Текст книги "Счастье тут! (СИ)"

Автор книги: Руслан Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Счастье стоит все дороже и дороже...

В моем детстве оно стоило всего ничего, ведь сливочное мороженое на двоих с братом  было счастьем или деревянные кубики, из которых можно было собрать разные картинки.

А теперь счастье стоит в тысячи раз дороже, ведь это поездка в Анталью, или даже в миллиарды, если счастье – это «Майбах». А три тысячи лет назад счастьем была всего лишь сытость.

А сколько будет стоить счастье через сто лет, если конечно, не мерить его счастливыми  сериалами? В миллиарды раз дороже, и потому все более и более мы будем рады не счастью, как таковому, а его суррогатам. И эти суррогаты будут придумывать владельцы замков, яхт, красавиц и «Майбахов». И тут мы начинаем задумываться, что такое счастье, ведь владельцы замков, яхт, красавиц и «Майбахов» не очень-то и счастливы, как и черпающие счастье из менее дорогих товаров народного потребления. Мы начинаем задумываться и понимать, что истинное счастье ничего не стоит, ведь если прекрасная девушка отдалась вам из-за букета цветов, ужина в ресторане или дорогого вашего костюма, то это не счастье, это несчастье с огромными перспективами. Нет, все таки истинное счастье ничего не стоит, как ничего не стоит летний вечер, зимняя прогулка или эскимо на двоих. Вот как-то так...

Лучше всего в жизни были пельмени...

Это было самое счастье: все собирались и начинали лепить пельмени. Кто-то резал мясо, кто-то молол его, кто-то ладил тесто, раскатывал  и кроил, кто-то их считал для статистики, кто-то резал салаты и прочие закуски, тут  откуда-то появлялся дед, чтоб увести выпить рюмочку. В иные пельмени вместо фарша клали что-то еще. Тесто – для "размазни", соль – для "злого", жир – для "жадного". Было весело, когда тебе потом что-то попадалось, и все смеялись твоему удивлению, а дед наливал еще. Потом бегали в магазин (при таком веселье вечно не хватало), резали арбуз и дыню, пили чай и, счастливые, расходились...

А сейчас мы пельмени просто покупаем, как и всё на белом свете.

География счастья

   Вот  представьте, что все у вас было. И королева, и королевство, и яхты с замками, и «Майбах», и пища с золота. И представьте, что ничего не было, кроме рисовой каши с камешком, ванной комнаты, крашенной суриком, и этой женщины в бигудях. Это легко представить – и богатство, и бедность, – но понять, что в принципе это одно и то же, потому что и то и это не устаканивается в мифе жизни, поймет не каждый. Ведь у нас счастливый человек в Нью-Йорке счастливее  счастливого человека в Москве и даже в Тель-Авиве, а человек в «Майбахе» точно счастливее человека в «Жигулях». Но  такие географические обстоятельства убивают понятие «Счастье», и это поймет не каждый. Но каждый знает в душе, что Счастье не связано с географическими координатами, с лошадиными силами и гудящими небоскребами, не связано с едой с золота, с принцами и принцессами, каждый знает, что Счастье мечтательно происходит на белом песке у синего моря, или на кухоньке, ухоженной женщиной, оно происходит везде, где нет вещей и стоимости событий, происходит там, где нестрашно без футляров и кошелька...

Счастья – мн. ч.

Счастье случайно...

Ты его ищешь, ищешь, и вдруг: на тебе! – счастье, как белый гриб! Самое настоящее, пахнет как чистоплотная женщина! Ты хвать его!(или прыг оно тебе за пазуху прям на сердце!)  и песни потом на ходу поешь, счастливый, или мурлыкаешь, поглаживая его под тужуркой. Хорошо это, но не все белые грибы белыми оказываются и не чернеют от времени. Счастье ведь и с другой стороны, как белый гриб – все его любят, глаза кладут и срезать норовят, а то и слямзить из-за вашей  пазухи или березового кузова...

Срезанное счастье... Живет ли такое долго? Наверное, нет. Вот я и смотрю скептически, не срезаю, а вдруг поганка...

Память счастья.

 – Ты много раз был счастлив? – спросила она, когда мы утомились.

     – Да. Но лишь несколько раз был до конца счастлив. Почти как сейчас...

     – А когда в первый раз?

     – Это было давно. Мне было десять лет. Стояла страшная жара, мы с матерью – она в купальнике – лежали рядом на прохладном полу и ели виноград. Косточки мама складывала мне на живот... нет в пупок... Это было такое единение... Потом я был счастлив, когда появилась первая семья... И после горя было несколько мигов счастья. В Приморье, например. Совсем крохотных, но каких-то особенных... Мне не стоит, наверное, о них рассказывать ...

     – Рассказывай, рассказывай! Что было в Приморье?

     – Мы мчались по дикой тайге. Я сидел в кабине “Газ-66”-го и был совершенно счастлив, потому что впереди-внизу, на просторном, далеко вынесенном вперед буфере машины возлежала лаборантка Инесса... Иногда, грациозно повернув головку, она, на какое-то очень протяженное, очень плотное мгновение врастала в меня искрящимися глазами. Дорога сжатой синусоидой шла то вверх, то вниз, и сердце мое замирало раз за разом. В восторге, страхе, изумлении...

     – Мне это неприятно! – отстранившись, сказала она. – Какой ты гадкий!

     – Я так и знал! Но пойми, я бы не рассказывал ничего, если бы не принадлежал тебе всецело. Меня нет. Есть только ты, вобравшая меня полностью. Я не могу тебе лгать. Ты должна все обо мне знать... Я хочу чтобы ты любила, жила, говорила со мной! А не с моим отражением в чем-то... В глазах, весенней луже, витринном стекле, сознании... Мне интересно – возможно ли это? Или надо лгать, чтобы любимые не отстранялись? Тогда все это игра, а я не игрок...

     – Я не отстранялась! Ну, понимаешь, я должна была это сделать, потому что не хочу быть картой в твоей засаленной колоде. И ты должен знать, что я не карта!..

Потом она умерла

Смерть счастья

...Ты идешь с приятными ожиданиями,ты спешишь, покупаешь цветы и смотришься  с надеждой  в витрины и глаза проходящих куда-то людей, ты смотришь в небо и видишь в его голубизне добрый знак, ты ловишь улыбки, принимая их как благодарность полному сердцу, ты чувствуешь себя исключительно добрым, несущим людям и ей, единственной,  одно лишь теплое  и бескорыстное участие, ты выхватываешь из видимости  счастливых детей, строящих из песка корабли, замки и вкусные пироги, ты уступаешь дорогу пожилым и согбенным, ты дышишь воздухом, полным надежд и свершений,  ты веришь в божественное устройство мира, пока... пока, везде побывав,не приходишь в пустую свою обитель, в воздухе которой недвижно повисли в путах несбывшиеся вера, надежда, любовь.

Квантовое счастье

Термин «неопределенность пространственной координаты» означает, что мы не знаем точного местоположения любой частицы. То есть мы не знаем и не может знать, где Счастье  (Несчастье) и его элементарные частицы, зовущиеся мигами Счастья  (Несчастья), а потому не знаем, что Счастье  (Несчастье) из себя представляет. Если мы не можем знать, что Счастье  (Несчастье) из себя представляет, тем более, не можем знать, где оно находится, мы в принципе не можем быть счастливыми или несчастными. А если мы все же чувствуем себя счастливыми или несчастными, значит, мы просто заблуждаемся...

    Счастливого Вам заблуждения в русле твердых законов квантовой механики!

Саша долго думал о смысле жизни

Саша долго думал о смысле жизни и к середине своего земного существования пришел к промежуточному убеждению, что смысл жизни наиболее полно реализуется в личной святости. Но святой  человек не может обладать имуществом движимым и недвижимым, он должен все раздать, вернее,  страждущие, не очень страждущие и даже обеспеченные люди у него все в конечном счете выпросят, отнимут или просто изведут, чтобы затем потерять простака из виду, то есть утратить всяческое к нему уважение, а ведь  святость, как не крути, на 99% состоит из людского уважения. Окончательный вывод пришел к Саше нескоро, пришел в виде необходимости учреждения ООО "Александр и Со". Эта компания, организованная им и горсточкой людей, стремившихся к оправданию в своих глазах собственнического существования, большую часть своей прибыли уводила в благотворительность, вспомоществование сирым людям   и помощь гражданам, жаждущим экономической самостоятельности. Существовала ООО довольно долго, пока не разорилась благодаря алчности чиновников, лихих людей и прочих капиталистических личностей. Теперь у Саши ничего нет, даже собственного угла, но горсточка старушек считает его святым, и он тем счастлив...

А кошки голодные...

Удивляюсь я людям! Вот один попросил, чтоб жизнь его подлиннее была, но сутки – 12 часов, потому что их, то есть времени, девать ему некуда. Теперь только спит и ест, а кругами не ходит.

Другой, в носу ковыряясь, попросил принцессу. Третий – миллиард, а ведь нужно было ему всего лишь пару сотен на водку. А одна, представляете, человеческого счастья попросила! Человеческого счастья! Ей сказали: – Возьмите лучше миллиард! Ну, или принца в крайнем случае!

А она: – Нет, счастья хочу!

Теперь ходит, всем подряд улыбается, а кошки голодные...

Заточенное счастье

Подарил  я год назад одному нуждавшемуся молодому человеку на юбилей Счастье в виде  прямоугольного обрезка дсп с двумя гвоздями вместо ног, двумя – вместо рук, головой из пробки на гвозде  (глаза и все остальное – из фломастера) и почему-то обезьяним хвостом из  закрученной вверх цветной проволоки. И вчера этот молодой человек приехал ко мне на Феррари возвращать подарок, потому что жизнь с ним стала вроде как в целлофане и независящая от непосредственных личных качеств. Покивав, я посоветовал ему заключить мой подарок в  стеклянную банку с притертой крышкой, а дальше действовать самому, действовать,  поглядывая время от времени на Счастье, всегда в чем-то простом  заточенное.

Однажды она мне сказала после всего

Однажды она мне сказала после всего:

– Я никого не любила так, как люблю тебя, даже мать...

Я хотел сказать что-то, но не стал: мне было хорошо как никогда, как ни с кем.

Теперь я подозреваю, что мы всегда больше всего любим того, кто был  чужим, был незнакомым, но стал близким, таким близким, что ближе некуда.

Любовь к детям это другое.

Плохо зарыли человеческое счастье...

Плохо зарыли человеческое счастье... Нет, нет, да полыхнет оно из-под земли каленым огнем, полыхнет из цветка, корешками в счастье этом  зарывшемуся. Люди стараются против себя, присыпают этот огонь жизненной  трухой или мусором, чтоб тоской не мучиться, присыпают, да куда там, огонь в памяти селится и жжет, жжет, жжет несбывшимся!

Счастье past continuous tense

Руслан Белов

СЧАСТЬЕ БОЖЕСТВЕННОЕ, СЧАСТЬЕ БЕСОВСКОЕ.

Счастье  бывает от Бога, бывает от дьявола. Божественное счастье – это любить женщину, которая любит тебя, это делать ей детей и покупать им подарки. Это тихое, просветленное счастье, оно долгое, но вдруг исчезает, если исчезает от жизни порядочность. А бесовское счастье – это потом. Ты приходишь домой от любовницы, к  постылой жене приходишь, ложишься с ней в постель и «любишь» уже ее, чувствуя себя сверхчеловеком.

А ты, отдающаяся коллеге в запертом изнутри туалете? Не бесовское ли наслаждение испытываешь ты, представляя мужа посторонним третьим, представляя его глаза, перестающие быть равнодушными?

Оно коротко, это бесовское счастье. Коротко, и потому  повсеместно. В моем подъезде когда-то жил мальчик; обнаженный, он онанировал на лестничной площадке, и когда кто-то видел его, ликовал, порвав свое одиночество смятением свидетеля.   Примерно так же ликуют участники гей-парадов, вынося свои страсти на улицы, чтоб привлечь глаза, чтоб насладиться бесовским счастьем полной свободы...

РУССКОЕ СЧАСТЬЕ

 Давным-давно прочитал я «Утрату» Владимира Маканина. Многое, конечно, забылось, но основное, здорово со мной перемешавшееся, помню. Жил в этой повести  вездешний русский человек, купец, все  у него было, но было как-то скучно и тоскливо жить  в ежедневно одинаковом мире. И однажды, выйдя к Уралу-реке, он засмотрелся на берег противоположный, нетронутый совсем, с райскими лужайками, деревьями, цветами, и пришла ему в голову мысль, вошла в мозг кривоострой рыбьей костью:

– А как славно было бы туда посуху!

И он, уговорив человек несколько,  принялся рьяно рыть подкоп под рекой, долго рыл, все богатство истратил, потерял жену, друзей и помощников, но вырыл таки! Вырыл, прошел посуху, лег в густую траву и стал смотреть в голубое небо, в глаза Богу стал смотреть, и Бог смотрел на него...

СЧАСТЬЕ НА НОГУ

Представьте, одна искони русская леди, защитив докторскую диссертацию по русскому мату, идет, вся счастливая, по ночной Москве – сзади «Чайка», набитая цветами. Устремленная в небо, к звездам, наша леди не замечает открытого канализационного люка и едва в него не проваливается. Сантехник, поднимавшийся по скобам, услышав ее отклик, извлеченный из только что защищенной диссертации, падает в свою преисподнюю, ломает ногу, чтобы на следующий же день получить от леди кругленькую сумму в счет возмещения вреда, непредумышленно нанесенного его здоровью.

АВТОБУСНОЕ СЧАСТЬЕ

На ней, сидевшей напротив, были джинсы с большими дырками, и были сквозь них видны черные ажурные колготки и белая, еще не загоревшая, кожа бедер!

СЧАСТЬЕ  НОЖНИЦ

Ты – Бумага, она – Ножницы. И ничего тут не попишешь: порою не ведая, она режет тебя и стрижет, и будет резать и стричь,  пока будет, что резать и стричь.

  Ты – Камень, суженая твоя – Бумага. Она будет оборачивать тебя своими страхами и заботами,  оборачивать, оборачивать, пока  белый свет твой не станет  серым.

  А ты – Ножницы, он – Камень. И ничем ты его не возьмешь – ни слезами, ни лаской, ни нацарапанным  матерным  словом...

СЧАСТЬЕ (PAST CONTINUOUS TENSE)

  Мы лежали в чем-то имевшем  поверхность, выше которой было пустое небо, прикрывавшее наготу облаками, а в стороне – пески, желтые от старости. Мы лежали там, где можно было быть вечно, быть, не испытывая боязни хоть что-то потерять. Мы лежали, обнявшись, мы ощущали наши тела, мы поглаживали друг друга, поглаживали, чтобы соединявшее нас чудо продолжало оставаться с нами, продолжало оставаться как часть жизни. Я любил ее бесконечно, любил, изумляясь, что бесконечности можно достичь. Я – это был я,  всё оставивший на берегу, в ней слились две женщины, которым я когда-то принадлежал. Я ласкал их нежную кожу, радуясь единению, их единению и своему.  Я ласкал их трепетно и нежно, ласкал, каким-то зрением видя, как где-то там, внизу, по желтому песку друг за другом бредут люди, бредут к счастью, которого нет.

СЧАСТЬЕ ДЕРЕВА

 Растение растет. Оно делится внутри и ветками прет наружу. Если оно не делится внутри и не прет наружу, значит, пришла зима. Или смерть навеки. Смерть навеки – это высыхание на дрова или поделки. На свистульки чужим духом. На гребешки. Гребешки – это приятно. В душе у них – шелковистые девичьи волосы. В душе дров – огонь. В душе ложек – вкус. Это потустороннее счастье дерева, потустороннее счастье, о котором мечтаем мы.

Летали уже летучие мыши

Летали уже летучие мыши, а мы, играя, считали:

На златом крыльце сидели

царь,  царевич,

король,  королевич, сапожник,

портной, кто ты будешь такой,

говори поскорей,

не задерживай честных и смелых людей...

Да, было уже темно, но хорошо и вечно...