Текст книги "Как геофизик Шестаков с медведицей переспал (СИ)"

Автор книги: Руслан Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Жеребец

Рассказ мамы о первой студенческой практике.

Миновали кишлак. Безлюдный – нагрянули, видно,  милиционеры, увезли горцев пахать на хлопковых полях. В кибитках все на месте, во дворах и переулках – куры голодные кудахчут, овцы блеют. Не успела въехать вслед за Олегом на втершуюся в обрыв тропу, как кобылу толкнуло вперед-вверх. Оглянулась – черная лошадиная морда!

Дышит прямо в лицо!

Глаза выпучены!

Оскаленная пасть!

Толчок за толчком. Наяривает кобылу оголодавшая морда!

Вперед-вверх, вперед-вверх.

Прыгать?! Куда?!!! В пропасть?!!

Нет!!!

И тут крик Олега сквозь грохот реки:

– Пригнись!!!

Наган бахнул, лишь прикоснулась щекой к кобыльей шее.

Жеребец полетел вниз. Упал в воду, мгновенно сожравшую.

– Жалко парня, – сказал Олег, застегивая кобуру.

Аппендицит или ночь в септике. Рассказ мамы

Летом пятидесятого мою мамочку Лену спустили с высокогорной разведки в кишлак Айни с острым приступом аппендицита. В больнице переодели в латанные операционные одежи, очень похожие на солдатское исподнее – и на стол. Заморозили, где надо, потом хирург, естественно, местной национальности, к ней двинулся, скальпелем поигрывая. А мамуля как увидела его – маленького, черненького, с бельмом на глазу да с ручками жадненькими – у такого семечек на базаре купить побрезгуешь – как услышала: – Сичас, девичка, ми твой пузо кесим башка будем делить, – так и слетела со стола насмерть перепуганной кошкой, чтобы  прочь из такого лечебного заведения. Отец в это время, машину в лагерь отправив, коридор шагами мерил; так она схватила его за руку и в подворотню ближнюю потащила. Средняя Азия тогда еще была Средней Азией, и молоденькой девушке на людях появляться в исподнем никак было нельзя: камнями могли побить только так.

И что, вы думаете, делает моя маменька в такой непростой ситуации? Она ведет моего папулю в септик (то бишь уборную) общесоюзного образца и просит его поменяться с ней одеждами! Поменяться, чтобы в расцвете сил не умереть  в сортире (что подружки скажут?!!), но переехать на общественном транспорте в ближайший город Пенджикент  с порядочной больницей. Вы помните еще удобства во дворе на три очка? Помните?? Ну, тогда вы поняли, как папуля любил свою женщину. Он сидел над зловонным очком сутки. Сидел, потому что не мог подштанников на зад натянуть – маловаты были, хоть плачь. А мамочка ничего, доехала, хоть температура, как и в тени, 42°С под конец стала. Следующим днем у нее швы от смеха чуть не разошлись. Когда приехавший отец рассказывал, как после бессонной ночи в сортире с хорошим человеком познакомился, таким хорошим, что запасных штанов своих тот не пожалел, а тогда это был поступок…

Начальник партии Сергеев – из геологии

Был октябрь, а может быть, и ноябрь, но до 6-го, а то все пили бы за Октябрьскую без всякой суеты и задних мыслей. В общем, был  конец сезона, хотя разведчики еще сидели по своим штольням в ожидании первой лавины, то есть первого зимнего трупа. А в конце сезона  разные комиссии проверяют ваши пикетажки, карты со снимками, журналы документаций, начальники съемочных и поисковых партий докладывают в Геолого-производственном отделе результаты полевых работ. Так вот, на первом же заседании открылось (часов в десять утра), что  начальник  Групповой партии Сергеев под самый конец съемочного сезона вдруг обнаружил, что таковские известняки не лежат на силуре как родные, но на них надвинуты (в деталях я могу ошибаться – много времени с тех пор прошло).

  Что началось после этого заявления! Один закричал: – Ересь!!! – другой: – В историю хочешь? Хочешь все карты перерисовать?! – третий: – А ты вообще из палатки выходил?

В общем, сурово коллеги с Сергеевым обошлись, ибо в съемочной геологии вопрос «Что на чем лежит», это кардинальный вопрос. Сушков, старший геолог ГПО, попытался сгладить вопрос и стал въедливо домогаться до доказательств. И так въедливо домогался, что Сергеев, краснее кумача ставший – ведь действительно сплоховал! – сказал ему какие-то слова, обыденные в быту геологов, но в тонкой литературе сугубо табуированные и вон бросился, крикнув, что завтра к вечеру свое докажет!

И действительно, на следующий день, ну, к 18-ти, Сергеев явился и все всем доказал.

Вы, конечно, спросите, а что тут интересного? А интересно тут то, что этот Сергеев за 31 час сгонял к обнажению, находившемуся на южном склоне Зеравшанского хребта, добрал образцы, сделал снимки и прочее. При этом он прошел пешком около 80-ти километров, дважды форсировав  уже занесенный снегом  перевал Арху Гиссарского хребта  высотой 3772 м.

Я многого уже не помню. Однако знаю, что быстрее до того обнажения можно было добраться через перевал Анзоб, стреноженный республиканского значения автодорогой. То, что Сергеев пошел через Арху, говорит лишь об одном – перевал Анзоб к этому времени был уже закрыт. Закрыт, потому что тяжелая дорожная техника перестала справляться со снежными заносами.

Под конец добавлю, что Сергеев не был, как говорится, «лосем». Он был нормальный геолог с обветренным, правда, лицом.

Красной линией на прилагаемом снимке показан путь, который Сергеев проехал на автомашине.

Как геофизик Шестаков с медведицей переспал

Однажды был, слава богу, не со мной, а с Васей Шестаковым интересный случай. Начну с начала, ведь у нас, геологов одно начало да миттельшпиль, а конца не бывает, потому что ничто не забывается, даже на том свете.

В общем, в те времена служили мы в разведке Кумархского месторождения олова, оно в северных отрогах Гиссарского хребта прячется или, как говорят геологи, локализуется. Сначала служили круглогодично, но когда зимние лавины вовсе ошалели, стали служить от праздника до праздника, то есть от 10-го мая да 6-го ноября.

Эти лавины!.. – не могу не посетовать, хоть и прошло много лет. По всему нашему месторождению мины 120-го калибра то там, то тут валялись и осколки от них, потому как снег у нас минометчики убирали.

Эти лавины! Как я их ненавидел! Почему? Да погубил под ними двух буровиков своих, парней классных! Как погубил? Просто, хоть и косвенно. Ставили они в начале лета палатку десятиместную в саю (сай – это ущелье по-местному), я увидел и запретил:

– Не, стоп! Место селеопасное, снесет к чертовой матери после дождика в четверг! Снимайте и вон туда! Далековато конечно, зато мне спокойнее.

А они:

 – Какой сель, начальник? В этих краях селей не бывает, как и проливных дождей.

Действительно, проливных дождей на высокогорье почему-то не бывает, и отвял я, делом занялся. А со скважиной той  долго и нудно получалось –  то штольню, в которой бурили, подвалит, то станок капитально накроется, то дизель, то обрыв колонны, то медведь на запах сгущенки. Короче, бурили-мучились до начала ноября, потом лавина от всенощной пурги как шарахнет на рассвете! Снесла палатку к чертовой матери, как я накаркал, и двое сгинули. Один, шум её услышав, выскочить успел, так беднягу, мороженого, как мамонт, только весной нашли километром ниже. Другой за ним ринулся, но в лавине скатиться с ветерком у него не получилось: сложился дверной оклад капканом, и баста, надвое перерубил! А третьего на второй день живым откопали, проспал он кульминацию крепким сном, а воздуха в палаточном пузыре хватает. Вот такие вот у нас дела: везет только тем, кто не дергается...

В общем, не люблю я эти лавины, тем более, сам попадал не раз, но как-то удачно, без летальности. Потому что не дергался. Ведь у нас говорят: «Кто знает жизнь – не торопится!» А я ее знаю. Не всю, конечно, но высокогорную – точно.

Однако вернемся к нашему Шестакову. Он был из отрядных геофизиков, а отрядные геофизики  по сравнению с таковыми, изучающими недра при помощи сейсмических волн и разнообразного электричества, есть сущие бездельники, ибо всё, что они обязаны делать, так это раз в месяц калибровать радиометры. Откалибровал, и всё, гуляй, Вася, дрыхни с утра до вечера, ходи за грибами, сурков лови! Он и ловил всем работягам на зависть, штук по 30 в сезон, да жиру топил бутылок пол ста, а он целебный, в городе нарасхват.

Высокий, но сутулый, рыжий как сурок, пронзительно голубоглазый, зримо насаженный на крученый жизненный шампур, Шестаков был красив и страшен на занятой им пограничной полосе человеческого. У него не было ни супруги, ни детей, одна, кажется, мать, от которой болтался на шерстистой груди алюминиевый крестик. В конце сезона получив запрет работать под снегом, начальник партии Вашуров предложил ему остаться на зимовку в качестве сторожа, чтобы таджики с ближнего кишлака не разобрали лагерь по бревнышку, не унесли к своим очагам запас солярки и бензина. Олег согласился и сразу же делом занялся, то есть, и не взглянув на готовившийся к взлету вертолет, организовал производство браги в трех пятидесяти литровых молочных флягах. Пока зелье набирало силу, он изготовил самогонный аппарат. Вашуров, прилетевший в конце декабря в качестве деда-мороза с подарками и шампанским, обнаружил его мертвецки пьяным в одной из землянок лагеря.  Шестаков лежал посреди комнаты на кровати, под нею справа и слева стояли бутылки – пустые и с мутной жидкостью.

До всеобщего заезда в середине мая к Васе прилетали еще дважды, прилетали, чтобы увидеть похожую картину. Вы можете спросить, почему его не наказали, ведь даже выговора не получил? Да не за что было, потому что не было украдено ни бревнышка, ни тонны солярки.  Удивившись, я обратился к таджикам, явившимся для устройства на работу:

– А что солярку не крали-то, странно как-то? – и получил ответ: – Хатели сначала. Уже бревно брали, салярка брали, вниз хатели тащить, но один голий человек с гора прибежал, совсем сумасшеший, снежный, наверна. Через месяц опять приходили, и опять убежали.

– Что, опять на снежного человека нарвались?

– Нет, снежный человек не был, адин медвед-женшина, очень болшой туда-сюда лагерь ходил, склад рудостойка ходил, заправка ходил, землянкин двер нюхал. Нас увидел, как побежит! Мы три минута кишлак свой прискакал.

– Интересные шляпки носила буржуазия! – удивился я, зная, что до кишлака километров пять по проложению, то есть по карте, и к Шестакову в его землянку направился. Он, голый по пояс и обросший как Айртон из «Таинственного острова», был трезв как кристалл чистейшего гидротермального хрусталя. Жуткие его глаза рассматривали плату выпотрошенного радиометра. Я сел напротив, они исподлобья посмотрели на меня.

– Здорово, Вася, – сказал я.

– Здорово, Руслан, – ответил Шестаков, продолжая испытующе смотреть.

– Как я слышал, у нас снежный человек завелся? – спросил я, отметив, что креста на Васе нет.

– Не завелся. Это меня повело, аккурат 31 декабря. Вскочил ночью и в горы дернул, в чем был, считай в одних плавках, хорошо еще в сенях валенки подвернулись.

– Дык 20 мороза в декабре?!

– Ты арифметику знаешь? Так посчитай, сколько будет, если от сорока градусов двадцать отнять?

– 20, кажется.

– Ну да, 20. Считай, комнатная температура.

– А медведица? Таджики сказали, что медведица всю зиму по лагерю шастала, красть не давала?

– Не знаю, не видел… Скребся, правда, кто-то в дверь раз несколько, но я не пустил, подумал белочка*, – буркнул Вася, принявшись рассматривать свою плату.

– Ром будешь? – спросил я, вытащив из полевой сумки популярный тогда «Негро».

– Наливай, – забросив плату в угол, выставил Шестаков на стол два стакана и половину тронутой плесенью прошлогодней буханки.

Мы выпили по сто пятьдесят, закусили, о чем-то поговорили. Затем Вася, смущенно посмотрев, убрал недопитую бутылку в шкафчик. Улыбнувшись, я пошел к себе, взял рюкзак, побежал за грибами – в мае на Кумархе вешенки шли косяками.

Через месяц, в маршруте по верховьям сая Скального, – он километрах в четырех от лагеря, – наткнулся я на берлогу, устроенную в нижнем конце разведочной канавы. На щебенистом ее дне, то там, то здесь покрытом свалявшейся  медвежьей шерстью, что-то блестело. Присмотревшись, я узнал алюминиевый крестик Шестакова.

Вид его остановил дыхание. Получается,  наш геофизик Вася Шестаков на Новый Год спал с медведицей! Вот  дела!

Зажав крестик в руке, я устроился на краю канавы. Далеко внизу блестела речка – я ее не видел. Я видел лавину, летевшую вниз по этому самому ущелью, летевшую убить двух мастеров, а третьего испугать на всю жизнь. Посмотрев налево, видел серые вершинные скалы. Меж ними видел завязывающие жирок лавины – иные испуганно срывались из-под ног дрожащего всем телом человека, в одних валенках идущего ко мне. Обернувшись к канаве, я видел  занесенную снегом берлогу, зияющий ее зев, а в нем Шестакова, беспамятно спящего бок об бок с медведицей…

Примечание: * – Белочка – белая горячка.