Текст книги "Метод любви (СИ)"

Автор книги: Руслан Исаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Annotation

Исаев Руслан

Исаев Руслан

Метод любви

Про первый год учебы Сережи Иванова я помню только, как в Новогоднюю ночь, занятую нашим неумелым пьянством и разгулом, он сидел на кухне общежития и решал задачи.

В то время он любил учиться и получал от учебы большое удовольствие. Хоть я мало был с ним тогда знаком, но утверждаю это с полной уверенностью, потому что потом очень хорошо узнал этого человека. Дело в том, что он мог делать что-то только из любви. И все он делал, доводя до какой-то крайности, не скажу, до абсурда.

В то время Сережа был очень увлечен точными науками, в-особенности математикой, и учился очень хорошо.

С начала третьего курса я жил с ним в одной комнате общежития. До этого Сережа казался мне человеком немногословным. Но когда мы познакомились ближе, то выяснилось, что в кругу друзей он очень любит поговорить, и разговоры с ним бывают очень интересны. Он оказался очень нескучным человеком.

В то время, когда я его еще мало знал, и когда он был увлечен учебой, я был уверен, что мне посчастливилось своими глазами наблюдать будущее светило. Но все в жизни этого человека происходило как-то вдруг, по крайней мере так казалось со стороны. И вот как раз в начале третьего курса, когда мы стали друзьями, у него пропал интерес к наукам.

–Понимаешь,– сказал он,– я понял, что мне неинтересно знать, как устроен мир. Мне на это плевать. Я люблю смотреть на дождь, а из чего состоят капли, и под каким углом расположены атомы водорода в молекуле воды, мне абсолютно безразлично.

Мне это объяснение показалось несколько удивительным. Я ведь тоже не мог сказать, что мне это так уж интересно. Но что поделать, если в школе учителя говорили, что у меня есть способности к точным наукам, я и поступил в этот институт. И хоть слегка разочаровался в своих школьных увлечениях, но что делать-надо учиться, раз взялся. К тому же я знал, что очень огорчу родителей, если брошу институт.

Впрочем, мысль о родителях не могла его волновать, потому что он был сиротой и вырос в детском доме.

–Ну что же делать,– сказал я, – Надо учиться, раз взялся.

–Почему? – спросил Сережа,– Почему мне может быть нужно то, что я не люблю?

На этот вопрос ответить трудно, поэтому я только пожал плечами. Что-то говорить ему было бессмысленно, он был человеком очень серьезным, так что когда любил учиться, то учился лучше всех, а когда перестал любить, то совсем ничего не делал.

К тому же он не был честолюбив, поэтому не мог заниматься чем-либо просто с целью преуспеть.

И еще он был лишен одного очень важного в жизни качества-страха перед переменами. Я, например, точно знаю, что окончил институт отчасти потому, что если бы бросил его, то пришлось бы идти армию, потом как-то устраиваться и т.д. То есть началась бы какая-то новая, неизвестная мне жизнь. И для меня было легче, чтобы все шло по-прежнему.

К тому же у него не было ни семьи, ни близких людей, с которыми он был бы связан какими-либо обязательствами. Поэтому он мог позволить себе делать то, что захочется.

Все же, хотя Сережа совершенно забросил учебу, зимнюю сессию третьего курса он еще сдал. Но скорей по инерции, из-за того, что имел, можно сказать, выдающуюся успеваемость в первые два года.

Его образ жизни совершенно изменился. Как и прежде, Сережа любил заниматься по ночам, но теперь он сидел на кухне, где раньше решал задачи, и читал все книги, которые ему попадались.

И еще Сережа научился играть в карты. Постепенно то место, которое раньше в его жизни занимала учеба, полностью заполнили карты. А так как у него была хорошая намять, ясное мышление и наблюдательность, то он добился в этой области не меньших успехов. К тому же выяснилось, что в материальном отношении играть в карты даже выгоднее, чем работать лаборантом.

В институт он почти перестал ходить, хотя иногда и появлялся там по привычке, или даже скорей для разнообразия, когда карты и чтение надоедали.

Когда наступила летняя сессия, он сказал нам, своим друзьям, что сдавать ее не будет. Даже с каким-то облегчением он сообщил, что все равно не успеет получить ни одного зачета, к экзаменам его не допустят, так что не стоит даже и пытаться что-либо предпринять.

Надо сказать, что все мы, его друзья, принадлежали к числу людей энергичных и предприимчивых. Он был среди нас единственным лентяем (хотя это не лень, это что-то другое, это выглядело как лень). Мы все его любили и близко к сердцу воспринимали его судьбу.

Поэтому, хоть у нас у самих дел было невпроворот, мы все же решили ему помочь. Мы получили для него несколько зачетов путем различных махинаций. Весьма гордые проделанной работой, мы явились в общежитие, где Сережа валялся на кровати с бутылкой сухого вина, потому что решение не сдавать сессию служит отличным поводом для выпивки.

Выслушал он нас с раздражением. Мы, конечно, обиделись, потому что ожидали радости и выражения благодарности. Но он был сильно расстроен тем, что пропали уважительные причины ничего не делать, и теперь надо будет ходить в институт и сдавать сессию.

Из вежливости к нам он проимитировал некоторую деятельность. Впрочем, может и надеялся, что пару раз доберется до института от кровати, и все как-нибудь устроится само по себе без усилий с его стороны.

Но так, разумеется, не вышло, и он снова купил сухого вина, окончательно успокоившись. По-моему, в глубине души он был даже доволен, что не пришлось много суетиться.

Но на этом, как выяснялось к его неудовольствию, окружающие от него не отвязались. Его вызвал декан нашего факультета, человек очень хороший, несмотря на хмурую внешность. Это был один из серьезных ученых, преподававших в нашем институте.

Факультет у нас был маленький, и декан хорошо знал Сережу. Кстати, как и Сережа, декан был сиротой и воспитывался в детском доме.

Сережа ожидал, что его вызывают, чтобы выгнать, поэтому заранее расстроился и объявил нам, что настал конец его пребыванию в институте.

Но еще больше он расстроился, когда оказалось, что его вызывают совсем не для этого.

–Что с тобой случилось? Ты почему не ходил в институт? – спросил декан.

–Настроение было такое, – Сережа пожал плечами.

Тут декан сказал что-то как бы самому себе (была у него такая манера), чего Сережа не понял, потому что декан был, конечно, настолько умнее нас, да жил чем-то настолько другим, что иногда было трудно его понять.

–Может, тебя выгнать? – спросил декан, закончив свою внутреннюю речь.

–Можно и выгнать,-покорно согласился Сережа, удивив декана полным безразличием к своей судьбе.

–Послушай, Иванов, может, тебе ещё раз поучиться на третьем курсе?

Такое предложение было редкостью, делалось только при наличии очень уважительных причин. Сережин случай к таким никак нельзя было отнести.

В-общем, все очень хотели, чтобы Сережа продолжал учиться, все думали, что для Сережи это очень важно, все верили, что Сережа принесет науке и человечеству много пользы. Кроме самого Сережи.

–Так я ведь не буду учиться,-ответил Сережа, а посмотрев на разочарованное лицо декана, добавил, – Уж извините. Правда не могу.

–Ну почему, Иванов? Дураки сотнями институт кончают. Ведь не так уж это и трудно.

Но дело в тому что такой уж человек был Сережа, что для него всю жизнь было невероятно трудно то, в чем любой из нас не видит ничего трудного.

–Не могу. Не интересно. Ну не виноват я.

Декан опять произнес речь для собственного употребления, из которой Сережа понял только, что "надо уметь хотеть ". Но вот хотеть Сережа не умел. Он умел только не хотеть, но зато уж это он умел в совершенстве.

Декан, увидев тщетность своих усилий, уже сухо сказал:

–Что ж. Месяц-два я не буду тебя выгонять. Подумай над моим предложением.

Помню, когда я оказался в подобной ситуации, так еле уговорил декана не то что разрешить еще раз окончить тог же курс, а хотя бы повременить недельку с приказом об отчислении, чтобы я получил шанс выкрутиться.

Поэтому мы сдавали экзамены, а Сережа либо спал, либо уходил играть в карты, либо читал, несколько раздражая нас, трудящихся в поте лица, своей праздностью.

Со мной Сережа делился своими мрачными мыслями по поводу того, что вот скоро выгонят из института и попросят из общежития, надо будет что-то делать и как-то устраиваться.

После окончания сессии мы сколотили строительную бригаду и уехали работать на север (и Сережа с нами). Когда мы вернулись, приказ об отчислении Сережи уже появился. (Но свои документы он получил из института только через полгода, потому что потерял два учебника из библиотеки. Его попросили заменить их любыми другими, но, естественно, Сереже было недосуг добраться до книжного магазина, на это у него ушло пять месяцев.)

Как он и предполагал, его попросили освободить место. Но Сережа из общежития никуда не уехал, а продолжал жить у меня в комнате. Финансовый вопрос его не мучил, так как он достаточно зарабатывал игрой в карты.

В ту осень и зиму Сережа временами испытывал беспокойство от бесцельности своего существования и иногда жаловался мне на это. Все вокруг него чем-то занимались, чем-то увлекались, с нами что-то происходило, поэтому он испытывал беспокойство от того, что у него самого все в жизни получается как-то по-другому. Особенно это стало заметно, когда подошла зимняя сессия, и все опять засуетились, забегали, только он один своим бездействием выглядел среди нас белой вороной.

–Как хорошо было в армии, -пожаловался он мне как-то раз,– В казарме три великих мысли: о женщине, о дембеле и о хорошо пожрать. Каким, оказывается, я был тогда счастливым человеком. Ясные цели, понятные стремления.

–Ну так пойди в военное училище, – сказал я.

–Ты ничего не понял,– он поморщился, – в том-то и дело, что тогда от меня ничего не зависело. Я жил ожиданием демобилизации. Я ждал свободы. А в конце какие дни были счастливые. Даже не тот, когда уезжал, а тот, когда сказали, что завтра уезжаю. Была цель, к которой я стремился всей душой, понимаешь?

Мне пришла тогда в голову мысль, что нельзя назвать целью то, к чему тебя несет течение. Это важная мысль для меня, я запомнил ее, она вела меня по жизни.

Я готов дать честное слово, что все относились к Сереже по-прежнему, но сам он (видимо от этой внутренней неудовлетворённости) стал капризным, начал подозревать нас в том, что мы стали хуже к ному относиться. Я пытался его в этом разубеждать, но, как любого мнительного человека, разубедить Сережу в его подозрениях было очень трудно, впрочем, дел было очень много, как всегда в сессию, и времени возиться с ним не было.

Но тут на нашем небосклоне возникла новая личность, ставшая, я бы сказал, эпохой в Сережиной жизни. Можно даже сказать, не возникла, а промчалась кометой, поскольку исчезла так же неожиданно, как и появилась.

Этого молодого человека звали Иван. Учился он на химическом факультете. В общежитие нашего факультета он пришел, потому что ему были нужны деньги, и он собирался их выиграть. Партия не составилась, все были заняты экзаменами, один Сережа, был не против сыграть, они ушли в подвал сражаться в покер.

К своему удивлению, Ваня не только не получил денег на путевку, но даже остался в проигрыше. Матч закончился ужином в шашлычной, здесь быстро выяснилось, как это пишут в романах, что "они рождены, чтобы встретиться'. Когда оказалось, что одного зовут Сергей Иванов, а другого-Иван Сергеев, то есть они перевертыши, как карточная картинка, Ваня сказал:

–Сам бог велел нам ободрать это общежитие.

Тут же за столом были оговорены приемы, приводящие к беспроигрышной игре.

Вообще Ваня был человеком даже очень интересным. Как и Сережа, он пришел в институт после службы в армии. Учился он плохо, но, как мне кажется, был из тех студентов, которые каждую сессии сдают еле-еле, но все же, к всеобщему, и даже своему, удивлению, институт заканчивают. Но он был старостой группы, и впоследствии это обстоятельстве неожиданно сыграло роковую роль в его ученых занятиях.

Ваня был человеком разносторонних способностей. Помимо карт он умел играть на нескольких музыкальных инструментах. Физически он был очень развит и имел разряды по нескольким видам спорта. Был он высокого роста и напоминал рабочего с выцветшего плаката 'Выполним и перевыполним' эпохи социализма. Всякие веселые словечки и прибаутки так и сыпались из него.

Подружился он с Сережей до того, что они дня друг без друга прожить не могли. В присутствии такого веселого и легкомысленного человека, как Ваня, Сережа забывал тяготившие его мысли. А Ваня, как все такие яркие личности, очень ценил тех, кто его искренне любил.

В первое время после вышеупомянутого сговора дела у шайки шли отлично. Вскоре все, кто поигрывал в карты в общежитиях института, оказались должны Ване и Сереже. Кроме нескольких таких же, как эти два друга, команд мастеров.

Но, неожиданно для Сережи, их слишком успешная деятельность на этом поприще стала подрывать материальную основу его существования, дело в том, что Ванины и Сережины партнеры все чаще стали играть в долг вводу того, что скорость, с которой Ваня и Сережа их обдирали, превышала скорость поступления денег к этим самым партнерам. Поэтому Ванины и Сережины должники садились играть с целью отыграться, а отдавать не торопились. Зря Ваня взывал к их благородству, напоминая, что карточный долг– долг чести.

Друзья заметили, что уже играют на воздух, поэтому на военном совете в шашлычной было принято нелегкое для обоих решение временно прекратить занятия, ставшие настолько успешными.

А тут еще финансовый кризис усугубился тем, что один из должников, на долг которого они возлагали особенно большие надежды, отказался расплачиваться. Зря Ваня укорял его и спрашивал, есть ли у него совесть. Этот неблагородный человек только рассмеялся и сказал: "В милицию жалуйся."

–Вот как верить после этого в честность и благородство? – вопрошал Ваня за ужином в шашлычной.

Денег у обоих как раз хватало, чтобы расплатиться за ужин. Естественно, настроение было мрачное, особенно, конечно, у Сережи. От этого расстройства он сразу вспомнил, что его давно уже выгнали из института, что он нигде не работает, что не знает вообще, зачем он тут, и т.д. Но, разумеется, шашлычная – это место, созданное специально для того, чтобы мрачные мысли испарялись в полчаса.

В этой карточной деятельности Сережина жизнь протекала до весны.

Я думаю, если бы не подвернулся Ваня, Сережа в эту зиму все-таки начал как-нибудь устраивать свою жизнь, все же в двадцать с небольшим лет человек еще не умеет мириться с тем, что в его жизни нет никакой цели.

С другой стороны, если бы Ване не подвернулся Сережа, может быть Ваня и окончил бы институт.

Как-то весной Сережа заехал пообедать в институт (там в столовой кормят очень дешево). Возле входа он встретил Ваню, который выходил из института.

–Ты куда? – спросил Ваня.

–В столовую.

–Не порти желудок. Пойдем пообедаем в ресторан. Я угощаю, я стипендию получил.

И друзья отправились в ресторан. Видимо, они пообедали слишком плотно, поэтому для лучшего пищеварения решили посетить пивной бар. Причем Ваня желал курить трубку, поэтому по дороге они зашли в художественный салон, где Ваня купил себе дорогую красивую трубку ручной работы.

Потом он решил, что не может один курить трубку, поэтому купал еще одну (подешевле) в подарок Сереже.

В пивной они курили трубки, рассуждая на тему о том, что сказал бы Моцарт о творчестве Пола Маккартни. Решив, что да был бы в восторге, друзья решили снова пойти в ресторан, потому что подошло время ужина. Дело в том, что Ваня был старостой, поэтому получил стипендию на всю группу.

Если Ваня и добился в жизни каких-то успехов, то не на научном поприще, потому что в тот день друзья после пивной отправились в дорогой ресторан. В каком последовательности происходили дальнейшие события, установить теперь невозможно. Сережа и Ваня сами потом долго спорили, вспоминая по кусочкам, но так и не пришли к единому мнению.

В-общем, Сережа очень удивился, когда проснулся в шикарном купе спального вагона, где он сказался впервые в жизни. В купе горели все светильники, потому что Ваня перед тем, как отойти ко сну, развлекался, изучая, что к чему в этом отличном вагоне. На столике стояла начатая бутылка коньяка, а Ваня сладко спал на противоположном диване, Сережа толкнул его кулаком в бок, но Веня только хрюкнул.

– Куда мы едем? -спросил Сережа, толкая его посильнее.

–Главное-двигаться. Жизнь не терпят застоя, – пробурчал Ваня, поворачиваясь спиной к Сереже.

Как ни было Сереже любопытно, куда они все же едут, но пойти узнать он был не в силах, поэтому снова заснул.

Утром проводница стажа стучать в дверь. Поезд стоял на незнакомом вокзале.

Друзья немного пришли в себя, только сказавшись на свежем воздухе.

На здании вокзала было написано "Москва'.

–Ты зачем меня в Москву привез? – спросил Сережа.

–Я тебя привез? – возмутился Ваня, – Это ты потребовал сюда ехать.

Некоторое время они спорили, как все это получилось. Впрочем, Ваня уже совершенно пришел в себя, только был слегка опухший. А так как и Сережа подумал, что у него нет ну совершенно никаких причин, по которым он не может находиться на вокзале города Москвы, то он тоже развеселился.

–Думал ли ты, Сережа, еще вчера вечером, что утром будешь стоять на Красной площади? -спросил Ваня, обладавший философским, складом ума.

–Слушай, у меня в карманах пусто, – пожаловался Сережа.

–Не печалься,-сказал Ваня и объяснил, отчего у него такая куча денег.

Сережа очень расстроился, даже немного испугался. Он предложил немедленно ехать обратно.

–Теперь уж нет большом разницы, сколько отдавать– успокоил его Ваня,– Раз уж заехали сюда, так делать нечего.

Друзья покорились судьбе и решили осмотреть достопримечательности столицы.

–В вашем положении главное – не трезветь ни на секунду, чтобы не начать думать,– весьма мудро рассудил Ваня, и друзья немедленно допили коньяк на скамеечке на площади трех вокзалов.

–Обратно, я чувствую, мы не так шикарно поедем,– дальновидно заметил Сережа.

Ваня уже бывал в Москве и сказался хорошим гидом. Друзья сразу же осмотрели собор Василия Блаженного из окна бара напротив. Снова Сережа пришел в себя в общежитии химико-технического института, где они пьянствовали с Ваниным школьным другом, еще с какими-то болгарином и негром. И болгарин, и негр весьма сносно разговаривали по-русски, особенно негр. Можно сказать, что в тот момент они владели русским языком даже лучше, чем Сережа, потому что когда Сережа говорил, то Ваня поворачивался к нему и спрашивал:

–Ты что-то хочешь сказать?

Друзья провели несколько незабываемых дней в Москве, строго следуя Ваниному решению не трезветь. Даже в Третьяковку они разок заскочили, где осмотрели сокровища мировой культуры, хотя несколько устало и равнодушно. Обратно они возвращались, как и предсказывал Сережа, в сидячем вагоне.

Вернувшись, Ваня немедленно обежал свою группу и сообщил, что деньги у него украли, и просил подождать.

Я помню, Сережа валялся на кровати, заложив руки за голову, когда явился Ваня, не скрывавший мрачного расположения духа, и сказал:

–Все. Надо срочно работу искать. Деньги-то надо отдавать.

Отношения этих двух людей были построены так, что получалось само собой, что Сережа должен половину. Хотя если бы такой прискорбным случай произошел с Сережей, то вполне возможно, что так же само собой вышло, что Ваня никому ничего не должен.

Поэтому друзья начали искать работу, где можно быстро заработать кучу денег. Теперь почти каждый день с утра они уезжали на эти поиски и возвращались к вечеру, пахнущие пивом.

Так прошло около месяца. Я, честно говоря, думал, что так и будет все это бесконечно продолжаться без всякого результата, но тут они приткнулись к какой-то бригаде, которая красила высотные здания. Заработки там оказались бешеные. Достаточно сказать, что весь долг они отдали с первой же получки, Ваня решил, что в институте учиться не обязательно, раз идут такие деньги, и учебу забросил. Ваню выгнали из его общежития, он тоже переехал жить в мою комнату.

Ваня с Сережей вали шикарный образ жизни. На работу они ездили на такси, ужинали в ресторане, в выходные коньяк лился рекой. Но, конечно, зарабатываемых денег еле хватало на такую жизнь. Тем более, что Ваня был человеком беспокойным и не мог сидеть на месте, когда выпьет, поэтому они тут же хватали такси и летели к каким-то друзьям и подругам. Причем сколько Ваня ни выпивал, он все равно не терял соображения и координации движений, в отличие от Сережи. Но Сережа был ему необходим, и Ваня всегда таскал его за собой, даже если Сережу приходилось тащить в буквальном смысле.

Когда по утрам в воскресенье Сережа валялся на кровати, очень плохо себя чувствуя, я видел, что он считает жизнь занятием совершенно бессмысленным. Но тут просыпался Ваня, как всегда свежий и только немного опухший, и весело говорил: 'Чего приуныл? Приходится выбирать– или хорошее утро воскресенья, или веселый вечер субботы'. И они начинали торопливо натягивать штаны, летели куда-то, и снова закручивалась эта шарманка, не оставляя Сереже времени задуматься, да он и не хотел задумываться.

Но тут летом Ваня решил съездить домой повидать родителей (родом он был из небольшого города в Сибири). Вернулся он только для того, чтобы сообщить совершенно неожиданное известие, что женится. Он сказал, что надоели ему все эти столицы, все эти институты, вся эта беспорядочная жизнь, и пора устраиваться. Рассуждал он очень трезво и просто неузнаваемо изменился. Даже с Сережей он пил умеренно.

Интересно мне было бы взглянуть на женщину, которая так повлияла на этого Ваню.

Он очень серьезно распрощался с нами, Сережу расцеловал со слезами и посоветовал ему задуматься. И уехал. И больше никогда ничего мы о нем не слышали.

Мне кажется, с отъездом Вани в жизни Сережи образовалась некоторая пустота. Но он быстро привык и даже начал чувствовать облегчение.

Дело в том, что, в отличие от Вани, Сережа не имел склонности к разгулу. Поэтому он очень уставал от всей этой веселой жизни. К тому же, хотя жизнь Сережи сложилась так, что он много пил, по натуре своей он был трезвенником. Кроме того, он был из тех людей, которым не нравится атмосфера дорогих ресторанов, которые не видят большой разницы между такси и метро. То есть Ваня вносил в Сережину жизнь массу мелких неудобств, в чем, конечно, Сережа не хотел признаваться даже себе.

Кстати, в карты он теперь перестал играть и даже относился теперь к этому занятию с отвращением. Мне кажется, что он занимался этим, отчасти потому, что существовал на деньги от игры, а главное – потому что карты заполняли время его жизни.

Итак, с отъездом Вани его жизнь изменилась. Сережа продолжал работать в этой бригаде. Пить он стал намного меньше. Расходы его сильно сократились. А так как зарабатывал он много, то у него появились деньги.

Внешне его облик изменился к лучшему. За последним год он сильно опустился и износился. Теперь от физической работы на воздухе он подтянулся и закалился. К тому же оказалось, что он любит красиво одеваться, а теперь, впервые в жизни, у него появилась такая возможность.

Мне кажется, была еще одна причина, по которой так круто изменился его образ жизни. Как я уже сказал, он был очень серьезным человеком. Он очень серьезно занимался науками, потом серьезно играл в карты, даже к пьянству с Ваней он относился так же серьезно, как и ко всему остальному в жизни. Теперь он так же серьезно зарабатывал деньги.

Он мог бы легко снять квартиру, но продолжал жить у меня в комнате, отчасти по привычке, а отчасти, потому что жизнь в студенческом общежития гораздо интереснее.

Таким образом его жизнь совершенно устроилась.

Так прошел следующий год. Мы все уже чувствовали скончание учебы, все строили какие-то планы. В этот период Сережа опять почувствовал некоторое раздражение от того, что его жизнь устроена так, что вот мы все оканчиваем институт, а он, такой талантливый, красит стены. К тому же все мы, как я припоминаю, были людьми счастливыми, хоть и не вполне представляли, что нас ждет дальше. А Сережа себя счастливым не чувствовал, хоть и был хорошо устроен в жизни.

Ну мы кончили институт. Получилось само собой, что и Сережа вместе с нами окончил студенческую жизнь, то есть в том смысле, что в студенческом общежитии ему стадо незачем жить, и он снял комнату.

Сережа переехал на край света, снял квартиру в Металлострое, так что я несколько потерял его из вида. Но как-то раз в субботу я собрался поехал. Это было целое путешествие. Хотя он рассказывал, как добраться, я искал очень долго. Я бродил не меньше часа, пока нашел нужный адрес.

Сережа оказался в своей комнате. Он мне заметно обрадовался, да и я почувствовал, что очень рад его видеть. Он тут же с жаром стал убеждать меня купить бутылочку по поводу встречи, как будто бы я сопротивлялся. Заметно было, что он много пил в последнее время. Он вообще был из тех людей, по которым это сразу заметно.

А когда мы выпили немного, то он заговорил с акцентом алкоголика, но после стаканчика почувствовал заметное облегчение.

Интересно, что насколько трезвый Сережа был умным и интересным собеседником, настолько с ним было трудно разговаривать, когда он выпьет, он быстро начинал нести какую-то чепуху, а его разум кружил вокруг тех двух-трех основных мыслей, которые тревожили его в то время.

Но мы все же успели поговорить до того, как он напился (что, правда, произошло очень быстро).

Он сообщил, что бросил ту денежную работу. 'Почему?' – спросил я.

–Понимаешь, я не люблю деньги. А там приходилось работать. Такие деньги так просто не даются, а зачем это? Я подумал, что дали мне эти деньги? Вот я жил среди вас, и денег у меня было больше, чем у вас у всех. А все же вы были счастливее меня. Да и потом, деньги иногда даже мешают. Когда я так хорошо зарабатывал, я замечал, что женщины, начинают как-то приветливей относиться, когда узнают, что я такой богатый. Хотя я их не виню, это у них непроизвольно получалось. А друзья ждут, что раз я такой богатый и хороший, то начну деньги бросать на их развлечения. И непроизвольно обижаются, если этого не происходит. Вот и получается, что и любовь, и дружба у человека, имеющего деньги, начинает носить этот денежный оттенок. Даже если он сам деньги ни во что ни ставит. Я это хорошо почувствовал. Это, конечно, не новое наблюдение. Но дело в том, что человек ничему не верит, пока на себе не испытает.

–Но все же деньги дают человеку возможность быть более свободным, жить более разнообразно.

Сережа поморщился:

–Это иллюзия-что деньги дают свободу. Наоборот. Единственное, что они дают– это возможность покупать. Я с Ваней попробовал все, что можно купить за деньги. И понял, что ничего этого я не хочу.

–Так где же ты сейчас работаешь?

–В том же управлении, только в другой бригаде. Правда, получаю в четыре раза меньше, так и работаю меньше раз в сто. От той работы горбатым можно было стать.

Больше ничего о его нынешней жизни я узнать не успел, потому что вскоре он совершенно напился. Основной идеей, вокруг которой кружил разговор, была идея о том, что человеку 'в наше время', если он порядочный и имеет способности, есть только один путь-спиться. Отсюда происходила идея, что человеку нужно пить, чтобы остаться человеком.

Раньше я никогда не замечал в нем зависти. Но в тот раз в его речах прозвучало раздражение на нас, его друзей, что мы-то институт окончили, хотя и не имели таких способностей. Я чувствовал, что за этим проходит невысказанная глубинная мысль о том, что так произошло потому, что все мы-люди менее порядочные, чем Сережа. Причем он почему-то считал, что только он один глубоко несчастен из-за своей порядочности, а мы все невероятно счастливы, и в нашем счастье есть что-то нечестное.

Эти его речи были почти монологом, мне только изредка удавалось вставить свою реплику.

Ушел я от него уже вечером с тяжелым чувством, потому что оставил его глубоко несчастным. А я его любил, хотя он и был вот таким. И хоть он сам даже иногда не верил, что его кто-то может любить.

К тому же я совсем по-другому представлял себе нашу встречу. Я ведь тоже шел к нему отвести душу, посидеть, спокойно поговорить, а получилось, что только слушал его лихорадочные речи.

И тяжело было видеть, что стало с человеком, который в новогоднюю ночь на первом курсе сидел на кухне и решал задачи по математическому анализу.

Слишком, слишком он ко всему серьезно относился. И я думал, что с такой серьезностью если уж он решил спиться, то это произойдет непременно.

Все же мои с ним дружеские отношения после этой встречи вновь вспыхнули. Мы виделись довольно часто.

Как я уже сказал, моя жизнь была сложной в то время. Мы с женой жили у ее родителей. Мои с ними отношения складывались натянуто, что было тем более неприятно от того, что мы все добросовестно делали усилия, чтобы эта натянутость исчезла, но от этих попыток сближения становилось только хуже. Моя жена вдруг стала все время ссориться с матерью, а так как раньше они жили прекрасно, то само собой получалось, что я– причина этого. И от этого мои отношения с женой стали усложняться, ну вы и сами знаете, как четыре вполне хороших человека могут отравить жизнь друг-другу всего лишь из-за того, что желают друг другу добра.

Я с удовольствием встречался с Сережей. Я успокаивался, глядя на человека, у которого в жизни были всего две причины для поступков: люблю или не люблю. Причем он всегда как-то удивительно легко решал любит он или не любит.

Я вот не могу так жить. И даже не потому, что не нахожу в себе мужества делать только то, что люблю, а потому что часто не могу разобраться, что я люблю, а что-нет.

Но, правда, из-за появившейся в нем раздражительности и мнительности Сережа начал становиться тяжелым человеком, так, например, однажды он сказал:

–Ты встречаешься со мной для того, чтобы порадоваться, какой ты успешный, и как у тебя все удачно по сравнению с таким, как я.

Если уж он такие вещи мне в лицо высказывал, то можно только догадываться, насколько мрачными были его мысли в то время.

Впрочем, я не обращал на это внимания, ведь все же он бывая очень рад нашим встречам, а значит, все же любил меня несмотря на все эти идеи.

Впрочем, наши встречи обычно кончались бутылочкой и его лихорадочными речами.

У Сережи появились свойственные алкоголикам сложные рассуждения, кого можно назвать алкоголиком, а кого нет. Те, кто пьют водку, утверждают, что алкоголики – это те, кто пьет вино, те, кто пьют вино, утверждают наоборот, запойные утверждают, что алкоголики-это те, кто каждый дел по чуть-чуть, и т.д. То есть каждый пьющий выводит при помощи этих рассуждений, что сам он все же еще не совсем алкоголик.