Текст книги "Муха в розовом алмазе"
Автор книги: Руслан Белов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)
– Ты мне, сука драная, зубы не заговаривай. Где алмаз?
Лицо его от напряжения стало фиолетово-баклажанового цвета. "Вот откуда кличка", – подумал я и начал наводить тень на плетень.
– Неужели ты думаешь, что из-за этой розовой стекляшки с такой безвкусно-низкопробной начинкой я буду терпеть боль в голове и твое паскудное общество? На столе он лежал в открытой синенькой коробочке. Приятелю моему это украшение тоже ни к чему – за минуту до того, как ты нас повязал, он от нее наотрез отказался... Ты лучше пойди, своих поспрошай. Может, кто и видел, в чей рот муха залетела.
Немного подумав, мужчина вышел из комнаты. Через минуту со двора послышались возмущенные голоса его сообщников. Разобрать о чем говорят на разбойничьей пятиминутке, мне не удалось: застонал Веретенников. Повернув голову, я увидел в его глазах боль, страх, и нечеловеческое желание запустить в меня чем-нибудь тяжелым и эффективным, таким же тяжелым и эффективным, как баллистическая ракета с разделяющимися боеголовками.
– Да не бойся ты! – посоветовал я, с трудом оторвав голову от дивана. – Я всеми своими поджилками чувствую, что все обойдется. Не сразу, конечно, но обойдется.
Веретенников не смог ответить – его закорежила ненависть ко мне. "Только-только все начинается, а он уже слюни распустил" – подумал я с сожалением. В это время голоса во дворе смолкли, и через минуту в комнату вошел Баклажан. Он подошел к Валере и сказал глухим голосом:
– Ребята видели, как ты стекляшку схавал. В твоем дерьме ковыряться желания у меня нету, да и времени тоже. Так что готовься к операции. Убить тебя сначала?
Веретенникова расперла безмолвная истерика.
– Ну, убить тебя, чтобы не мучился понапрасну? – повторил предложение краснорожий. – Или пожить подольше хочешь? Но с распоротой бурчалкой?
Веретенников с ужасом смотрел на его руки.
Сделав вывод, что его жертва не прочь расстаться с жизнью как можно позже, Баклажан проговорил, согласно кивая:
– Да, ты прав. Не буду убивать. Не гуманно это. Распорю брюхо, потом реанимашка приедет, и в московской больнице желудок тебе заштопают; а кишков я трогать не буду – вряд ли алмаз до них дошел.
В ответ на этот монолог Валерий дико задергался, захрипел. Паника, его охватившая, немедленно передалась мне, а затем и дивану, на котором я лежал – он заскрипел, завизжал пружинами. Баклажан обернулся и, увидев, что я беснуюсь, пытаясь освободиться от пут, подскочил и с размаху ударил меня кулаком в лоб. Не выдержав такого бесцеремонного обращения, мое сознание ойкнуло и тут же умчалось приходить в себя в сверкающее сверхновыми звездами черное потустороннее пространство.
Когда оно вернулось – слабое, обескураженное – Веретенников был уже накрепко привязан к своему дивану.
Под придвинутым торшером белел обнаженный его живот.
Над ним склонился озабоченный Баклажан.
В руках у него был нож.
Кончик его сверкал.
Бандит медлил, соображая, с какой стороны у человека находится желудок.
Когда нож уже приближался к солнечному сплетению моего бедного друга, а я набирал в легкие воздух, чтобы крикнуть, что алмаз проглочен мною, а вовсе не Валерой, во дворе бахнул выстрел, затем другой, третий...
Баклажан на них и не оглянулся – молниеносными движениями ножа он взрезал веревки, опутывавшие пленника, поднял его на руки и бросил в закрытое окно. И тут же выпрыгнул сам. Истошный крик Валеры, предварил звон разбивающегося стекла, треск рамы и ломающихся ветвей моей любимой войлочной вишни...
"Черт, а я ведь привез ее из самого Приморья, – сжался я. – А этот сукин сын..."
Я не додумал мысли: во дворе бахнул еще один выстрел, затем кто-то побежал по ступенькам, ведущим в дом. Через минуту надо мной стояла Анастасия. И два милицейских офицера с пистолетами в руках.
4. Утюгом жгли, иголки загоняли... – Презерватив в стояке. – Отмытая муха выглядела обиженной. – Центнер алмазов не нужен.
Освободившись от пут, я позвонил жене (у Анастасии был мобильник) и все рассказал. И о появлении на сцене Баклажана, и об исчезновении с нее Веретенникова. Перед тем, как бросить трубку, Ольга сказала, что я – законченный негодяй и могу быть свободным (в том числе и от супружеских уз) и что она немедленно уезжает с Ленкой подальше от Москвы и от меня.
Понервничав с полчаса по поводу разлуки с дочерью, а также посетовав на жестокую судьбу, преследующую меня всю жизнь, я сходил к знакомому стекольщику и договорился насчет реставрации окна, выбитого Веретенниковым Увидь моя мама результаты его полета, мне пришлось бы туго.
Часов в одиннадцать из милиции приехали оперативники, и всю оставшуюся часть дня нам с Анастасией пришлось провести в Виноградовском ОВД. Пока мы писали свидетельские показания и составляли фоторобот Баклажана, оперуполномоченный рассказал, что по горячим следам поймать моего обидчика не удалось, и он исчез в неизвестном направлении вместе со своей жертвой. Сбежали также двое его подручных. Двое других – жители Центрального округа столицы – были тяжело ранены в перестрелке. После оказания им медицинской помощи, они признались, что Баклажан угрозами принудил их помочь ему потрясти богатенького буратино. Об алмазе с мухой они, естественно, не сказали ни слова. И мы с Анастасией о нем "забыли". Рэкет, так рэкет.
Выйдя из здания ОВД, мы направились к автобусной остановке (в поселок нас доставили на милицейской машине). Во время пребывания в милиции у меня возникло множество вопросов и, закурив, я задал Синичкиной первый из них:
– Слушай, Настя, а почему ты мне алмаз...
– Никогда не называй меня так, слышишь, никогда! – вспыхнула девушка, чуть ли не взяв меня за грудки. – Меня зовут Анастасией и только Анастасией!
– Хорошо, не буду... – пробормотал я, пораженный неадекватной реакцией собеседницы.
Она же, мгновенно взяв себя в руки, смущенно проговорила:
– Что ты там хотел спросить?
– Я, Анастасия, хотел спросить, почему ты мне алмаз в триконях подсунула? Я ведь в принципе мог его и не найти в этом обувном раритете? Забросил бы на чердак и все дела.
– Это Сом Никитин ему место в ботинке придумал... Вот я и решила отдать его тебе, как говорят геологи, в естественном залегании. Да и интересно было за тобой понаблюдать. Что ты за человек – жадный, не жадный, простой, не простой – и прочее.
– Понятно. А почему ты сама ко мне с алмазом не приехала? Я ведь мог и не явиться под твои ясные очи? Да еще в Старый Оскол. Меня этот вопрос с утра мучит.
– Это долгая история... – насупилась девушка.
– Рассказывай, давай. В нашем положении тайн между нами быть не должно.
Синичкина рассматривала ногти с минуту. Затем щелкнула пальцами и, не повернув ко мне лица, начала рассказывать:
– Через две недели после того, как Сом у меня поселился, его зверски убили...
– Зверски убили???
– Да. Я по делам в Белгороде была. На следующий день возвращаюсь, а в квартире – милиция. Посередине комнаты Сом к креслу привязанный сидел... Голый, весь истерзанный и синий. Утюгом его жгли. Иголки под ногтями... Лицо порезали... И это самое... Я чуть сознание не потеряла... Вечером к Тиховратову побежала, думала, что это он решил выяснить, откуда Сом пятьдесят тысяч взял. Но он сказал, что его фирма тут ни причем. И выставил, напомнив о нашем договоре.
– Дела... – протянул я, воочию представив последние часы Никитина. – Все-таки не зря меня Ольга выперла.
– Потом меня следователи допрашивали, – продолжала девушка повествование. – Даже из Москвы один был. Я сказала, что ничего о Соме не знаю, только-только мол, поселился. И с этого самого дня, то есть со дня смерти Никитина, за мной следить начали. И днем и ночью. Квартиру несколько раз перерывали в мое отсутствие. На улице и в автобусах обшаривали. Если бы я к тебе поехала с алмазом, не стало бы ни меня, ни его...
– А где он и записка были? В каблуке бандиты их сразу бы нашли?
– Они и нашли. Но не алмаз, а две купюры по пятьсот рублей. А алмаз с запиской были в ванной комнате в канализационной трубе, – лукаво улыбнулась Синичкина. – В стояке на стальной проволочке висел.
– Просто так?
– Нет, в презервативе.
– Новое поколение выбирает пепси! – восхитился я – А как алмаз в ботинке оказался?
– Я за час до твоего приезда его перепрятала.
– А откуда ты знала, в какой день я приеду?
– Почувствовала...
– Чувствительная какая...
– Чувствительная, не чувствительная, а будущее иногда могу видеть... Размытое, с недомолвками, но если напрячься, можно кое-что из этих картинок выудить. И потому-то мне и удавалось бандитов за нос водить. Тебе еще многое предстоит обо мне узнать...
– В частности, почему ты в день убийства Сома уехала в Белгород? Почувствовала опасность и смылась?
– Ты знаешь, меня действительно что-то толкнуло. С работы в середине дня ушла, села на поезд и уехала...
– А точно из-за поклонника по чердакам заставила меня уходить? – спросил я после того, как мой взгляд сумел расстаться с беленькой шейкой и ушком девушки.
– Да нет, какие там поклонники. Заметили тебя... Я же говорила, что люди этих бандитов с дома глаз не спускали.
– А как же они на меня вышли? Я вроде чисто ушел? Если, конечно, не считать чердачной пыли.
– Не знаю. Может, и заметили.
– А теперь, мадемуазель Ванга Бабаяговна, позволь задать тебе главный вопрос: как ты здесь очутилась? В нужном месте, в нужную минуту?
– Это просто, – лучезарно улыбнулась Анастасия. – Позавчера за мной перестали следить. И я почувствовала, что тебе с твоим алмазом сели на хвост. И поехала на выручку. Где ты находишься, узнала у твоей матери, телефон ее у Сома был.
Я улыбнулся, вспомнив, при каких обстоятельствах у Сашки Никитина оказался телефон моей мамы. Как-то ранним летом на Кумархе, на стихийном банкете, посвященном приходу вахтовки (первому после расчистки дороги от снега, лавин и оползней), я нализался до поросячьего визга и принялся уговаривать такого же пьяного Сома бросить пить.
– Я не сма..сма..гу, – прослезился он, выцедив очередные сто граммов. – Ты же зна..зна..ешь... Меня лечить надо. И не здесь, у троечников и проходимцев, а в Москве...
И я в порыве сострадания тут же нацарапал в записной книжке Никитина московские координаты моей мамы, жившей по соседству с известным профессором-наркологом.
Мои воспоминания прервали два дачника, подошедшие к остановке. Женщина с двумя кузовками крупной клубники взглядом попросила уступить ей место. Мы с Анастасией встали и отошли в сторону.
– Интересные шляпки носила буржуазия... Будущее можешь видеть, опасность чувствуешь, – присев на бетонный край заброшенного цветника, проговорил я задумчиво. Объяснения Анастасии мог принять только очень доверчивый человек или человек, завороженный ее простодушными глазами. И такими пронзительными.
– А что в этом особенного? – подивилась девушка. – Мне кажется, что любой человек может в какой-то мере угадать будущее. И я могу.
– Можешь? Тогда скажи, будем мы с тобой... ну, того, спать рядышком? – неожиданно для себя ляпнул я.
– Фу, как грубо, – сморщилась Анастасия. – Я ни с кем не сплю, я люблю спать в своей кровати со своим мишкой.
– Мишкой? – удивился я. – А фамилия его как?
– Плюшевым мишкой. Его мама мне в детстве подарила. А что касается секса по любви, то он никому не вреден. Но ты пока еще не созрел для такового.
– Я то не созрел, это точно... А вот он...
Синичкина посмотрела прямо в глаза:
– У тебя друг исчез, жена ушла и алмаз в желудке.
– Боюсь, что уже не в желудке, – вздохнул я и, останавливая попутную машину, замахал рукой.
* * *
Отмытая муха выглядела обиженной. Поэтому, наверное, и молчала. Закопав ее под яблоней, мы сели решать, что делать дальше. Милиция, по всей вероятности, уже сообщила Наталье, жене Веретенникова об исчезновении мужа, и поэтому возвращаться в город и объясняться с ней мне вовсе не хотелось. Заплаканное лицо, ничего не понимающие дети с круглыми глазами, кинжальные взгляды тещи – это слишком. Тем более, я верил, что все обойдется. Ведь обходилось же раньше?
– Ты рассказал другу, откуда мог быть добыт алмаз? – спросила Анастасия, рассматривая камень без всякой брезгливости.
– Да, рассказал... Сказал, что он, возможно, с пятой кумархской штольни, – ответил я, сев на диван, на котором Баклажан собирался разверзать брюшную полость Веретенникова.
Задумчивая Синичкина была просто прелесть.
– А когда Баклажан его прижмет, он все выложит?
– Конечно. И я бы выложил. Жизнь – это жизнь, а стекляшка, даже с мухой внутри – это стекляшка. Любопытная, но стекляшка.
Синичкина задумалась.
– Значит, сейчас они уже на пути к твоему Кумарху...
– Они? Ты думаешь, что Баклажан не распотрошил Валерку?
– Не думаю.
Я представил Веретенникова лежащим в гаражном боксе с разверстым животом. На куче хлама. Замасленные коробки передач, цилиндры, сидения с вылезшими пружинами и он. Бледный, смертельно испуганный.
– Очень бы хотелось в это верить, – почернел я.
– Если Валерий не дурак, вряд ли у тебя есть дураки в друзьях, то он должен был догадаться, что его единственное шанс спастись – это сказать Баклажану, что хорошо знает место, где розовые алмазов навалом.
– В расчете на то, что Баклажан кинется за ними и на меня там наткнется?
– Да. И этот бандит туда поедет. Точно поедет. Поедет убить двух зайцев. И алмазов набрать и на живца словить всех тех, кто знает о розовых алмазах. В Москве и Подмосковье последнее сделать достаточно хлопотно. Особенно если у милиции есть твой фоторобот.
– Уверен, что Валерий сказал этому гаду о месте жительства алмазов, – проговорил я, подумав. – А что касается друзей не дураков, то ты жестоко ошибаешься. Кого, кого, а умных в друзьях у меня никогда не было. Не люблю умных, потому как человек не может быть умным по определению, а если он умный, то значит либо совсем дурак, либо обманщик и лицемер. Кто-то сказал, что ума в природе не бывает, а бывают разные количества глупости.
– Философ ты доморощенный. Сом Никитин говорил, что тебя водкой не пои, дай потрепаться.
– Понимаешь, молчу много, – ухмыльнулся я. – Вот и болтаю, когда прорвет.
– Да уж... – проговорила Анастасия, пристально меня разглядывая. Выглядела она на все сто.
"Если женщина тебя так разглядывает, считай, что ты у нее уже в постели", – подумал я. И, заулыбавшись, начал торить тропку в упомянутом направлении:
– Завтра я поеду выручать друга, и, может быть, погибну...
– Я поеду с тобой!
– Нет! – отрезал я твердо. – Не хочу греха на душу брать! Да и себя жалко: такие, как ты, под фанфары только и подводят.
– Возьмешь! – придавила меня девушка гипнотическим взглядом. – Возьмешь! Я тебе пригожусь.
– Пригодишься? – прищурился я, не подчинившись ее глазам. – Тогда другое дело...
И, неспешно закурив, продолжил подготовку почвы для более близкого знакомства:
– Может быть, выпьем на дорожку? Дорога дальняя, несколько суток на самолетах, машинах и ишаках добираться придется. Давай, расслабимся по полной программе?
– В постельке, да? – прочитала Синичкина мои мысли. – Страстные поцелуи, пламенные объятия, трогательные признания?
– Ага... – проговорил я, взяв шелковую лапку девушки в ладонь.
– Не-а. Я так не хочу, – покачала она головой, высвободив руку. – Давай сделаем по-другому. И ты, и я знаем, что близость между нами рано или поздно случится. Но давай постараемся, чтобы это случилось как-то необычно... Как смерть наоборот. Давай приближаться друг к другу шаг за шагом...
– Романтичной любви хочется? – спросил я в сердцах, поняв, что за тело, извините, за сердце Анастасии, придется бороться ежедневно и, может быть, не один день.
– Чего мне хочется, милый, тебе тоже предстоит со временем узнать. Если, конечно, захочешь.
– Уже хочу.
– Какие вы все мужчины простые! Ну, неужто ты не можешь что-нибудь необычное придумать?
– Я всю жизнь придумывал женщин, а они оставались самими собой. Жестокими, расчетливыми, бездушными и всякое такое. И вот, под старость, я, наконец, решил отказаться от этой дурной привычки и тут же услышал: "Придумай что-нибудь про меня!" Ладно, ну а просто так попить шампанского тебе слабо?
Анастасия согласилась. Рассматривая ее аленькие губки бантиком, я неожиданно вспомнил, что разговариваю с собственной невольницей. И подбоченился, как, турецкий паша, раздумывающий на пороге гарема, какую из наложниц выбрать на ночь. А девушка, углядев перемену в моем восприятии действительности, лишь пожала плечами:
– Ну, если ты хочешь без настроения, давай, начинай.
И, стянув с себя маечку, села на кровать.
Открывшаяся перспектива показалась мне отнюдь не радужной. Не люблю насилия, хотя, говорят, оно настоящих мужчин возбуждает. Да и представил себе Анастасию, бревном лежащую на кровати. Это они умеют. "Белить в этом году потолки или нет?"
– Ладно, одевайся! – махнул я рукой в сердцах. – Будем играть по твоим правилам.
Синичкина усмехнулась. В глазах ее сверкнул интерес, в который была подмешана толика разочарования.
* * *
Следователь попросил нас побыть в Виноградове до середины следующего дня. Так что времени у нас было предостаточно. Я съездил за шампанским и принялся спаивать Анастасию. Но цели своей не достиг. Выпив пару фужеров, она сослалась на усталость, и мне пришлось отвести ее в мезонин. На широкую двуспальную кровать, специально сконструированную мною для приятного времяпрепровождения с яркими представительницами прекрасного пола. Но не для банального общения с Морфеем. А она заснула, не раздевшись, в момент, я выйти не успел...
Побродив по саду, я улегся на диван, и принялся осмысливать ситуацию. И зря – сразу стало тоскливо. Жена ушла, друг в лапах у бандита, эта загадочная девушка мозги пудрит. И все из-за дурацкого алмаза. Не надо было ехать в Старый Оскол. Ну, конечно! Тогда бы Синичкина ко мне домой заявилась. С ботинками. И этот фиолетовый Баклажан со своими людьми наехал бы на нас с Ольгой и Ленкой. Влип, короче. Судьба. И единственное, что я могу сделать – так это идти туда, куда она ведет. Так, прикинем, однако, что мы имеем на сегодняшний день кроме пачки сигарет и двух бутылок Советского шампанского?
Во-первых, имеем гадкого бандита по кличке Баклажан. Баклажан... Приятели с югов без сомнения зовут его Баклажан-джан. Доподлинно он является членом хорошо организованной преступной группировки. И этот член смог найти и Сома в Старом Осколе, и меня с Веретенниковым на даче. Значит, он имеет возможность получать информацию в милиции или ФСБ. Но напрямую с этими органами не связан. Иначе я сейчас не пил бы шампанского, а кормил вшей и заражался туберкулезом в СИЗО.
И этот гадкий бандит ищет алмаз. Розовый алмаз с мухой. Значит, он рано или поздно вновь выйдет на меня. Из этого следует, что мне придется самому его найти. Лучше быть охотником, чем дичью. И искать его надо на Кумархе. Веретенников его туда приведет. Точно приведет.
Во-вторых, мы имеем Синичкину. Загадочную Анастасию Синичкину. Умеющую, якобы, предугадывать будущее. И наводить тень на плетень. "Я вам завещана, я вам завещана!" Сейчас она спокойненько спит, и значит, нам якобы ничего не угрожает. Ха-ха. Или лично ей ничего не угрожает. Что этой загадочной особе нужно? Алмазы! Не алмаз с мухой, который зарыт в саду, а сотни алмазов, которые гнездятся в третьем штреке пятой штольни. Это понятно. Женщины любят драгоценности. А зачем этой особе нужен я? Был нужен, чтобы узнать, где находятся предметы ее устремлений? Вряд ли. Сом ей, небось, все выложил... Наверное, все-таки в качестве проводника и охранника. Одной в дикие мусульманские горы даже колдунье страшновато идти.
И, в-третьих. Есть ли у меня другой путь, кроме как на Кумарх? Нет. Только там я смогу разрубить все узлы... И значит вперед и прямо, как говорят проходчики. Где там у нас шампанское?
...Ближе к утру мне приснился сон, будто бы ничего не случилось, и мы едем с Ольгой в зоопарк. Из-за спины доносятся голоса Полины и Лены. Они разговаривают о мальчике по имени Костик. А я поглядываю на Ольгу и думаю, что беременной женщине лучше бы ехать на заднем сидении. И что она за последнее время похорошела. Не как женщина, а как человек.
Затем мне приснилось, что я муха. Муха, с самого рождения живущая в алмазе. В алмазе, который может все. Но я этого не понимаю и не хочу понимать. Потому, что моя голова забита мушиными мыслями. Алмаз пытается изменить меня. Сделать многостороннее, интереснее. Но ничего не получается. И он чернеет, и делается жестким. Кругом становиться темно. И меня охватывает ужас смерти. Я пытаюсь пошевелиться, но атомы углерода не дают мне шелохнуться. А из окружающей темноты раздаются неприятные шорохи и странные звуки. Прислушиваюсь и понимаю, что это черви едят землю. Прожорливые черви... Маленькие и большие. А я скован черным, глубоко закопанным алмазом. И молю мужчину, спящего в доме, сам себя молю: "Выкопай меня, выкопай! Нет больше мочи быть похороненным!"
Проснувшись, я выбрался из дома, ничего не соображая, пошел к яблоне и выкопал алмаз. Поглазев на него, вернулся в дом (заровняв, конечно, ямку дабы не злить мамулю, большую противницу любого беспорядка) и подумал, где схоронить досадливую драгоценность. И ничего лучшего не придумал, как замуровать ее, обернутую в фольгу, в подвале, в щели между фундаментными блоками (пришлось развести в баночке немного цемента).
Окончив с захоронением, вымыл руки и пошел наверх посмотреть на Анастасию. "Может, не спит, чем черт не шутит?" – надеялся я, поднимаясь по лестнице.
Однако девушка спала, свернувшись калачиком. Я кашлянул. И она, приоткрыв глаза, замахала рукой. "Иди, мол, к чертовой бабушке".
И мне пришлось идти досыпать в одиночестве. После пары фужеров шампанского.
* * *
К обеду 26 июля мы были в Москве. Проезжая Бронницы, заметили «хвост» в виде новенького синего «Оппеля»; на ближайшем посту ГИБДД я сообщил об этом милиционерам. Они уже знали о ночном происшествии в дачном поселке под Виноградово и немедленно занялись нашими преследователями.
А мы, добравшись до Москвы и поездив по ней пару часов (я собирал деньги на дорогу и прощался с матерью), поехали в аэропорт Домодедово. На Кудринской площади нас обогнал "Мерседес". На его переднем пассажирском кресле сидела женщина, телосложением и выражением лица весьма похожая на Ольгу. Она меня не увидела: о чем-то оживленно разговаривала с водителем. Я успел рассмотреть и его: это был довольно похожий на меня человек. Более того, на нем была рубашка, которую любила видеть на мне Ольга. А на заднем сидении сидели две девочки, примерно семи и четырех лет. Вылитые Полина и Лена.
Пока я, донельзя ошарашенный, приходил в себя, "Мерседес" свернул к зоопарку. И мне ничего не оставалось делать, как подумать: "Это перебор. Перебор шампанского. Или я действительно "двупреломился". Распался. Разделился. И один Чернов едет сейчас с любимой женой и детьми в зоопарк, а другой – черт знает куда с этой девицей. Мистика".
Утром следующего дня мы с Синичкиной были в Душанбе.
