Текст книги "Метод любви (СИ)"

Автор книги: Руслан Исаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Можно даже сказать, что он изобрел рецепт всеобщего счастья.

– Помнишь, мы как-то разговаривали о долге? – спросил Сережа, – Я еще доказывал тебе, что нет никакого долга, а есть только любовь? Жизнь была бы прекрасна, если бы все люди смогли найти в себе силы выполнять вот этот единственный свой настоящий долг– делать только то, что они любят, и не делать того, что не любят.

Я что-то помычал, еще не зная, соглашаться с ним, или нет. Встает несколько пугающий вопрос: а на сколько человек любит жизнь? Собственно, как обычно при разговорах с ним, со всеми его словами я был вроде бы согласен. И все же почему-то хотелось возражать.

–Единственное, что действительно может указывать человеку путь в жизни– это любовь. Или нелюбовь,-продолжил Сережа,– Ты согласен?

–В-общем, да. Только мне кажется, что все эти хорошие идеи как-то блекнут, когда пытаешься применить их к жизни. Более того, начинаешь чувствовать, что в самой прекрасной идее есть что-то не то, и когда все же стремишься ею руководствоваться, то она часто получается уже в каком-то перевернутом, виде. То есть самая прекрасная идея (вроде этой идеи о том, что любовь– это и есть долг), идея, направленная на всеобщее счастье, почему-то начинает приносить несчастья.

Сережа подумал и сказал:

–Скажи, ты счастлив?

Я пожал плечами:

–Да.

–Не слышу уверенности в твоем голосе. А вот я живу по этому принципу. И я совершенно честно, не чувствуя никакой фальши, могу сказать, что я счастлив. И все только потому, что я не делаю ничего (почти), чего бы я не любил.

Тут, я помню, мы заспорили, потому что я спросил, а что же Сережа делает, то есть началась по кругу наша обычная болтовня.

Но совершенно неожиданно для меня его жизнь резко изменилась. В его жизни появилась женщина. Сережа как-то раз от нечего делать и из любопытства поехал на слет клуба самодеятельной песни, где и познакомился с Олей.

Оля там что-то пела под гитару, потом они разговорились у костра, проговорили всю ночь и вернулись уже вместе.

Родителей у Оли тоже не было, но ее детство было совершенно другим, чем у Сережи. Насколько я понял, во многом ее первоначальный интерес к Сереже и был вызван тем, что в ту ночь он потряс ее историей своей жизни.

Оля родилась в исключительно благополучной, обеспеченной семье. Она была единственной дочерью, и родители были без ума от нее. Настолько, что даже затрудняли ее жизнь тем, что все время заставляли ее заниматься то музыкой, то фигурным катанием, то еще чем-нибудь очень модным и полезным. То сеть даже уже ясли, в которые она ходила, были с каким-то уклоном, с занятиями физкультурой и рисованием по особым системам. Потом последовал детский сад для одаренных детей (и для тщеславных родителей), потом– специальная школа с занятиями английским языком и литературой по расширенным программам. Но Оля почему-то ни к чему этому не чувствовала особенного интереса. Как, впрочем, и не проявляла ярких способностей. Хотя училась хорошо.

Но ей и не приходилось беспокоиться, потому что ее родители всегда хорошо знали, что нужно их дочери, и пристроили ее в университет на исторический факультет. Который она закончила с хорошими оценками, хотя учеба ее не очень интересовала, после чего работала в военном архиве.

Пожалуй, единственной ее настоящей страстью было чтение книг. Даже в том возрасте, когда все девочки сидят на скамеечке с парнями, она лежала на диване и читала книги. Отчасти потому что была некрасива.

То есть в ее внешнем облике не было каких-нибудь уродливых черт, просто она была как-то совершенно ничем внешне не привлекательна.

Так что родителей даже начало беспокоить то, что она может остаться без мужчины, возможно, они и попытались бы принять меры (хотя тут, видимо, впервые бы почувствовали, что у их дочери твердая воля), но, когда Оле было двадцать четыре года, они разбились на машине, возвращаясь с дачи друзей.

Таким образом, Оля дожила до тридцати дет, оставшись в сущности мечтательной, начитанной девочкой.

В скором времени Сережа переехал из съемного жилья в шикарную квартиру, где Оля жила одна после гибели родителей.

Вся эта история совпала по времени с таким периодом, когда мы с Сережей долго не виделись, так что я ничего обо всем этом не знал.

Но однажды Сережа позвонил мне и пригласил к себе, назвав свой новый адрес.

Я подумал, что что-то перепутал, когда обнаружил по этому адресу таком шикарный дом. Так что в дверь я позвонил просто на всякий случай, чтобы раз уж пришел, убедиться, что никакого Сережи тут нет и быть не может. Я был очень удивлен, когда он открыл дверь.

Квартиру этот Сережа, который не раз распинался передо о суетности стремления к обеспеченности, показывал мне не без гордости, совсем не без гордости. Мне даже показалось, что имелась у него глубинная мысль "ты вот суетишься, суетишься, а я вон как могу'. А может, мне так просто показалось от зависти, потому что выплаты по квартире меня очень напрягали. Поэтому я даже чувствовал некоторое разочарование в жизни и видел тщетность человеческих усилий, о которых так любил распространяться Сережа, потому что вот я суетился, суетился, а этому лентяю все само с неба упало. Успокаивало только, что я хозяин всего в своей жизни, а Сережа не хозяин ни чего.

Сережа сел в мягкое кресло и закурил сигарету. Потом Сережа достал красивые рюмочки, и мы выпили немного коньяку за его новоселье. Тут я с некоторым злорадством заметил, что он еще ко всему этому не привык, поэтому несколько пугается и дизайнерского кресла, и красивых рюмочек, и огромных книжных шкафов, угрожающе нависших над ним со всех сторон. По-моему, Сережа даже испытывал некоторую ностальгию по скрипучей кровати в съемной комнате, где можно так. хорошо валяться, заложив руки за голову.

Я думаю, если бы Оля была хоть немного другим человеком, чем она была, то Сережа не выдержал бы и месяца в таком неуютной обстановке и сбежал бы.

Вскоре пришла и сама Оля. Забегая вперед, я скажу, что она была из тех людей, которые при первом знакомстве не производят особенного впечатления, но по мере того, как узнаешь такого человека все лучше и лучше, то начинаешь относиться к нему хорошо и даже с восторгом. По крайнем мере, так относился к ней я.

Было заметно, что она от Сережи без ума. Когда она обращалась к нему, ее лицо как бы слегка озарялось, и вообще она всячески старалась, чтобы ему было хорошо и приятно в ее обществе. Сережа в тот вечер не сказал мне ничего умного и интересного, видимо потому что слишком был сбит с толку этими переменами в своей жизни.

Насколько я могу судить, Оля была просто поражена, сколько было в жизни Сережи несчастий и всяких событии и поворотов. Сережа выложил ей про свою жизнь все, чего никогда не говорил даже мне. Отчасти потому что встретил искреннее сочувствие, к тому же он любил рассказывать.

Сережина жизнь показалась Сереже Оле огромной и очень несчастной по сравнению с ее собственной. Ей нравилось в нем все, даже то, что в другом человеке могло бы ее оттолкнуть.

Оля была начитанным мечтательным человеком, поэтому ее поражали Сережины рассказы о детском доме, о службе в армии, о разгуле с Ваней и т.д. Перед ней был человек, который в жизни испытал многое из того, что она знала только по книгам. С некоторым замиранием сердца она слушала, как он жил за счет игры в карты, как он проснулся в поезде, не зная, куда едет (разве с ней это могло бы произойти?). Сережины мысли о жизни казались ей очень глубокими и правильными.

В тот вечер мы с Сережей кое-что повспоминали о нашем студенческой жизни, и когда Оля услышала, что Сережа учился так замечательно, то сразу в это поверила, и это показалось ей вполне естественным.

Может быть, была и еще одна причина, по которой она относилась к нему так восторженно. Дело в том, что Оле было уже тридцать лет, она совершенно разуверилась в своей привлекательности и начала думать, что проживет жизнь одинокой. А тут вдруг появился человек, да еще какой. Сережа!

Кстати, я не сказал, что Сережа был весьма привлекателен. Когда он чувствовал необходимость, в его жизни женщины появлялись, но не занимали места. Он относился к ним равнодушно с оттенком презрения, так что они быстро исчезали.

В-общем, она была от него без ума. Единственное, что, как я заметил, удивляло ее– это то, что такой замечательный человек в конце концов оказался на телефонной работе. Но и тут она полагала, что если он так поступает, то это правильно.

Я стал бывать у них довольно часто, и Оля нравилась мне все больше и больше. Постепенно я пришел к мнению, что Сережа наткнулся (другого слова я подобрать не могу) на идеальную женщину. Скажу даже, что разговаривать с ней стало для меня не менее приятно и интересно, чем с Сережей.

К тому же в моей жизни тот период вообще был хороший. В Сережиной жизни все тоже устраивалось к лучшему. Ну, во-первых, у него была Оля, что само по себе было огромным везением. К тому же жили они просто роскошно. Правда, эта роскошь была уже несколько устаревшей. Но дело в том, что эти два человека и не особенно нуждались в роскоши. Их зарплаты вполне им хватало, ни у Оли, ни, тем более, у Сережи не было каких-то больших запросов.

Сережа стал подумывать жениться, от чего у него родился целый рой мыслей, которыми он делился со мной. Он все же побаивался, хоть без всякой причины, так, из своего суеверия. Потому что если не жениться на таких женщинах, как Оля, то тогда вообще не нужно ни на ком жениться. Но для Сережи любой пустяк служил поводом для длительных раздумий, а тут такой серьезный шаг.

Для Сережи это было очень трудно. Он размышлял, стоит ли приобретать воз, который придется тащить, и что он получает взамен своем свободы и независимости. У него рождалось множество побочных мыслей, так, например, он думал, насколько он любит Олю, насколько его желание соответствует его методу любви, и не вызвано ли его желание жениться тем, что он просто устал от своей бродячей жизни. Я ему объяснял, что он дурак, но он только обижался.

Он советовался с Колей по поводу всего этого, и эти совещания мне совсем не нравились. Потому что о таких простых вещах лучше советоваться с таким человеком, как я, чем с этим теоретиком Колей, у которого мозги в голову вставлены вверх ногами, так что Коля только усиливал смуту в его душе.

Впрочем, я не сильно переживал, считая все эти его размышления глупостью. Я был уверен, что он женится, я видел, что он этого хочет. А капризничает просто потому что ему хочется делать то, что противоречит его теориям о том, что от всего надо бежать.

Но уж если он что-то решал, то бесповоротно. И однажды он позвонил мне на работу и сказал, что они с Олей подали заявление.

В то время мы виделись очень часто. Тем более, что моя жена подружилась с Олей. К тому же теперь мы жили очень близко. Правда моя жена слегка недолюбливала Сережу. Но как человек порядочный, она ничем этого не проявляла.

В тот вечер, когда Сережа сообщил мне, что решился жениться, мы с женой сходили к ним в гости и очень мило провели вечер. Сережа был в возбужденном, но радостном состоянии, правда говорит такие вещи, на которые любая другая женщина, кроме Оли, могла бы обидеться. То есть что решил он взвалить на себя этот груз, что прощай, свобода, что женщина– зло, но нет сил бороться с искушением. Впрочем, все это он говорил совершенно беззлобно и в шутку. Сережа был незлым человеком.

Оля на все это внимания не обращала, отчасти потому что он говорил это не со зла, а отчасти потому что чувствовала одну из его главных черт: Сережа всю жизнь страстно хотел, чтобы его любили. В юности он уверился в том, что никто его любить не может. Попав в институт, в среду людей, подходящих ему, он стал уже мнительным и недоверчивым настолько, что не верил даже в то, что к нему хорошо относимся мы, его друзья. Хотя, уверяю вас, мы всегда были самого лучшего мнения о нем. Но он все же был убежден, что нет в нем ничего такого, что могут любить другие люди.

Когда он потом начал пьянствовать, то в нем произошел такой любопытным процесс, что он как бы раздвоился на внешнего, пьяного и опустившегося Сережу, с которым даже разговаривать было трудно из-за того, что он поглупел и приобрел воспаленные идеи, и на внутреннего, прекрасного, все понимавшего Сережу, который хотел любви тем сильнее, чем меньше ее заслуживал внешний Сережа.

Хотя потом он каким-то чудом опомнился, но вот это неверие в любовь других людей к нему и желание этой любви в нем остались.

Оля часто была поразительно слепа по отношению к Сереже, но вот это она чувствовала очень хорошо. Поэтому она мирилась с тем, что Сережа иногда тиранил ее и говорил ей обидные вещи. Она понимала, что это ему нужно, чтобы убедиться в ее любви и терпении к нему.

Вскоре состоялась свадьба. Народу немного. Со стороны Сережи я и несколько наших друзей, со стороны Оли– несколько ее подружек. Сережиным свидетелем был Коля. Из дворца бракосочетания поехали в ресторан, где очень мило посидели. Оля исполнила несколько песен под гитару (у нее получалось очень неплохо), поужинали, потанцевали, короче это была приятная и тихая свадьба. И не очень напились даже те, кто обычно напивается в таких случаях, от чего разговор за столом сильно выиграл.

Сережа быстро понял, что в семейной жизни есть свои привлекательные стороны, так что даже перестал расстраиваться, что что-то потерял, женившись на Оле, даже внешне он стал выглядеть лучше, потолстел и стал аккуратен.

Причем она все почему-то не разочаровывалась в Сереже, как сделала бы на ее месте любая нормальная женщина. Я даже скажу, что она не только не разочаровывалась в Сереже, но ее уважение к нему даже усиливалось. Ей было все равно, что этот умный и со всех сторон талантливый Сережа, поговорив с ней вечером о разных серьезных вещах и высказав много интересных мыслей, одевает плащ и отправляется лежать на диване и пить чай с Колей.

Это была удивительная женщина.

Около года они прожили хорошо. Но потом Сережа стал немного скучать и слегка капризничать. Это очень расстраивало Олю, потому что причины она не понимала. Да и я не понимал, потому что я знал, что Сережу все всегда устраивало, ни к чему он не стремился. Многие мужчины к концу первого года супружеской жизни начинают скучать просто от того, что им как-то тяжело представить, что всю жизнь они проживут со своей женой, когда вокруг так много привлекательных женщин. Но для Сережи это не могло быть причиной, я знал, что он не стремился к другим женщинам – он презирал их как класс существ. Если бы его потянуло к другой женщине, он бы трахнул ее, не испытывая ни малейших угрызений, да и дело с концом. К Оле его отношение было исключительным – это правда. С другой стороны, его не могло расстраивать и однообразие семейной жизни, потому что раньше он жил не менее однообразно, и все же был счастлив.

То есть, на мой взгляд, женившись на Оле, Сережа многое приобрел, ничего не потеряв. И, следовательно, никаких причин для расстройства у него не было.

Но, по-моему, Сережа и сам не вполне понимал, что это с ним происходит. Он был человеком не злым и не бессовестным, поэтому чувствовал себя виноватым за свои капризы и упреки Оле. Он понимал, что Оля женщина прекрасная, что злиться на нее не за что. К тому он часто упрекал ее за то, что она что-то не туда положила, не так сказала, но сам чувствовал, что размеры Олиных проступков не соответствуют размерам его раздражения. Тем более, что он был человеком немелочным, и раньше все такие вещи– где что лежит, кто что сказал, были ему глубоко безразличны.

А наивная любящая Оля вместо того, чтобы обижаться, искала оправдание его придиркам и старалась окружить его вниманием. Хотя, конечно, даже у нее иногда нервы не выдерживали, и они ссорились.

Раза два они ссорились при мне. Однажды после ссоры я решил поговорить с Сережей. Может даже я был излишне резковат, но мы уже много лет были друзьями и всегда были резковаты (то есть откровенны) друг с другом. К тому же я считал, что ему надо не капризничать, а благодарить судьбу за то, что она послала ему такую женщину. Вот это я ему и высказал.

–Да все ты правильно говоришь,– сказал Сережа, скривив лицо,– только я не знаю, не понимаю, но все как-то не так идет.

–Ну что не так? Чего тебе не хватает?

–Понимаешь, я не знаю.

По своей привычке к обобщениям он рассказал мне историю из своей жизни:

–Ты знаешь, я в детском доме научился играть на трубе. К нам приходил очень хороший учитель музыки. Единственный человек в этом детском доме, которого я вспоминаю с удовольствием. Он организовал оркестр, и ты знаешь, я любил играть до того, что часто с утра начиная ждать вечера, когда будет репетиция. Он даже говорил, что из меня хороший музыкант получается. Сразу после детского дома я пошел служить в армию. В части нас построили и спрашивают, кто умеет играть на музыкальных инструментах. Тут очень многие сказали, что умеют, так как по рассказам знали, что желательно попасть в оркестр, в художники или еще куда, где служба легче. Но на трубе я один умел из всего пополнения, так что меня, к моей радости, в оркестр взяли. Одного я не учел, что часть была образцовая. И здесь было все наоборот. То есть целый день на плацу барабан стучит, а солдаты строевые приемы отрабатывают. И нам иногда приходилось играть по пять-шесть часов. Так что я постепенно начал эту трубу ненавидеть.

То есть в детском доме я с утра радовался, что вечером поиграю, а тут с утра с ужасом думал, что опять придется ее в руки брать. Тем более, что сразу после подъема оркестр играл на утренней зарядке.

А тут зимой должны были нагрянуть какие-то высокие проверяющие, поэтому в части все засуетились, мыли, подкрашивали, хотя и так все блестело, потому что это и было основном целью нашем службы– поддерживать внешний вид. Командир ужасался, до чего у солдат плохая выправка, хотя, поверь, в нашей части любой солдат ходил строевым шагом не хуже тех ребят, что по праздникам маршируют на Красной площади. Но командиру все что-то не нравилось. А тут он еще спохватился, что оркестр играет не на уровне. А надо признать, что если завести десять заржавленных патефонов с разными пластинками, то как раз и поручилось бы звучание нашего оркестра. Ну вот в тот день роты маршируют, мы играем. А мороз был хорошим, как назло. У меня лично все перед глазами плыло и промерз я до желудка. Так вот тогда я и поклялся, что к этой трубе больше не прикоснусь, когда уволюсь.

Я слушал Сережу не с любопытством, а с оттенком раздражения.

–Ну и что? – спросил я.

–А то что, может быть, без свободы и любви быть не может? И если начинаешь по обязанности заниматься даже тем, что любишь, то перестаешь любить именно из-за того, что обязан?

Тут я задумался. Мне как-то не верилось, что это действительная причина. У меня было чувство, что все это – фантастика, и всеми этими рассуждениями он маскирует даже для самого себя нечто более простое.

Все эти размышления, возможно, были любопытны, и в глазах такого человека как Коля, они свидетельствовали о глубине Сережиной натуры, но вот мне во все это не верилось. Потому что с одной стороны были его глубокие мысли, а с другой – счастье или несчастье милой, очень мне симпатичной женщины. Впрочем, тогда на их отношения только легла небольшая тень несчастливости.

То есть их разногласия не выходили за рамки разногласий, возникающих в любой семье. Оля, правда, переживала, но это от того, что была уж таким переживающим и чувствительным человеком. Так что я ей даже посоветовал не обращать внимания на Сережины выдумки.

Их отношения сложились так, что Сережа делился с ней всем, что приходило ему в голову. То есть она слышала от него рассуждения, подобные тем, что он высказывал мне. Может быть, он это делал потому, что Оля ко всем этим его идеям относилась с большим вниманием и даже, я бы сказал, с интересом. Она очень любила его слушать, и все эти размышления в ее глазах были значительными и глубокими.

–Ну разве ты несвободен, Сереженька, – говорила она ему, – Да я и не хочу, чтобы ты жил со мной из-за чего-нибудь кроме любви.

Я иногда думаю, как же все– таки она могла настолько его любить и настолько потерять голову. Ну пусть даже она была наивной, неопытной, восторженной и книжной. Все же ведь она была совсем не глупа и не лишена житейском рассудительности, когда речь заходила о других людях.

Я думаю, дело было в том, что ей суждено было в тридцать лет пережить такую любовь, которая если и бывает, то лет в шестнадцать.

Как она призналась Сереже, первый поцелуй с ним был вторым поцелуем с мужчиной за всю ее жизнь. А первый вышел как-то по случайности еще в университете. И, конечно, не потому что она была настолько уж некрасива. А потому что она еще стремилась к чистоте и ждала чего-то необыкновенного. Что и пришло с Сережей.

Это был такой момент их отношениях, когда вся энергия в их семье исходила от Оли. Причем она так была увлечена своим мужем, что он, будучи человеком очень неплохим по своим душевным качествам, не мог не быть благодарным ей за эту любовь и старался делать так, как ей нравится.

По этой причине в Сереже даже произошли благоприятные и полезные для семьи изменения. Видимо правильно говорят, что в любом человеке есть все качества, только одни раскрываются, а другие бывают заглушены воздействием воспитания и обстоятельств. Так, например, в Сереже проснулась хозяйственная жилка, о существования которой я и не подозревал, настолько это не вязалось с его обликом.

Когда я пытаюсь вспомнить, что я думал в то время об их семье, то должен сказать, что все мне казалось прекрасным, а их будущее– безоблачным. Оля была прекрасной женой, да и Сережа ведь был вполне хорош. То есть если бы меня попросили описать его душевные качества, то я должен был бы сказать, что считаю Сережу умным, несомненно честным, незлым человеком. К тому же с ним был о интересно. И еще была в нем черта, исключительно редко встречающаяся в людях,– он был совершенно чужд лицемерия. Он всегда говорил только то, во что верит. И поступал так как говорил, вся его беда была в том, что у него не хватало чего-то такого, чему я и названия найти не могу.

Однажды я зашел к ним, Сережи дома не было, я увидел, что Оля чем-то расстроена.

–Что случилось? – спросил я.

–Тяжело ему со мной.

Ну что я мог ей сказать? Говорить ей, что он просто идиот, было бесполезно. Более того, я мог просто с ней поссориться, потому что для нее он был чем-то сверхъестественным. Поэтому я посоветовал ей жить потихоньку, как живется, и меньше расстраиваться.

И она с благодарностью выслушала мою успокоительную речь, и не потому, что надеялась услышать от меня совет, который поможет все исправить, а потому что очень хотела сочувствия.

Я с Сережей как-то заговорил обо всем этом, и он сказал:

–Понимаешь, тяжело от того, что отношения мужчины и женщины– всегда ложь. Хоть немного, но ложь. Всегда они не совсем понимают друг друга, поэтому всегда возникает одиночество вдвоем, от этого всегда появляется тяжесть. Понимаешь?

–Не совсем.

–Почитай "Крейцерову сонату" Толстого.

–Я читал. Я понимаю слова, которые ты говоришь. В этом есть правда, но с этим ничего не поделаешь.

–Понимаешь, я терпеть не могу лжи. Даже маленькой. Мужчина и женщина должны жить вместе только по любви. А всегда чувствовать эту любовь они не в состоянии. И когда мужчина и женщина спят вместе, исходя из чего-то кроме любви, то это ужасно, нечестно.

–Ну а все же большинство людей живет и как-то не думает об этом?

–Потому что их держит многое, кроме любви. Поэтому им легче жить и не думать о том, сколько в отношении к жене истинной любви, а сколько вот этих соображений о своем жизненном комфорте.

–Все это теоретически правильно. Но я думаю о тебе и об Оле, и понимаешь, все эти рассуждения, пусть даже умные, как-то не вяжутся с вашим случаем. Она любит тебя настолько, что даже смешно говорить о каких-то других ее соображениях.

–Да, насчет нее ты прав. Но оказалось, что я ее совсем не так сильно люблю, как я считал, когда женился. И поэтому получается, что я живу с ней не только из-за любви, хотя поверь, что я отношусь к ней очень хорошо, но еще и по разным другим причинам. И это очень тяжело.

–Но ведь она прекрасный человек.

–Вот это и самое плохое. Меня очень мучает совесть, что я причиняю боль такому человеку. И от этого все еще тяжелее. И иначе не получается.

Так как Сережа был полностью откровенен с Олей, то он выложил ей эти уникальные мысли. Он сказал, что он не виноват, он сам понимает, что он негодяй, но вот такой уж он урод, что главное для него– свобода, что он может любить, только будучи свободным, что временами ему хочется побыть одному и т.д.

Оля, как любой человек, любящий так сильно, не могла представить, что он ее разлюбил. Поэтому она плакала, целовала его, и говорила, что он свободен, что она не хочет, чтобы он чувствовал какой-либо долг перед ней. А он отвечал, что дело тут не в ней, а в том, что он хочет ее любить, и очень хочет, чтобы она была счастлива, но вот не получается.

Выплеснув накопившееся, оба успокаивались на некоторое время и жили дружно.

Сереже очень не нравилось то, что в его жизни накопилось множество мелочей, которые его стесняли. Все это ему тем более не нравилось, что Оля как будто была и ни при чем, потому что, конечно, она его не принуждала. Он поступал так, потому что хотел, чтобы это понравилось ей. Вот эта добровольность несвободы и раздражала его больше всего.

Говоря проще, у него иногда стало появляться знакомое любому человеку, жившему в браке, желание делать то, что может вызвать раздражение и упреки жены.

Например, однажды после дежурства, Сережа и Коля зашли выпить пива, и Сережа, поймав себя на том, что сдерживается, не желая приходить домой выпиши, потому что вечером они с Олей собирались в театр, вдруг очень на себя рассердился. Ну а так как, заметив это, он не счел нужным себя ограничивать, ведь он-человек свободный, то еле до дому добрался.

Оля расстроилась, но ни в чем его не упрекала. Сережа ожидал упреков, даже в глубине души хотел их, и заранее ожесточился, и заранее приготовился к отпору. Но видимо потому что она не стала его упрекать, Сережа почувствовал угрызения совести, но раздражался на свою слабость из-за этих угрызений.

Ему показалось, что разучился он поступать как хочет, разучился быть свободным.

Сережа с ностальгией вспоминал о скрипучей кровати в студенческом общежитии, где он был несомненно и несравненно свободен после того, как вышел приказ об отчислении.

Известно, что мужчина и женщина в начале своих отношений видят друг в друге много хорошего и даже имеют много иллюзий, которые очень украшают этот первый период любви. Есть мнение, что иллюзии испаряются, и они видят все больше плохих черт. Так вот Оля любила своего мужа все больше. Конечно, все эти сложности оставляли тяжелый осадок в ее душе, но ее муж, тем не менее, превращался в ее глазах в фантастическую личность, почти что полубога.

Он причинял ей боль, но чем труднее ей было с ним, чем она становилась несчастней, тем больше она переставала, замечать в жизни что-то кроме ее Сережи. Кроме этой любви все в ее жизни потеряло цену.

Оля все искала выход из создавшегося положения, и ей пришла счастливая идея. Идея настолько фантастическая, что я не знаю другого человека, которому это могло бы прийти в голову.

Однажды, когда Сережа был в мрачном настроении, она приласкалась к нему и сказала:

–Послушай, ну что ж поделаешь, если тебе иногда надо побыть одному. Давай разменяем квартиру, чтобы у тебя было такое место, куда бы ты мог пойти и побыть один, и делать то, что тебе захочется. Раз тебе бывает тяжело со мной.

Сережа пришел в негодование от этого плана. Как человек благородный, он считал, что все здесь принадлежит ей, все это благополучие создано не им, и ни на что здесь он не имеет права. Поэтому он категорически отказался, сказав, что если ему уж так захочется, то он снимет квартиру.

Но Оля была энергична и ненавязчиво упорна, когда хотела принести пользу своему мужу и своей любви. Поэтому она постепенно убедила его, что нет в этом ничего такого безнравственного с его стороны, что гению нужен угол для одиноких раздумий, что мало ли как складывается жизнь, что от этого их отношения станут лучше, а сами они– счастливее. Что, в конце концов, раз все здесь принадлежит ей, то, значит, она может поступать с этой квартирой так, как ей захочется. Так что Сережа со скрипом согласился. Впрочем, он все-таки морщился и чувствовал неловкость, но Оля уже с увлечением занялась разменом, убеждая его, что все будет очень хорошо.

Сережа только категорически заявил, чтобы в той квартире, которая будет записана на него, было не более одной комнаты. Оля и нашла такую однокомнатную квартиру, что я только головой качал, когда ее увидал. Мансарда в доме старой постройки. Вторая квартира была из двух комнат, тоже хорошая. Были эти квартиры расположены на расстоянии пятнадцати минут.

Я ничего об этом не знал, пока меня не позвали помочь с переездом. Дело в том, что Сережа все-таки стеснялся этой затеи, а Оля, хотя и не стеснялась, потому что уверила себя в том, что так лучше всего, но все же боялась говорить, потому что видела Сережину неловкость.

Хотя Сережа и сопротивлялся, и морщился, но однокомнатную квартиру Оля полностью обставила и перевезла туда половину библиотеки. Я помню, когда снаряжали машину в эту квартиру, Сережа сказал жене:

–Не надо ничего этого.

–Сережа, ты же мне говорил, что это моя квартира, только на тебя оформленная?

–Ну да, разумеется.

–Могу я в свою квартиру везти, что хочу? – спросила Оля.

Сереже возразить было нечего.

Вечером мы расплатились с грузчиками и сели среди еще беспорядочно расставленных вещей в большой квартире и отпраздновали новоселье.

Настроение у всех было хорошее, несмотря на некоторую странность этого размена. Отчасти потому что Оля была весела и даже счастлива.

Она была уверена, что теперь все в жизни пойдет хорошо.

Я уже говорил, что при первом знакомстве она казалась некрасивой. Но в тот день, когда я знал ее уже несколько лет, и видел ее оживленной и счастливой, я даже удивлялся, как она могла казаться некрасивой, так она была хороша. И я тоже от этого был весел и думал, что все должно пойти хорошо, потому что теперь наконец Сережа обязан понять что-то в жизни.

Может быть, в моем рассказе прозвучали нотки раздражения и разочарования в Сереже, но тогда этого еще не было. Вообще люди относились к нему гораздо лучше, чем он это себе представлял.

Ну так вот, в этой однокомнатной квартире они все привели в порядок, но долгое время там никто не появлялся. Потому что Оля вначале даже ключи от нее иметь отказывалась, сказав, что эта квартира для Сережиных уединений. Сережа ей не пользовался, потому что испытывал всплеск нежности к жене. Так что мне показалось, что Оля добилась своей цели и все же приручила Сережу.