Текст книги "Кефирский Кот (СИ)"

Автор книги: Руслан Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

А кошки голодные...

Удивляюсь я людям! Вот один попросил, чтоб жизнь его подлиннее была, но сутки – 12 часов, потому что их, то есть времени, девать ему некуда. Теперь только спит и ест, а кругами не ходит.

Другой, в носу ковыряясь, попросил принцессу. Третий – миллиард, а ведь нужно было ему всего лишь пару сотен на водку. А одна, представляете, человеческого счастья попросила! Человеческого счастья! Ей сказали: – Возьмите лучше миллиард! Ну, или принца в крайнем случае!

А она: – Нет, счастья хочу!

Теперь ходит, всем подряд улыбается, а кошки голодные...

Счастья – мн. ч

Руслан Белов

Счастье случайно...

Ты его ищешь, ищешь, и вдруг: на тебе! – счастье, как белый гриб! Самое настоящее, пахнет как чистоплотная женщина! Ты хвать его!(или прыг оно тебе за пазуху прям на сердце!)  и песни потом на ходу поешь, счастливый, или мурлыкаешь, поглаживая его под тужуркой. Хорошо это, но не все белые грибы белыми оказываются и не чернеют от времени. Счастье ведь и с другой стороны, как белый гриб – все его любят, глаза кладут и срезать норовят, а то и слямзить из-за вашей  пазухи или березового кузова...

Срезанное счастье... Живет ли такое долго? Наверное, нет. Вот я и смотрю скептически, не срезаю, а вдруг поганка...

*********************************************************************************

Память счастья.

 – Ты много раз был счастлив? – спросила она, когда мы утомились.

     – Да. Но лишь несколько раз был до конца счастлив. Почти как сейчас...

     – А когда в первый раз?

     – Это было давно. Мне было десять лет. Стояла страшная жара, мы с матерью – она в купальнике – лежали рядом на прохладном полу и ели виноград. Косточки мама складывала мне на живот... нет в пупок... Это было такое единение... Потом я был счастлив, когда появилась первая семья... И после горя было несколько мигов счастья. В Приморье, например. Совсем крохотных, но каких-то особенных... Мне не стоит, наверное, о них рассказывать ...

     – Рассказывай, рассказывай! Что было в Приморье?

     – Мы мчались по дикой тайге. Я сидел в кабине “Газ-66”-го и был совершенно счастлив, потому что впереди-внизу, на просторном, далеко вынесенном вперед буфере машины возлежала лаборантка Инесса... Иногда, грациозно повернув головку, она, на какое-то очень протяженное, очень плотное мгновение врастала в меня искрящимися глазами. Дорога сжатой синусоидой шла то вверх, то вниз, и сердце мое замирало раз за разом. В восторге, страхе, изумлении...

     – Мне это неприятно! – отстранившись, сказала она. – Какой ты гадкий!

     – Я так и знал! Но пойми, я бы не рассказывал ничего, если бы не принадлежал тебе всецело. Меня нет. Есть только ты, вобравшая меня полностью. Я не могу тебе лгать. Ты должна все обо мне знать... Я хочу чтобы ты любила, жила, говорила со мной! А не с моим отражением в чем-то... В глазах, весенней луже, витринном стекле, сознании... Мне интересно – возможно ли это? Или надо лгать, чтобы любимые не отстранялись? Тогда все это игра, а я не игрок...

     – Я не отстранялась! Ну, понимаешь, я должна была это сделать, потому что не хочу быть картой в твоей засаленной колоде. И ты должен знать, что я не карта!..

Потом она умерла

*********************************************************************************

Смерть счастья

...Ты идешь с приятными ожиданиями,ты спешишь, покупаешь цветы и смотришься  с надеждой  в витрины и глаза проходящих куда-то людей, ты смотришь в небо и видишь в его голубизне добрый знак, ты ловишь улыбки, принимая их как благодарность полному сердцу, ты чувствуешь себя исключительно добрым, несущим людям и ей, единственной,  одно лишь теплое  и бескорыстное участие, ты выхватываешь из видимости  счастливых детей, строящих из песка корабли, замки и вкусные пироги, ты уступаешь дорогу пожилым и согбенным, ты дышишь воздухом, полным надежд и свершений,  ты веришь в божественное устройство мира, пока... пока, везде побывав,не приходишь в пустую свою обитель, в воздухе которой недвижно повисли в путах несбывшиеся вера, надежда, любовь.

*********************************************************************************

Квантовое счастье

Термин «неопределенность пространственной координаты» означает, что мы не знаем точного местоположения любой частицы. То есть мы не знаем и не может знать, где Счастье  (Несчастье) и его элементарные частицы, зовущиеся мигами Счастья  (Несчастья), а потому не знаем, что Счастье  (Несчастье) из себя представляет. Если мы не можем знать, что Счастье  (Несчастье) из себя представляет, тем более, не можем знать, где оно находится, мы в принципе не можем быть счастливыми или несчастными. А если мы все же чувствуем себя счастливыми или несчастными, значит, мы просто заблуждаемся...

    Счастливого Вам заблуждения в русле твердых законов квантовой механики!

Крылья – в мире фантазий

Стоит выпасть из мира фантазий – и ты не человек, ты винтик, ты служащий и обязанный! В реальном мире нет принцесс и принцев, в нем головная боль различной тупости. В нем ты урод, лузер, в нем ты – осадок и всем должен. А если не должен, горд и смеешься – ты злодей. В мире без фантазий все складывается из камней и кровоточащих трупов, в реальном мире трофей – не  есть дракон или жар-птица, но человек, люди, ты. В реальном мире нет веры, и нет надежды, в нем – путь от зловонной пеленки до смердящего савана. Бог, боязнь кары, совесть – в мире фантазий. Крылья тоже. Крылья, с которыми ты родился, но сбросил ради вещей...

Вангоген

Руслан Белов

Мы шли  среди скал по вьючной тропе. Далеко внизу бухтел Ягноб. Напротив, резкий в бесплотном горном воздухе, пилил небо Зеравшанский хребет. Хотелось не перечеркивать эту красоту движением, но раствориться в ней.

– Давно хотел тебя спросить, да все не решался, – присев рядом, закурил коллектор Федя «памирину». – Ты вот вчера Колю вангогеном  назвал. Что это такое? Умный, что ли по вашему?

– Это для хохмы имена двух художников – Ван Гога и Гогена – объединяют, – засмеялся я. – Некоторые особо умные покупаются, начинают поправлять, и смешно становится.

– А чем они прославились, эти твои художники?

– Многим. Оба картины писали, ни на чьи не похожие, сифонили*, потом один ухо себе отрезал, другой на Таити от этого сбежал.

– Чудно.  На самое Таити...

– Это точно, все такие чудно стараются жить. А жить, Федя, надо просто. Без стихов и Вангогена. Только тогда будет, кому глаза закрыть и зарыть потом под общую музыку.

– “Просто” – это я понимаю. – сказал, покивав, Федя. –  Залил за воротник бормотухи пару банок – и все дела... Или на вокзале чувиху снял за десятку – тоже все очень просто и сердцу близко. Но иногда смотришь: в автобусе баба стихи читает, уставится в три строки и балдеет, ничего не видит и не слышит. Хоть на голову ей наступи... А я на зоне пробовал их читать – ничего не понимаю, нафига все это? Ля-ля, тополя... Зачем они в натуре?

– Для души. Иногда приятно чувствовать, что есть она у тебя, божья – не божья, но есть.

– Как это для души?..

– Ну, вот, к примеру, два слова: Весна и Ночь... Впусти их в себя и они, соединившись, отзовутся ночной свежестью, трепетным ожиданием земного счастья. И эти же слова могут встать друг против друга, и Ночь станет мраком... концом... безнадегой. И, наконец, это сочетание само по себе красиво. И знаешь почему?

– Похожи они чем-то... Эти слова...

– Точно! Слог “на” в слове Весна и “но” в слове Ночь. Эти слоги друг с другом перекликаются... На! Но... На! Но...  Весна отдает: “На!!!” Ночь сомневается: “Но...” А вот японские стихи с этими словами:

   Покоя не могу найти я и во сне,

   С тревожной думой не могу расстаться...

   Весна и ночь...

   Но сниться нынче мне,

   Что начали цветы повсюду осыпаться.**

Красивые слова, да? В них все, о чем я тебе только что говорил. Прочитаешь их и чувствуешь себя бутылкой, в которой было вино. Игривое, крепкое, дорогое, может быть. Сухие стенки ее внутренние, чувствуешь. И чувствуешь – на дне еще осталось что-то, еще плещется...

– Заливаешь ты. Лагман на уши вешаешь...  Если стихи эти япошка написал, то Весна и Ночь по-японски наверняка по-другому звучат. Без “На” и “Но”...

– А какая тебе разница? В стихах читатель – соавтор. Будешь в японском оригинале читать – другое найдешь. Или придумаешь от моментального развития.  Найдешь и придумаешь, если ищешь что-то в натуре.

– А чего искать-то? Ты, вот, много нашел?

– Да, ты прав... Нашел немного, но понял – главное не останавливаться, главное бежать, чтобы не успеть разглядеть мелкое, чтобы не привыкнуть, не  разочароваться. И не прав ты – нашел, и буду находить. Приемник в палатке крутишь – чушь собачья, и вдруг одна музыка войдет и растворит все вокруг начисто. И тоску, и дым “Памира”. Или листаешь книжку от скуки, все так себе, и  вдруг какие-то строки другим тебя cделают, совсем другим, на ступеньку поднявшимся... Хватит на сегодня философии,пошли, нам еще 10 верст топтать...

*  – сифонить (сленг) – болеть сифилисом

 ** – танка японского поэта Отикоти Мицунэ в переводе А. Глускиной

Заточенное счастье

Подарил  я год назад одному нуждавшемуся молодому человеку на юбилей Счастье в виде  прямоугольного обрезка дсп с двумя гвоздями вместо ног, двумя – вместо рук, головой из пробки на гвозде  (глаза и все остальное – из фломастера) и почему-то обезьяним хвостом из  закрученной вверх цветной проволоки. И вчера этот молодой человек приехал ко мне на Феррари возвращать подарок, потому что жизнь с ним стала вроде как в целлофане и независящая от непосредственных личных качеств. Покивав, я посоветовал ему заключить мой подарок в  стеклянную банку с притертой крышкой, а дальше действовать самому, действовать,  поглядывая время от времени на Счастье, всегда в чем-то простом  заточенное

Кефирский Кот

Познакомился я вчера с чудом света, и звали это чудо Кефирский Кот, потому что морда его постоянно была намазана кисломолочностями, иногда лиловыми. – Почему? Как это так? – спросите вы, вот и я спросил.

Ларчик открывался просто. Кот без меры обожал всяческие кефиры, йогурты и простокваши со сметанами, а в доме их было немеряно, так как хозяйка считала, что таковые хранят молодость лица и постоянно ими обмазывалась. Кот, несомненно талантливая однобоко личность, повторял ее действия, за что и получил себе название: хозяйке-то смыть кефирчик было пять минут, а кот отлизывал засохшее лекарство целые сутки, чтобы к вечеру опять стать мартышкой и вместе с хозяйкой снова мазать кефиром вполне еще личность...

Чеширский Кот – кот, персонаж книги Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране чудес», умеющий по собственному желанию быстро исчезать или постепенно растворяться в воздухе, оставляя на прощанье лишь улыбку.

Исписался...

– Исписался... – презрительно говорят о писателях. – Ничего из себя выжать не в силах, переписывает в отчаянии старые вещи, в надежде оживить их новыми гранями, затевает эпохальные романы, чтобы бросить их на первой же странице.

Леонардо да Винчи  исписался. Он начинал картины, но кончить их не мог. Он страдал и пытался; дав себе клятву накануне, заводил с утра свой мозг, свою верную руку, но десяток-другой мазков, и мозг исчезал, кисть выпадала из рук, выдавливая слезы из переставших видеть невидимое глаз.

И все так. Даже Фадеев, за всю жизнь написавший пару-тройку книг, исписался. Поняв, что умер как писатель, запил и «лег виском на дуло»...

Исписался... Думаю, это здорово, потому что «исписался» – это честность мозга. Вряд ли испишется Маринина с Донцовой, у них ведь особый писательский рубанок. Вжик, и готово.

Гашек исписался. Джек Лондон. Гоголь. Да все, кроме Марининой с Донцовой, исписались. Отчего это? Да просто писатель, художник, артист, перестает видеть того, кому всю жизнь пытался потрафить. Или наоборот, вдруг прозревает, чтобы увидеть своего верного потребителя, пристально с ним познакомится. Представьте поигравшего театрального артиста. Он в упор видит своего зрителя. Всю эту публику, нетерпеливо ждущую, когда тот торт полетит в чью-нибудь рожу. Миллионера, приведшего жену, чтоб показала купленные им  бриллианты. Старушек, принимающих театр, как таблетки. Заезжих граждан, купивших билеты по случаю (– Я пил шампанское в «Современнике»! – скажут они потом  в Ангарске или Алма-Ате). Молодящихся женщин, пришедших, чтобы сказать: – Смотрела вчера Виктюка, вот это сюжетец!

Счастье past continuous tense

СЧАСТЬЕ БОЖЕСТВЕННОЕ, СЧАСТЬЕ БЕСОВСКОЕ.

Счастье  бывает от Бога, бывает от дьявола. Божественное счастье – это любить женщину, которая любит тебя, это делать ей детей и покупать им подарки. Это тихое, просветленное счастье, оно долгое, но вдруг исчезает, если исчезает от жизни порядочность. А бесовское счастье – это потом. Ты приходишь домой от любовницы, к  постылой жене приходишь, ложишься с ней в постель и «любишь» уже ее, чувствуя себя сверхчеловеком.

А ты, отдающаяся коллеге в запертом изнутри туалете? Не бесовское ли наслаждение испытываешь ты, представляя мужа посторонним третьим, представляя его глаза, перестающие быть равнодушными?

Оно коротко, это бесовское счастье. Коротко, и потому  повсеместно. В моем подъезде когда-то жил мальчик; обнаженный, он онанировал на лестничной площадке, и когда кто-то видел его, ликовал, порвав свое одиночество смятением свидетеля.   Примерно так же ликуют участники гей-парадов, вынося свои страсти на улицы, чтоб привлечь глаза, чтоб насладиться бесовским счастьем полной свободы...

РУССКОЕ СЧАСТЬЕ

 Давным-давно прочитал я «Утрату» Владимира Маканина. Многое, конечно, забылось, но основное, здорово со мной перемешавшееся, помню. Жил в этой повести  вездешний русский человек, купец, все  у него было, но было как-то скучно и тоскливо жить  в ежедневно одинаковом мире. И однажды, выйдя к Уралу-реке, он засмотрелся на берег противоположный, нетронутый совсем, с райскими лужайками, деревьями, цветами, и пришла ему в голову мысль, вошла в мозг кривоострой рыбьей костью:

– А как славно было бы туда посуху!

И он, уговорив человек несколько,  принялся рьяно рыть подкоп под рекой, долго рыл, все богатство истратил, потерял жену, друзей и помощников, но вырыл таки! Вырыл, прошел посуху, лег в густую траву и стал смотреть в голубое небо, в глаза Богу стал смотреть, и Бог смотрел на него...

СЧАСТЬЕ НА НОГУ

Представьте, одна искони русская леди, защитив докторскую диссертацию по русскому мату, идет, вся счастливая, по ночной Москве – сзади «Чайка», набитая цветами. Устремленная в небо, к звездам, наша леди не замечает открытого канализационного люка и едва в него не проваливается. Сантехник, поднимавшийся по скобам, услышав ее отклик, извлеченный из только что защищенной диссертации, падает в свою преисподнюю, ломает ногу, чтобы на следующий же день получить от леди кругленькую сумму в счет возмещения вреда, непредумышленно нанесенного его здоровью.

АВТОБУСНОЕ СЧАСТЬЕ

На ней, сидевшей напротив, были джинсы с большими дырками, и были сквозь них видны черные ажурные колготки и белая, еще не загоревшая, кожа бедер!

СЧАСТЬЕ  НОЖНИЦ

Ты – Бумага, она – Ножницы. И ничего тут не попишешь: порою не ведая, она режет тебя и стрижет, и будет резать и стричь,  пока будет, что резать и стричь.

  Ты – Камень, суженая твоя – Бумага. Она будет оборачивать тебя своими страхами и заботами,  оборачивать, оборачивать, пока  белый свет твой не станет  серым.

  А ты – Ножницы, он – Камень. И ничем ты его не возьмешь – ни слезами, ни лаской, ни нацарапанным  матерным  словом...

СЧАСТЬЕ (PAST CONTINUOUS TENSE)

  Мы лежали в чем-то имевшем  поверхность, выше которой было пустое небо, прикрывавшее наготу облаками, а в стороне – пески, желтые от старости. Мы лежали там, где можно было быть вечно, быть, не испытывая боязни хоть что-то потерять. Мы лежали, обнявшись, мы ощущали наши тела, мы поглаживали друг друга, поглаживали, чтобы соединявшее нас чудо продолжало оставаться с нами, продолжало оставаться как часть жизни. Я любил ее бесконечно, любил, изумляясь, что бесконечности можно достичь. Я – это был я,  всё оставивший на берегу, в ней слились две женщины, которым я когда-то принадлежал. Я ласкал их нежную кожу, радуясь единению, их единению и своему.  Я ласкал их трепетно и нежно, ласкал, каким-то зрением видя, как где-то там, внизу, по желтому песку друг за другом бредут люди, бредут к счастью, которого нет.

СЧАСТЬЕ ДЕРЕВА

 Растение растет. Оно делится внутри и ветками прет наружу. Если оно не делится внутри и не прет наружу, значит, пришла зима. Или смерть навеки. Смерть навеки – это высыхание на дрова или поделки. На свистульки чужим духом. На гребешки. Гребешки – это приятно. В душе у них – шелковистые девичьи волосы. В душе дров – огонь. В душе ложек – вкус. Это счастье. Потустороннее счастье дерева,  счастье, о котором мечтаем мы.

Когда же все это кончится?..

Вы летите на красном Феррари, нежный ветер летит вам в лицо, не портя прически, не причиняя неудобств глазам, сокрытым лучшими в мире солнцезащитными очками Ray Ban. Вы только что пообедали в Marcus Wareing, он в знаменитом люксовом отеле Berkeley, а вечером у вас будет секс с лучшим в мире человеком, секс, от мыслей о котором пах пронизывает сладкая истома.

…Когда же все это кончится?.. – думаете вы, стоя у окна и глядя на шоссе, по которому снуют машины, лишь изредка останавливаемые светофором. – Когда же все это кончится? И еще завтра приедет дочь, вся в «Harrods» от туфель до запаха тысячедолларового обеда, будет смотреть презрительно на весь этот хлам за моей спиной, будет смотреть  презрительно и говорить, что вчера купила Феррари самой последней модели. Когда же кончатся эти Феррари? Похоже, никогда. А виски кончается, оно всегда кончается, и надо тащиться за ним к этому Али из Бангладеш, торгующему всякой гадостью, чтобы купить Бентли. Когда же все это кончится?.. Когда кончится хотя бы этот невыносимый день? Никогда. И тысячу лет я буду стоять у этого окна, стоять, не в силах его открыть, не в силах улететь в сладкую пропасть...

О скрипках Страдивари и прочих понтах

За 45 минут этот музыкант исполнил в вашингтонском  метро 6 произведений. За это время мимо него прошли тысячи человек. 6 из них  послушали игру,  еще 20 мимоходом бросили деньги в шляпу. Всего набралось  $32.

Скрипач – Джошуа Белл – один из лучших музыкантов  мира. Играл он на скрипке  Страдивари  ($3,5 миллиона) самые сложные произведения.

За два дня до этого выступления  Белл давал концерт в Бостоне,  билеты   стоили  в среднем $300, и был аншлаг.

Авторы эксперимента понаделали выводов, а вот мой:

В искусстве всегда должен быть посредник, который  на вас заработает. Без такого посредника и Бог – никто. Вдумайтесь:  Бога нет без попов. Писатель будет никем без редактора  и рецензента. Гения нет без критика, журналистов и дам в бриллиантах.  Нет, потому что валовый народ не видит и не слышит красоты, для него красота – это понты.

Кстати, о скрипках Страдивари, о скрипках Гварнери и понтах, которые народ любит.

Ни за что я не поверю, что скрипки Страдивари и Гварнери лучше современных скрипок! Никто ведь не будет утверждать, что «Форд» Форда лучше современного   «Форда». Скрипки эти за миллионы долларов есть обычные понты. И таких понтов в нашем обществе великая масса.

Более того, на понтах все замешано, понты – двигатель цивилизации, понты разделяют людей на касты и сословия. Без понтов человек есть зыбкое ничто, без них он становится невидимым и неслышимым. Без понтов человек гол как король. Вся жизнь – это игра в понты. Ваша писанина – это понты, ваша жена, сын и любовница  состоят из понтов, как из воды, вы  не можете купить бутылку пива, пачку сигарет, шляпу или манишку не погрязая в понтах. Вы живете не своей жизнью, вы живете не с тем человеком, вы рожаете не тех детей, потому что вы не живете и не рожаете, но погрязаете в понтах, смутно подозревая, что без них вы никто, без них вы даже не бомж.

ДОСТОЕВСКИЙ КАК ПАРЛАМЕНТ ИЛИ Black label

Курить «Парламент» престижно среди воображающего класса. Пить «Black label» тоже. Еще татуировки. Они вообще апофеоз отличия баранов от баранов. Кстати, бараны отличаются заклепками на ушах. Достоевского тоже угораздило. Умер бы мужик от стыда, узнав, как его любят.  Можно не признавать Донцову, обоих Толстых, но Федора Михалыча – никак. Он же типа бренд. Говоришь: – Да, Достоевский – это голова! – и неимоверно умным кажешься себе и воображающему классу, хотя все выверты и страдания писателя устарели, как тополиный пух 1854 года или даже «Золотой Осел» Апулея.

«Братьев Карамазовых» начал было читать и бросил: от сцен в монастыре стошнило». (В.Ленин).

И я читал «Братьев Карамазовых». Мужественно. С неколебимой решимостью. На 150 страниц меня хватило.

Тарковский тоже. Боже ж ты мой! Как его под ручки на широкую сцену тащили! Ну, есть, конечно, и у него моменты. Удивляет человек. Порой. Удивляет, пока не начинаешь понимать, что он – лунатик с «Парламентом» в кармане и «Blue label» в шкафчике. Хочется, как все, курнуть и стаканчик задавить, но нииззяя!!!, козленочком, как все, станешь! Нииззя! Вот и ходит вокруг бассейна, прозрачный как лунатик... Ходит, а людей в зале – один. Самый стыдливый.