Текст книги "Как я имел королеву Викторию (СИ)"

Автор книги: Руслан Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

 

 – Залезу? Не залезу? А!

Полез. Метров пятьдесят было интересно. Пока не застрял в метре от вершины. Уступчик гнилой под ногой отвалился, повис на пальцах. И тут, когда уже решил последнюю думу думать, то есть с мамой проститься и Наташкой тоже, полилось от напряжения! Мля, клянусь, я кончил, натурально кончил! и было приятно! Так это меня удивило, что перестал опасаться и залез. Лег в синем небе на плоской верхушке, руки под голову сунул и заторчал, счастливый и гордый, как будто ту самую Викторию поимел, я королеву имею в виду.

Геологи – люди простые

 Геологи – люди простые, но интересные. И потому перейду прямо к сути. Один наш геологический корифей, великий геолог, не буду называть имени из соображений, писал отчеты, а также эпохальные монографии, в чукотской избе, наглухо запертой изнутри, причем одна из форточек оставалась открытой. Через нее раз в сутки в избу ближайшими соратниками передавался алюминиевый чайник со спиртом и ничего более. Спустя неделю дверь избы открывалась, корифей на нестойких ногах направлялся к ближайшей природе, радуясь незатейливой незабудке или просто изумленной мыши, а в избе заинтересованные лица находили великолепный отчет, прибавлявший стране тысячу тонн золота или монографию, изменявшую ход российской геологической мысли в практическом направлении.

 Я использовал этот метод при написании диссертации, вынужден был использовать, когда моя научная мысль иссякла от, думаю, обычной человеческой тупости.  И что? Наутро, нет, следующим вечером, я, пробудившись, обнаружил на своем рабочем столе 2 (две) порожние бутылки водки и одну машинописную страницу. Через год из этой страницы была сделана докторская диссертация (разумеется, не мною, но внимательными лицами).

 К чему я все это пишу? Да выпил немного , и пришло в голову организовать новую ветвь литературного творчества в состоянии стойкого алкогольного опьянения. Присоединяйтесь!  Черт! Ничто не ново под луной! Вспомнил, что Эдгар По писал, лишь принявши на душу литруху джина...  Еще вспомнил одного человека. Каждый вечер после тяжелого маршрута, он шел к соседям справа поиграть в преферанс. 10 км шел, а утром без разговоров и намеков шел в маршрут, после аналогичного лично я съедал тазик борща и тазик гречневой каши, чтоб после компота заснуть в своей палатке, в чем был. Какой тут преферанс? Какие взятки?  А эти измены городских жен? Впрочем, о них я где-то писал...

 Фотография впереди дорога мне. Это Зомбарская партия ЮТГРЭ.  Крайний слева – Лева-взрывник. Он рассказывал мне, как его мать выносила во влагалище мясо с мяскомбината, чтобы они с сестрой не умерли в войну с голода. Чтоб мать не умерла с голода, он продавал на толкучке банки сгущенки, в которых вместо молока был песок. Второй слева – Володя Кузаев, – одинокий человек, однажды он спас мне жизнь, рискуя своей жизнью. Он бы и вашу спас, если бы вы были с ним. Посередине – Костя Цориев, начальник партии – он научил меня работать, идти вперед, невзирая ни на что, научил, постоянно повторяя: – Много говоришь, Руслан.

 Рядом с ним стоит геофизичка, не помню имени (Лида?), настоящая геологическая женщина. Справа располагается Мельников – толковый геолог, добрый, но по семейным обстоятельствам оказавшийся в расположении зеленого змия.  Младший брат Кости Цориева, служил на расстрельной должности главного инженера экспедиции. Красавец, франт, любимец женщин, он умер от инфаркта в своих сороковых, умер после гибели очередного проходчика. Или геолога, не помню уж... Он тоже многому меня научил – прежде всего брать на себя ответственность и не валить ее на других. Это от него я на всю жизнь усвоил фразу: "Испугался – погиб!

Аспирантура изнутри

ОЧНАЯ АСПИРАНТУРА – ЭТО КРУТО

 Может, и было что круче в СССР, но для меня, геолога – вряд ли. Очная аспирантура –  это спринтерская дистанция, если ты спортсмен, или колесо (обзора),  если ты обыденная белка. Я  защитил диссертацию в три года. Это был единственный случай в институте, в котором я защищался, и в других, геологических, такого не было, потому что геология – это не в библиотеках сидеть. Теперь все умерли, и потому будет только правда. В одном году семья моя распалась, и надо было что-то делать. Работал я тогда в Карелии, на Кительской оловянной шахте, туда мы подались с женой в надежде, что образуется... Не образовалось, она уехала с сыном в Душанбе. И на следующий день я позвонил матери в Москву, сказал, что хочу поступить в очную аспирантуру. Отчим, кандидат геолого-минералогических наук, работал тогда в институте Литосферы на Замоскворечье, все рудные институты рядом.  Ну, пошел он в ИГЕМ практически напротив, сказал Бугельскому, начальнику аспирантуры, совершенно чудесному человеку, что надо. Тот, получив в виде презента огромного карельского сига, ответил, что аспирант на этот год уже принят, но в принципе можно принять еще одного за счет следующего года. Так и приняли, сдал экзамены, стал аспирантом.

Послушайте, это вовсе не сказка о советском рае.  До того я 7 лет проработал на производстве (производство – это практическая работа на пленэре, в шахтах, на съемке и поисках, производство – а это то, что науку презирает). Я много знал, даже думал, что знаю все. И ко всему относился, как к обыденной скале: заберусь? не заберусь? Я до сих пор ко всему отношусь как к скале...

Конечно, в отделе меня приняли согласно прописке, то есть, как провинциала, но я их уделал. С помощью йоги,  Евтушенко, Андрея Платонова и других сокровенных знаний. С йогой было просто – как-то я обнаружил, что кабинет, в котором имел рабочий стол, в обед запирается изнутри, и там что-то делают. Спросил, ответили высокомерно:

– Мы  йогой занимаемся.

– А это умеете? – встал я в лотос на голове, ничего, конечно, не подстелив, ведь провинциал.

В ответ было: – Ууу!

С Евтушенко  тоже было просто. Они его ненавидели за «Братскую ГЭС» и прочие просоветские штуки, а я зачитал «Сережку ольховую». И доказал, что именно он ее написал, а не этот лысый из Питера, певший их любимое:

– То не море-океан, это стоны россиян.

Платоновым я их доканал, ведь люблю и знаю всего, а они говорили, что сгинул от Сталина, еще перед войной. За все это и прозвали заглаза «Мухомором» – хорошо! Я их три года травил, потому что «москвич» – это не ученая степень, а ОМЖ, то есть определенное место жительства.

...Платонова я люблю, он бог для меня. Великий писатель! Как писал!! И кончил дворником Литинститута, потому что русский был, не еврей. Вот еврейского мальчика приводили к Маршаку читать стихи или еще что-то с табуретки, и мальчик сразу становился классиком.

А вообще я евреев люблю. У меня дочь – еврейка и много друзей оттуда теперь. Одного хорошо помню. На еврейской свадьбе рядом сидел, и обглоданные кости незаметно передо мной складывал, чтобы я, не он, обжорой обществу казался.

Но ничего, пусть складывает, если у него такой характер. А в институте другая ситуация. Евреев было 160 из 3-х сот. И все друг за дружку держались, а остальная сволота – каждый за себя. Вот поступила аспирантка-еврейка, так все 160 к ней поспешили с визитными карточками и обещаниями первой помощи. А я месяц сидел, пока в истерику не ударился: – Я поступил, я ваш аспирант, почему вы 0 внимания?

Профессор Томсон, я у него 13 аспирантом был, сказал на это брезгливо:

– Вы взрослый человек, и нянек у вас не будет.

Он уже умер по возрасту, но хороший был человек. Я приносил ему писанину, он с ней работал долго и ответственно. Почему? Да потому что у Ильмара Николаевича Томсона все защищались! «Томсон»  – это была марка, бренд, по-нынешнему, у него не могли не защититься!

 О БРИТЬЕ НОГ И ДРУГИХ БОЛЕЕ ПРИЯТНЫХ ВЕЩАХ

...Вы знаете, я провинциал, в Душанбе прожил 30 лет, и жена ног не брила по причине практического отсутствия на них волосяного покрова. Но развелись, в аспирантуру московскую поступил, чтоб выжить из сплошных неприятностей. Естественно, последовали студентки-лаборантки. И однажды в поле, ощутил, находясь в спальном мешке: не то что-то! Не так! Колется, в общем, что-то. Спрашиваю: а почему, Наташенька, у тебя ноги колются?

Хоть и темно было, но остро почувствовал, что смотрят на меня как на полного идиота.

А так хорошо было. Как поступил в аспирантуру, сразу добрые люди нашлись (москвичи – это вообще лапушки). Отозвали в сторонку, зашептали:

– Летом в поле поедешь, бери двух лаборанток. Одну на зарплату, другую – на полевые к этой зарплате.

– Как это? – удивился я.

– А так. Они все даром согласны. Посмотреть Среднюю Азию, Приморье, Алтай в обществе будущего светила советской науки, коим ты, как аспирант лучшего в Союзе института, несомненно являешься. И объявления клей в ВУЗах прямо сейчас (был январь, а поле – летом), чтоб было из чего выбирать.

Ну, так и сделал, и девушки пошли косяком. Выбрал к июню двоих, пальчики оближешь, одну на июнь-июль, другую – на август-сентябрь (с зарплатой и полевыми, ведь я совестливый). И поехал. Дали шофера, 4000 денег и 40 тонн бензина. Так 3 года ездил по горам Средней Азии,  диссертация получилась просто замечательной, потом из нее один хлыщ докторскую сделал. Как? Да просто. Ведь в институтах люди разные. Одни «спортсмены», типа меня (сказал себе: за 3 года защитишься и защитился), другие «говоруны» – сделать ничего не способны, но в курилке наговаривают на 40 диссертаций, третьи же не курят, но послушав «говоруна», бегут за свой стол, статью строчить, а я ведь тоже поговорить люблю, иначе не здесь бы ошивался, а в Президиуме РАН...

 Далее будут строки о Борейко, впервые назвавшим меня спортсменом. Невзирая на сбитый на 30 градусов нос, он женился на библиотекарше, красивейшей женщине Москвы (в поле, забираясь в кузов 66 ГАЗа, она срезала обручальным кольцом палец), о Гладышеве, замначальника ИГЕМа, а пока можете почитать мой  совершенно животрепещущий рассказ об одном моем аспирантском поле,  «Бог не фраер или Незабудка»

http://www.proza.ru/2012/01/30/1648