Текст книги "Сумасшедшая шахта (СИ)"
Автор книги: Руслан Белов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
Дав глазам вдоволь насытится исходящей от девушки аурой, я прикрыл их и начал вслепую ласкать тело девушки кончиками пальцев. И делал это неторопливо... Я наслаждался и девственной нежностью кожи, и возможностью быть желанным гостем в самых сокровенных уголках девичьего тела, и тем, что предугадывал, что случится с моими пальцами на том или ином отрезке их путешествия. Когда мои пальцы заскользили по щеке Ольги по направлению к ее губам, я знал что, как только средний и безымянный путешественники достигнут их, ротик девушки приоткроется и они будут игриво прикушены. Затем, когда безымянный палец выберется к подбородку, чтобы насладится бархатом девичьей кожи не только своей подушечкой, но и чувствительными бочками, средний палец будет нежно и страстно обхвачен влажными губами и язычком... И в течении шести или семи секунд они будут заворожено исполнять партию не вступивших еще в действие органов. А когда пальцы другой моей руки, насладившись трепетом внутренней поверхности бедер, скроются в росистой чаще, девушка чуть дернет ягодицами...
...Блюз пальцев был прерван случайностью. Моя голова, полная завораживающих образов, опустилась к плечу девушки и только лишь я коснулся его виском, глаза мои открылись и я увидел грудь Ольги... Ее обиженный длительным невниманием маленький коричневый сосок оскорблено смотрел в сторону... Я улыбнулся и пошел к нему губами...
Второй сосок не дождался своей очереди – Ольга, вся задрожав, обхватила меня руками и мы повалились с ней на кровать...
...Мы наслаждались любовью, как наслаждаются своим танцем страстные опытные танцоры, помогающие друг другу максимально усилить свои сильные стороны... Всего через минуту мы знали, что нам приятно и к чему мы равнодушны. Сначала мы целовали друг друга в губы, затем наши губы, не застывая ни на секунду, разошлись... Мои проследовали по маршруту шейка – грудь – маленькие соски – животик – очаровательный аккуратный пупочек и скрылись меж тряпочек внешних губ. И в этот же момент ее губы трубочкой сомкнулись вокруг моего члена. Восторг охватил все мое тело, я вдавился лицом в ее влагалище и начал ласкать его губами, носом, языком... Спустя минуту к ним присоединилась белоснежные пальчики Ольги. Они показали мне, что надо делать с клитором и я тут же последовал их совету... Еще через минуту матка Ольги забилась в оргазме и я, пребывая уже в абсолютнейшем восторге, мгновенно развернулся на сто восемьдесят градусов и, вогнав член в распаленное влагалище, бешено задвигал тазом...
Кончив, я надолго занялся губами Ольги.
– А забыла таблетку принять... – стараясь казаться недовольной, сказала она, когда я, наконец, откинулся на подушки.
– Значит, родишь мне девочку.
– Размечтался! Пошли умоемся... А потом я приму таблетку... Хоть тебе и за сорок, я тебя еще раз несколько раскручу. Будешь потом хвастаться... – прошептала она, спрятавшись в моих объятиях.
Я прижал Ольгу к себе и задумался...
– Ты о чем молчишь?..
– Мне так хорошо с тобой... – сказал я, стараясь избавиться от мысли, что эта наша встреча – наверняка последняя.
– Не надо об этом... Мне тоже хорошо с тобой... Так хорошо, как никогда не было... Эти фирменные мальчики такие противные... Штампованные... Самовлюбленные... И с ними я кажусь себе такой взрослой... Выйдешь замуж за такого и всю жизнь как в серванте с посудой... А ты – папочка... Ты все знаешь... Знаешь, что со мной будет... И жалеешь...
– Пошли в сауну?
– Пошли...
– Только таблетку на всякий случай прими...
– Боишься?
– Детей я не боюсь. Особенно от тебя. Но, чувствую, рожать не в твоих планах...
В сауну мы пошли в чем были, то есть в ничем. Лишь только мы в нее вошли, Ольга прыснула – на верхней полке калачиком лежал спящий Смоктуновский. И нам пришлось ограничиваться ванной комнатой. Мы вымыли друг друга и вернулись в спальню. Заснули мы только в четвертом часу ночи...
Разбудила меня Ольга под утро. Стряхнув с себя сон и увидев ее стоящей предо мной в мягком утреннем свете, я сказал:
– Нет, не верю... Не верю, что спал с тобой... Ты такая... Ты такая небесная...
– Небесная?
– Небесная и в тоже время моя... Эта невозможное совмещение и есть, наверное, полное счастье...
В лучезарном лице девушки мелькнула тень озабоченности и я, снимая ее, продолжил:
– Ты сейчас моя... А счастлив этим я буду всегда...
Ольга светло улыбнулась и набросилась на меня. И мы занялись любовью в четвертый раз...
– Пошли погуляем? – попросила она, когда мы откинулись друг от друга. – Люблю гулять ранним утром... По росе... Еще не поздно.
И мы оделись и, обнявшись, пошли гулять по редколесью, окружавшему шахту. Было тепло, только что поднявшееся над тайгой утреннее солнце слепило глаза. Мы молчали и думали о своем. Я выдумывал предлоги для встреч в будущем и не находил их. "Встречи в озабоченной Москве... – грустил я. – Это – нечто... Это – голая физиология...Неужели все позади? И она опять думает о своих долларах..."
И в этот момент метрах в десяти от себя мы увидели Колю и Ирину Ивановну. Они занимались любовью в густой траве, покрывавшей небольшой пригорок.
Спрятавшись за стволами берез, мы стали наблюдать за любовниками.
– Он только что проспался и пытается наверстать упущенное... – ухмыльнулся я, разглядев одутловатое Колино лицо.
– А она – ничего, в теле, полногрудая... Ты, наверное, тоже таких любишь? – ревниво спросила Ольга, заметив по моему лицу, что я наблюдаю именно за Ириной Ивановной.
– Мне нравишься ты. Твой тип. Крутая попочка, стройные бедра, длинные ноги, не утопший в жиру пупочек... – перечислил я свои приоритеты и, закончив, повалил девушку в траву.
Ольга приняла мое приглашение со страстью. Скинув с себя одежды, мы начали кататься по росистой траве и в конце концов оказались под стогом сена, явно накошенном Шурой для Инессиных коров.
– Я первый раз в стогу трахаюсь! – прыснула Ольга, выдувая мне в лицо, попавшую ей в рот травинку. – А ты?
– Мне вообще кажется, что я трахаюсь пятый раз в жизни...
– Господи, кончаю! От слов твоих кончаю. Быстрее, быстрее, быстрее... А!!!
– Ну, ну! – не успев прийти в себя, услышали мы голос Коли. – Очень, очень неплохо. Вас надо в шестых классах показывать на уроках сексуальной грамотности...
Совершенно не смутившись, Ольга подошла к нему, как и была, нагая, и, указывая на ремень рюкзака, спросила:
– А это что такое?
– Это рюкзак с долларами из восстающего. Узнаешь?
– Узнаю. А почему он с тобой?
– А что, я дурак его оставлять где попало? У меня за спиной как в банке... Хватит валятся, пошли завтракать!
* * *
Я вышел к Конторе первым (Ольга с Ириной свернули по своим делам в орешник, а Коля остался их караулить). Когда родное уже здание начало показываться из-за посвежевших за ночь берез, я услышал доносящиеся от него незнакомые отрывистые голоса. Сразу же упав на четвереньки я подкрался поближе и на асфальте перед подъездом увидел ее обитателей, в том числе и Бельмондо, лежащих в ряд лицом вниз. Вокруг них стояли разношерстно одетые люди с автоматами.
2. Опять нападение! – Выпускаем буйных. – Достаем оружие и берем заложника. – Битва при Шилинке. – Притча во языцах во главе положения...
– Ну, что, будем буйных выпускать? – спросил Николай, выслушав мой рассказ. – Они голодные, долго с ними возится не будут...
– Ну-ну... – усмехнулся я. – Поди, попробуй. С тобой они точно долго возится не будут.
– Давайте спустимся в шахту, в комнату, в которой мы сидели... – предложила Ольга. – В камеру взрывников... Там что-нибудь придумаем. Не лезть же прямо сейчас на рожон?
– Нет, лезть в шахту глупо... – покачал я головой. – Надо прямо сейчас бежать в тайгу и там партизанский лагерь организовывать. Шахта – это мышеловка.
– Он прав, – согласился со мной Николай. – Вы оставайтесь, а я к буйным пойду. Мне все-таки кажется, что кормильца своего они выручат... Ждите меня на свалке металлолома.
И, не дожидаясь утверждения своего решения, он отдал мне рюкзак с долларами и вкруговую пошел к стволу.
Пожав плечами, я попросил женщин идти на свалку, а сам решил вернуться к Конторе. Прокравшись к ней, увидел, как Шуру с компанией пинками подняли с асфальта и повели внутрь здания. Лица у пленных были непроницаемыми. Один лишь Борис надменно улыбался.
Через полчаса мы с Ириной Ивановной и Ольгой сидели среди искореженных и заржавленных вагонеток, вентиляционных труб, железных бочек, списанных электровозов и всяческого другого лома. В окружавших свалку зарослях было много лимонника, калины и смородины. Послав женщин подкрепиться этими дарами природы, я принялся при помощи ножа закапывать рюкзак с долларами рядом с кучей отходов слесарной мастерской. Закопав его на глубину около тридцати сантиметров, навалил сверху обрезки листового металла и металлическую стружку.
Удовлетворившись проделанной работой, я показал появившейся Ольге место захоронения и начал выискивать среди железа какой-нибудь прут для самообороны. Когда, наконец, подходящая железка нашлась, у Конторы начали стрелять. Выждав минут пятнадцать, я пошел по направлению к ней и на окраине свалки наткнулся на Николая. В руках у него были два "Узи". Он был сильно возбужден и, увидев меня, сразу же стал рассказывать, глотая слова и размахивая руками:
– Представляешь, выпустил их я! Сказал, что Шура их в столовую приглашает. Двое мужиков сразу же наверх побежали, а баба-Юлька ко мне бросилась...
– Ну и что?
– Опрокинула меня наземь, обнимать, целовать начала и тому подобное. Как только я догадался ей сказать, что Ленька Худосоков меня за ней послал? Вскочила сразу и убежала вприпрыжку. Я – за ней. Она выскочила на поверхность и, представляешь, сразу к клоповнику нашему бросилась... Как она могла знать, что Шура Худосокова туда спрятал? А я к конторе подкрался, смотрю, а у входа лежат двое охранников и метрах в пяти перед ними – один бешеный, ну тот, который холостой...
– Кузьма... – вставил я.
– Да, Кузьма Кровь из него ручьем течет – видно из двух стволов расстреляли. А когда я автоматы у охранников забирал, увидел, что головы у них цепью раскроены. А в открытую дверь мельком второго бешеного увидел, дергался он... Кровища из него хлещет, а он в судорогах предсмертных цепью этой, вот с такими звеньями, по полу молотит... И представляешь, когда ко мне двое мордоворотов из здания бросились, он привстал и сразу обоим ноги в хруст переломал!
– А баба их? Юлька?
– Не знаю. В вагончике, наверное, с Худосоковым трахается...
– А в конторе тихо?
– Ничего не слышал!
– Ну и что делать будем?
– Ночи надо ждать... – ответил Николай взглянув на утреннее небо. – Днем они нас перещелкают... А сейчас, давай, подведем итоги. Сколько человек ты видел, когда на разведку ходил?
– Шесть-семь... Семь, точно.
– А машина была?
– Не было машины. Они, наверное, ее куда-нибудь в лес загнали...
– Тогда, значит, ее кто-то сторожит... И этот кто-то может выйти нам в спину...
– Не обязательно.
– Обязательно, необязательно... Все равно до вечера делать нечего. Так что сходи, прогуляйся.
– Хорошо, прогуляюсь.
– Так... – важно проговорил Николай, явно довольный моей исполнительностью. – Значит, трое их осталось... Или четверо, если у машины кто-то остался... Давай, сделаем так. Я у конторы поошиваюсь, а ты с бабами, нет, лучше один, по дороге походи, поищи машину... После заката здесь встретимся.
И, отдав мне один из автоматов, Николай направился к Конторе.
Я вернулся к женщинам, пересказал им содержание нашего с Колей разговора и, поцеловав Ольгу на прощание, ушел на поиски машины.
* * *
Идти по дороге было опасно – сторожившие машину человек или люди наверняка будут ждать неприятностей со стороны Конторы. И я решил выйти им в спину – пройти лесом по просеке линии электропередачи километра полтора и лишь затем выскочить на дорогу. Но прошел всего около полукилометра и замер: впереди, в нескольких десятках метров от меня, на грунтовке, когда-то ведшей к разведочным буровым, стоял темно-фиолетовый импортный пикап. В нем и вокруг него никого не было. Я решил не суетиться и подождать. И через десять-пятнадцать минут из зарослей лимонника вышел, оглядываясь человек в джинсовом костюме и бейсболке и направился к машине. По дороге он поправил что-то подмышкой – вероятно, это была кобура. Открыв водительскую дверь машины, он взял с сидения увесистый целлофановый пакет с продуктами (из него торчали горлышко большой пластиковой бутылки «Пепси-колы» и пучок зеленого лука) и пошел назад.
Когда я подобрался к нему сзади, он, чавкая, ел длинную палочку неочищенной копченой колбасы. У меня потекли слюнки и, сглотнув, я четко сказал: "Дай шмат!" Человек вздрогнул, рука его кинулась к левой подмышке, но я успел подскочить и приставить дуло автомата к его спине. Человек тут же поднял руки. Это был высокий, сутулившийся молодой мужчина с землистым лицом, бесцветными глазами и длинными, очень длинными мочками ушей. Говорить он не мог – только мычал и таращил на меня глаза. Я вытащил у него из подмышки пистолет, сунул его за пояс и повел пленного к машине, которая оказалась микроавтобусом фирмы "Мерседес".
Перед тем, как сесть в машину, я обыскал пленника, однако в карманах его джинсового костюма ничего не оказалось, ничего, кроме симпатичной еловой шишки. Рассматривая ее, я опять вспомнил Елкина и злорадно улыбнулся. И спрятал шишку в карман, решив по наступлении лучших времен непременно выменять на нее какую-нибудь иномарку. Затем посадил пленного за баранку, сам сел сзади и мы поехали к свалке металлолома. По дороге я понял, что сделал глупость, предпочтя автомобильную прогулку пешей – ведь нас могли обстрелять не только засевшие в Конторе бандиты, но и Коля. Но все обошлось – мы свернули с основной дороги на подвернувшуюся боковую и, минуя контору, очутились на свалке.
Привязав водителя машины (он, наконец, перестал мычать и заикаться и назвался Вовиком) обрывком электрического кабеля к кубовой вагонетке, я достал трофейный пакет с едой и отдал его женщинам. Сунув в него руку, Ольга первым делом вытащила обгрызенную Вовиком палочку колбасы. Вытащила и застыла, брезгливо рассматривая глубокие следы его зубов. Я отобрал колбасу, отрезал обгрызенный конец и сунул его Вовику в рот, а нетронутый его длинными желтыми зубами кусок протянул Ольге. Но в это время откуда-то сбоку появился озабоченный Николай и, перехватив у нее колбасу, принялся жадно ее пожирать. Съев ее до конца, вплоть до кусочка веревочной завязки, он сказал:
– Хреново дело...
– Что случилось? – удивился я.
– Ультиматум повесили.
– Какой ультиматум?
– Инку...
– Инку повесили??? – вскричали мы с Ольгой.
– Да. За ноги со второго этажа. Молчит пока. Но вся красная... Как помидор...
– И давно повесили?
– Минут сорок назад.
– Блин! А что-нибудь требуют?
– Что-что... Бабки требуют. На соседнем окне табличка висит: "Доллары или смерть!" Пошли туда, там разберемся, – сказал Коля, вставая.
* * *
Оставив женщин стеречь Вовика мы, стараясь держаться друг от друга подальше, вошли в окружавший Контору подлесок. Подобравшись к его краю, увидели, что из окна второго этажа теперь свешивается не Инесса, а Шурик собственной персоной.
– Смотри! – усмехнулся я. – Шуру перезомбирует!
– А, может быть... – вдруг посерьезнел Коля. – Может быть, Инка, того... дуба дала?
– Типун тебе на язык! – испугался я.
– Ладно, ладно, – успокоил меня Коля. – Что делать будем?
– Давай, я постараюсь с заднего двора в дом попасть, а ты постарайся переговоры с ними начать. Если что, отдавай доллары, Ольга тебе покажет, где я их закопал. Короче, действуй по обстоятельствам.
И, пожав друг другу руки и обнявшись на прощание, мы разошлись.
Я стороной обошел здание конторы и крадучись, подошел к окну тускло освещенной раздевалки. Как только я вынул нож из ножен, чтобы с его помощью вынуть стекло, из раздевалки послышались шаги – кто-то осторожно шел по раздевалке.
"Обход, – мгновенно пригнувшись, подумал я с удовлетворением. – А может, вдарить из автомата? Нет, Стрелять через стекла глупо... Мало шансов... И остальные набегут. Надо влезть в дом и мочить наверняка".
Как только звуки шагов стихли, я начал осторожно вынимать стекло. К счастью, внутреннее стекло двойной рамы отсутствовало и потому не прошло и пятнадцати минут, как я стоял в раздевалке. Подойдя к двери, ведшей к аккумуляторной, я чуть приоткрыл ее и начал напряженно вслушиваться. Не уловив ни звука, вошел в помещение и тут же в мою спину уткнулось дуло пистолета и раздался чрезвычайно довольный голос Худосокова:
– Попался, рябчик! Давай-ка сюда свою артиллерию.
Отняв автомат, он повел меня на второй этаж. Когда мы поднимались наверх по залитым кровью ступенькам, Худосоков выдавил с ненавистью:
– Это Лешего и Юрчика кровь... Им ваш бешенный ноги перебил. Запомни эту кровь, Черный... Леший – брат мой названный. Я всем вам оглобли перед смертью перебью...
И с силой ударил меня сзади ногой в голень.
Хромая, я поднялся на второй этаж. Там, перед лестничной клеткой была сооружена баррикада из мебели. За ней находились маленький, очень смуглый человек с "Калашником" и здоровенный плешивый детина с бегающими поросячьими глазками. Увидев меня с Худосоковым, маленький обрадовался и сказал:
– Еще один! Молодец, Ленчик! Веди его до Моха.
Когда он произнес "Еще один!", я сжался, как от удара и подумал: "Коля! Они и Колю взяли!"
– Ты, давай, смотри тут в оба, варежку не разевай! – приказал ему Худосоков. – Там у них один гаденыш остался – муху в лет бьет – и две бабы...
Услышав эти слова, я вздохнул с облегчением и направился к кают-компании.
Наверху, в коридоре, перед дверью в кают-компанию в луже крови лежали на спинах Елкин и буйная женщина Юля. У них были перебиты ноги. У Юли из кровавого месива ран торчали белые кости. Она была мертва. Елкин был жив и немигающим взглядом смотрел в потолок.
– Моя работа! – подведя меня к ним, удовлетворенно улыбнулся Худосоков. – А сучку эту я знаешь чем кончил? В вагончике отломал кусок жести, согнул зубами вдвое и когда она вкатилась, вдарил в ее сучье брюхо!
– А сюда зачем ее принес?
– Как зачем? Для коллекции! И ты скоро с друзьями в нее попадешь, гы-гы-гы!
"И этот тип когда-то пек нам оладушки..." – подумал я о Худосокове и присел над Елкиным. Он медленно перевел взгляд на меня, слабо улыбнулся и смущенно сказал по слогам:
– Это я пушку Юдолину оставил... Чтоб не пропал в тайге.
И улыбнулся, но уже лукаво, настолько, конечно лукаво, насколько это мог себе позволить умирающий. Улыбнулся и спросил:
– Ма... ши... ну... ку... пишь?..
– Куплю, Ваня, куплю. Почем?
– Ши... шишки, три... Ело... еловые.
– У меня одна только...
– Давай... – сказал Елкин одними губами и, взяв шишку в слабеющую ладонь, умер.
Я прикрыл Ване веки и хотел, было немного помолчать над его телом, но получил сзади удар ногой в копчик и упал прямо на покойного...
Пинками заставив встать на ноги, Худосоков отвел меня в кают компанию. Там, развалясь на месте Шуры, сидел грузный человек неопределенной национальности, но вполне определенного рода деятельности. Поправив лежащий на коленях автомат, он небрежным жестом указал на место напротив и, когда я сел, пристально посмотрел в глаза.
– А я знаю, о чем вы сейчас думаете, – сказал я, чуть улыбнувшись. – Вы сейчас решаете: "Будет он унижаться перед смертью или нет?"
– А ты, что, не будешь, фраер? – осведомился он неожиданно тонким, срывающимся голосом и тут же стыдливо отвел глаза в сторону. Чувствовалось, что необходимость пользоваться своими голосовыми связками тяготит моего собеседника.
– Не знаю... Унижающихся такие, как вы, убивают из презрения к слизнякам, а гордых – из ненависти к чистоплюям... – ответил я, одновременно задав себе мысленный вопрос: "А не кастрат ли мой собеседник?"
– Сечешь масть, ботаник... Я убью тебя как чистоплюя... Но перед этим ты у всех нас по паре раз отсосешь, как всепогодная даваалка. Если, конечно, больше не захочешь.
– Ой ли?
– Смотрите, запунцевался! Ну и правильно. Если зайца долго бить, ха-ха, и он минету научится. Кстати, у меня сифон, наваришься на конец, но это ведь перед смертью.
– Ну-ну, будем считать, что матку мне ты вывернул... – протянул я и, решив не давать волю воображению, перевел разговор на другую тему:
– Судя по всему, вы Мох? И Хачик одновременно?
На вопрос Хачик лишь кивнул и я понял, что он не склонен к частому употреблению своих голосовых связок.
– И вы, конечно, приехали сюда по записке? – усмехнулся я.
– Факт...
– Можете показать?
– На, зырь, – сказал он и, вынув клочок бумаги из бумажника, бросил его мне.
В записке было написано:
"Хиляй на Шилинскую шахту. Обшмонай все, там – зеленых вагон и маленькая тележка".
Шалый.
– Интересные шляпки носила буржуазия! – воскликнул я, закончив читать. – Записку примерно такого же содержания мы нашли в бумажнике Шалого. Подпись была только "Мох". Но почерк совсем другой... Мелкий, буквы на боку лежат... Торопливые бабы так пишут... Вы что, друг другу записки писали?
– Я никаких маляв не писал...
– А Худосоков вам рассказал, где сейчас Шалый с ребятами квартирует?
– Туда ему и дорога... Западло... Зарвался шкет, масти не сек, козла с канарейкой начал путать.
– Ну, ну... – пробормотал я и, совсем забыв о Хачике, я начал думать о Шурином признании. "Ведь он говорил, что приглашал всех для моего развлечения... Чтобы побегал я... Но не мог же он этого волкодава пригласить... Нет, мог, псих долбанный... Да мог! "Самое интересное в конце будет..." Вот что он имел в виду... Пригласил, чтобы я поверил в его существование... Ну, сукин сын, шизик долбанный..."
– Зуб даю, что все писатели эти у меня под рукой, – сказал Хачик, когда я вновь поднял на него глаза. – Но дело не в них, и не в том, что они хотят. Дело в том, есть ли здесь зелень и сколько ее...
– Есть! – ответил я замолчал, коря себя за, может быть, ненужную откровенность.
– Гамму гонишь?
– Зачем? Мы люди простые... Есть – так есть, нет – так нет.
– Кончай фуфлом дергать! Где бабки?
– Час назад зарыл в укромном месте...
– Сколько?
– Лимон триста...
– Немного... Почти что голый вассер. Но лучше маленькая рыбка в руках, чем большой таракан в жопе... И что ты за них хочешь?
– Друзей своих... И в первую голову приятеля моего Бориса... Жив он, кстати?
– Жив пока... Наелся грязи[13]13
Арестован (блатн.).
[Закрыть]. В сауне сейчас прохлаждается...
– Так, что, будем меняться?
Хачик изучающе посмотрел на меня, затем ухмыльнулся и сказал своим пискливым голосом:
– Нет... Так отдашь... У меня к Шурику давние счеты...
– А на чем вы назад поедете? Ты ведь еще не знаешь, что ваш "Мерседес" мои люди реквизировали вместе с вашим шофером. И сейчас сидят с автоматами вокруг конторы, вас дожидаются...
– Ну, это просто... – совсем не удивившись, пискнул Хачик. – Ты мне его сам к подъеду подашь... Сопли распустишь и подашь... Времена сейчас такие... Шурик.
– А вы не бздите, сударь с большой дороги?
– Чего? – ухмыльнулся Хачик. – Вас, что ли, козлов? Да я вас всех по частям в сортир спущу!
Я решил сделать все, чтобы хоть как-то оттянуть время. Коля был где-то рядом и надеяться теперь можно было только на него. К тому же мне хотелось встретится с Шурой и поговорить с ним о появлении Хачика. Не может быть, чтобы Шура просто так отдался в руки этого отъявленного бандита. И я начал говорить, простодушно улыбаясь:
– Вы, любезный, никак в толк не возьмете, что вас сюда пригласили не на Инессины блины... Значит, где-то хрен с винтом вас дожидается... Этот Шурик... У него такая неисчерпаемая фантазия... Нас он разве только не опидарасил... И ни черта он не боится... Нет, вы смертник, дорогой, мне страшно находиться рядом с вами...
– Загадками говоришь, ботаник...
– Загадками... Если бы вы знали, что он тут с нами вытворял! Разве только огнем не жег. И если он вас сюда вызвал, то на ваши собственные похороны, клянусь. А, может быть, он все здесь заминировал? Или баллоны с зоманом или зарином где-нибудь припрятал? Н-е-ет... Для него – это слишком просто, слишком убого... Он что-то другое задумал...
– Ой, я вся дрожу! – захихикал Хачик, но было видно, что я его практически достал. И продолжил уже серьезно:
– Ты можешь с ним покалякать? Мне тоже кое-что надо от него узнать... Мне люди разные намекали, что в шахте компромат на всенародно избранного спрятан, на Бориса Николаевича, то есть. Я в любом случае из Шурика кишки вытащу, но...
– Бесполезняк! Кишки вытащишь, но он ничего не скажет... Здесь он командует парадом... Хочет говорит, хочет отвечает... Но попробовать можно. Но без гарантии. Честно говоря, мне просто хочется с ним пообщаться... В глаза его посмотреть... Есть у меня к нему вопросы личного характера... И если он не так мне ответит, я с кишками тебе помогу...
– Ладно, получишь его... А я пока Смоктуновскому яйца оторву. Может быть, он что знает...
– Не надо, – посоветовал я, покачивая головой. – Этот тип тебе еще может пригодится. Ты просто послушай его с полчаса, а уж потом, если невмоготу будет – рви.
– Договорились, ботаник! – зловеще улыбнулся Хачик. – При тебе оторву! Времена сейчас такие...
– Рано улыбаешься! – сказал я, стараясь выразить своим голосом и, кажется не безуспешно, стопроцентное сожаление к собеседнику. – Веди, давай, к Шурику.
Хачик, разглядывая меня, посидел с минуту в раздумье, затем неохотно встал и вышел, плотно притворив за собою дверь. Через пять минут она распахнулась, чтобы впустить Ленчика, волочащего за собой бездыханного Шуру.
– Получай своего кореша! – сказал он, бросив его мне под ноги. – До рассвета вам свидание, а потом – до свидания – гасить его будем! И, посвистывая, вышел из кают-компании и запер дверь на ключ.
