выглядела она уже как пожилая женщина, хоть ей и было пятьдесят три года, болезнь и неспособность ухаживать за собой давали о себе знать. Кир был очень поздним ребёнком, и его мать, даже тогда когда она еще была нормальной, часто принимали за его бабушку. На пенсию она вышла рано, так как работала на вредном производстве, и могла все свободное время посвятить ребенку, пока была в рассудке. Своего отца, Кир никогда не знал. Помнил он себя лет с двух, и его тогда уже не было в их жизни, мама вообще никогда не говорила о нем. И даже когда он сам начал задавать вопросы, она всегда уходила от ответа. Ни фотографий, никаких записей, ни вещей вообще ничего. Даже в свидетельстве о рождении графа «отец» пустовала.

  Холодильник обдал холодом и характерным запахом. Уложив продукты на почти пустые полки, Кир разогрел вчерашний суп из гречки и тушенки. Готовить он научился вынужденно, когда состояние матери начало постепенно ухудшаться, и она постоянно забывала покормить его. Кулинарные книги, старые тетради с записями рецептов и воспоминания о том, как мама готовила. Его уникальная память помогала и в этом, он мог вспомнить каждую деталь, вплоть до того сколько щепоток соли она бросила в жаркое. Накрывал на стол он очень торопливо, мысли его были совсем в другом месте. Маму как всегда пришлось усадить за стол и дать ей в руки ложку, что бы она начала есть. Медленные автоматические движения и отрешенный взгляд в никуда. Последний год он начал одевать ей салфетку, так как она стала промахиваться ложкой мимо рта. После того, как она окончательно ушла в себя, он много раз пытался приучить её принимать пищу самостоятельно, но все попытки потерпели фиаско, и он был вынужден каждые несколько часов повторять одну и ту же процедуру. Себе он нарезал несколько бутербродов – обычный хлеб с маслом и сахаром и отложил треугольник молока. Все его мысли крутились вокруг «Лимона». Он понимал, что сроки поджимают, и его видение может сбыться в любой день. Как можно быстрее управившись с домашними делами, подкинув дров в печь и уложив маму на диван перед телевизором, он отправился на задний двор.

  Небольшой сарай, оббитый снаружи старыми досками, ничем не привлекал к себе внимания, и больше походил на коровник. Кир открыл массивный амбарный замок и потянул на себя дверь. За высохшей древесиной скрывался толстый слой пенопласта, еще какого-то утеплителя и все это было прикрыто тонким листом железа. Щёлкнул выключатель и, похрустев стартером, под потолком загорелись два ряда люминесцентных ламп. Внутри сарай больше походил на цех разработки каких-нибудь агрегатов, чем на сельскую хозпостройку. По правой стороне тянулся длинный верстак собранный как паззл из небольших кусков нержавеющей стали, на котором громоздились различные устройства и приборы, слева стояли деревянные стеллажи с деталями, катушками, емкостями с непонятым содержимым.

  Лабораторию Кир начал делать уже несколько лет назад, собирая материалы, где придется. Стройматериалы в основном он тащил с территории заброшенного военного дома отдыха, который раньше был основным местом работы всего поселка, а теперь представлял собой жалкое зрелище из полуразобранных корпусов и заросшей травой территорией. Местные жители тащили по домам все, что хоть как то могло пригодиться в хозяйстве, и Кир ни у кого не вызывал подозрений. Очень много полезного он набрал в школе, так как класс физики и химии давно упразднили, а все оборудование перенесли в сарай на отшибе. Колбы, реагенты, приборы, наследие государства, которое когда-то делало большой упор на образование.

  В дальнем конце сарая, возвышаясь почти под потолок, стоял плод работы двух последних лет – «Лимон». По сути это был реактор на основе управляемого термоядерного синтеза. Годы кропотливой работы и собирательства. Каждую запасть к нему он тщательно искал, подбирал и подгонял. Что-то пришлось заказывать у местных слесарей, что-то делать самому. Почти все свое свободное время и крохи финансов, что он мог выкроить уходили на этот реактор. В центре, между большими магнитными катушками, находилась вакуумная камера. Именно в ней и проходила термоядерная реакция, выделяющая колоссальное количество энергии. Проблему с питанием электромагнитов, Кир решил уже давно, запустив излишнюю энергию от плазмы по вторичному контуру, сделав что-то вроде замкнутого кольца. Но вот стабильную плазму ему ни как не удавалось получить. Через несколько секунд работы реактора, реакция выходила из-под контроля и плазменное облако либо исчезало, либо приходилось его принудительно уничтожать, что бы избежать разрушения реактора.

  Сегодня Кир хотел попробовать заменить топливо для реакции, попробовать пару новых вариаций с магнитным полем. Раньше им двигало только любопытство, но теперь включился элементарный инстинкт выживания, и работа закипела с новым темпом. Нужно было сделать очень много, а возникшее ограничение по срокам вносило определенную долю торопливости в процесс. Он старался сконцентрироваться по максимуму. Как обычно он включил свой кассетник «Весну» и электронные мотивы Клауса Шульце заполнили все пространство его минилаборатории. Эта музыка действовала на него так же, как и рисование на парте, отгораживая от реальности, и помогая сконцентрироваться. Воздух в сарае наполнился запахом озона, волосы потрескивали от статического электричества. Уйдя с головой в процесс, он обычно забывал о времени, лишь предусмотрительно заведенный будильник сообщал о том, что солнце уже давно село. Хотя будильником он был только по функции, по сути это был таймер, подключенный к одной из ламп на потолке, которая начинала моргать по истечении времени. Но сегодня мальчик проигнорировал настойчивое мерцание света. Все попытки получить стабильную работу венчались неудачей. Кир забыл даже о бутербродах и молоке. Любой другой человек уже вышел бы из себя, но тут отсутствие эмоций шло пользу, и он сохранял монументальное спокойствие, начиная эксперимент каждый раз с ноля, тщательно записывая каждый свой шаг.

  Отвлекся он только тогда, когда глаза начали закрываться, не смотря на все усилия. Мочевой пузырь дал о себе знать резким позывом, и Кир решил все же сделать небольшой перерыв. Открыв дверь, он ни как не ожидал увидеть залитое градиентом от розового к серому рассветное небо. Настенные часы в прихожей, показывали пятнадцать минут седьмого. До школьного автобуса оставалось полчаса. Поесть, покормить мать, принести дров, принять ванную, собраться – минимум час. Прокрутив в голове цепочку событий и выкинув наименее важные дела, Кир спешно переоделся, быстро сообразил завтрак для матери и уже через двадцать минут выбежал из дома, на ходу застегивая куртку. Живот предательски урчал, напоминая о том, что он ел последний раз еще вчера, но ребенок просто игнорировал требования своего организма. Утренний воздух клубами пара вырывался изо рта, затрудняя и так плохую видимость в предрассветном сумраке. Силуэт остановки, фигуры людей катающихся в куртки успокоили Кира – автобус еще не ушел. Шум старого уставшего двигателя, скрип тормозов, шипение компрессора и холодный дерматин сидений. Вечно ворчащий с утра люд, как всегда толкался и стремился усесться на сидения, кому не хватило мест искал тех, кто помоложе и давил им на совесть. Кир отчужденно смотрел в окно, стараясь максимально отгородиться от происходящего в автобусе. Рядом взгромоздился толстый мужчина со стойким перегаром и запахом немытого тела. Посмотрев на ребенка, мужчина сильнее сдвинулся к окну, почти придавив мальчишку к стеклу, сцепил пальцы на животе и засопел. Кир равнодушно окинул взглядом соседа, чуть поерзал, занимая максимально возможное удобное место, и опять отвернулся в окно.

  Входная дверь школы, за которой опять перегорела лампочка, поглощала детвору как пылесос мелкий мусор. Кир постоял в стороне, дожидаясь когда основная толпа схлынет и лишь затем, опустив голову в пол, прошел в класс. Один раз в детстве, когда ему было года три или четыре и мама еще была в рассудке, они ездили в гости к ее подруге. Тетя Наташа была любительницей разного вида домашних питомцев, но самой большой ее гордостью была большая клетка с яркими экзотическими попугаями. Они с матерью остались в гостях с ночевкой и попугаев на ночь накрыли плотным покрывалом. Утром Кир встал раньше всех и решил рассмотреть птиц поближе, пока взрослые спят. Немного старания покрывало упало с клетки, как театральная кулиса. Птицы только завидев утренний свет, сразу показали ребенку причину своего ночного заточения. Начали метаться по клетке, хлопать крыльями и издавать все возможные звуки, на которые способна птица. Вот и сейчас класс напоминал большую клетку, с которой сдёрнули покрывало. Гвалт детских криков, топот, громкий смех, какофония эмоций.

  Кир, стараясь быть незамеченным, прокрался вдоль стены и уселся на свое место. Несколько одноклассников посмотрели на него и отвернулись обратно. Лесной слыл на всю школу нелюдимым психом. Дети не понимали его вечную серьезность и отчужденность. Еще в ранних классах его пытались донимать, и несколько раз дело доходило до драки. Только в отличие от обычных детских потасовок, драки с Киром заканчивались намного плачевнее, он просто не испытывал сострадания к противнику, и воспринимал драку как угрозу жизни. Почти не восприимчивость к боли, и решительность превращали детскую стычку в жестокий бой, из-за чего Лесной начал вызывать у сверстников страх. Теперь с ним просто старались не связываться и не замечать его.

   Достав из рюкзака прозрачную шариковую ручку с синим чуть погрызенным колпачком, он начал рисовать витиеватые узоры на парте, мысленно прокручивая в голове ход реакции «Лимона». Кружева чернил были для него как своеобразный оберег. Воображение Кира отрывало их от поверхности парты, и выстраивало из них объемную конструкцию, подсвеченную холодным свечением, подобно северному сиянию. По синим стеблям узора пробегали голубые искры, оживляя всю решетку и подсвечивая все приятным холодным светом. Мысли прояснялись, суета и шум тухли за иллюзорной узорчатой оградой, ничего не мешало мыслить. Закусив нижнюю губу и чуть сощурив правый глаз, Кир выстраивал в голове новые варианты испытаний «Лимона» и способы их завершения.